| Правда, Констанций формально запретил Юлиану входить с ним в общение; но тот зачитывался речами и лекциями Либания, и таким образом только усиливалось его увлечение запретным плодом. Рядом с влиянием Либания, преимущественно ученым и литературным, на жаждущую познания и веры тревожную душу Юлиана оказало еще более глубокое религиозное воздействие сближение его с кружком пребывавших в Никомидии или по соседству философов-неоплатоников — Эдесия, Хрисантия, Евсевия и особенно Максима , почитавшегося как бы " святым паганизма " , вдохновенным учителем, проповедником цельного религиозно-философского мировоззрения. Как говорили, Юлиану удалось свидеться и с маститым Ямвлихом , доживавшим свои последние годы. В уме Юлиана рационализм Платона смешался с позднейшим александрийским мистицизмом, доходившим иногда до странного суеверия, выражавшимся в форме фантастической теургии . Беспокойно искавший высшей правды дух Юлиана, гораздо более склонный к религиозной экзальтации, чем способный к систематическому научному мышлению, нашел в такой атмосфере подходящую среду для своего развития, хотя Юлиан по-прежнему вынужден был осторожно носить личину христианина. Три года спокойно прожил Юлиан в Никомидии. В 354 г. Констанций II приказал умертвить Галла , подозревая в нем злые умыслы и страшась его бешеного нрава. Юлиан оставался последним живым членом дома Константина, кроме самого императора. Опасаясь с его стороны мщения и измены, Констанций вознамерился погубить и его. Юлиан был вызван ко двору в Милан для производства дознания о его поведении. Он старался убедить противников, что питает отвращение к государственной карьере и готов отказаться от всяких прав и почетных званий навсегда, лишь бы ему предоставили свободу заниматься философией. Тем не менее ему пришлось бы сложить голову, если бы не вступилась за него супруга императора, просвещенная и кроткая красавица — Евсевия, проникшаяся к интересному юноше романтической дружбой. Констанций разрешил Юлиану жить в Афинах , без права выезжать оттуда ( 355 г.). |
| В 362-363 гг. Л. сблизился с имп. Юлианом Отступником, который прибыл в Антиохию для подготовки к персид. походу. Юлиан и раньше восхищался сочинениями Л., однако имп. Констанций, отправляя его в Никомидию, запретил ему посещать школу язычника Л. ( Socr. Schol. Hist. eccl. III 1. 13-15). Л. была предложена должность квестора, от которой он отказался. В годы правления Юлиана Л. составил речь о консульстве Юлиана (Or. 12), приветственную речь, обращенную к Юлиану (Or. 13), и речь в защиту бывш. ученика Аристофана, занимавшего гос. должность и принужденного судом выплатить штраф (Or. 14). Л. защищал антиохийскую курию в конфликте с Юлианом (Or. 13, 15, 16). Феодорит Кирский упоминал Л. в связи с легендой о том, как некий учитель-христианин предсказал гибель императора ( Theodoret. Hist. eccl. III 23). После смерти Юлиана Л. произнес неск. речей в его память, восторженно оценив личность императора и его деятельность (Or. 17, 18, 24). От времени правления имп. Валента речей Л. не сохранилось. Это был тяжелый период для Л., т. к. его обвиняли в поддержке узурпатора Прокопия и в занятиях колдовством. С имп. Феодосием I у Л. сложились добрые отношения. В 383 г. он получил почетную должность префекта претория. Между 384 и 390 гг. Л. произносил в основном полемические речи против некоторых комитов Востока и консуляров Сирии, а также речи, посвященные общественным злоупотреблениям (Or. 26-29). Л. принадлежат 64 речи на разные темы. В них рассматриваются вопросы образования (Or. 2 - «К тем, кто назвали его несносным»; Or. 3 - «К юношам, о слове»; Or. 34 - «В ответ на попреки педагога»; Or. 35 - «К тем, кто не произносят речей»; Or. 43 - «О договоренностях»; Or. 58 - «К юношам, о ковре»), пороки и злоупотребления в Антиохии (Or. 8 - «О бедности»; Or. 10 - «О плефре»; Or. 42 - «За Фалассия» (протест против исключения из сената друга Л.); Or. 