| Знаменитая «Повесть о белом клобуке» (вариант западного Константинова дара), согласно которой папский белый клобук, дарованный императором Константином папе Сильвестру, пройдя через Византию, в конце концов остается в Новгороде, была идеологической попыткой оправдать превосходство священства над политической властью. Она характеризует пролатинские интересы, доминировавшие в окружении Новгородского архиепископа Геннадия (1484–1504). Идеи, содержавшиеся в известных посланиях псковского монаха Филофея к Великому князю Василию III, последний формально никогда не разделял, хотя в них присутствовала мысль о translatio imperii в Москву – третий Рим. Толкование описанного в книге пророка Даниила преемства царств было слишком апокалиптичным, чтобы принять его в качестве практического политического руководства. Даже брак Ивана III и племянницы последнего византийского императора династии Палеологов Зои не повлек за собой формального требования имперского преемства, а скорее, по словам Н. М. Карамзина , «разорвал завесу между Россией и Европой». Это событие «привело к сближению Московии с современной Италией», 145 где принцесса воспитывалась; при ней также шло восстановление московского Кремля итальянскими архитекторами. В рамках статьи невозможно достаточно подробно проследить судьбу византийского наследия в современной России. Однако при обсуждении этого вопроса важно помнить о трех категориях, которые, как говорилось выше, являются важнейшими составляющими византийской цивилизации: о римской политической традиции, греческом языке (т. е. классической античной традиции) и православном христианстве. Что произошло с ними в постсредневековой России? Хотя титул царя (славянский эквивалент цезаря или императора) начал использовать уже Иван III, только его старший сын Иван IV был официально утвержден и провозглашен «боговенчанным царем» в 1547 г. В соответствии с видоизмененным византийским церемониалом. Однако очень характерно, что теория translatio imperii из Константинополя в Москву редко встречается в русских источниках того времени. |
| Впредь же молю вас не делать клятвопреступлений, потому что великое дело целовать честный и животворящий крест. Сам Владыка наш Христос Бог распялся за грехи наши, а вы с клятвою и притом не однажды целовали этот животворящий крест и сделались клятвопреступниками». Москвичи дали обещание не делать этого и спокойно разошлись по домам. Иов возвратился в Старицкую обитель, и скончался 8-го марта 1607 г., избавившись от тяжёлого подвига видеть дальнейшее испытание отечества при втором самозванце и затем нашествие на Русь поляков. Тело патриарха Иова перенесено в Москву уже в 1652 году, по указу царя Алексея Михайловича. Внешние отличия русских патриархов Внешние патриаршие отличия в Русской Церкви слагались постепенно и в большей своей части явились наследием от высокого положения русских митрополитов, каковое за последними было утверждено константинопольским патриархом со времен святителя Алексия, ставшего митрополитом «всея Руси» и воспрявшего в свое ведение владык всей Русской Церкви. Известно, что митрополит Алексий получил от константинопольского патриарха почетный титул «пречестного», с каковым в Греции всегда связывалось право на ношение саккоса и на предношение лампад при выходах 1 , а у нас и права на источники на подризниках 2 . С дальнейшим ростом значения наших митрополитов увеличивалось у них и число отличий: стали носить белый клобук, получать при своём проставлении жезл из царских рук и прочее. К концу 16 века они пользовались такою торжественностью и блестящей обстановкой при священнодействах, что значительно превосходили в этом далее греческих патриархов, уже подпавших тогда под иго турок. Вполне естественно, что с 1589 года, когда митрополит всероссийский получил титул «патриарха», все внешние прерогативы митрополита должны были перейти к патриарху. При этом, конечно, при всем сходстве между отличиями патриархов и отличиями всероссийских митрополитов были между ними и значительные разности: отличия патриархов, взятые в их общей совокупности, имели значительные нарастания и дополнения к отличиям митрополитов. |
