| Сего ради отрицают вся божественная писания и священные правила всякое играние и зерни, и шахматы, и тавлеи, и гусли, и смыки, и со пели, и всякое гудение и глумление и позорище и плясание» с.54]. Такое понимание музыки, или «играния», не было чисто теоретическим положением, но являлось жизненной установкой и практическим руководством к действию. Так, в «Памяти» вер-хотурского воеводы Рафа Всеволожского приказчику ирбитской слободы Григорию Барыбину от 13 декабря 1649 г. читаем: «А где объявятся домры, и сурны, и гудки, и гусли, и хари, и всякие гудебные бесовские сосуды, и тебе б то вся велеть выимать, и изломав те бесовские игры, велеть жечь: а которы люди иг того ото всего и изломав те бесовские игры, велеть жечь; а которы люди от того ото всего богомерзкого дела не останутся и учнут вперед такова богомерзкого дела держаться, и тебе б по государеву указу тем людям чинить наказание, и ты бы тех ослушников велел бить батоги» с.56–57]. По свидетельству же Адама Олеа-рия, не раз посещавшего Московию в первой половине XVII в., Патриарх Иоасаф I «запретил русским вообще инструментальную музыку, велел забрать инструменты в домах, и однажды пять телег, полных ими, были отправлены за Москву-реку и там сожжены» с.168]. Пагубность музыки для «играния» усиливалась еще и тем, что для русского сознания она являлась проводником «латинской ереси». Так, Симеоновская летопись передает обличительные слова Марка Эфесского к императору-униату Иоанну Палеологу: «Что убо, царю, в Латынох доброе увидел еси? Или се есть красота их церковная, еже ударяют в бубны, в трубы же, и в органы, руками пляшуще и ногами топ-чуще, и многыя игры деюще, ими же бесом радость бывает?» с.50]. А в азбуковнике XVII в. музыка определяется следующим образом: «Мусикия – В ней пишется песни и кошу-ны бесовския, их же латины припевают к мусикийских орган согласию, сиречь гудебных сосуд свирянию» с.153]. Подобное отрицательное отношение к «игранию» и музыке являлось следствием особой остроты духовного зрения, ибо древнерусский человек духовно видел то, чего уже не мог видеть западный человек и чего давно не видим мы: за покровом обольстительности, завлекательности он ясно различал невидимую нам пагубную и богоборческую сущность самого принципа музыкальной игры, игры, воссоздающей свой собственный порядок и не нуждающейся в Истинном Божьем порядке. Кажущаяся нам резкость административных мер XVII в. может быть истолкована как ревностная забота о спасении души, ибо как в доме, полном детьми, не должен храниться яд, так и там, где может появиться младенствующая душа, не место соблазнительной внешне и пагубной внутренне игре. Таким образом, различие между игрой и пением, музыкой и богослужебным пением не было на Руси простым различием между некими тивостояние противоположных жизненных позиций, противоположных душевных состояний, противоположных путей, один из которых ведет к погибели, а другой – ко спасению. |
| Потому в «Книге о должн. пресвитеров приходских» замечено, что долг пастыря научить всех прихожан своих хотя краткой молитве Господней и другим при азбуковниках и катехизисах напечатанным (§§ 208–209). Само собой понятно, что научение прихожан таким молитвам может и должно входить в круг частных собеседований с ними 7 . Обязанность частного учительства налагает на пастыря долг вразумлять заблуждающихся от истин св. веры. «Местные священники доносит епархиальному начальству о состоянии раскола, где он есть, с описанием своих действий как по охранении православных в истинной вере, так и по вразумлению заблуждающихся, и епархиальное начальство, руководствуясь церковными правилами и особыми государственными постановлениями, наставляет подчиненное духовенство в сем важном предмете служения его и оказывает оному пособие сношением с гражданским начальством» (Уст. Дух. Консист. ст. 20). Если кто из православных совратится в раскол или ересь, то местные