62 - «Против тех, которые издевались над ним за его преподавание»; Or. 63 - «За Олимпия»), нравственные вопросы (Or. 5 - «Артемида»; Or. 6 - «О ненасытности»; Or. 7 - «О том, что быть неправо богатым жалостливее бедности»; Or. 25 - «О рабстве»; Or. 64 - «К Аристиду за плясунов» (речь в защиту мимов)). Помимо речей Л. принадлежит 51 декламация (вымышленные речи на исторический или мифологический сюжет, напр. «Апология Сократа», «Речь, обращенная к Одиссею на берегу»); биография Демосфена и эпитомы его речей; прогимнасмы (краткие изложения мифов). Кроме того, сохранился обширный корпус писем Л., включающий 1544 аутентичных послания (прошения, рекомендации, дружеские письма), которые относятся либо к 355-365, либо к 388-393 гг.; послания 365-388 гг. не сохранились ( van Hoof. Self-Censorship. 2014). Известны также 9 псевдоэпиграфических писем, опубликованных в трудах Л. |
| Хотя Слова эти св. Григорий обещался создать не по подражанию мерзким речам и суесловию», т.-е., не по правилам языческого ораторства, ибо «вся сила и учёность века сего во тьме ходит и далека от света истины» 191 , однако, по существу, они представляют собой образец судебных речей того времени, так как составлены по плану произведений этого рода. В Первом Обличительном Слове св. Григорий, воздав Богу благодарение за избавление Церкви от гонителя и указав библейские примеры чудесного вспомоществования Божия своему народу, шаг за шагом излагает жизнь и факты христоборческой политики Юлиана и изображает процесс постепенного развитая в нём христоненавистнических начал, по мере знакомства его с языческой литературой и с участием в разного рода волхованиях, гаданиях и суевериях. Такая подробная история злодейства под личиной кротости и злонравия должна была, по мысли автора, остаться для потомства тем же, чем бывает надпись на памятнике. Во 2-м Слове св. Григорий излагает обстоятельства последних месяцев жизни Юлиана и его смерти, повествует о его стараниях натравить на христиан иудеев, о замыслах, связанных с персидским походом, и даёт общую оценку его личности и деяний. Исключительные по слогу и настроению, речи эти могли бы дать повод обвинять их автора в недостатке корректности, в отсутствии христианского смирения, в запальчивости суждения, чувствах, столь чуждых св. отцу. Но сделать это нет особенно прочных оснований. В самом содержании Слов проведена всюду возвышенная нравственная тенденция, а объяснение фактов жизни Юлиана обставлено, большей частью, мыслями христианского нравоучения. Автор сам заявляет, что он говорит по закону, который повелевает не радоваться падению врага, и что от того, кто устоял, требуется сострадание» 192 . Св. Григорий зовёт, далее, современных христиан не к отмщению, что естественно было ожидать, а к всепрощению. «Простим во всём, говорит он, и чрез то соделаемся лучше наших обидчиков и станем выше их» 193 . Если же Св. Григорий не находит возможным сказать об отступнике ни одного хорошего слова, то это понятно: христиане не могли простить Юлиану того переворота, которого причиной был он, гоняясь за осуществлением гибельной химеры восстановить язычество. |
| Смерть императора Юлиана была событием, которое обратило на себя большое внимание современников и потомков и породило множество рассказов. Оно было очень важно и вообще, и особенно для христиан; произошло оно при обстоятельствах далеко не заурядных: в очень еще молодых годах, после кратковременного царствования, Юлиан совершенно неожиданно умирает в чужой стране, во время своего похода в Персию, убитый кем-то во время сражения; убийца остался неизвестен. Легенда овладела этим событием; передаваясь из уст в уста, она чрезвычайно разнообразилась; различно толковались и обстоятельства смерти, и личность убийцы. Многие писатели сохранили рассказы о смерти Юлиана; можно видеть, что столетия четыре поддерживался живой интерес к событию, так как до VIII века эти рассказы все развиваются