| Сегодня первое ноября и у нас первый снег выпал. Вашей Василисе так понравилась летом Алма-Ата, что она думает сюда навсегда! Сосед наш Памфил – того же мнения... И мы все соборне единого же мнения со всеми ими! Кто в Калинин? Алмаатинский Ата Алма-Ата. 1971 г. Душа ея во благих водворится! Уважаемая осиротелая семья! И пришел Ангел смерти и совершил указанное... И Ангел жизни в свое то отдаленное время нес душу в своих объятиях, как ясно поет нам Лермонтов: «По небу полуночи Ангел летел». Вот и завершен акт души прилета и отлета. Молимся о ней и помолимся... Соболезную весьма и весьма, зная уклад жизни вашей семьи. И как и кто хоронил и хоронили? Желаю предаться воле Господней и самим помнить о исходе своем. Здоровья желаю отцу, и дочерям, и внучке. Мир вам и дому вашему. Живу, служу, и посещаю, и рукополагаю, на места новых иереев отправляю, указами и приказами снабжаю... И у вас, вероятно, осень золотая также тянется, как и у нас. У нас прекрасная погода и солнце сердце веселит, а ночью луна таинственно наблюдает покой здравствующих людей и усопших во гробах! Так трогательно мы тогда Олега провожали через весь град и моя личная смерть в те дни над крышей витала, но о душе моей тогда ей права не было дано, т.к. готовился белый в Алма-Ате клобук. О, Божий промысл! М. Иосиф. 28 ноября 1971 г. С нашим алма-атинским приветом, честнейший о. Нифонт. Хотя и запоздали мы, но дерзновенно Вас с днем Вашего Ангела поздравляем с пожеланием души спасения и телеси здравие! Мы живем, служим, немножко летаем и чуточку для порядка хвораем... Ныне, постом, спасаемся белорусскими грибами и кашей гречневой размазней... У нас сразу два годовых праздника: Варвара и св. Николай, Варвара – придел, а св. Николай – храм. Готовимся..... Наша братия и сестры Вам шлют привет и лучшия пожелания. Часто проигрываем ленту, где вы воспеваете славу Божию. Скоро приедет сюда целиноградский о. Кирилл с кандидатом во диакона в его храм. Знать, будут две хиротонии для вящего торжества. У нас прекрасно заканчивает свои дни золотая осень... Сегодня празднества в Ленинграде и в Воронеже: везде торжество и русские пироги! |
| За завтраком я всем рассказала свой сон. Будто бы я была в архиерейском доме в Самаре. В митрополичьей келье стояла низкая длинная скамья, покрытая красным ковром. Настя (бывшая келейница в Самаре) и я стояли около неё. Настя меня спросила: «Валечка, ты знаешь, что это?» Я ответила: «Знаю, на это гроб ставят». Настя опять спросила: «А знаешь, как на этом лежать?» Я в недоумении ответила: «Нет, не знаю», — а сама думаю: «Что это она мне такие вопросы задаёт?» Настя в третий раз спрашивает: «Ох, Валечка, как же на этом лежать?!» Лицо её при этом страдальчески исказилось, она обхватила руками голову и стала раскачиваться из стороны в сторону. Тут я проснулась. «Наверное, кто-то у нас умрёт», — прокомментировала я… Владыка перекрестился: «Всё в руках Божиих. К смерти каждую минуту надо быть готовым». За столом выяснилось, что к восьми вечера наш Святитель последует на встречу по поводу пятилетия Санкт-Петербургского банка, где будет мэр города Собчак… Странное волнение и тревога, охватившие меня несколько дней назад, нарастали. Лицо горело от нервного напряжения. Я даже была не способна молиться и только тяжело вздыхала: Господи, помилуй!» …Пришёл доктор Сергей Михайлович. Мы с ним договорились, что перед поездкой на встречу проверим Владыку. Померили давление — 200/100. Спрашиваем: «Владыко, что вы ощущаете?» Он говорит, что немного голова тяжеловатая, а так ничего. Делаем всё необходимое, меряем снова — 180/90… Я ещё раз попросила, чтобы Святитель взял меня на встречу (ведь в случае чего все необходимые средства при мне)… Владыка, обращаясь к нам, попытался успокоить: «Да я быстро приеду. Задерживаться не буду…» Сергей Михайлович побежал вниз по лестнице, а Святитель ещё немного полежал. «Владыко, — сказала я, — странно мне ваше давление. Что-то вы очень волнуетесь…» «Да, волнуюсь, — признался он. — Уж очень не хочется туда ехать, но нужно… Нужно встретиться с Собчаком, а то его нигде не уловишь»… Он немного полежал и стал собираться. Надел белый, приготовленный заранее клобук, взял посох. Вдруг на подходе к двери библиотеки повернулся к нам и, положив правую руку на сердце, с поясным поклоном проговорил: «Ну, благословите меня!» Я, зная его волнения и взмолившись: «Умудри, Господи, что сказать, а что смолчать», — сердечно и участливо ответила: «Господь вас благословит, Владыко» — и перекрестила вслед, хотя и опасалась, что Владыка сделает мне замечание за то, что архиерея крещу. Но он спокойно сказал: «Спаси Господи». Ушёл… Я села за рукоделие. В сердце по-прежнему нарастало волнение… |
