| Что касается слуха о подкупах Кириллом разных сановников, то мы уже видели, что подобные обвинения часто раздавались против св. Кирилла. Так, Несторий еще в Константинополе говорил, что „египтянин“ преследует его золотыми стрелами, восточные говорили, что он и в Эфес привез целые суда, нагруженный египетскими богатствами для той же цели. Доля правды, очевидно, в этих слухах была, но мы считаем здесь уместным повторить, что в настоящее время мы имеем далеко не то представление о подкупе, какое было в описываемое нами время. Всем известно, что подарки чиновникам со стороны просителей в то время были не только явлением обычным, но даже и делом общеобязательного приличия. Чиновники жалованья не получали, а жили теми подарками, которые получали за труды. Это было так называемое в древнерусских актах „кормление“. Эти подарки, поэтому, нельзя назвать взятками в современном смысле. Ни один проситель, боясь оскорбить того чиновника, к которому он обращался с просьбой, не дерзал явиться к нему без подарка. Конечно, и св. Кирилл, обращаясь с просьбою к высшим чиновникам, посылал им от себя подарки. Но можно ли это назвать подкупом в современном смысле? Однако, злоба врагов св. Кирилла превратила эти подарки в форменный подкуп. Такого же происхождения были другие слухи – об утверждении императором низложения св. Кирилла. Мы уже видели, что в средине июля, во время пребывания в Константинополе комита Иринея и послов от собора, вышел было указ о низложении Кирилла 1647 (он, вероятно, и сохранился в Synodic. с. XXIX), даже и до св. Кирилла доходили слухи, будто ему грозит ссылка. 1648 Хотя эта опасность и миновала св. Кирилла, но слухи не остановились, а пошли гулять по всей империи. А так как вообще слухи чем дальше идут, тем больше растут, то и эти слухи, пока дошли до Акакия Верийского, выросли в как будто бы и действительный, связный с целым рядом других слухов факт. Наконец, что касается происхождения третьего слуха – о бегстве Кирилла из-под стражи, то нам кажется, что этот слух являлся естественным, логическим выводом из первых двух слухов для каждого, кто верил этим слухам и в то же время слышал, что Кирилл уже возвратился на свою кафедру, если его подкупы перед всеми раскрыты, если он окончательно низложен и, однако, оказался снова в Александрии и на кафедре, значит (имел право рассуждать каждый), он fuga est usus. Вывод этот мог сделать и сам Акакий, но скорее это сделали все те-же слухи, все та-же молва, оставалось только поверить ей, а для этого у Акакия, как и почти у всех восточных, достаточно было побуждений. Но беспристрастный историк, при наличности целого ряда свидетельств, опровергающих эти слухи, должен признать их за то, чем они на самом деле были – за нелепые слухи, выросшие среди злобы и вражды против св. Кирилла. Итак, нет достаточных данных верить слухам, нашедшим место в послании Акакия Верийского к Александру Иерапольскому. |
| Точка зрения сторонников позиции Константинопольского патриархата состоит в том, что диоцезы Фракии, Азии и Понта не имели своих экзархов и даже не представляли собою единой церковной общности в пределах каждого диоцеза, а потому в правилах Халкидонского Собора говорится не о них. Профессор Гидулянов, например, посвящает обширный раздел своей работы доказательству того, что в течение середины – второй половины IV столетия, вплоть до II Вселенского Собора, в диоцезах Понта и Азии не существовало единого общего церковного центра, но главный епископ каждого диоцеза (Кесарии Каппадокийской и Эфеса соответственно) контролировал только часть епархий-митрополий диоцеза, остальные же попадали в зависимость либо от епископа столицы Восточной Империи, либо от другой авторитетной кафедры. В отношении Азии Гидулянов простирает такое положение на некоторый период времени и после II Вселенского Собора. Однако, что касается влияния Константинопольской кафедры, то оно простиралось не только на отдельные части этих диоцезов, а постепенно распространялось на всю их территорию, включая