| Тем не менее 18-месячное правление Юлиана – он умрет в 363 году в ходе похода на Персию – оставит неизгладимую память в истории Восточной Римской империи. Для всей образованной элиты Юлиан станет кумиром, идеальным императором, примером для подражания, который пытался замедлить или даже остановить трансформацию античной государственности в новые формы. А для христиан он станет отступником, новым ассирийцем, новым драконом, злодеем, который всячески пытался бороться с Богом и остановить неизбежное. Смерть Юлиана окончила его попытку возвратить язычество в официальный статус. Тем не менее язычники, ранее притихшие и не понимавшие, что происходит, за это 18-месячное правление поняли, что они многочисленны, что у них есть политическая сила и с ними стоит считаться. Это вынудило последующих восточно-римских императоров, преемников Юлиана, на протяжении еще почти трех столетий поддерживать политику веротерпимости. Язычников не гнали, им позволяли отправлять почти все формы традиционного культа, и, в общем-то, сохранялся некий компромисс, статус-кво, между язычеством и христианством. Лишь в 391 году император Феодосий, во многом под влиянием внешних обстоятельств, а отчасти и вследствие внутренних причин, объявляет все языческие культы вне закона. В дальнейшем, при Феодосии и его ближайших преемниках, принимается еще ряд безапелляционных, жестких антиязыческих эдиктов, однако, судя по всему, они не приводятся в действие. Императорская власть боится оттолкнуть от себя еще вполне влиятельную языческую аристократию, значительную часть населения, армии и даже высшей аристократии. Антиязыческие законы постулируются, но не применяются. По сути, сохранение языческих традиций даже на доминировании язычников в некоторых регионах, например, в Баальбеке или Каррах (эти города были полностью языческими до второй половины VI века) смотрят сквозь пальцы. Интересным примером реального отношения христианских императоров к языческим культам в V столетии является свидетельство Марка Дьякона, агиографа V столетия, который описывал отношения императора Аркадия, в правление которого принимались очень суровые антиязыческие эдикты, к информации о том, что в городе Газа местное население осмеливается открыто чествовать древних богов. Аркадий отвечает: «Я знаю, что местные привержены идолопоклонству, но они платят очень много податей в государственную казну. Я опасаюсь, что если мы их разгоним, то они испугаются и убегут». Таким образом, даже для очень ревностных христианских государей оставалось понятным, что пока еще официально, открыто преследовать язычников время не пришло. |
| Чтобы судить о деятельности Юлиана, необходимо знать его религиозно-философские взгляды. Доктриной, объединявшей тогда миросозерцание в эллинистических кругах, являлся неоплатонизм . Первоначальный период развития этой доктрины ( III век после Р. Х.) занят был теоретической разработкой основных философских принципов, преимущественно трудами Плотина ; затем (в IV веке) в главных адептах учения происходит перенесение интереса на исследование вопросов этики и особенно религии; вожди учения ( Порфирий и Ямвлих ) сосредоточиваются на решении задачи о перерождении античного политеизма новым духом спиритуалистического единобожия и нравственности, близким по настроению с христианством, но сохранявшим тесную связь с древнеязыческими таинственными культами ( мистицизм и теургия ). Юлиан страстно примкнул к этому направлению. Он не был самостоятельным мыслителем, но в его уме своеобразно сочетались, тяготея к высоко поднятой религиозной проблеме, не им открытые идеи. Он посвятил свои силы возвращению человечества к вере в старых богов, но понимал при этом необходимость создать новую религию из обломков старых верований, одухотворенных философией Платона и мистицизмом его поздних последователей, сформулировать для нее догматы, установить культ, вдохнуть нравственное одушевление. Сущность религиозных воззрений Юлиана лучше всего обнаруживается из длинной речи его к " царю-солнцу " . Истинный бог Юлиана — это солнце. Оно — душа всей природы и принцип всякой жизни; оно руководит превосходной гармонией мира; небо заселено божественными существами, им порожденными. Это солнце нельзя, однако, отожествлять с материальным светилом, восход и закат которого мы наблюдаем ежедневно: последнее является лишь видимым отражением невидимого источника света, озаряющего лики высших духовных божеств. Ряд миров наслаивается иерархически в пространстве между земной сферой и той, где обитает абсолютное совершенство. Видимый мир — копия с невидимого, высшего; исследуя его, можно путем отвлечения и идеализации подняться до познания первообраза. |