и видоизменяются. Христиане видели в нем особое проявление промысла Божия, покаравшего отступника и спасшего верных, и объясняли его сверхъестественным образом. Судьба легенды рассмотрена в специальных работах о смерти Юлиана G. Reinhardm’a 90 и Th. Bümmner-Wobsm’a 91 , собравших приводимые у многих писателей рассказы. Для нас она получает значение со времени появления в ней Меркурия. Я сделаю лишь краткие указания на предшествующую ее судьбу на основании названных работ. Первым по времени рассказом о смерти Юлиана оказывается сообщение Аммиана Марцеллина; исследователи склонны верить его показаниям и видят в них правдивый рассказ: он писал, как очевидец, и изображает событие в совершенно естественном виде. Когда Юлиан углубился в Персию, на его войско неожиданно напали с разных сторон персы; император спешит в битву, второпях забыв надеть панцирь; он ободряет воинов, бросается с одного крыла войска на другое, стараясь всюду поспеть, где требуется его присутствие; в разгаре битвы он глубоко ранен копьем; в суматохе никто не разобрал, кем и откуда брошено это копье. Смертельно раненный, Юлиан отнесен в палатку; он ведет со своими друзьями философскую беседу и утешает их, пока не изнемог окончательно. |
| Григорий начинает с рассказа о том, как Юлиан и его брат Галл в молодости участвовали в строительстве храма, посвященного мученикам. 1200 По словам Григория, все усилия Галла увенчивались успехом, а труды Юлиана, напротив, были напрасны. В том, что Бог не благоволил к трудам Юлиана по строительству храма, Григорий видит прямое указание на то, что Юлиан был неугоден Богу, поскольку его христианское благочестие не было искренним: Один [Галл] был в самом деле благочестив.., а другой [Юлиан] лишь выжидал время и скрывал злонравие под личиной скромности. Доказательством тому служит следующее... Оба они... усердствовали для мучеников.., щедрой и расточительной рукой созидая храм. Но поскольку произволение их было не одинаково, то и завершение труда было различным. Дело одного – я имею в виду старшего из братьев – шло успешно и по плану: Бог охотно принимал его дар, как Авелеву жертву... Дар же другого.., как жертву Каина, отверг Бог мучеников. (Юлиан) трудился, а земля выбрасывала плоды трудов; он еще больше старался, а земля отказывалась принимать в себя фундамент, закладываемый человеком, чье благочестие повреждено... О необычайное, даже более, чем необычайное чудо!.. Мученики не приняли чести от того, кто обесчестит многих мучеников; не приняли дар человека, который многих сделает мучениками... 1201 Григорий всегда считал, что главной движущей силой человеческой истории является Промысл Божий, который действует через всякого правителя, вне зависимости от его отношения к христианству. 1202 Все события царствования Юлиана Григорий рассматривает именно в этой перспективе. В самом появлении отступника на римском троне Григорий видит наказание Божие за духовное и нравственное падение членов Церкви в после-константиновскую эпоху: ...Одного только нам не хватало: чтобы к нечестию присоединилась власть. 1203 Вскоре и это дается ему из-за беззакония многих, увеличившегося против нас, и, – как кто-нибудь может сказать, – из-за благополучия христиан, достигшего высшей степени и требовавшего перемены к противоположному, а также из-за власти, чести и пресыщения, от которых мы возгордились... «Погибели предшествует гордость, – как прекрасно говорят Притчи, – а славе предшествует смирение» ( Притч. 16:18, 15:33 ); или, чтобы сказать яснее, за гордостью следует низложение, а за смирением – слава. Ибо Господь «гордым противится, а смиренным дает благодать» ( Иак. 4:6 ; Ср. Притч. 3:34 ). Так и мы, когда были добродетельными и умеренными, возвышались и постепенно возрастали.., а когда «утучнели», тогда восстали (против Бога), и когда »разжирели», оказались в притеснении (Ср. Втор. 32:15 ). И ту славу и силу, которую приобрели во время гонений и скорбей, мы утратили во время благоденствия... 1204 |
