| Он был очень высоким и худым человеком со слишком маленькой головой для такого роста. Над узким лбом, как парик, возвышались каштановые волосы. Казалось, что его бледно–голубые, неудачно посаженные глаза чрезмерно велики для своих орбит, и поэтому взгляд лэрда всегда как бы блуждал, не умея сосредоточиться на чём–то одном. У него был большой, но вялый нос, распущенные и подвижные губы и очень маленький подбородок. Лэрд носил необычно высокие воротнички, но даже над их краем высоко поднималась его длинная, худая шея, хотя говорил он так, как будто слова сами выскакивали из его горла, слишком для них просторного. Всем своим видом он походил на курицу, которая донельзя гордится осознанием своего материнства и в самодовольном молчании размышляет, какие перлы красноречия могли бы политься из её клюва, стоит ей только захотеть! Лучше бы он был простым слугой или даже обыкновенным рабочим–подёнщиком, чем господином и хозяином. Такие люди заставляют нас усомниться, так ли уж много блага приносит человеку то, что мы обычно называем образованием. Казалось, в его учёность добавили не ту закваску, и вместо мудрости она превратилась в глупость. Правда, вреда от лэрда было немного, потому что он чрезвычайно почитал своё собственное положение и в результате почти ничем не занимался. Может быть, будь он ремесленником, плоды его жизни были бы ещё печальнее, и из–под его рук выходили бы шаткие тележки, водяные насосы с астматическим присвистом, перекошенные рамы или башмаки с кривыми стежками на ранте. К земледелию он не имел никакой склонности, а посему пустил на всю свою землю мелких арендаторов. Тем не менее, он обожал вмешиваться в их дела и стремился лично вершить суд и правду, если между ними возникали споры. Пожалуй, лишь одно было способно… ну, если не вывести лэрда из себя (потому что он никогда не терял самообладания), то довести его до состояния крайнего неудовольствия, а именно: всё, что хотя бы отдалённо попахивало суевериями или предрассудками. Любопытно порой наблюдать, с каким негодованием люди, даже намного лучшие, чем наш лэрд, набрасываются на малейшее, даже самое безвредное суеверие. Убогая религия мистера Гэлбрайта с одинаковой суровостью отрицала все предубеждения, какими бы разными по духу они ни были. Веру в ясновидение или, например, в то, что в подлунном мире могут существовать какие–то иные формы жизни кроме людей, животных и овощей, он считал греховной, враждебной Пресвитерианской церкви Шотландии и несовместимой с её чёткими и безупречными догматами. При слове «привидение» на лице его появлялось такое выражение, как будто он хотел испепелить вас взглядом; правда, на самом деле хуже от этого было только ему самому, потому что в такие минуты смотреть на него было ещё неприятнее. |
| – Рады стараться!..-сами уже отозвались солдаты, понявшие в чем дело. – Это совсем не такой, как другие! – толковали потом они между собой. – Этот умный… Понятный!..-Так на первых порах имя “понятного” генерала и осталось за Скобелевым. Парапан, деревня по прямому направлению от Журжева в пятнадцати, а по дороге – в двадцати верстах. Сады его сползают почти к самому берегу, на возвышении стоит отдельно большой помещичий дом, который на 7 июня был занят штабом Скобелева. Ночь была ясная, теплая, такая, какие знает только благословенный юг с его мечтательным сумраком, с волнами благоуханий, льющихся по ветру, с задумчивым шелестом деревьев и словно теплящимися страстными звездами. Луна светила ярко-ярко, обливая трепетным сиянием раины садов, расстилая по неподвижному Дунаю точно серебряные сети… Именно казалось, что это не блеск месяца зыблется на его водах, – а всплыли наверх и мерещатся влюбленному взгляду северянина серебряные сети какого-то сказочного рыболова… Едва-едва слышный, сонно бился прибой в отмелях… У противоположного берега чудилось словно заколдованное царство, заповедное, недоступное… Среди поэтического молчания этой ночи едва-едва слышались весла восьми лодок, в которых перебирались к острову Мечику, накануне исследованному Скобелевым, пятьдесят человек стрелков и тридцать уральцев… – Увидят их