| Так митрополит Феогност, в 1341 г. посетил Новгород, и летописец заметил, что это посещение было тягостно для Новгорода. 392 Поездки нареченных владык к митрополиту совершались только ради одного посвящения, а не для получения права быть владыками: нареченный правил епархией еще до посвящения, со дня своего избрания на вече. Когда в XIV веке стали возвышаться московские князья, митрополиты, помогавшие всеми силами своего духовного призвания этому возвышенно, стали в то же время покушаться на подчинение своей власти Новгородских владык. В качестве верховных правителей всей русской Церкви, митрополиты домогались иметь за собою право апелляционного суда в духовных делах над новгородскими владыками; с своей стороны новгородские владыки старались удержать свою независимость и выхлопотать себе от константинопольского патриарха ограждение вообще от таких покушений митрополитов. В православной Церкви внешние знаки всегда были важны для внутреннего значения по своему символическому смыслу; тут являются у новгородских владык два отличия: крестчатые ризы и белый клобук. К сожалению, известия об этих отличиях очень сбивчивы и противоречивы. По одному летописному известию, владыка Моисей в 1353 г., посылал к патриарху пожаловаться на митрополита и получил от него грамоту за златою печатью и крестчатые ризы. Мы не знаем обстоятельно, что заключалось в патриаршей грамоте; 393 летопись говорит только, что в ней были постановления о посвящении владык, об издержках по этому поводу и пр. Важно, что крестчатые ризы и грамота даны были новгородскому владыке именно после того, как он жаловался на митрополита: по-видимому крестчатые ризы, означая почетное отличие, имели связь с делом ограждения свободы новгородской Церкви от домогательств митрополита вмешиваться во внутреннее управление и суд; а золотая печать при грамоте означала всегда, что грамота дарует какие-нибудь преимущества; и уже одно то, что патриаршая грамота была с золотою печатью, заставляет предполагать, что в ней заключались благоприятные для владык правила, при которых они до известной степени выигрывали пред судом патриарха свое спорное дело с митрополитом. |
| Всё это предварительно было так распоряжено Государыней, чтобы неожиданностью и торжественность придать более важности награде и устами недоброжелателя провозгласить Платона Митрополитом. Архипастырь, в белом клобуке, с восхищением приветствованный народом при выходе из собора, приглашён был Государыней к столу, за коим она, поздравив его с днём рождения, тезоименитства и с возвышением в сане, пожаловала ему, как имениннику, серебряное вызолоченное блюдо с солонкой 69 и хлебом; а на другой день, как Митрополиту, прислала ему на белый клобук бриллиантовый крест. Утешенный и обрадованный Платон проводив Императрицу, ехавшую в С.-Петербург до села Всесвятского. Это посещение Москвы Императрицею было последним, Её дальновидное внимание вскоре обращено было на возгоравшуюся революцию и на нечестивое мудрование во Франции, с коею она прервала все сношения и запретила учить в духовных училищах Французскому языку, как проводнику развратных мнений. Между тем зависть не переставала преследовать Платона, а злоба вымышлять средства его беспокоить: появились на него оскорбительные и небывалые дотоле доносы; сколько их ни поддерживали недоброжелатели его, требованием пояснений и справками; но они сами собою уничтожались. Хотя Архипастырь и сознавал всю лживость таких изветов и справедливость свою; однако не мог освободиться от негодования и по темпераменту своему умел скрывать своего оскорбления 70 . Переступив за полвека своей жизни, Платон, с изнеможением сил своих, начал чувствовать болезни, особливо частые колики, и вместе с тем необходимость спокойствия в уединении, столь ему приятном: оно уже приготовлено было в Вифании, где он желал забыть вместе с заботами службы и Двор и Синод, и епархию, посвятив себя Богомыслию и внутреннему созерцанию, как последнему уделу монаха и старца, близкого к своему гробу. С упразднением Крутицкой епархии, по именному указу 1788 г. мая 6, в помощь Московскому Митрополиту дань викарный епископ, первый в древней столице с наименованием Дмитровского, которым был Серапион. После долгого размышления, наконец, он решился, ещё раз просить Государыню о довершении её к нему милостей совершенным его увольнением от епархиальных дел и дозволением жить ему в Вифании на покое. Совершив в Чудове монастыре божественную литургию и сказав слово, в каких случаях можно от должности отпуска просить, он послал своё прошение к Императрице 1792 г., февраля 2. Тогда же в письме своём к знаменитому Архиепископу Белорусскому Георгию Коннискому Платон писал с откровенностью человека, сознавшего в себе немощь человечества: «Несколько во граде быв, выходил я на подвиг против пререкании, но мир превозмог и слабость моя со стыдом оному уступила» 71 . |