| Перед Юлианом открывалось теперь широкое поприще. Его сопоставляли с Марком Аврелием , и сам он, кажется, мечтал сравняться с этим " идеальным правителем-философом " . Но натуры у них были разные. Как мыслитель, Марк Аврелий обладал более глубоким, сильным умом и более гармоническим мировоззрением, чем Юлиан; зато последний одарен был, может быть, более крупными правительственными талантами и большей склонностью активно воздействовать на мир своей властью. Оба воодушевлялись высокими нравственными идеалами, но душа Марка Аврелия не смущалась ни привязанностью к трону и жизни, ни вообще эгоистическими побуждениями; бурный же идеализм Юлиана затемнялся жаждой славы, сбивался с дороги вспыльчивым самолюбием, иногда прямо суетностью и тщеславием. Он выступал с верой в свой гений и во всемогущество идеи; он был убежден, что его идея способна переродить мир, особенно когда одушевленный ей философ, роившийся стать " благодетелем человечества " , держит в руках " всесильную " власть. Весьма вероятно, что в уме Юлиана рождались широкие планы переустройства империи и смягчения выработавшихся форм отношения государства к обществу. Некоторые отдельные меры в смысле улучшения администрации, расширения самодеятельности муниципальных миров и упорядочения тягостей населения были им приняты, но серьезных результатов император достигнуть не мог, так как весь был поглощен задачей, в которой видел высший смысл своего царствования — реставрацией паганизма и реформированием его для подавления Христианства . Ему едва оставалось время для организации войны с восточными врагами, персами , которых он хотел обуздать, как и западных — германцев . Первое дело привело его к неудаче, может быть, к началу разочарования; выполняя второе, он обрел преждевременную смерть. Религиозно-философские воззрения Юлиана Юлиан открыто исповедал свою веру в старых богов только на пути из Галлии в Константинополь , когда ему можно было уже не бояться репрессий. Убежденный в первенствующем значении религии для развития культуры и благосостояния, он поставил борьбу за религиозную истину высшим своим правительственным долгом. |
| А чтобы нагляднее представлять себе, в чем и при каких случаях выражаются указанные качества историка, приведем примеры из его истории, достаточно подтверждающие справедливость выше приведенных отзывов. Таких примеров у Сократа можно находить не мало. Начнем с его суждений и характеристик лиц царственных описываемого им времени и их отношений к церкви. Одним из лучших доказательств умеренности и правдивости в суждениях и характеристиках Сократа может служить, например, его очень сдержанный отзыв об императоре Юлиане Отступнике. Христианские симпатии автора не заставляют его преувеличивать преступности и нечестия язычествующего императора; он отнюдь не восхвалят Юлиана, но и не считает его Декием христианского времени. Сократ очень рассудительно отличает в Юлиане личность человека от личности правителя, и, отзываясь о нем с уважением, как о человеке, воздает ему должное и как правителю, не переступая однакож и в этом случай пределов исторического беспристрастия. Посмотрим, как же именно судит он о Юлиане. «Намереваясь говорить о царе Юлиане, муже красноречивом – пишет Сократ – просим всех лиц, к нему дружественных, не требовать от нас нарядных выражений, как будто – бы рассказ непременно должен равняться с достоинствами того, о ком идет речь» (III, 1). Он хвалит его образцовую ревность к произнесению речей в сенате (III, 1 fin.), сочувствует его воздержанию, умеренности и простоте его жизни (ibid.). И при одном случае он же выражает мысль, что он не стал – бы прекословить тому, кто захотел бы хвалить Юлиана, как человека, но его возмущает в Юлиане то, что он быль писателем, порицавшим христианство (III, 22). Рассматривая его даже как правителя, занесшего руку на христианство, он однакож не все меры Юлиана, касавшиеся христиан, признает злонамеренными. Так он не усматривает ничего особенно злобного в том распоряжении, которое сделал Юлиан при начале своего царствования и которым возвращались из ссылки все христиане, какого-бы то ни было вероисповедания. Сократ видит в этом не более как политическую хитрость, чрез которую Юлиан хотел умиротворить умы (III, 1 fin.). |
