| Герберт Бройер выдвинул также синтаксический критерий, в согласии с которым косвенно-побудительные предложения типа «молю да приидеши» характерны для южнославянских по происхождению текстов, а типа «молю дабы пришел» – для восточнославянских (Bräuer 1958). Критику см.: Мещерский 1978, с. 22–23. Лесневский (1972) показал, что в восточнославянских по происхождению текстах употребляются на равных оба типа. Второй из них является господствующим в хорватском бревиарии. Повышению надежности лингвистического критерия способствует текстологический анализ, приводящий к реконструкции истории текста и создающий условия для документации лингвистических данных. Так, в толковом переводе Песни стих 1имеет в рукописях следующие четыре варианта: (1) выя твоя яко фарь в монисте, (2) выя твоя яко фареви в монисте, (3) выя твоя яко фараонови в монисте, (4) выя твоя яко в монисте, ср. греч. τρχηλς σου ς ρμσκοι LXX, что точно передано в четьем переводе выя твоя яко монисто. Вариант (4) наиболее близок к чтению греческого оригинала, но признать его исконным для славянского перевода нельзя, потому что он находится в рукописях с поздним и неавторитетным изводом текста, сформировавшимся в результате небрежной переписки и несистематических рационалистических конъектур. Текстологически авторитетная группа рукописей разделяется в данном случае: часть списков содержит вариант (1), часть списков – вариант (2). Вариант (3) – вторичный, он представляет собою рационалистическую конъектуру на основе варианта (2) и содержится в рукописях с менее надежной текстовой традицией (подробнее см.: Алексеев 1988). Таким образом, вопреки греческому оригиналу и «здравому смыслу» текстологическая аргументация заставляет признать исконными чтения, содержащие формы фарь и фареви, которые возникли под влиянием толкования (см. Глава 1, § 18). Однако вполне надежным лингвистический критерий не может быть признан и в том случае, если он применяется в сочетании с текстологическим исследованием. Не может быть твердой уверенности в том, что то или иное слово было тысячу лет назад известно и употребительно в той или иной местности и неизвестно в другой. Не всегда древние слова имеют рефлексы в современных диалектах, диалектное членение не оставалось неизменным на протяжении тысячелетия. А поскольку речь идет о лексике литературного языка, то вопрос еще более осложняется, так как литературный язык средневековья не был напрямую связан с местными диалектами. Наконец, широкое применение лексического критерия приведет неизбежно к порочному кругу, ибо присхождение текстов и местная приуроченность слов взаимно обусловливают друг друга. |
| Город горел в электричестве. Чагов оглянулся. Также горел на краю поля костер, может, уже ушедшего человека, но он был так далеко, будто на небе, и звезды были рядом с меркнущим огоньком. Тихо подошел к Чагову из темноты человек и обнял его. Чагов ответил и поцеловал его. Человек заплакал. – Что с тобой, товарищ? Человек опомнился и заговорил: – Я хочу для тебя сделать что-нибудь, я пришел поклониться… Я ходил всю ночь по городу, и никого нигде нету. Я бросился в поле… Я от любви не могу жить и спать… Его тонкие руки зашелестели по волосам Чагова. Чагов понял: в последнее время, время накануне восстания Масс на вселенную, много стало таких людей, которые поклонялись человеку, молились на него и часто умирали от своей безысходной, невыносимой любви. Светало. Чагов пришел в общежитие и сел за стол за чертежи любимой машины, за свой великий проект, который он творил, как поэму. В нем опять запела музыка, и его геройская человеческая душа заиграла в железной неоконченной поэме. Поднялось солнце, и сразу по одной команде заревели тысячи гудков. Володькин муж Машинист компаунд-машины «О» окончательно в разделку расторговался нефтью. Дальше хоть на волах тащи состав. Лил он бабам нефть прямо