приходские священники немедленно приступают к мерам наставления и увещания, которые, если бы не достигали своей цеди, повторяются со стороны епархиального начальства через тех же священников или других духовных лиц (там же ст. 21). Православные, в случае совращения в раскол, назидаются, по усмотрению духовного начальства, в истинах веры и увещеваются чрез местных священников, миссионеров или других лиц, назначаемых епархиальным начальством. Но такие назидания и увещания производятся над совращенными без отвлечения их от места их жительства и от обыкновенных их трудов и занятий (Св. Зак. т. XIV Уст. о предупрежд. и пресеч. Прест. ст. 60, по издан. 1876 г. Указ. Св. Син. от 31 янв. 1864 г.). Чтобы расположить раскольников к православной Церкви и вразумить их, указывается такой образ действования по отношению к заблуждающимся: Священники тех приходов, где живут раскольники, должны а) обращаться с ними отнюдь не презрительно и не враждебно, а кротко и миролюбиво, и, наблюдая во всем благоразумную умеренность и осторожность, ничем не раздражать их ни в речах, ни в действиях; б) прежде всего действовать на них собственным примером строгой, неукоризненной, христианским пастырям приличной, благочестивой жизни, исполненной духа теплой, бескорыстной любви не только к прихожанам православным, но и к заблудшим; в) удаляться в жизни своей от всего того, что могло бы дать пищу предосудительным толкам и злословию; г) тем более избегать в действиях своих всего того, что могло бы давать повод раскольникам к ропоту и жалобам; д) для обращения их ни в каком случае не прибегать к иным средствам, кроме указанных достоподражательным примером святых ревнителей о спасении душ, т. |
| Дело не в том, что учились, но многие ли и чему и как учились? Давно начались толки о необходимости завести училище, где бы учили не читать и писать только; но не ранее конца XVII века собрались учредить такое училище; главным препятствием делу был недостаток учителей, опасение, чтоб не взять учителей неправославных. До учреждения академии русский человек, хотевший учить детей своих, брал в дом учителя, какого-нибудь западнорусского шляхтича; но многие ли богачи-вельможи это делали? Да и примеры эти относятся ко времени перед самым преобразованием; люди, воспитанные таким образом, действуют уже в петровскую эпоху, людям небогатым и незнатным, но хотевшим выучить детей своих грамоте, оставалось посылать их в школу, содержимую каким-нибудь учителем. Здесь учили читать и писать, кроме того, добросовестный учитель прочитывал перед учениками так называемые азбуковники, сборники, содержащие наставления, как ученики должны держать себя в школе, также высокопарные определения разных наук или мудростей, иногда и самое содержание наук, грамматики, риторики. Школу азбуковники называют храмом учителевым и этим всего лучше определяют старинную школу; хорошо также уясняет дело наставление азбуковников, чтоб ученики, уходя домой, не оставляли указки в книге и не бросали книг на скамейках, а отдавали бы их старосте или старшему, который должен прибирать их на место. Ученики обязаны были, по азбуковникам, носить воду в школу, к учителю в день недельный на поклон приходить и от снедных брашен и пития ему приносить. Азбуковник, дававший несколько сведений, был роскошью, дополнением к обычному курсу, т. е. Часослову и Псалтырю, добрый учитель прочитывал ежедневно статьи его пред учениками; но и эти поверхностные учебники, заключавшие в себе всю школьную мудрость, являются поздно. Главное и постоянное было выучиться читать и писать, чтоб иметь возможность заниматься делами. Авторы азбуковников знали очень хорошо эту цель учащихся, т. е. родителей их, и привлекают к изучению азбуки, Часослова и Псалтыря обещанием, что после этого изучения ученику откроются все книги печатные и письменные «и всякие дела и крепости, откуда вразумляются и вчиневаются и чем устрояются». |