политические столицы. Возник известный параллелизм двух центров власти – Константинопольского и местного – урегулированию каковой ситуации и были посвящены 9 и 17 правила Халкидонского Собора. То, что эту ситуацию понадобилось решать новыми постановлениями IV Вселенского Собора, свидетельствует о том, что она не соответствовала нормативной, установленной более ранними канонами, а именно – 2-м и 6-м II Вселенского Собора, о которых будет сказано чуть ниже. Если же говорить о местном центре власти для каждого диоцеза, то можно согласиться, что в этих диоцезах в IV веке существовали альтернативные политическим столицам центры притяжения для некоторых провинций. Здесь надо учитывать то обстоятельство, что в этот период догматических споров епархии и их митрополиты стихийно объединялись на почве общего исповедания и что последовательно реализовать установленные теоретические канонические принципы не всегда было в реальности возможно ввиду взаимного отчуждения различных догматических партий. Вместе с тем, в отношении Эфеса, стоявшего во главе гражданского диоцеза Азии, даже Гидулянов признает, что тот был не простым местным центром для нескольких митрополий, но, несомненно, первым по чести епископом всего диоцеза. Уже в V веке, как пишет архиепископ Петр Л’Юилье, «стремление Константинополя к установлению своего контроля сталкивается со значительным сопротивлением» со стороны Эфесской кафедры. |
| Там был найден фрагмент надписи с его именем. 460 Непосредственные преемники Юстиниана Когда сильная фигура Юстиниана сошла со сцены, то вся его искусственная государственная система, временно удерживавшая империю в состоянии равновесия, разрушилась. С его смертью, по словам английского историка Бьюри, «ветры вырвались из темницы; разъединяющие элементы начали действовать с полной силой; искусственная система пала, и метаморфоза в характере империи, совершавшаяся, наверное, уже давно, но несколько затемненная среди поражающих событий деятельного царствования Юстиниана, начала теперь совершаться быстро и заметно». 461 Время с 565 по 610 гг. принадлежит к одному из самых безотрадных периодов византийской истории, когда анархия, нищета и эпидемия свирепствовали внутри страны. Царившая тогда смута заставляла говорить жившего в эпоху Юстина II историка Иоанна Эфесского 462 о близости кончины мира. Английский историк Финлей писал об этом времени: «Может быть, не было периода в истории, когда общество находилось в состоянии такой всеобщей деморализации ». 463 Ближайшими преемниками Юстиниана были, как уже сказано выше, Юстин II Младший (565–578), Тиверий II (578–582), Маврикий (582–602) и Фока (602–610). Из них более других выдавался энергичный воин и опытный вождь, Маврикий. Большим влиянием на государственные дела и сильным характером отличалась супруга Юстина II, София, напоминавшая этим Феодору. Наиболее важными фактами во внешних делах этих государей надо считать персидскую войну, борьбу со славянами и аварами на Балканском полуострове и завоевания лангобардов в Италии. Во внутренней жизни империи за это время надо иметь в виду строго православную политику императоров и образование двух экзархатов. Война с персами Пятидесятилетний мир с Персией, заключенный в 562 году Юстинианом, был нарушен при Юстине II, который не захотел дальше платить условленной ежегодной суммы денег. В это время ввиду общих действий против Персии завязались интересные сношения Византии с турками, которые, появившись незадолго перед тем в западной Азии и у Каспийского моря и владея уже страной между Китаем и Персией, также видели в персидском государстве своего врага. |