в корчажки, в чугуны, в дежки – во все, что имеет некоторую закупоренность, пустоту и что можно втупор же опорожнить от еды. Почитай, вся волость тащила и волокла провиант и даже амуницию к карьеру, где грузился песок, на паровоз к Володькину мужу. Володькин муж – это есть машинист. Прозвали его так потому, что он был как раз Володькин муж, на него и похож. Володькин муж брал все – не то что молоко там иль муку, а и всякое барахло, кофты, оловянные серьги, щи, монисто, пеньку, кочерыжки, а за сотку нефти просто целовал и щупал девок какие пожирней – тем и расквитывался по совести и тем никого не обижал. Около паровоза, когда приезжал Володькин муж, всегда стоял табор народонаселения, тут пели песни и зажигали костры, когда вечерело. А девки ходили хороводом, аж подпрыгивали сиськи: У Володькинова мужа |
| Одною из любопытнейших форм древнерусского головного и отчасти шейного убора являются низки из серебряных золоченых подвесных рясен в форме лилии; эти бляшки нанизываются на шнур, разделяются серебряными бусами (см. таб. XV, 3 и 7, 8) и образуют своего рода монисто или повязку, налагаемую на лоб. Форма происходит от византийских венцов и повязок, набиравшихся из лилий и носивших название – . Из растительных форм, принятых от восточного и византийского искусства, издревле обращает на себя внимание полевая лилия (крин, дикая огненного цвета или халкидонская красная лилия, в отличие от белой, садовой лилии, носившей у греков название лирион), в которой известный евангельский текст (Мат. VI, 28 – 9) запечатлел однажды навсегда образ простой, естественной красоты, стоящей выше всяких прикрас: «и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» 235 . Крин покрывает пустыри, придорожья, руины в Сирии и Палестине наряду с сорною травою и цветёт после периода дождей, разом покрывая яркою зеленью и красными пятнами самые бесплодные места, если только в них простояла влага, и развертывая быстро два крупные отвислые листа, а затем две пары листьев по сторонам красного бутона, подымающегося из средины. Согласно с этими чертами натуры, крин в искусстве начал играть роль на древнем востоке, а в римскую эпоху в памятниках восточного происхождения, почти исключительно в пластическом изображении поля, пустыря, тогда как белая лилия являлась, например, даже эмблемою чистой Афины (на аттических монетах) 236 и получила, затем, весьма важное значение в христианском западном искусстве позднейшего времени по своим отношениям символического характера к Деве Марии и Благовещению. Однако, и там лилию долгое время, до XIV века, продолжали изображать в виде полевого крина, очевидно, ради его простоты в рисунке, разработанной до схематического цветка, как известно, послужившего и для эмблемы королевской власти во Франции, восстановленной Иоанною д’Арк. Таже орнаментальная схема была причиною, что крин стал украшать собою верх императорской шапки: в Византии, как свидетельствует Кодин, императоры носили свои стеммы в определённые праздники, торжественные дни, при особых облачениях, а в обычные дни, уже по своему выбору или разным мотивам, надевали шапки |
| Заметьте, девы, что слова Его к невесте: ты пленила сердце мое одним взглядом очей твоих , относятся к зрительному оку разума, когда внутренний, очистив его, ясно созерцает истину. Ибо всякому известно, что есть два чувства зрения: одно – душевное, а другое телесное, но не о любви своей к телесному свидетельствует Слово, а только к духовному, когда говорит: ты пленила сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей . Это значит: ты вожделенным взором мудрости твоей возбудила любовь в сердце Моем, сияя внутри светлою красотою целомудрия. Шейными ожерельями называются надеваемыя на шею цепи, составленныя из разнообразных и драгоценных камней. Души, заботящиеся о теле, надевают это чувственное украшение на внешнюю шею тела