| Кучи бумажного старья дожидаются вывоза на свалку. Бывало, иду с собакой гулять и начинаю поглядывать, а то и слегка «рыться» в кучках, так менее неудобно перед соседями пересматривать чужой хлам, пускай и выкинутый самими хозяевами. Остановили меня коллекции педагога Шапошникова, собранные им буквари и учебные пособия за полтора века, а его наследник их все, что не пристроил, выкинул. Вот и лежат связки давних изданий, старинных учебников для начальной школы, бесчисленные азбуковники, книги для начального чтения отрокам, барским и сельским. Взял с собой, что уж слишком стыдно оставлять на уничтожение. Среди приглянувшегося - «Розовая азбука» с рисунками Конашевича, 1918 года издания. Но больше всего меня, как библиофила, резануло по сердцу то, что выложила на вывоз Елена Барсукова, «наследница» библиотеки Барсуковых, исследователей произведений духовных писателей второй половины XIX столетия. Она стаскивала уникальную библиотеку и укладывала эти ценнейшие издания не в кучу, как другие жильцы, а в поставленный контейнер. Были тут и годовые подборки духовно-исторических журналов, и молитвословы, и богословские труды учёных, иногда с автографами и правкой по тексту. Пробовал убедить её не делать этого спешно, а позвать к себе людей сведущих, чтобы сдать редкие издания, скажем, определить в Литературный музей. Связывалась, говорит, с ними, несколько отобрали, а всё это оставили на своё усмотрение. Вот и усмотрела - на вывоз. Хорошо, кое-что спас Всеволод Олегович Волков, он тогда только что появился в нашем доме, получил здесь квартиру по обмену. Его мать, Софья Всеволодовна, внучка Саввы Мамонтова, брошенная мужем Олегом Васильевичем Волковым вероломно - возвращался после тюремных лет к ней, она полтора десятилетия терпеливо ждала его. По дороге из ссылки суженый познакомился с какой-то дамочкой в вагоне, и пока ехали вместе - столковались. Решил гонимый: нечего возвращаться к жене, а начну-ка новую жизнь с этой попутчицей. Софья Всеволодовна и дети оскорбились. Ещё бы, такое предательство пережить! Старик Волков впоследствии долго жил, написал мемуары, безобразничал: «За одного еврея я сто русских отдам», изувечился - прогуливаясь с собакой, свалился в яму, и на 90-м году успе о Господе. |
| Эти литературные труды совершались не в славянских землях, а в Константинополе и на Афоне, монастыри которых владели богатыми библиотеками и являлись средоточием образованности. В XIV веке в монастырях Константинополя образовалась небольшая колония русских монахов. Один из них Игумен Афанасий Высоцкий, о котором речь будет ниже, другой был, как говорит проф. Соболевский, Кир-Зиновий, едва ли не тот Зиновий, который потом, с 1432 по 1443 г. был игуменом Троицкой Лавры и много потрудился над увеличением лаврской библиотеки. Русская колония в Константинополе имела деятельные сношения с колонией южнославянской (болгарской). Интересуясь книжным делом, она добывала от южных славян их книги, изготовляла с них списки, отправляла их на родину, с своей стороны – доставляла южным славянам неизвестные им русские тексты и хлопотала о сверке последних с греческими оригиналами. Сверх того, некоторые члены русской колонии, более или менее знакомые с греческим языком, сами предпринимали исправление своих текстов. Вероятно, одновременно с поселением русских монахов в Константинополе усилилась русская монашеская колония и на Афоне. Но Афонская колония оставила менее следов своей деятельности на литературном поприще. Русские Афона имели сношения только с болгарами. Вследствие этого одна часть переводов и оригинальных сочинений, бывших у сербов Афона в XIV и XV веках, русским осталась совсем, или почти неизвестна. Значение южнославянского влияния на русскую письменность очень важно. Благодаря указанному общению со славянами, удалось исправить тексты рукописей Богослужебных и др. книг и доставить в Россию значительное количество переводных сочинений. Пр. Соболевский свидетельствует, что ко времени окончания южнославянского влияния русская литература увеличилась «почти вдвое и что вновь полученные ею литературные богатства, отличаясь разнообразием, удовлетворяли всевозможным потребностям и вкусам и давали обильный материал русским авторам». И «без этих богатств, мы не имели бы ни сочинений Нила Сорского , ни своего Хронографа, первого русского труда по всеобщей истории, ни Азбуковника, с его статьями по грамматике и орфографии». |