| Собор в самом деле был задуман как вселенский, но вначале в нем участвовало только сто семьдесят епископов, а после отделения семидесяти шести восточных епископов – только девяносто четыре, и, даже несмотря на двести подписей отсутствующих епископов (в основном египетских, которым были посланы акты после их одобрения), Восток и даже Латинская Африка с ее тремя сотнями епископов были весьма слабо на нем представлены. Он не был санкционирован императором Констанцием и не был авторитетно объявлен вселенским впоследствии 586 . Соответственно, его постановления вскоре были забыты, и в дальнейшем, в ходе арианских споров и даже несторианских, когда критерии ортодоксии явно задавались епископами Александрии, а не Рима, он подчеркнуто замалчивался 587 . На вселенских соборах 381, 451 и 680 г. ничего не было сказано о таких апелляциях к верховному суду, они единодушно постановили, что все церковные проблемы без исключения должны сначала решаться на провинциальных соборах с правом апелляции не к Римскому епископу, а к патриарху соответствующей епархии. Только Рим не забыл о постановлениях Сардика – и превратил отдельный прецедент в универсальное право. Папа Зосима, в случае со смещенным пресвитером Апиарием из Сикки (417 – 418), совершил серьезную ошибку, приняв сардикийские постановления за никейские, то есть придал им гораздо больше веса, чем они реально имели, но африканцы указали ему на подлинный текст никейского канона. Папы более позднего периода пошли намного дальше сардикийских постановлений. Они извлекли из этого провинциального собора, согласно Лжеисидоровым декреталиям, право смещать епископов, которое упоминалось в Сардике как допустимое, и наделили им исключительно себя в качестве causa major. Наконец, что касается четырех великих вселенских соборов, Первого Никейского , Первого Константинопольского , Эфесского и Халкидонского , то мы уже представляли их позицию в связи с их законами о патриархальной системе 588 . Мы видели, что они отдают Римскому епископу почетное превосходство среди пяти равных по официальным правам патриархов, то есть признают его primus inter pares, но самой этой уступкой пресекают его притязания на высшую законодательную власть и монархическое правление всей церковью. |
| 2 Акты цитируются по изданию Э. Швартца: Том II представляет собой издание греческих актов, в то время как том III содержит их латинский текст. О соотношении и возникновении актов см.: p. XXIII–XXIV; 30, p. 113– 116; 1, с. 73–74]. При цитировании мы исходим из того, что подлинные латинские реплики папских легатов в основном сохранены латинскими актами собора, и потому мы цитируем их по ним. См. об этом: S. 615–624]. О проблеме использования двух языков, латинского и греческого, на Халкидонском соборе см.: 3 При этом чиновники не считались членами собора: в соборных актах в начале каждого деяния первыми перечисляются чиновники, а затем уже созванные императорским повелением собственно члены собора. 4 О проблематике Эфесского собора 449 г. и последующей реакции на него см.: 34, p. 119–196; 15, p. 462–488; 23, p. 237–287; 21, p. 170–178; 14, p. 79– 114; 18; 45, p. 318–329; 1, с. 109–148; 44, p. 259–283]. 5 Такая практика сложилась при Феодосии II во время проведения Эфесских соборов 431 и 449 годов. 6 См.: p. 103 γα κα οκουμενικ σνοδος, ς ξρχουσιν ο θεοφιλστατοι κα σιτατοι πατρες μ ν Λων κα νατλιος... 7 Данное понятие, universalis ecclesia, является чисто римским концептом. Это выражение весьма часто встречается в папских документах, в том числе и латинских актах Халкидонского собора. Греческий аналог, – οκουμενικ κκλησα, – не встречается в этот период ни как концепт, ни как выражение, ни в актах Халкидонского собора, ни где бы то ни было еще. 8 Греческий текст в этом месте имеет фразу «а если же он попытается дерзнуть на это, да будет изгнан» (ε δ πιχειρσοι τοτο τολμσαι, κβληθεη p. 65.21]). 9 Смысл этого заявления, впрочем, вполне однозначен: инициатива созыва собора принадлежит не императору, а папе. Эта точка зрения впоследствии укоренилась в папском взгляде на собственные прерогативы: Геласий I (492–496) высказывал ее уже вполне решительно Тем самым заявление папского легата лежало в русле отстаивания на соборе властного первенства Рима в соответствии с пунктами инструкций, данных легатам Львом. В этой связи странным выглядят утверждения и интерпретации некоторых католических исследователей, которые «не понимают», что Луцензий хотел этим заявлением сказать. Ср.: p. 538, 2; 44, p. 334–336] (интерпретация слов Луцензия М. Войтовичем выглядит едва ли убедительной). Ср. осторожное высказывание В. де Вриеса: p. 65]. |