турки…-волновался генерал, когда среди лунного блеска показались на ярком зеркале Дуная черные с черными силуэтами гребцов и солдат лодки, вырезанные точно из агата… Но там, в этом заколдованном царстве “того” берега было все тихо и вполголоса раздававшаяся команда замирала в теплом воздухе южной ночи… Остров был залит водой… Генерал приказал закрепить лодки за стволы каштанов. Солдаты и казаки, сняв сапоги, засели на деревья и будто водяные птицы сбились на немногие сухие клочки земли и на болотины, только что освободившиеся от разлива. Все это – в полном молчании… Даже участвовавшие слышали только шорох ветвей да шелест раздвигаемой листвы. С нашего берега остров казался совсем безлюдным. От Молодежоса двинулось перед тем восемь паровых шлюпок, из них две миноноски… На пути всюду им встречались мели, и вместо двух шлюпки явились сюда только к четырем часам, когда уже рассвело. Турецкий берег был залит так называемым “тыльным” светом солнца, так что Скобелев только с трудом и то в туманных очерках мог различать, что у них делается. Все дрожало там от этого блеска, контуры изменялись, расплывались, точно какая-то яркая дымка висела над этим красивым и зеленеющим гребнем… |
| Успокоив печаль по отцу молитвой и поминовением, Евфимия уже весело пошла за Аларихом к прибрежным складам смотреть ковры и шелка. Здесь не было таких нарядных лавок, как в Эдессе, помещения, где распродавались товары, напоминали просто большие склады, но народу в них толпилось немало, торговались на многих языках, а от яркости и пестроты расстеленных прямо на земляном полу ковров и развешенных по стенам шелковых тканей глазам было больно. Но Аларих к выставленным товарам только приглядывался, а разговор завел с пожилым купцом, стоявшим у дверей совсем небольшой лавки; и вот в этой-то лавке они увидели настоящее богатство. Ковров и шелковых покрывал в ней было не так уж много, но зато качество их было отменным. Евфимия забыла обо всем на свете, разглядывая дивные рисунки на коврах. Особенно ей понравился один, не слишком большой, но необычайно красивый ковер, изображающий сотворенных Богом животных . В центре ковер, изображающий море с волнами, был синий с белыми завитками, а в нем плавали яркие рыбы, морские звери и водяные птицы; по краям была выткана зеленая кайма, по которой вереницей шли животные, живущие на суше: тигры и олени, слоны и зайцы, и все примерно одной величины! — Тебе нравится? — негромко спросил Аларих. — Да, очень! — Тогда иди и полюбуйся тканями, а я пока поторгуюсь с хозяином. Евфимия долго разглядывала льняные персидские покрывала, разворачивая некоторые, чтобы разглядеть рисунок. У стены стояли небольшие серские ширмы, вышитые то цветами, то птицами, то драконами… Ей приглянулось голубое покрывало с деревьями, на которых сидело множество разноцветных птиц. Евфимия подумала, что ковер с животными и покрывало с птицами очень подошли бы для комнаты их будущего сына: она почему-то была уверена, что у них с Аларихом непременно родится сын. Не смогла она пройти и мимо больших серских шарфов, вышитых цветами и бабочками: носить их вместо головного покрывала, конечно, нельзя, слишком тонка работа да шелк скоро выгорит на солнце, и все-таки было бы хорошо дома иногда украсить себя так для любимого мужа… И тут она дошла до конца стены, свернула к другой и замерла в восхищении: во всю длину стены шли в три ряда небольшие картинки, натянутые на деревянные рамки. Она подошла ближе: это были вышивки шелком по шелку. Пейзажи, звери, птицы, цветы и бабочки… Она рассматривала их, любовалась и думала, что такая тонкая работа должна стоить невероятно больших денег, а значит, она не будет просить Алариха купить ей такую прелестную вещицу. Но когда молодая женщина увидела небольшую картинку с одним-единственным цветком и одной только птичкой, она сразу поняла, что очень хочет ее, только ее! И не надо ей ни ковра, ни покрывала, ни шарфа… По серо-зеленому шелковому фону был вышит пышный розовый цветок пиона, в сердцевину которого заглядывал сидевший рядом на темно-зеленом листе… зяблик! |