| Из разбора первой книги Юлиана видно, что он рассматривал в ней христианство только постольку, поскольку оно, по его мнению, изменило иудейству. Между тем, в начале своего сочинения он обещал разобрать все догматы христианства, и сам св. Кирилл говорит, что Юлиан осмеял все в христианстве – и учение, и законы, и таинства. Очевидно, главная часть критики христианства заключалась в следующих не дошедших до нас книгах. Небольшие отрывки, сохравшиеся из не дошедших до них книг св. Кирилла дают нам некоторое представление о содержании 2-й книги Юлиана. Кроме противоречия евангелистов по вопросу о родословии Иисуса Христа, о чем Юлиан еще в первой книге обещает говорить, 605 мы видим из этих отрывков, что он останавливается на многих евангельских повествованиях; очевидно, он подверг евангелия самому подробному разбору; он следует шаг за шагом за Христом и осмеивает все, что Он «делал говорил или потерпел»; – смеется над чудесной звездой, которая возвестила рождение Христа волхвам, над Его искушением в пустыне, над нагорной проповедью, подразделением наград за добродетель на наследование земли, помилование, царство небесное и т.д., над притчами Христа над Его молитвой в Гефсиманском саду; он указывает несогласие евангелистов в рассказ о воскресении Христа: по евангелисту Матфею женщины пришли ко гробу вечером, а по Марку – утром, по первому они увидели близ гроба ангела, по второму – юношу, по одному – он рассказали ученикам о воскресении Христа, по другому никому ничего не сказали и т.п. (Neumann). В различных местах первой книги своего полемического сочинения Юлиан дает еще характеристику самих последователей христианского учения в умственном и нравственном отношении. Мнение его о христианах так же дурно, как и мнение о них Цельса. Прежде всего, Юлиан повторяет по отношению к христианам избитый, но в его время уже совсем странный упрек, что их общество состоит исключительно из людей простых, незнатных, необразованных. По мнению Юлиана ни сам Основатель христианства, ни Его ближайшие преемники и не мечтали об особенно широком распространении своего учения среди образованных классов. |
| Обращаясь к разбору истории Финееса, в которой, по мнению Юлиана особенно выразилось дурное представление евреев о своем Боге, св. Кирилл говорит, что напрасно Юлиан считает маловажной ту причину, по которой Бог хотел истребить еврейский народ. С точки зрения Юлиана, конечно, не было преступления в том, что евреи стали почитать чужих богов, но ему следовало перенестись на точку зрения самих евреев, которые своего Бога считали единственным истинным Богом. Св. Кирилл и возражает ему с последней точки зрения. Если высшее благо в познании Бога, то величайшее зло в отпадении от истинного Бога, и мы должны прославлять Творца, Который удаляет причины этого зла от людей. 483 Если Бог от гнева быстро перешел к милости, то должно скорее хвалить, чем порицать, что Бог медлителен для гнева и быстр для милосердия. Если же спросят, почему Бог не прекратил Своего гнева в самом начале, то нужно сказать, что для пользы самих людей необходимо было объявить их подлежащими наказанию и сказать, что Бог гневается на них. 484 Самое безнравственное в истории Финееса, по мнению Юлиана то, что Бог из-за какой-то тысячи людей погубил 600 тысяч; и Юлиан и Кирилл согласны, что лучше из-за одного праведника спасти тысячу грешников, чем из-за одного грешника погубить тысячу праведных; и, однако, странным образом Юлиан в истории Финееса видит гибель многих из-за некоторых, а св. Кирилл – спасение многих из-за одного праведника. Очевидно, Юлиан представляет, что отпали от Бога только некоторые – сто, тысяча человек, а Бог истребил 600 тысяч и хотел истребить весь народ; св. Кирилл думает, что согрешил весь народ, но ради одного праведника Финееса народ был пощажен, кроме павших ранее до обнаружения Финеесом своей ревности. В