| В то время, когда я впервые увидел владыку, он был Председателем Священного Синода, т. е. юридическим главой обновленческой церкви. Постоянно он курсировал между Питером и Москвой, очень часто совершал торжественные богослужения в соборах. Ни для кого, однако, не было секретом, что никакого влияния он не имеет. К нему у церковных людей было смешанное чувство уважения и жалости. Первое впечатление — ожившая картина: окладистая, белая, как у деда Мороза, борода, белые, пушистые кудри до плеч, белая, с розоватым отливом, мантия, белый клобук. До 1925 г. он жил в лавре, в традиционных митрополичьих покоях. Осенью 1925 г. выселили, переехал на Васильевский. Поселился на 9-ой линии, в небольшой частной квартирке. Старая, подслеповатая женщина ему прислуживала. И под пышным облачением, под величественной внешностью, угадывался старый, одинокий, несчастный человек. Вот проходит он по храму в шелковой архиерейской рясе, в белом клобуке. Благословляет. А из-под рясы выглядывает манжет от рубахи не первой свежести, видимо, с оторванной пуговицей, болтающийся вокруг худой, жалкой, старческой руки. Добродушный, мягкий как ребенок, он иногда прикрикнет на иподиакона, сделает резкое замечание — и на миг проглянет когда-то властный архиерей, но тотчас осядет, сникнет, станет опять мягким и ласковым. «Вот, владыко, мальчик священником хочет быть», — подвела меня к нему одна его знакомая старушка. «Доброе дело, доброе, мальчик», — сказал владыка и погладил меня сморщенной старческой рукой по волосам… В 1928 г., утомленный бесконечными переездами из Питера в Москву, владыка получил титул митрополита Московского и покинул Питер навсегда. 6 мая 1929 г. он умер под Москвой, на своей даче. Но и со смертью митрополита его мытарства не кончились. Его, как первоиерарха обновленческой церкви, должны были отпевать в храме Христа Спасителя. Но в последний момент власти не разрешили торжественного отпевания (они и мертвецов не оставляли в покое) — повезли его отпевать на Ваганьково кладбище. Здесь, около храма, он был похоронен. |
| И весьма вероятно думать, что они испросили у митрополита Феогноста крещатые ризы архиепископу Василию с той целью, чтобы на основании этого отличия усвоять своим архиепископам особые права, признания которых можно было бы требовать от последующих митрополитов (белый клобук, составлявший отличие новгородских владык и которому Новгородцы усвояли великое значение, был производим ими также от архиепископа Василия. Хотя это и неправда, как скажем ниже, но это показывает, что архиепископу Василию, получившему от митрополита Феогноста крещатые ризы, усвоялось ими приобретение особых прав 573 . Преемник архиепископа Василия Моисей, как мы говорили выше, посылал в 1353 году к императору и патриарху просить у них «благословения и исправления о непотребных вещах, приходящих с насилием от митрополита». Вопреки показанию Никоновской летописи, очень вероятно думать, что тут дело шло не о проторях на постановлениях и не о церковных пошлинах святительских, а именно о крещатых ризах. На пожалование этих риз митрополитом Феогностом архиепископу Василию Новгородцы смотрели как на их пожалование всем последующим новгородским архиепископам однажды навсегда; между тем Феогност, дав ризы Василию, не хотел давать их Моисею. Может быть, митрополит не хотел дать последнему наших риз потому, что тот не желал заплатить за них требуемой им суммы; но возможно и то, что уже Василий с крещатыми ризами изменил своё поведение по отношению к нему – митрополиту и что это было им замечено. Архиепископ Моисей успел получить крещатые ризы от самого патриарха 574 , и как он вёл себя в них по отношению к митрополиту, остаётся неизвестным. Но его преемник с 1359 года Алексий, присвоив себе употребление этих риз самовольно, ибо патриархом они даны были Моисею также только личным образом, вёл себя в них по отношению к митрополиту Алексию так, что тот в 1369–70 годах жаловался патриарху на его непочтение, неповиновение и неблагопокорение (см. выше стр. 205, электронная версия – абзац сноски прим. корр.). Таким образом, может быть принимаемо за очень вероятное, что со времени архиепископа Василия Новгородцы и их владыки задались мыслью – первые поставить вторых в возможно большую независимость от митрополитов, а вторые – стать в таковую независимость, и что приговор 1385 года не был чем-нибудь внезапным, а именно окончательным выражением их стремлений. |