| Об этих учителях и таких школах и говорят как современники–писатели, так и дошедшие от того времени азбуковники. Иностранец Корб в дневнике своем отмечает, что «в школах учителя обучают учащихся только чтению и письму. Выучение наизусть некоторых правил их веры составляет у москвитян самую высшую степень образования» 508 . Симеон Полоцкий , ходячая энциклопедия схоластической, польской науки, нападал в своих проповедях на этих учителей–священников за их невежество и резко отзывался об их учительстве. «Многие невежды, – говорил он, – не бывшие никогда и нигде учениками, смеют называться учителями... по правде это не учители, но мучители» 509 . Но эти доморощенные учителя собственно и поддерживали искру просвещения на Руси. Им обязано было русское общество, хотя кое–какою грамотностью, и на том им спасибо, особенно, если принять во внимание нищенское содержание этих скромных деятелей русского просвещения. Азбуковники дают общую картину организации незатейливой школы грамоты, созданной грамотеем–мастером XII века. Обычно «учителем» отводилось под школу помещение, уставленное скамьями, столом и другими необходимыми предметами (напр, лоханью, сосудом с свежей водой). При школе не было классных служителей, вся их работа по уборке помещения возлагалась на школьников. Азбуковником им предписывалось: Сосуды воды свежия в школу приносите, Лохань–же с настоянною водою вон износите, Стол и лавки чисто вами да моются. Да приходящим в школу не гнюсно видится; Сим бо познается ваша личная ленота, Аще у вас будет школьная чистота 510 . В такую школу «учитель» набирал в городе или селении известное количество детей 511 , за обучение которых родители должны были еженедельно в праздник с детьми присылать натурой доброхотные подаяния на содержание семьи «учителя». В азбуковниках ученикам внушалось: К учителю в день недельный на поклон приходите И от снедных яств брашен и пития ему приношайте» 512 . Материальное положение учителя вообще было не из завидных. Ему часто приходилось попрошайничать или писать «слезницы» к родителям учеников вроде такой: " Плачется работничишко твой такой то, ради благоцветущие отрасли твоей единородного своего сына научения пожалуй мне работничишку твоему, на школьное строение, мне же с домашними на пропитание» 513 . |
| 229 Тот и другой словарь напечатаны К. Калайдовичем в его сочинении «Иоанн, экзарх Болгарский», прилож. XII и XIII, с. 193–197. Об источниках сведений по разным наукам в Древней Руси см.: Православный собеседник, 1860, ч. 1, с. 228– 229. 232 Главные рукописные источники и краткая характеристика трех редакций памятника даны в нашей работе «Литературное наследие Максима Грека », с. 97–100. Л. С. Ковтун в своей указанной выше монографии подвергает самому тщательному анализу – на основании выявленных к данному моменту списков – все три редакции этого замечательного произведения Максима Грека со стороны их содержания и словарного состава, а в конце книги приводит тексты первой и второй редакций по наиболее надежным спискам с указанием разночтений. 233 Выше мы указывали, что в каталоге Патриаршей библиотеки, составленном в 1718 г., пол упоминается «Словарь Снида», напечатанный в четверть листа, ветхий. Вероятно, это тот экземпляр, которым пользовался Максим Грек . К сожалению, мы не смогли обнаружить в наших современных книгохранилищах эту замечательную книгу, на которой, возможно, имеются пометки самого Максима Грека . 