книге Чисел не сказано о количестве отпавших, – сказано вообще: «И прилипися Израиль к Ваал-Фегору и воспламенися гнев Господень на Израиля». Несомненно, что общим названием могла быть обозначена и часть Израиля, но, во всяком случае, это была часть очень большая, большинство, иначе употребление общего понятия было бы неуместно. Если же принять во внимание, что только один Финеес возревновал о славе Божией, то можно думать, что кроме отпавших немало было таких, которые остались равнодушными к преступлению своих братьев и, следовательно, в известной степени также заслуживали наказания. Предполагать же, что отпавших было очень много, текст книги Чисел не дает никаких оснований. В приведенной Юлианом выдержке из книги Чисел есть еще разногласие с Вульгатой и греческим текстом, в последних говорится о 24 тысячах пораженных, а Юлиан говорит о 600 тысячах. Но у св. Кирилла нет к этому никакой поправки. |
| Становясь все увереннее в себе и понимая, что никакой мир с Констанцием для него невозможен, Юлиан послал в сенат резкую и обличительную речь против него, в которой поносил его и раскрывал его недостатки. Когда Тертулл, бывший в ту пору префектом города, читал ее в курии, высшая знать выразила свое благородство верным и благожелательным отношением к императору. Раздался общий единодушный возглас: «Aucton tuo reverentiam rogamus», т.е. «Предлагаем с уважением говорить о своем благодетеле» 50 . Нельзя не обратить внимания и на то обстоятельство, что христианское общество и христианские учреждения далеко не имели в глазах Юлиана той обаятельной силы, как язычество. Прежде всего христиане находились между собой в ожесточенной борьбе из-за религиозных разномыслий. Историк Аммиан Марцеллин 51 говорит, что и дикие звери не проявляют такой ярости к людям, как большинство христиан в своих разномыслиях. Независимо от того, христианская община заключала в себе далеко не лучших людей того времени. Когда христианство стало господствующей религией, многие находили выгодным принимать христианство не по убеждению, а из интереса. Говоря о распущенных нравах тогдашнего высшего общества, Амм. Марцеллин 52 отмечает одну черту, которая особенно была распространена в тогдашнее переходное время и весьма невыгодно рисовала вновь обращенных. Одни из них живились грабежом языческих храмов и, пользуясь каждым случаем, где можно было что-нибудь приобрести, поднялись из крайней бедности до колоссального богатства. Отсюда пошло начало распущенной жизни, клятвопреступлений, равнодушие к общественному мнению, дикое обжорство пиров, широкое употребление шелка, развитие ткацкого искусства и особенная забота о кухне. Несомненно, этими чертами характеризуется тогдашнее высшее общество, и аскетически настроенный Юлиан не мог разобраться, что здесь представляло исключение и что входило в общее настроение. Таким путем можно до известной степени объяснить процесс отчуждения Юлиана от христианства и усвоения языческого мировоззрения. Полная языческая система Юлиана могла проявиться лишь после смерти Констанция. В одном письме, относящемся ко времени движения его из Галлии к Константинополю, он говорит, что войско приняло языческий культ, и что открыто и публично приносятся жертвы богам. |
| Таким образом, евангельская ловля и мертвит, и оживляет. И может быть на это указывает сказанное во Второзаконии от лица Божия. Я умерщвляю и оживляю ( Втор.32:39 ), то есть: умерщвляю ветхое пристанище греха, и оживляю к новому жительствованию в благочестии». И в беседе на неделю всех святых, приведши и объяснивши изречение Спасителя: всякий кто оставит дом, или братьев, или сестёр, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат, и наследует жизнь вечную ( Мф.19:29 ), говорит: «Но тут снова мерзкий язык Юлиана, наострённый как меч, выражаясь псаломски ( Пс.63:4 ). воспламеняется и приводит в движение обычное оружие своей насмешливости. Он осмеивает это изречение, издевается