| В 1962 г., когда исполнилось 100 лет со дня рождения Н.П. Лихачева, в Ленинграде прошла специальная конференция, была опубликована юбилейная статья В.Л. Янина в журнале “Советская археология”; на доме, в котором жил Н.П. Лихачев, установлена мемориальная доска; сам Н.П. Лихачев посмертно восстановлен в звании академика; наконец, позднее была организована выставка материалов из коллекции Лихачева, где были представлены хранящиеся в различных музеях вещи из его собрания. Постепенно переиздаются его труды, и становится ясно, что мы потеряли историка громадного масштаба и таланта, который профессионально работал с вещественными и письменными источниками, разрабатывая новые методы их исследования. Обсуждение доклада Я.Н. Шапов. Кому принадлежит характеристика Лихачева, который якобы занимался мелкотемьем? Она идет из официальных, академических кругов или из отзывов в прессе? М.Е. Бычкова. На это жаловался сам Н.П. Лихачев. Это прошло при присуждении ему докторской степени. В 1891 г. он защищал исследование “Бумажные мельницы в России” как докторскую диссертацию. На диспуте, который продолжался 6 часов, его упрекали в наборе фактов без анализа, и это выплеснулось в печать. Но в то же время есть самые высокие оценки его творчества, например, у В.О. Ключевского . А.А. Шахматов великолепно отзывался о его работах, А.В. Орешников прекрасно отзывался о его нумизматических исследованиях. Работа с источниками требует очень большой описательной работы. Это ставилось ему в вину, может быть, именно потому, что метод своей работы он основывал на таких источниках, как печати, монеты. Хотя его курс лекций по дипломатике – это действительно синтез. Это не содержание акта как такового, это все составляющие: бумага, на которой документ написан, водяные знаки, почерк, способ прикрепления печати и сама печать, потому что акт – это уже письменный источник, и понять его можно, изучив во всей совокупности и содержание, и его оформление, а сейчас все то, что входило в его курс лекций по дипломатике, разбито на несколько вспомогательных исторических дисциплин. |
| Представьте себе, что в пруду, покрытом всплошную ряской, есть и водяные лилии. Можно заинтересоваться ими, потому что они красивы; можно и подумать, нет ли у них стеблей и не в дно ли уходят корни. Природовер полагает, что пруд (природа) бездонен — как глубоко ни ищи, всюду одна вода. Я же хочу сказать, что кое-что на поверхности (т. е. в нашем опыте) говорит о другом. Если разобраться, оказывается, что лилии эти, по меньшей мере, не плавают, а растут откуда-то. Значит, у пруда есть дно. Углубись подальше, и ты найдешь уже не воду, не пруд, а почву, потом — камень и, наконец, огонь в недрах Земли. Но и на этом этапе можно спасти природоверие. Я говорил во второй главе, что природовер примет здешнего, имманентного бога. Быть может, сейчас он подошел бы и нам? Нужен ли нам Бог тамошний, сверхъестественный, внеположный нашей системе? (Заметьте, читатель, насколько вам станет легче. Именно этот, тамошний Бог кажется вам примитивным, и нелепым, и отталкивающим. Как вы увидите позже, в этом-то и дело.) Боюсь, что успокоились вы рано. Универсальное сознание, возникшее в результате особого соотношения атомов, конечно, могло бы мыслить и внушать нам мысли. Но, к несчастью, мысли его были бы плодом неразумных причин; и само по себе оно было бы, как и наш разум, частью природы. Так что наше затруднение осталось бы в силе. Оно исчезнет, если мы примем вечное, изначальное, самодовлеющее универсальное сознание. Но это и есть трансцендентный, сверхъестественный Бог. Итак, есть Бог, внеположный природе. Но мы еще не знаем, создал ли Он ее. Быть может, оба они — «сами по себе», независимы друг от друга? Если вы придерживаетесь этого взгляда, вы — дуалист, что, по-моему, разумней и достойней природоверия. Есть многое похуже дуализма; но и дуализм — не выход. Немыслимо трудно вообразить две вещи, просто сосуществующие. Мы не всегда замечаем это, потому что мыслим картинками и нам кажется, что они пребывают бок о бок в каком-то пространстве. Но если бы они были в одном пространстве, или одном времени, или в какой-нибудь общей среде, их можно было бы признать элементами одной системы, то есть некой «природы». Даже изгони мы из сознания все образы, само сознание будет этой общей средой. Чистого сосуществования разум не вмещает. А сейчас нам это и не нужно, ибо мы знаем, что именно разум — место встречи Бога и природы. |