| Осудив монофизитскую ересь и подтвердив решения Эфесского Собора против несторианства, Халкидонский Собор признал ортодоксальной формулу: «две различных и нераздельных природы в одном лице», мистически преодолевавшую рассудочную ограниченность обеих предшествующих версий. Эта формула соответствовала мнению тогдашнего очень авторитетного римского папы Льва I (Великого) и поэтому на Западе была принята довольно быстро. Однако на Востоке она встретила мощное противодействие как несториан, так и – особенно – монофизитов, которые превалировали в ряде важных областей Восточной империи, в частности, в Египте, откуда шли основные поставки хлеба. Желая сохранить мир в государстве, императоры Византии вынуждены были идти на уступки и искать компромиссы. В 482 г. император Зенон издал «эдикт о единстве» («Henotikon»), в котором был допущен ряд отступлений от халкидонской формулы в духе монофизитства. Рим не принял этого эдикта, и тогда давно уже нараставшее взаимное отчуждение западной и восточной церквей переросло в открытый раскол, который продолжался и при сменившем Зенона императоре Анастасии. Этой ситуацией как раз и воспользовался Теодорих, как бы взяв под свое покровительство отпавших от Византии западных римлян и дав им почувствовать, что единственный разумный выход для них в этом положении – сотрудничество с готами. Проистекающая из такого расчета политика характеризует первый, относительно спокойный период правления Теодориха. Когда же в Константинополе сменилась династия и к власти пришел император Юстин (518–527 гг.), обстоятельства изменились. Во-первых, Юстин, а затем и его прославленный преемник Юстиниан, были расположены к такому толкованию христологии, которое исповедовали в Риме. Поэтому религиозные контакты между Востоком и Западом вскоре возобновились, и схизма была прекращена. Во-вторых, при новой династии не осталось и следа от той, во многом вынужденной, религиозной терпимости по отношению к арианам и монофизитам, которая, хотя и ограниченно, имела место при Зеноне и Анастасии в условиях полнейшей конфессиональной неразберихи. Новые императоры выступили как защитники ортодоксии и объявили войну всем ересям. Уже в начале двадцатых годов начались суровые гонения на имперских ариан и закрытие их храмов. Разумеется, это не могло не отравиться на отношениях Византии с королевством Теодориха, ведь готы исповедовали арианство. В-третьих, церковное сближение между Римом и Константинополем должно было повлечь за собой и у западных, и у восточных римлян естественную ностальгию по былому величию общей для них всемирной империи и побудить многих к поискам путей ее воссоединения и возрождения под эгидой сильного византийского императора и, как надеялись па Западе, под духовной опекой римского папы. |
| Однако поведение Авраамия в дальнейшем не подтверждает этого факта. Вся русская делегация, включая и светских, и духовных лиц, присутствовала на торжественном провозглашении акта унии . Не все члены делегации, однако, подпали под влияние аргументов митрополита Исидора. К числу таких людей принадлежал суздальский священник Симеон. Написанная им «Повесть» о Флорентийском Соборе является единственным источником, который в известной мере позволяет судить о том, каким образом русские участники Собора пытались составить представление о происходивших событиях и влияние каких факторов определяло их отношение к Собору. Использование «Повести» Симеона для выяснения этих вопросов существенно облегчается наличием специальных источниковедческих исследований памятника. Прежде всего следует отметить работы Й. Крайцара, тщательно сопоставившего сообщения Симеона со свидетельствами греческих и латинских источников о Соборе , и недавно появившуюся работу Е. М. Ломизе, который, повторно сравнив