| Из язычников этого времени по учености и образованно известны: Ямвлих († 333), Ливаний († 395), Гемерий и Фемистий († 390). В лице Юлиана Отступника язычество еще раз вступило в борьбу с христианством. Еще до восшествия своего на императорский престол, Юлиан, вследствие обольстительных наставлений греческих софистов, глубоко затаил в себе ненависть к христианской вере и Церкви, и, нося имя христианина, в сердце был язычником. Сделавшись императором, он объявил язычество господствующей религией в государстве. Каждое утро он сам приносил жертвы идолам; учредил, по примеру христиан, благотворительные заведения при капищах; ввел обряды покаяния и объяснения народу древних мифов в виде христианских проповедей. Чтобы опровергнуть божественность христианской веры, он, вопреки предсказанию Спасителя, решился восстановить древний иерусалимский храм. Много трудов и издержек употреблено было для достижения этой цели; но, как рассказывает языческий писатель Аммиан Марцелин, страшные огненные шары, вырываясь из земли, где иудеи полагали основание храма, неоднократно опаляли строителей и сделали самое место неприступными. Это заставило прекратить работу. Неудача только усилила злобу Юлиана. Он отнял у церквей большую часть доходов; клир лишил всех преимуществ, дарованных ему Константином; христианам запретил заниматься науками, а христианским учителям – всякое преподавание; христиане удалены были от всех значительных должностей в государстве. Им повелено было восстановить все капища, разрушенные при Константине, и разрушить свои церкви, выстроенные на развалинах языческих храмов. Выступая против персов, он поклялся принести богам в жертву всех христиан в случае счастливого окончания похода. Стрела прекратила его злобные замыслы. «Ты победил меня, Галилеянин» воскликнул он, бросая в бессильной злобе кровь свой к небу. Попытка Юлиана восстановить язычество кончилась ничем. Преемник его, Иовиниан, при самом вступлении на престол, отменил все враждебные христианам указы своего предшественника. Император же Грациан и его соправитель на востоке Феодосий I приступили вновь к ограничению и подавлению язычества. Грациан, при самом восшествии на престол, отказался от первосвященнических украшений, велел вынести из сенатской курии жертвенник победы, конфисковать имущества языческих капищ и лишить жрецов и весталок их прежних преимуществ. В 381 году, он вместе с Феодосием издал эдикт, подтвердивший запрещение жертвоприношений под угрозой ссылки. |
| Похороны нечестивого отступника сопоставляются с похоронами благочестивого царя Констанция, который, хотя и не был образцовым христианином, все же, по сравнению с Юлианом, заслуживает тех почестей, которые ему воздавали посмертно: (Констанций) сопровождается всенародными восхвалениями, шествиями и нашими священными обрядами... Если же верить молве.., то, когда тело Констанция несли через Тавр.., некоторые слышали в вышине голос как бы поющих и сопровождающих – как думаю, голос ангельских сил, награда ему за благочестие и надгробное воздаяние... Таковы похороны нашего царя! А у этого 1235 и поход был бесславен.., и возвращение еще бесславнее. В чем же было это бесславие? Его сопровождали шуты непристойной театральной музыкой, играли и плясали, обличая его отступничество, поражение и смерть. Какого зла не претерпел он, чего не услышал от людей дерзких.., пока не принял его город Тарс, не знаю, как и за что осужденный на такой срам? Здесь у него и гробница бесчестная, и гроб нечистый, и храм презренный, отвратительный для благочестивых взоров. 1236 В довершение портрета Юлиана Григорий говорит о своем личном знакомстве с императором-отступником и рисует его внешность. Как мы знаем, пути Григория и Юлиана пересеклись в Афинах, где будущий император в течение некоторого времени посещал лекции в Академии. Григорий говорит, что уже тогда внешность и поведение Юлиана произвели на него неприятное впечатление и уже тогда он предсказал плохое будущее этому человеку, который, став императором, отличался особым буйством: Не похвально ли в образе жизни этого философа то, насколько он был безгневен и превыше страстей.., так что, производя суд, 1237 криками и шумом наполнял дворец, будто он сам претерпевал насилие и ушерб, а не других защищал от этого?.. А кто не знает, что многих граждан, даже и крестьян, приходивших к нему за тем, о чем люди обычно просят царей, он при всех бил кулаками, топтал ногами и поступал с ними так жестоко, что не пострадать еще хуже было для них радостью?.. |