| Астров . Здесь в доме есть мой собственный стол… В комнате у Ивана Петровича. Когда я утомлюсь совершенно, до полного отупения, то все бросаю и бегу сюда, и вот забавляюсь этой штукой час-другой… Иван Петрович и Софья Александровна щелкают на счетах, а я сижу подле них за своим столом и мажу – и мне тепло, покойно, и сверчок кричит. Но это удовольствие я позволяю себе не часто, раз в месяц… (Показывая на картограмме.) Теперь смотрите сюда. Картина нашего уезда, каким он был 50 лет назад. Темно- и светло-зеленая краска означает леса; половина всей площади занята лесом. Где по зелени положена красная сетка, там водились лоси, козы… Я показываю тут и флору, и фауну. На этом озере жили лебеди, гуси, утки, и, как говорят старики, птицы всякой была сила, видимо-невидимо: носилась она тучей. Кроме сел и деревень, видите, там и сям разбросаны разные выселки, хуторочки, раскольничьи скиты, водяные мельницы… Рогатого скота и лошадей было много. По голубой краске видно. Например, в этой волости голубая краска легла густо; тут были целые табуны, и на каждый двор приходилось по три лошади. Пауза. Теперь посмотрим ниже. То, что было 25 лет назад. Тут уж под лесом только одна треть всей площади. Коз уже нет, но лоси есть. Зеленая и голубая краски уже бледнее. И так далее, и так далее. Переходим к третьей части: картина уезда в настоящем. Зеленая краска лежит кое-где, но не сплошь, а пятнами; исчезли и лоси, и лебеди, и глухари… От прежних выселков, хуторков, скитов, мельниц и следа нет. В общем, картина постепенного и несомненного вырождения, которому, по-видимому, остается еще каких-нибудь 10–15 лет, чтобы стать полным. Вы скажете, что тут культурные влияния, что старая жизнь естественно должна была уступить место новой. Да, я понимаю, если бы на месте этих истребленных лесов пролегли шоссе, железные дороги, если бы тут были заводы, фабрики, школы, – народ стал бы здоровее, богаче, умнее, но ведь тут ничего подобного! В уезде те же болота, комары, то же бездорожье, нищета, тиф, дифтерит, пожары… Тут мы имеем дело с вырождением вследствие непосильной борьбы за существование; это вырождение от косности, от невежества, от полнейшего отсутствия самосознания, когда озябший, голодный, больной человек, чтобы спасти остатки жизни, чтобы сберечь своих детей, инстинктивно, бессознательно хватается за все, чем только можно утолить голод, согреться, разрушает все, не думая о завтрашнем дне… Разрушено уже почти все, но взамен не создано еще ничего. (Холодно.) Я по лицу вижу, что это вам неинтересно. |
| Демьян Лукич замолчал, оглядел зал. Лица у всех были серьезные, задумчивые… Матюхин стоял на трибуне, опустив голову. — Чтобы ты лучше понял, приведу еще такое сравнение, — снова заговорил Демьян Лукич. — Вот приехали мы с тобою в город. Увидели высотное здание. Подходим к нему, смотрим, какое оно величественное, удивляемся. И наверняка похвалим архитектора: способный, видно, человек, какое здание создал. А если нам кто-нибудь скажет, что это здание появилось само собой, без всякого архитектора — мол, откуда-то с гор летели камни, складывались один на другой, и крышу ветром принесло, и окна, и двери — разве мы этого человека не засмеем, не скажем, что он сумасшедший? Так если у здания обязательно должен быть архитектор, неужто могло без Архитектора появиться это огромное мироздание, где мы с вами живем со всеми удобствами: и ванны у нас водяные, солнечные, воздушные, и благоухающий воздух, и всякие плоды земные… Нет, милый мой, тут надо поверить, что есть Творец мира, что Архитектором вселенной является Бог, и мы верим в это, свято верим. А вы не верите, вот и твердите: все создала природа. Так ведь? Ну, что молчишь? Путь к Богу Матюхин стоял на трибуне унылый и несчастный, словно общипанный петух. Куда девалась его прежняя уверенность? Словно