источники, внес ряд существенных поправок в выводы и наблюдения Й. Крайцара . «Повесть» Симеона, в которой бесспорно использованы дневниковые записи автора, сделанные по следам событий (только этим можно объяснить наличие в тексте многих точных дат), представляет собой литературное произведение, написанное на достаточно далеком временном удалении от событий. В ряде моментов оно приближается к агиографическим памятникам, превращаясь местами в своеобразное «житие» главного героя повествования — Марка Эфесского. Отсюда наличие в тексте рассказов о сбывшихся пророчествах святого и других. Однако повествование, основанное на дневниковых записях, отсутствие у автора дополнительной, полученной задним числом информации, которая могла бы влиять на его представления о событиях, дают материал для исследования, как, под воздействием каких факторов формировались представления Симеона о происходившем на Соборе. Е. М. Ломизе показал, что Симеону греческий язык был знаком не настолько, чтобы следить за сложными дискуссиями по догматическим вопросам, которых он не понимал, не имея богословского образования. |
| Часто произносил речи и Виссарион Никейский, он тоже противостоял латинянам, но его словам не хватало твёрдости, которая всегда отличала священного Марка. Латиняне, не довольствуясь устными дискуссиями, решили письменно развивать свои положения. Тогда Император повелел грекам составить ответ на написанное ими. Так как Император обратился с этим к священному Марку, Виссарион Никейский очень был раздражён таким предпочтением и с тех пор стал косо смотреть на святого Марка. Охлаждение отношений привело к окончательному разрыву после следующего события. Когда латиняне требовали возобновить обсуждение об очистительном огне, Виссарион Никейский напрямую сказал перед лицом Императора, что ему нечего возразить латинянам по этому вопросу и что нужно обсуждать только прибавление в Символе Веры . На этом заседании, к несчастью, присутствовал и протосинкелл Григорий, духовник Императора, человек «беспорядочный и непорядочный», как его замечательно характеризует Сиропул. Этот лукавый и продажный человек был настроен крайне враждебно к священному Марку. Он подошёл к Виссариону Никейскому и начал убеждать его составить ответ на написанное латинянами. Виссарион, польщённый этим, составил ответ, поднёс его Императору и показал. Духовник Григорий восхвалил в самых величественных словах риторический стиль и силу аргументации и сказал Императору, что ответ годится для того, чтобы передать его западной стороне. Но при этом Император проигнорировал интриги своего духовника, а прочитал внимательно оба ответа, похвалил ответ Виссариона Никейского, как имеющий более интересное вступление, но решил отправить в качестве ответа написанное священным Марком, так как у Марка изложение было более искусным, а аргументация – необоримой 82 . Виссарион тогда стал неисправимым завистником святого Марка, Григорий ещё больше восставал и гневался на Марка, и это было началом неблагоприятных событий, о которых мы скажем ниже. На следующем заседании восточные отцы зачитали западным написанный священным Марком ответ. |
| Но через какое-то время Патриарх Иосиф, который так хорошо предсказал развитие событий, после того, как Император и папские посланники с ним тайно наедине переговорили и пообещали ему всё то, что могло порадовать его тщеславную душу, внезапно изменил свою позицию и сам начал готовиться к отъезду. А тех, которые не желали вместе с ним последовать, подталкивал к этому усиленно и всяческими способами их принуждал. Он говорил им так: «Я имею большую свободу действий и извещён и письменно и устно теми, которые пришли оттуда, что когда мы прибудем туда, то будем приняты с большим почтением и любовью, и со всем великолепием будут нам служить. Мы будем иметь возможность выступать по любому вопросу, не ограничиваясь регламентом, так, как мы захотим. Мы покажем, что наше Православие благодатию Христовой чище и блистательнее. И что наши учители в