234 А. И. Иванов . Литературное наследие Максима Грека , с. 99–100. Подробную характеристику «Лексиса» и некоторых других Азбуковников конца XVI в., главным образом, с точки зрения их лексики дает Л. С. Ковтун в своей указанной выше книге (с. 206–254). В конце книги (с.268–294) автор приводит полный текст Азбуковника конца XVI в. по списку ГБЛ, собр. МДА, 173. 235 В. Н. Перетц. Отчет об экскурсии семинария русской филологии в С.-Петербург.– Университетские известия. Киев, 1912, 7, с. 55 – 61. 236 А. П. Карпов. Азбуковники, или алфавиты иностранных речей, по спискам Соловецкой библиотеки. Приложение к «Православному собеседнику». Казань, 1877. 237 Памятником этой редакции можно считать словарь, составленный в конце XVI в. Лаврентием Зизанием (напечатан в кн.: Сахаров. Сказания русского народа. СПб., 1896, т. 2). 240 ГБЛ, ф. 178, 2589 (XVII в.), лл. 194 об.– 196 об. (Лексикон славено-росский Памвы Берынды и Азбуковник). |
| Содержание словаря (лл. 24–175) поражает богатством и разнообразием сведений, что придает «Лексису» характер энциклопедического справочника. Здесь мы встречаем рассказы и рассуждения о разных странах, о зверях (особенно пространные о единороге), о птицах, о диких людях, о злаках (растениях), о рыбах, о городах, о Левиафане (из сочинения Максима Грека ), о драгоценных камнях, о царях, о звездах, ряд выдержек из разных сочинений Максима Грека и т. д. После словаря на лл. 176–226 снова приводятся рассуждения о знаках препинания, о названиях дней, священнослужителей и выдержки из Палеи и других книг. В 1912 г. С. А. Щеглова, собиравшая в петербургских архивах и книгохранилищах сведения о сочинениях Максима Грека , впервые сделала краткое сообщение об этом Азбуковнике, причем признала его за произведение Максима Грека , как гласит заглавие 235 . В предисловии к «Лексису» вполне ясно указывается степень участия Максима Грека в создании данного памятника. Здесь мы читаем, что толкования собраны «от истинных рачителей премудрости, паче же от премудраго философа Святыя Горы инока Максима Грека » (л. 22 об.). Можно полагать, что «Лексис» составлен одним из почитателей Максима Грека , который внес в заглавие имя своего учителя. Впрочем, этот замечательный памятник древнерусской лексикографии нуждается в дальнейшем самом внимательном изучении. Со второй половины XVI в. Азбуковники получают в русской литературе довольно широкое распространение. А. П. Карпов обнаружил и описал свыше 20 списков Азбуковников XVII в. в одной только библиотеке Соловецкого монастыря 236 . Они содержат не только толкования малопонятных иностранных слов, но и более или менее краткие сведения по разнообразным вопросам знания, извлечения из произведений церковных и светских писателей, иногда неизвестных. Судя по сохранившимся спискам, Алфавиты, или Азбуковники, имели хождение в двух редакциях: краткой и пространной. Краткая редакция обычно носила заглавие «Сказание неудобопознаваемых речем, иже обретаются во всяких книгах русскаго письма, ихже древнью переводчицы не удоволишася на русский язык преложити» 237 . |
| 584 По «слову св. Григория» (прилож. стр. 25) пользовались тропарем Рождеству Богородицы; по «Заповеди св. вторую трапезу крестили тропарем Пресвятые Богородицы (Проф. Смирнов, Древнерусский духовн., стр. 126, 392, материал). Очевидно, пользовались не одним и тем же тропарем, а разными. 592 См. статью Велинского «К литературной истории жития Василия Нового2. Записки Им. Новороссийск. Универс., т. 109, 1907 год, стр. 175–176. Там же на 189–190 стр. о пьянственном мытарстве по ркп. 18 в. Имп. Публ. Биб. 7. 1. 701. 596 Чин исповедания, помещенный в устав преп. Саввы, ркп. Импер. Публ. Биб. гл. 103, ч. 1. Отчет о шестнадцатом присуждении наград гр. Уварова. СПБ. 1874 г., стр. 136. Krek, Einleitung in die slav Literat. 2 изд. Стр. 407, прим. 1. 