ветром ее сдуло… Теперь он, как покорная лошадь на поводу, шел по следам Демьяна Лукича, и тот вел его все дальше и дальше от безбожия, все ближе и ближе к Богу. — Во все времена, — говорил Демьян Лукич, — человека интересовало: откуда он, зачем живет, куда исчезает, то есть каждому любопытно приоткрыть завесу неведомого, таинственного мира, узнать, кто так премудро устроил и нас, и все, что нас окружает… Вот и пчелка, малая тварь, говорит нам, что создал ее и научил не слепец какой-нибудь, не глупец, а великий Мудрец и Учитель. Ведь ты вдумайся, какие мудрые вещи знает пчела! Отыскивает вещество, которое предохраняет мед от порчи. Откуда она его знает? Говоришь, пчелы делают все бессознательно, безвольно. Значит, не своим сознанием, не своей волей. Значит, кто-то за них думает, кто-то ими повелевает! Да и как думает-то… Нужно ведь не просто отыскать это вещество в лесу или в поле — надо знать его свойства. Доктора вон всю жизнь учатся, как лечить болезни, а такое лекарство сразу бы не нашли, пчела же нигде не училась, а находит его легко, быстро. Кто показывает ей? Тот, Кто знает свойства всех вещей; Кто может и маленькое насекомое, козявочку сделать такой мудрой, что ее делам удивляются ученые; Тот, Кому повинуется вся природа, Кто дал ей законы, Кто управляет всем миром… |
| Как водяные часы делает пустыми не последняя капля, а вся вытекшая раньше вода, так и последний час, в который мы перестаем существовать, не составляет смерти, а лишь завершает ее: в этот час мы пришли к ней, а шли мы долго. Да, учитель, теперь я вижу, что смерть, уносящая нас, – лишь последняя смерть среди многих. И почему я должен ее бояться? Разве я боюсь потерять ясность сознания, когда засыпаю? Нет, ибо ночной сон – дело привычное. Но сплю я только по ночам – умираю же всегда. Интересно, что так рассуждали язычники, не имеющие упования и считавшие надежду пороком. Что же скажем миру мы, слышавшие слова Спасителя: «Мужайтесь: Я победил мир» ( Ин.16:33 )? Честь «Честь? Не будьте смешным. Эполеты, аксельбанты, дуэли, “стволы Лепажа роковые” – все это давно забытая мода романтической эпохи. Сегодня говорить о чести – все равно что спуститься в метро в костюме мушкетера Людовика XIV». Так склонны рассуждать о чести те, кто смутно представляет себе содержание этого имени. Между тем, честь – это венец мужества, то есть способности утверждать собственное бытие вопреки угрозе небытия. Немецкий богослов Пауль Тиллих замечал, что угроза небытия смутно ощущается человеком в виде трех видов тревоги: во-первых, это тревога судьбы и смерти; во-вторых, тревога вины и осуждения, втретьих, – пустоты и отсутствия смысла. Честь – это вполне конкретное содержание духа, позволяющее человеку преодолевать последнее и самое страшное испытание – тревогу пустоты и отсутствие смысла. В фильме «Чистилище» Александр Невзоров показывает такое испытание. В одном из боев на улицах Грозного снаряд разбивает трак танка. И хотя орудия наведены на дом, в котором укрылись боевики, грозная боевая машина обездвижена и окружена чеченскими бронебойщиками. Возникает патовая ситуация. Командир боевиков сигнализирует русским о намерении вступить в переговоры. «Я вижу, что ты не наемник и пришел сюда не ради денег, – говорит он русскому лейтенанту. – Я уважаю твою волю умереть за Отечество. Но, боюсь, умереть за Отечество здесь могу только я. |
| Здесь же работает интендантская рушка, сушилка, веялка… все шумит, кричит и покрыто тучею пыли. Что же будет на войне? Страшно подумать. Терпели, терпели солдаты да и взялись за кнуты, хворостины и начали строптивых кусак и драчунов отхлестывать по спине, только этим и смирили немного; после уже только крикнет солдат да покажет кнут — сейчас страсти лошадиные стихают. Вот и подите — кнут помог; я сам свидетель, что среди этого ада больше ничего не оставалось делать! К вечеру выкупали коней, напоили, накормили, спала жара, и немного успокоились. Боже мой, целых шесть писем принесли, из них два от Оли (жены), одно от Н. Я. ; какое счастие увидеть в такой дали родной почерк, услышать милую речь — говорю «услышать», именно да: когда