Православии сияют ярче, чем их учителя. Тогда они будут убеждены нами и почтят наше Православие, и так мы соединимся и вернёмся торжествующими победителями». Поэтому все прочие последовали за ним, ничего не сказав в ответ. Император, питая суетные надежды, о которых мы уже сказали, поспешно готовился к отплытию, чтобы как можно быстрее прибыть в Италию. Совершив положенный молебен в храме Святой Софии, 27 ноября 1436 года он отплыл и направился прямо в Венецию, сопровождаемый своим братом Димитрием, престарелым патриархом Иосифом и другими архиереями и членами синклита, которых мы перечислили выше. Все расходы и обслуживание всей делегации до самого возвращения в Константинополь принял на себя Папа Евгений: Императору Иоанну он выплачивал ежемесячно тридцать золотых флоринов, Патриарху Иосифу – двадцать пять, брату Императора Димитрию – двадцать, каждому епископу – пять, каждому из простых членов делегации – три. Божии знамения, показывающие, что не по Божиему велению были заседания во Флоренции и прибытие императорской делегации в Венецию и Феррару Когда папские триеры прибыли в Константинополь и флотилия бросила якорь в Императорской гавани, произошло великое землетрясение. И когда Император взошёл на свою триеру, на море началось большое волнение, уже второй раз ознаменовав Божий гнев. Когда суда из Константинополя плыли мимо Каллиуполя и Император дерзнул первый приблизиться к городу, войска, стоявшие в Каллиуполе, ответили на это градом стрел и камнями из метательного орудия. Затем флот прибыл в Мадит. Когда императорская триера остановилась в Мадите, то очень скоро произошло новое землетрясение, уже третий Божий знак, так что триера Императора получила повреждения 71 . |
| переводчика), и словно трусов вызывали наших участников на сражение. Но мы не послушались, и они стали греметь о себе, как о победителях, несущих с собой истину. Затем стали произноситься речи об «икономии» и «соглашении», и кто-то из наших принялся говорить о том, что правильно будет добиться мира и доказать, что святые согласны друг с другом, чтобы западные христиане не думали, что они противоречат восточным христианам. Один человек 106 начал уже философствовать о предлоге «через», пытаясь найти у наших учителей, что он может значить то же, что и «от», и таким образом Сын чтобы был причиной Духа. Так весьма вскоре вовсю разразилось латинство. Начались переговоры о способе соединения. Стали с любопытством измышлять изречения, на основании которых можно соединиться: чтобы они занимали срединное положение и могли бы быть приняты обеими сторонами, как котурн (сапог, идущий и на правую, и на левую ногу). Им (латиномыслящим) казалось, что такое очень поспособствует их замыслу, и наши легко поддадутся, а латиняне, как они надеялись, примут эти формулы, не исследуя их. Они (латиномыслящие) составили какую-то записку, которая содержала некоторые таковые речения, и явно излагала их веру, и отправили латинянам, чтобы на основании этих речений добиться соединения Церквей. Но те сочли недопустимым принимать эту записку без исследования и вызвали их отвечать, заявив, что либо они должны объяснить спорные места в своей записке, либо же принять их веру. Требовалось полное согласие в догматике латинян и греков и исповедание того, что Дух Святой исходит и от Сына. В этих спорах шли месяцы, а наши тяготились откладыванием окончательного решения и сердились от голода. Этот голод тоже спланировали латиняне, никому не выдавая никаких условленных выплат, чтобы люди под принуждением поскорее сдались. Но зачем много говорить? Не переставали все кирпичи переставлять предатели собственного спасения и благочестия, пока они не собрались на Соборе и не выставили напоказ своё латинство, в присутствии Императора и Патриарха! Они огласили изречения, которые, как им казалось, согласны с учением латинян, взяв их из писаний церковных учителей и великого Кирилла (Александрийского), сперва со мной поспорив и сами себя опровергая последовательно своими же софизмами. |
|
|