| Разве вселенную, как бы терявшую сознание, не он подкрепил?» 1223 Для Григория ответ на эти вопрошания был ясен: Юлиан умер потому, что истинный Бог не потерпел его нечестия и отступничества. Об этом он говорит в начале Слова 5-го: ...Достаточно показали мы злонравие этого человека и то, на что он дерзнул по отношению к нам, и что мог еще сделать, непрестанно изобретая что-нибудь еще более тягостное, чем настоящее. Ныне же у слова другая цель.., более священная перед Богом, более приятная для нас и более полезная для потомства: к сказанному прибавить и то, как справедливы весы правосудия Божия и какое воздаяние бывает за нечестие – для одних сразу же, для других в скором времени, как это, думаю, угодно Художнику-Слову, Который распоряжается нашими делами и знает, как укоротить времена бедствий Своей милостью и как вразумить дерзость бесчестием и казнями... 1224 Бесславному концу Юлиана предшествовала кампания по восстановлению иерусалимского Храма, не увенчавшаяся успехом. По свидетельству Григория, Юлиан предложил иудеям вернуться в свою землю и воссоздать Храм: они уже начали собирать деньги на строительство, когда внезапно начавшееся землетрясение нарушило все планы. Потом на небе появился Крест, который отпечатался и на одеждах присутствовавших. 1225 Однако роковой для Юлиана стала его военная кампания против персов, в ходе которой он и погиб. Григорий лишь вскользь упоминает о времени, в течение которого Юлиан дошел до Селевкии-Ктесифона, завоевав множество крепостей «без всякого сопротивления – то ли потому, что обманул персов быстротой нападения, то ли потому, что персы обманывали его и завлекали понемногу вперед; говорят ведь и то, и другое». 1226 Григорий упоминает и о том, как Юлиан приказал сжечь собственный флот на реке Тигр: это было сделано по совету некоего перса, который вкрался в доверие к императору, но после гибели флота безвозвратно исчез. 1227 По поводу гибели самого Юлиана, – причина ее так и осталась до конца неясной историкам, – 1228 Григорий выдвигает четыре версии: 1) Юлиан был убит персами в сражении; 2) он был убит собственным солдатом; 3) его умертвил некий «иноземный шут»; 4) он погиб от руки сарацина. |
| Галл делал все это, по-видимому, искренно, но Юлиан – с отвращением; он послушно и аккуратно исполнял все то, что от него требовали, но это было послушание зверя, посаженного в клетку; по этому поводу, говорит Ливаний, 265 Эзоп написал бы басню не об осле, скрывавшемся в шкуре льва, а о льве, скрывавшемся в шкуре осла; в постоянном страхе за свою жизнь, видя вокруг себя одних шпионов, Юлиан научился превосходно лицемерить, но в душе ему противны были и окружавшие его люди, за учтивостью и угодливостью которых он чувствовал скрытый надзор, вражду и недоверие к нему, и все то, что эти люди вынуждали его делать изо дня в день. 266 Уроки Св. Писания, начатые в Никомидии, продолжались и здесь; 267 по-видимому, из Юлиана хотели сделать христианского епископа вместо цезаря. Среди этого религиозного воспитания и режима, который вызывал у Юлиана только отвращение, было одно влияние, которому он подчинялся охотнее, и которое имело более результатов, – это влияние евнуха Мардония, – старинного слуги семейства Юлиана, бывшего учителя его матери, изъяснявшего ей поэмы Гомера и Гезиода. С той же целью он приставлен был и к Юлиану. В Никомидии он преподавал ему греческую литературу, теперь в Мацелле он перешел к философии. Это было не простое чтение классиков, это было классическое воспитание; Мардоний делал строгий выбор между книгами, которые давал своему воспитаннику, и старался, чтобы они оказывали самое глубокое влияние на его характер, привычки, чувства, образ мыслей, чтобы они заменили ему все развлечения юности – театры, цирки, скачки 268 . Эти именно занятия впервые возбудили в Юлиане ту любовь к античному миру, которая обнаруживается в каждой строчке его сочинений, и то убеждение, которое он высказывает в своем опровержении христианства 269 , что изучение греческих авторов делает человека лучше; но они же создали раздвоение в его душе, побудившее его быть еще скрытнее и сдержаннее, показывая себя по внешности усердным христианином, тогда как в душе он стремился уже к другому миру и уже любил его, хотя знал его еще очень мало. |