для обольщения зрителей, а девственные души придают себе внутри украшение, состоящее поистине из драгоценных и разнообразных камней: свободы, великодушия, мудрости, любви, мало заботясь о таких временных украшениях, которые, подобно листьям, несколько времени цветут и вместе с изменением тела увядают. Таким образом у человека оказываются два украшения, из которых к внутреннему нетленному благоволит Господь, свидетельствуя, что сердце Его пленилось одним ожерельем на шее невесты , как бы выражая то, что Он возлюбил сияющее светом одеяние внутреннего человека» речь 7, гл. 1–2]. Мы уже отмечали, что в точном переводе речь идет не об «одном взгляде очей», а именно «об одном глазе». Один глаз и одно ожерелье (монисто) именно противопоставлено другому, не вызывающему любви Жениха-Христа, не пленяющему Его. Об этой единой красоте девства так говорит св. Амвросий: «Конечно, истинная красота есть та, у которой нет никакого недостатка, 67 которая одна только достойна услышать от Господа: Вся добра еси ближняя моя, и порока несть в тебе. Гряди от Ливана, невесто, гряди от Ливана: прииди и прейди из начала веры, от главы Санира и Аермона, от оград львовых, от гор пардалеов» (4:7–8). Вот с какими качествами является совершенная и неприкосновенная девственная красота души, – та красота, которая посвящена на божественное служение, которая при нападениях и приманках со стороны духовных зверей не пленяется (ничем) тленным, но всецело остается преданной Божественным тайнам и за все это удостаивается любви того, сосцы которого исполнены веселия: ибо «вино веселит сердце человека» кн. |
| — У вас и вправду жена Елена и сын Роман. Уверена, что вы это все задним числом присочинили. — Я и сам так подумал. Я говорю жене: «Слушай, Лена, — мы как раз по тропинке вдоль озера шли, — я тут вдруг вспомнил, что нам все наше будущее предсказали». Она говорит: «Мы тридцать лет женаты, а ты только сейчас об этом вспомнил?» Бывает такой вид амнезии, называется диссоциативная фуга, когда события собственной жизни не помнишь. Жена говорит: «Ты все врешь, Моторов». И как мне было доказать, что все правда? Я свою будущую жену Лену и вправду знал с 1968 года, мы были соседями по даче. У нее светлые волосы, карие глаза. «Ты с ней познакомишься уже скоро, это будет летом». Я, действительно, приехал на дачу, когда закончил первый курс училища, через два года после этого разговора с гадалкой, и через полгода мы поженились. Родился сын Рома — голубые глаза, светлые волосы, этакий альбинос. Я еще говорил гадалке той: «Девочка моя дорогая, ты генетику учила? У двух кареглазых родителей голубоглазое потомство — по закону Менделя вариант 1:16, и то надо знать генотип родителей». Как такое задним числом сочинишь? Короче говоря, вернулись мы из Австрии в Москву, и я загорелся найти ту девочку-гадалку. Но вот что удивительно: при моей очень хорошей памяти на имена и фамилии, я не помнил, как ее зовут. Весь отряд помню, кто был пионервожатый, повариха, шофер — помню, а ее — нет. Раскидал сообщения по соцсетям тем, кто был в пионерлагере «Дружба» от 1-го меда под Новым Иерусалимом, и всем откликнувшимся задавал один и тот же вопрос: «Ребята, помните такую кареглазую, симпатичную девчонку, которая карты раскидывала, носила монисто, широкие юбки и всячески косила под цыганку?» И мне один, другой, третий стал говорить: «Прекрасно помню, она мне всю жизнь предсказала, все сбылось». При этом имя у всех тоже как отрезало. То ли Ира, то ли Таня. То ли Аня. И я помню, что вроде короткое имя, а в фамилии, кажется, была буква «Ц», словно что-то цокало. Эти мои розыски продолжались года полтора. Я настолько увлекся, что начал писать пионерские воспоминания. Так вышла вторая книжка. |