597 Ркп. Софийск. библ. л. 195–196, 224. Христианск. Чтение 1877 г., ч. 1, стр. 433. Статья Каратыгина – Обзор некоторых особенностей в чинопоследованиях рукописных требников, принадлеж. биб. СПБ. Дух. Академии. 603 Может быть здесь имеется в виду известная легенда о пьяном, пожелавшем в вывороченном тулупе испугать проходившего мимо Спасителя. 605 Жизнь и творчество крестьян Харьковской губ. Очерки по этнографии края. Под редакцией В.В. Иванова, Изд. Харьковск. Губерн. Статическ. Комитета, т. 1, 1898 г., стр. 297. 607 Бестужев-Рюмин. Русск. истор. 1, стр. 24. «Пирра – не была божеством-создателем» Соловьев. Русск. истр. Кн. 1, стр. 76, прим. 5. 613 Розыскания в области русск. дух. стиха, 13. Сборник отдел рус. языка и слов. Импер. Акад. Наук, т. 46. 614 Верования сербов в судьбу мы касались в нашей статье: «Мифологический элемент в сербской народной поэзии. Среча и Усуд». Филол. Записки 1901 г., вып. 1, 2. 631 Пыпин. Истор. рус. лит. Изд. 2, 1902 г., ч. 1, стр. 259. – Точнее Азбуковник был реальным словарем к важнейшим произведениям древне-русской литературы, преимущественно церковной, как определяет азбуковник. Тихонравов. Сочин. Т. 1, ст. 40 – Древнейший азбуковник словотолкователь помещен в Новгородской кормчей 1282 г.; другой по времени подобного рода памятник найден в списке сочинений Иоанна Лествичника 1431 г. Напечатаны Калайдовичем. Экзарх. Болг. Приложение 12 и 13, ст. 193–197. Распространение Азбуковников отностится к 14–16 векам. |
| Выставка " От азбуки к Азбуковнику " открылась в РНБ октября 2019 В рамках XIV Загребинских чтений 9 октября в Российской национальной библиотеке открылась выставка " От азбуки к Азбуковнику: становление науки о языке у славян " , посвященная 1150-летию преставления равноапостольного Кирилла Философа, учителя словенского. Экскурсию по ней провел один из ее авторов Николай Буцких. Он представил южнославянские и древнерусские рукописи XI-XVIII веков, показывающие, как книжники осмысливали и фиксировали представления о славянском языке. Один из разделов рассказывает о святом Кирилле и создании первых переводов с греческого языка. Азбука кириллица, названная его именем, используется большинством народов ареала Slavia Orthodoxa: русскими, украинцами, белорусами, болгарами, македонцами, сербами, черногорцами. В экспозиции есть сочинения, посвященные святому (житие, церковные службы), говорящие о его миссии среди славян и создании переводов с греческого. " Смысл служения святого - создание первого славянского письменного языка. Попав в славянские земли, он сделал переводы Священного Писания, создал азбуку. Об истории ее создания повествуют сказания " О письменех " Черноризца Храбра, - список приведен в составе болгарской рукописи 1348 года. Он сообщает, как создавалась азбука: " славяне не имели письмен " , и Бог, видя их мучения, прислал им Константина (в монашестве - Кирилла) Философа. Есть другие версии создания письменности. В " Сказании о русской грамоте " XV века обыгрывается эпизод жития святого - упоминание о неких " русских буквах " : якобы создателем азбуки был некий русский христианин, передавший знания Кириллу. Интересно было показать, как вначале выглядела эта письменность. Первая славянская азбука, которая до нас дошла, - глаголица с начертанием букв, отличным от привычной нам кириллицы " . Памятник XI века - синайский служебник - написан глаголицей. Она существовала несколько столетий и вытеснялась кириллицей, можно проследить процесс перехода одной системы письма в другую. Сохранилось несколько памятников, в которых употребляется оба шрифта. В списке толкования Ипполита, папы Римского, на книгу пророка Даниила из собрания историка XIX века Михаила Погодина среди кириллических букв наблюдаются глаголические вкрапления. Писец переписывал книгу с глаголического оригинала на кириллицу и вносил знаки, которые ему были привычнее. Такое написание встречается и в более поздних памятниках. |
|
|