читаешь здесь письмо с родины, то в воображении воскресает самый голос пишущего. Слава Богу, Оля бодрится и смирилась; о, если бы это было не в письме только, но и на деле?! Конечно, сейчас же ответил. Идет подполковник 52-го Нежинского драгунского полка и говорит: «Советую пойти в баню, здесь рядом, казенная, хорошая! Вот удовольствие-то». Действительно, прекрасная баня, и мы вымылись отлично. Вообще на этом пункте построено несколько огромных каменных зданий в два и три этажа каждое; в них находятся: офицерские номера, солдатское помещение, столовые, офицерская и солдатские бани, лазарет, прачечная — все это даром, для отдыха и чистки проходящих войск! Спасибо великое устроителям сказали мы, да и все, конечно, говорят то же. Около пристани стоял пароход — казенный, на который сели наши песенники, генерал, офицеры и поехали кататься по Оби; это «водяные», то есть чиновники по водной части, оказали любезность: пригласили наших покататься на их пароходе… И понеслась удалая черниговская песня в Сибири над водами быстрой Оби! Со времен Ермака не видали, вероятно, Сибирь и Обь в своих недрах такого молодецкого войска! Глядя на плывших, живо вспомнились храбрые казаки Ермака Тимофеевича, также плывшие добывать славу царю своему и родине по сибирским рекам и оглашавшие их, наверное, такими же удалыми песнями!.. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание КОРЕЯ [Королевство Чосон], гос-во в Вост. Азии. Существовало до 1910 г. (в 1910-1945 в составе Японии), располагалось на Корейском п-ове и в прилегающих материковых районах и на близлежащих островах. История С древнейших времен до нач. X в. К древнейшим памятникам на территории К. относится пещерная стоянка Комынмору (близ совр. Пхеньяна; более 200 тыс. лет назад) с рубящими орудиями и со скреблами, изготовленными грубой обивкой из жильного кварца. Стоянка Кымпхари в пров. Кёнгидо (150-120 тыс. лет назад) относится к кон. среднего - нач. позднего плейстоцена. В пещере Тэхёндон (р-н Йокпхо, близ Пхеньяна) найдены останки, которые, по мнению северокорейских ученых, принадлежат к промежуточной стадии между Homo erectus и неандертальцем. Большинство памятников с ручными рубилами и др. архаичными каменными орудиями (ранее относимых к нижнему палеолиту), по совр. данным, датируются 60-30-м тысячелетиями. Верхний палеолит представлен памятниками Сокдянни, Кульпхо (40-20 тыс. лет назад), Суянгэ, Чоммаль, Йонгул (в основном 17-12 тыс. лет назад). Дольмен на о-ве Канхвадо (Республика Корея). Эпоха бронзы Дольмен на о-ве Канхвадо (Республика Корея). Эпоха бронзы Памятники неолита (12-7 тыс. лет назад) на о-ве Чеджудо (Косанри и др.) с микропластинчатой индустрией и керамикой (ок. 10 тыс. лет назад) имеют сходство с ранней культурой Дзёмон (о-ва Японии), осиповской и громатухинской культурами Приамурья. По датировке к ним близко население Оджинри (севернее совр. г. Пусан). Об истоках неолитических культур на территории К. ученые не пришли к единому мнению. Возможно их автохтонное развитие, однако в сев. районах они имели непосредственную связь с культурной общностью Юж. Маньчжурии и сопредельных территорий. Существуют свидетельства их связей с населением нижнего Амура и Юж. Приморья - т. н. кондонской общностью (напр., культура Сопхохан в пров. Хамгён-Пукто). Для памятников побережья характерны раковинные кучи, свидетельствующие о важной роли морского промысла и рыболовства (Тонсамдон, Саннодэ, Гунсанни, Сопхохан; 5,9-3,4 тыс. лет назад). Изображения морских животных и сцен охоты на них представлены среди петроглифов, предположительно относящихся к периоду позднего неолита или палеометалла. Развитие морского рыболовства способствовало установлению контактов с населением Японского архипелага, откуда вывозили обсидиан для изготовления скребков и наконечников стрел. В этот период имела большое значение наземная охота. Из промысловых животных преобладали олени и кабаны, а также буйволы, водяные олени, барсуки, собаки, выдры, зайцы, медведи. В среднем неолите в зап. районах К. появляется примитивное земледелие (в основном выращивали различные виды проса). |
|
|