| Тут мы и остановились, расположившись под раскидистой маслиной, прямо над большим источником, куда сходятся за водой жители всего магометанского селения, преимущественно женщины. Позиция для наблюдения была самая удобная. Покуда нам готовили завтрак, мы занялись наблюдением происходившего у источника. Мы видели, как сюда приходили за водой девушки и, весело болтая с подругами, черпали воду и уходили прочь. Здесь было как бы складочное место различных местных новостей, которые, передаваясь из уст в уста, комментируясь на разные лады, распространялись уже в изменённой —716— редакции, непохожей на первоначальную, по всему магометанскому селению. Многие приходили сюда с бельём, полаская которое в наполненных водой канавках около источника, весело щебетали на своём гортанном наречии. Мы удивлялись тому, как эти молодые мусульманки, зачерпнувши кувшинами воду, ставили последние на свои головы и, как бы не чувствуя особой тяжести на голове, беззаботно уходили, часто не поддерживая руками своих наполненных водой сосудов, которые, не смотря на это, не теряли всё-таки своего равновесия на грациозных головках мусульманок. Перед нами живо встали библейские рассказы, где говорится о посещениях девушками древних колодцев. Нравы, обычаи, даже костюмы, – всё напоминает древние времена. Между женщинами, виденными нами у колодца, было много интересных типов. Костюм почти у всех их одинаков: длинная, синяя рубашка, в виде мешка, доходящая до самых пят и перехватывающаяся в талии поясом, со многими складками на груди. Голова накрыта большим платком, концы которого спускаются до самых —717— плеч, служа вместе с тем покрывалом; маленькая круглая шапочка увенчивает голову арабской женщины. Вот гордой поступью подходит к источнику, держа высоко над головой пустой кувшин, стройная арабская женщина, неприхотливый костюм которой обрисовывает её грациозные формы. На её загорелом овальной формы лице, с правильными, хотя и крупными чертами, блестят чёрные глаза. Это была одна из красивейших дочерей Востока. Хотя по костюму она почти и не отличалась от других, находившихся здесь женщин, но, благодаря её шапочке, отделанной позументом, и множеству блестящих монет, в виде монисто висящих на шее, и запястий, до локтя надетых на её голой мужественной руке, она, видимо, принадлежала к зажиточной семье, или даже к семье самого шейха. На последнее указывала также гордая осанка этой женщины. Подойдя к источнику и поставив свой кувшин на землю, она, по обыкновению, хотела заняться болтовнёй с своими подругами. Но, заметив направленный на неё фотографический аппарат, она, сверкнув чёрными глазами, зардевшись алым румянцем, с саркастической улыбкой, быстро |
| клеть - хранилище различного домашнего имущества, кладовая комната возле жилых помещений дома. колымага - закрытый возок шатрового типа с кожаными шторами коробья - разного вида сундуки с замками и под печатью коровай - большой круглый подовый хлеб из пшеничной муки, символизировал солнечный круг; ритуальное кушанье на свадьбе кортель - теплый летник, подбитый мехом и покрытый легкой шелковой тканью (без кружев и пуговиц) корцы - ковши, выдолбленные из дерева, служили мерой жита косяк - кусок штучного товара (ткани) в рулоне; одна заправка в ткацком стане, см. постав косячная осетрина - соленая тёшка красной рыбы котломы - сдобное печенье кроеное - лакомства, которые раздаривались на свадьбе (пряники, орехи и пр.) крошни - плетеные корзины (обычно заплечные) кружок - рыба, нарезанная кусками ксени, ксенимасы - икра кузьминские яблоки - древнерусский сорт красных яблок кумган - металлический узкогорлый сосуд с крышкой и с ручкой кундупцы, кундумцы - вареники с говядиной в подливке кутук - уголок Лал - благородная шпинель, драгоценный камень, по цвету близкий к рубину леваши, левашники - сдобные пирожки с ягодами или вареньем летник - легкая женская одежда, которую носили под верхним платьем лодога - одна из пород сига лубье - тонкая дранка (см. дор) лысина - конский налобник в