| Открыто приверженцем старой языческой религии Юлиан выступает после провозглашения его императором. Находясь на пути к Константинополю летом 361 г., он писал, между прочим, своему другу философу Максиму: «Мы служим богам открыто, сопутствующее мне войско предано их культу 56 . Мы публично приносим в жертву быков и многими гекатомбами воздаем богам благодарность» Любопытно небольшое замечание в конце того же письма к характеристике Юлиана: «Боги повелевают мне во всем наблюдать по возможности святость, и я охотно повинуюсь им». Личная чистота и до аскетизма доходящая воздержанность и нравственная дисциплина – это было всегдашним правилом Юлиана, от которого он не отступал. Он не только титуловался pontifex maximus, но и старался на самом деле стать во главе культа. Ежедневно утром и вечером он совершал жертвы солнцу и, чтобы никогда не лишать себя этого, приказал устроить жертвенник в самом дворце. Где бы он ни находился, прежде всего наблюдал праздничные дни языческого календаря и был крайне недоволен, если при храмах не находил торжественной службы и богатых жертвоприношений. Любил сам носить дрова к жертвеннику, подводить жертвенное животное к алтарю, изучать внутренности и по ним узнавать волю богов. И все это не было формой, а глубоким убеждением, которое, впрочем, находили слишком неуместным даже близкие к нему люди 57 . По мысли Юлиана, империя должна была быть разделена в церковном отношении на более или менее обширные области, подчиненные верховным жрецам или архиереям. Сохранилось несколько законоположений этого рода и писем императора, которые характеризуют его церковную политику. Входя во все подробности культа, как подлинный pontifex maximus, Юлиан так рисует идеального жреца: он должен беречься не только постыдных дел, но и остерегаться непристойных слов. Жрецу Юлиан запрещает читать Архилоха, Иппократа и избегать древних комиков. Вместо того ему следует изучать гимны богов, заниматься благотворительными делами, чем так искусно пользуются нечестивые галилеи, агапами привлекая в свою секту неопытных. В особенности широко нарисована его религиозная политика в письме к верховному жрецу Галатии по имени Арсакий, составленном в 36263 г. 58 |
| В соответствии с этими представлениями Григорий выдвигал идею о том, что языческая культура и эллинская мудрость не принадлежит язычникам: будучи языческой по происхождению, она теперь принадлежит христианству, так как оно оказалось способным творчески воспринять и усвоить ее. Григорий гневно обличал Юлиана Отступника за то, что тот хотел лишить христиан возможности получать хорошее светское образование, отсутствие которого и должно было, по мысли Юлиана, превратить христианство в маргинальную секту, состоящую из малограмотных и малокультурных людей. Такое отношение воспринималось Григорием как нарушение законного права всякого человека на образование. Григорий считал это главной виной Юлиана перед христианством: Он достоин ненависти за многие свои злодеяния, но мне кажется, что ни в чем он не был столь беззаконен, как в этом. И пусть негодует вместе со мной всякий, кто любит словесность и кто избрал ее своим занятием – таковым и я не откажусь (считаться). Ибо все остальное я оставил желающим, а именно богатство, знатное происхождение, славу, власть... но одно удерживаю за собой – словесность; и не порицаю себя за труды на суше и на море, благодаря которым приобрел ее. О если бы сила словесного искусства принадлежала мне и тому, кто является моим другом! Это первое, что я возлюбил после Первого, то есть Божественного, и надежд, которые вне видимого (мира). Если же, по Пиндару, каждого гнетет своя ноша, 250 то необходимо и мне говорить о любимом предмете; и особенно справедливо, как не знаю что другое, словом воздать благодарность Слову за словесные (науки). Итак, откуда пришла тебе эта идея, о легкомысленнейший и ненасытнейший из всех, – лишить христиан (доступа) к словесности?.. 251 Если хочешь, мы сами представим причину этого. После столь многих противозаконных злодейств надлежало тебе наконец дойти и до этого, и явно напасть на самого себя, чтобы там, где ты хотел отличиться смекалкой, самому того не замечая, опозориться и продемонстрировать свое безумие... «Наши, – говорил он, – словесные науки и эллинская культура (hoi logoi kai to hellnizein), так же, как и почитание богов, а ваш (удел) – необразованность и грубость, и в вашей мудрости нет ничего, кроме «веруй!…» 252 |
|
|