над обетованием и говорит: если это справедливо, то уверовавшие во Христа и ради Его оставившие жён своих, вместо одной получат сотню. Может быть надлежало бы пройти мимо и не обращать внимания на насмешку, как на лай собаки. Но чтобы таким софизмом (хитрословием) не увлекались люди простоватые, говорим: обещается воздаяние не предметами того же вида, и не сказал Господь, что вознаградит женщинами и полями, „но что воздаст за временное постоянным, за чувственное умопредставляемым и превосходящим зрение, слух и постижение умом“». Вероятно, возражение Юлиана отступника были тогда в ходу между значительной частью общества, когда проповедник наш не считал излишним открыто опровергать их как, кроме приведённых случаев, сделал это и в беседе о богатом, вопросившем Господа (Мф.19:16; Мк.10:17; Лк.18:16 ). Ибо высказавши, как путь к совершенству слова Спасителя: пойди, продай имение твоё и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах: и приходи, и следуй за Мною – продолжает: «Но тут змии оный, изначала оклеветавший Бога пред человеком, снова зашипел нечистым и гнусным языком Юлиана. Желая представить совет Спасителя вздорным и пустым, он ухитряется на такое поддельное умозаключение (на такой предположительный паралогизм). Если, говорит, все, последуя этому совету, решатся продать свои имения и раздать деньги нищим, то кто ж станет покупать, когда все будут продавать, по предположенной посылке? Таково сумасбродное мнение мудрого на зло! Но вот мы сокрушим зубы лживого ( Пс.57:4:7 ) краеугольным камнем истины. |
| Как доказывают болландисты, последнее событие произошло и впоследствии отмечалось именно 10 июня и в конце концов вытеснило празднование 26 мая . Помимо этого, остается очень большая вероятность зрительной ошибки, которую допустил, как уже говорилось выше, либо переписчик, либо сам составитель, будь то Савваитского типикона или Константинопольского синаксаря. То есть вопрос о священнической степени остается пока окончательно не решенным. Теперь хотелось бы высказать несколько замечаний по содержанию краткого житийного рассказа о святом Тимофее. В нем есть, думается, несколько несообразностей и странностей. Прежде всего, это указание на то, что святой был казнен в царствование императора Юлиана Отступника по личному приказу императора и вместе с тем за отказ «отречься от Христа» . Однако здесь автор жития явно допускает некоторый анахронизм. Дело в том, что, согласно наиболее достоверным историческим источникам, император Юлиан лично не разу не приговаривал никого из своих подданных к смертной казни за исповедание той или иной религии, в том числе христианства . С другой стороны, отдельные случаи истязаний или гибели христиан во время Юлиана были вызваны и часто совершались толпой язычников, возмущенных разрушением христианами святилищ и храмов богов . То есть в Житии налицо экстраполяция некоторых характерных черт гонений Диоклетиана, Галерия и Максимина Дайи и их предшественников на правление Юлиана. Видимо, факт казни святого Тимофея мог быть обусловлен его непримиримым отношением к языческим культам, указание на что содержится в третьем тропаре шестой песни канона, посвященного мученику . Что касается мифологической сцены с драконом в кратком Житии, то бросается в глаза, что в каноне ни разу не говорится ни о подобном звере (кстати, греческое слово drakon может переводится (и, надо сказать, это более естественно) как «змей»), якобы обитавшем около Пруссы, ни о «сказачно-былинном» поединке с ним святого Тимофея. Учитывая то, что канон может рассматриваться в качестве наиболее древнего источника, содержащего элементы изначального, не сохранившегося Жития мученика, то будет весьма резонно предположить, что в этом последнем ничего не говорилось о чудесном уничтожении дракона, а речь шла о разрушении или разорении языческого святилища, находившегося недалеко от города Прусса, в районе тепловодных источников . |
|
|