сбруе лысты - голень, икра ноги лядвеи - ляжки мазуни - сладкая масса из редьки с патокой с добавлением пряностей малакия - онанизм малариуз (в других списках - балагиус) - черный гранат мандрагора - в русских травниках адамова голова, сонное зелье медведно - выделанные медвежьи шкуры, служили полостью в санях меженина - недостаток чего-либо (чаще всего - хлеба из-за засухи или неурожая) межситка - простая мука, остающаяся после промалывания пшеничных зерен мерник - ведро или ковш известного объема; обычно в них сытили меды миндери - жесткие тюфяки или подушки, набитые мочалом или волосом михирь - мужской половой орган монисто - ожерелье из бус или монет ( " вздержка " ), одевалось на шею мушорма, мушерма - братина с носком и с рукояткой |
| Восторгнут будет! Честных рай в веках. Едва сенаторы тому, смеясь, внимали. Их беспокоил Сулла и Восток. Из кожи кркодиловой сандалии У Гая Терция – и на ослов налог! На языке невнятном латинянам Среди сенатских споров, склок и врак Иным послам - восточным страшным странам Вплоть до Китая рек глупцам, дурак! И ныне у престола фараона, На Север глядя в лунные пески, К звезде Полярной, слогом похоронным Кому не ведая, сижу, пишу стихи! Я тут услышан, понят и обласкан У египтянок во Дворце Цариц. И нежным сердцем женщин сих всечасно Я утешаем скифским летом птиц. Я им пою, созданьям Легкомыслья, Все тут же забывающим… Восток! Ночами с пирамидой звездных истин Беседуя – и слышит мертвый бог! Иду поутру: персы и армяне, И Нила данники – все судит за спиной С кривой усмешкой : - Что за народ, славяне? И этот Рос … что их за бог такой? ___________________________________________ МОСКВЕ И вот Москва, столица, где не ведай, Какая мразь где выскочит с добром! Пою тебя, стеклянный град стоцветный, Всех диких стран помойное ведро. Здесь всяк нечистый нечестивец чисто Года сжирает русским – злой вития. Кабы я тряс Москвою как монисто - Певцы ТВ в пародию России. Что видел я в столице? Мне невмочь В глухую ночь без дум отдохновенья. С Москвы приходит Мертвая Немочь, Бросая в Русь четыре мрачных тени. … какой-то бледный тонкий червячок Бахвалился подруге у подьезда, Как на Рублевке, новый русский бог, Он станет жить, не замечая бездны! Как это все мне мило и знакомо! Назавтра гроб, сегодня – бар, мечты! Что переспорит жаркий свет звезды Так пред огнем бахвалится солома. Как странник долгий я смотрю в столицу: В стране волков хватает егерей. Да нас услышит новых фонарей В зеленых соснах тихий свет провинций. __________________________________________ Роняет солнце бледные лучи! Сей диск России хладный, мелкий, жалкий В округ лежащие роскошнейшие свалки! Кучкуясь в стаи, уж поздние бичи Листом гофрированным да вонючим дымом Убогих печек привечают зиму Близкогрядущую. Уж смылися грачи, |
| Вы дрожали от страха, дети плакали. Когда хозяин увидел, что все ваше имущество не погасит задолженности по квартплате, он страшно разозлился и стал кричать на Вас. Тогда Вы сняли с шеи монисто, подарок мужа в день венчания, и вытащили старинные часы, которые отец на смертном одре завещал передать старшему сыну, когда тот закончит школу. «Возьмите и это!» – сказали Вы домовладельцу. Тут сердце хозяина дрогнуло – ведь он тоже человек – и он ушел, проворчав напоследок: «Оставайтесь! Когда заплатите, тогда и заплатите!» Вы поступили прямо по заповеди Христовой: не противьтесь злу! Нечто подобное произошло в селе Сибница во время австрийской оккупации. Туда прибыл карательный отряд, чтобы наказать жителей за мятеж. А в том селе жил известный всем дядя Тоджа, Божий человек. Солдаты велели ему вынести из дома, что он хочет, потому что им приказано поджигать дома. Но блаженный Тоджа бросился не в дом, а к поленнице и принес охапку дров. На вопрос, зачем он это делает, Тоджа кротко ответил: «Хочу вам помочь поджечь мой дом». Это тронуло сердце оккупантов – ведь