| “Что значит флюиды и родство душ – все время нас тянет друг к другу!” Это был Луначарский. За последние два года они скрещивали с Введенским оружие несколько раз, причем между ними установились своеобразные, полуиронические-полуприятельские отношения: была область, где идейные враги становились союзниками – гонорары от диспутов делились пополам, в это время они собирались совместно издать отдельной книгой стенограмму двух диспутов. Деловые вопросы часто обсуждались за ужином у Луначарского после диспута. Хозяйка дома Наталия Александровна Розенель была очаровательно любезна с А.И.Введенским , и вино к столу подавалось изысканное, заграничное. И сейчас два “друга” вступили в свой обычный – шутливый – разговор, причем Александр Иванович , позабыв про белый клобук, пустился в детальнейшее обсуждение выступления Айседоры Дункан – модной гастролерши – балерины, от которой А.И.Введенский был без ума, тогда как Луначарский (сторонник классического балета) относился к ее искусству скептически. “Я не принадлежу к обновленцам, и в балете я “тихоновец”, – сострил А.В.Луначарский, – и не могу присоединиться к вашим восторгам”. В это время депутацию пригласили к Председателю Совнаркома. Человек среднего роста, с длинной бородой и учтивыми, несколько старомодными манерами (по внешности он был похож на православного священника гораздо больше, чем А.И.Введенский ), принял делегацию любезно и ласково. Он усадил их у длинного стола, причем сам сел не на председательское место, а в стороне. А.И.Введенский тут же произнес потрясающую речь. В ярких красках он обрисовал тяжелое положение священнослужителей, которые превращены в бесправных париев. Он привел также ряд фактических данных, характеризующих произвол и несправедливые притеснения духовенства на местах. А.И.Рыков отвечал кратко, ясно и умно. Изложенная им точка зрения была сформулирована в следующем коммюнике: “К правительственной власти от съезда (подразумевается Пленум Синода) была направлена особая делегация для выяснения положения церковных деятелей. Депутация была принята, и доклад был выслушан. Ей объявлено, что, по мере развития государственной жизни, власти всемерно будут заботиться о положении духовных лиц в современных условиях и уже приступила к этому делу, так, например, последовал уже декрет о взымании налогов согласно действительной доходности. Депутации предложено обжаловать все затруднения в проведении просветительных, издательских и других предприятий. |
| Монахиня Анастасия продавала свечи и покупала. Она была стара, я очень молод. Однажды свечей не хватило, я узнал адрес, где находится частный свечной завод Медведева (впоследствии сын его был у меня иподиаконом), и пошел туда взять в долг два пуда свечей. Медведев сразу мне отпустил, мы познакомились. Эти два пуда мне пришлось квартала три-четыре пронести в мешке на спине. И когда я переходил Митрофановскую улицу, проезжала линейка довольно красивая, полная монашек, как ласточек на проволоке. Я остановился, чтобы пропустить ее, и слышу голос: — Се архиерей идет Таганрогский. — Матушка, да это монашонок, который с архиереем приехал. — Да вы дуры, это архиерей, — и дальше поехали. Я не обратил внимания на «это архиерей» и на «дуры», а перешел через улицу и понес свечи. То была старица Мария. Позже их связала длительная духовная дружба. Архиерейство матушка предсказывала Иоанну не единожды. Было ей открыто и то, что владыку ждет белый клобук. В годы Великой Отечественной войны у владыки Иосифа и матушки Марии состоялась еще одна знаменательная встреча: Когда немцы отступали, я к матушке Марии пришел: «Что делать?» Она говорит: — Деточка, немцы уйдут, русские победят. — А мне что делать? — Коли останешься с русскими, то изобьют — прямо вот так в рай. Коли немцы останутся — забьют. В рай! А когда немцы уйдут и большевики придут и не забьют — це Мария уже нэ знаэ, Мария нэ брэша, но будешь большевицкий митрополит, коли не забьют. Иди, деточка, я уже устала. С будущими патриархами Алексием и Пименом В последние дни оккупации старица скончалась. Отпевал ее владыка Иосиф. Шаг третий: Исповедник В 1935 году молодой архиерей (хиротония во епископа Таганрогского состоялась в 1932 году) был арестован по обвинению в «антисоветской агитации и связи с архиепископом Арсением (Смоленцом)». Обвинение было заведомо ложным: владыка Арсений, у которого будущий митрополит Иосиф нес послушание эконома архиерейского дома, еще в первые годы после революции категорически отрицал свою «партийность» и отпевал красных наравне с белыми. Отбывать срок владыке Иосифу пришлось в Ухто-Ижемских лагерях, в области Коми. По воспоминаниям Бориса Филиппова, узника того же лагеря, епископ Иосиф не уставал помогать ближним: |
|
|