они тоже люди-и они ушли. Дом дяди Тоджа остался невредим. Благословение Божие Вам и детям Вашим! Письмо сороковое. Молодому наследнику о последнем желании отца Ты написал о смерти своего отца. Он был известным, уважаемым человеком и имел много друзей среди представителей власти и богатства. Однако перед смертью отец не хотел видеть никого из них, но часто просил посидеть с ним сапожника Крсту. А этот Крста не имел ничего, кроме веры и доброты. Когда Крста приходил, умирающий ничего ему не говорил, но лишь брал его за руку, держал его руку и молчал. Когда же приходил кто-то из его могущественных друзей и компаньонов, он лишь слабым взмахом руки просил их уйти. Вот ты и спрашиваешь: что это значит? Это значит, дитя мое, что человек перед смертью становится искренен. Он не желает больше соприкасаться с лицемерием. При расставании с этим светом душа требует от него того, что в нем самое лучшее. А это – вера и доброта. «Милость Твоя лучше, нежели жизнь», – говорит Псалмопевец ( Пс.62:4 ). |
| В заключение важно отметить, что данные серьги отличаются особенною легкостью, имея не более 5 зол. 30 долей и по размеру менее других, а именно: 0.05 с. в ширину и 0.043 с. в вышину. Пара серебряных сережных подвесок, найденная в кладе Есикорского, принадлежит к предметам большой редкости: подобных серёг сохранилось очень мало, вероятно, по причине хрупкости тонких серебряных листов, при окислении легко разрушающихся. Между тем, именно эти серьги наиболее близко передают основной тип этих украшений (нам ныне известный в оригинальных серьгах собр. И. П. Балашова, таб. XIV): достаточно обратить внимание на основную колодочку или внутренний мешочек, на фигуру его верхнего лоточка, на углубленную кайму вокруг него, которой недостаёт только скобочек для помещения здесь жемчужной нити, и, наконец, на внешнюю кайму, в виде лучистого пояса из сканных спеньков, на которых, однако, нет жемчужных маковок, а только общий сканный бордюр. Самый способ украшения и орнаменты близки к византийскому оригиналу: на лицевой стороне здесь две птицы, сплетшиеся хвостами, а на оборотной пальметка внутри венчика из двух аканфовых побегов. Из серебряных вещей клад Есикорского заключал в себе также серебряный шейный обруч или так называемую гривну, свитую из проволоки, и кроме того перевитую серебряною сученою нитью; концы витого дрота были сбиты в одну трубочку, которая, затем, вытянута и загнута для застёгивания. Того-же точно дурного серебра и такой же техники три браслета, которых концы сбиты и образуют характерный наглавник, в виде плоской змеиной головы, которая, однако, по забвению основного типа, орнаментирована уже здесь пальметкою, выполненною чернью. Шейное женское украшение в кладе Есикорского представляется наборною цепью из серебряных бляшек, или, вернее монистом, которое составлено из продолговатых бляшек или палочек, числом 48 в настоящее время, связанных между собою нитками, продетыми по три раза через каждую бляшку. Бляшки дутые или полые внутри и составлены из выпуклого полу цилиндрика, которому чеканом придана известная орнаментальная форма и который был снаружи слегка позолочен, и подпайного листочка снизу, с тремя дырочками по обе стороны полуцилиндрика, для продевания нитей. Присутствие подпайного листочка показывает, что эти бляшки не были нашиты на тесьму или ленту, как напр. нашивались или набивались на кожу ременные бляшки от пояса; напротив того, гладкий нижний листик считался достаточным, чтобы не поранить нежной кожи на шее, при ношении такого мониста. Внимательный осмотр мониста убеждает нас, что ему, действительно, ничего не достаёт, разве только скрепление металлической нитью, так как здесь сохранились даже конечные бляшки, на которых имеются ушки для цепочек и колечек, которыми закреплялось монисто при надевании на шею, или на голову в виде повязки или рясен. |
|
|
