| После IV заседания (16 июля) они тоже не могли выехать, потому что вопрос, поднятый на этом заседании (об Иоанне Антиохийском), не был решен, а отложен был на следующее заседание. Не дождавшись его решения, они не выехали бы. Поэтому можно решительно утверждать, что они отправились из Эфеса не позже, как после III заседания собора, которое было 11-го июля. Действительно, самосознание собора с приездом папских легатов, 11-го июля подписавших все соборные определения, необычайно повысилось: собор стал именовать себя „вселенским“; а потому вполне естественно, что именно в это время собор, вопреки прямому запрещению, дерзнул отправить послов к императору. Очевидно, что враги собора в Эфесе такое же значение придавали теперь собору, почему никто не решился в Эфесе задержать их, 1581 но в Константинополе их задержали. Наконец, в самих „Деяниях“ Эфесского собора есть доказательство того, что именно в это время было отправлено посольство от собора в столицу. После III заседания составлено было „донесение епископов и легатов, прибывших из Рима, которое послано было собором к императору, через дьякона Евтиха“. 1582 В то же время было составлено „послание св. собора к клиру и народу константинопольскому“ о низложении Нестория. 1583 Этот дьякон Евтих, очевидно, и был во главе этой депутации к императору. Таким образом, послы собора выехали из Эфеса 11 – 12 июля, а потому могли привезти с собой в столицу акты только первых 3-х заседаний собора и приготовленную до этого времени корреспонденцию в столицу. Итак, послы собора могли привезти императору донесение о „вселенском“ суде над Несторием, а клиру и народу Константинопольскому – послание о низложении Нестория. Послы сначала имели блестящий успех в придворных сферах: они доказали наличность ереси в учении Нестория, и, потому, – законность его низложения. Но через три дня прибыл в Константинополь комит Ириней, посланный диссидентами. Благодаря своим связям с сановниками, он скоро многих из них склонил на сторону Нестория. И вот, „решено было, рассказывает Ириней, чтобы та и другая сторона, я и египтяне, для защищения своего дела, явились перед благочестивейшего императора, и, в присутствии главных сановников, были выслушаны им“. |
| Император, желая положить раз и навсегда конец всем возникшим вопросам, созвал всех греков и заявил им, что латиняне требуют дать объяснения по отправленному им исповеданию, но он совершенно этого не одобряет, потому что в таком случае опять начнутся длительные и бесцельные прения. Поэтому он велел им подумать, можно ли прийти к соединению другим способом, то есть принять прибавление в Символе Веры «и от Сына» в смысле «через Сына». Это вызвало новые длительные обсуждения, опять много говорилось о значении предлогов «от» и «через». Главными выступающими снова были Виссарион Никейский и святой Марк Эфесский . Это заседание отличалось тем, что на нём по решению Императора присутствовали и высокопоставленные чиновники, которые выслушав прения, выразили свою позицию. Некоторые из них искренне любили своё отечество и думали о его пользе. На этом заседании присутствовал член синклита Иагарис, который, послушав, как священный Марк в одиночку противостоит тому, что говорят другие, и в своих выступлениях всей силой ума их изобличает, был настолько изумлён, что спросил сидевших рядом, может ли сумасшедший человек так замечательно выступать и выдерживать ораторский бой в одиночку против многих. В таких выражениях он говорил потому, что враги священного Марка распространили слух, что тот сошёл с ума и сам не понимает, что он говорит и что он делает. Заседание это завершилось, не придя ни к какому итогу, кроме того, что его участники высказались по вопросу, заданному Императором, являются ли приведённые латинянами цитаты из древних отцов Западной Церкви подлинными. Но вполне можно представить, что большинство опрошенных не были в состоянии изъяснить цитаты даже из греческих отцов, хотя они более понятны, и при этом дерзали объявлять подлинными цитаты на другом языке, которого они не знали, цитаты искажённые и переделанные, нуждавшиеся в переводе для правильного понимания. Через три дня Император созвал в своих покоях новое заседание, на котором было установлено, что выступать могут только архиереи и архимандриты, как это было принято на Вселенских Соборах. Эта мера была принята для того, чтобы отстранить от обсуждения всех церковных начальников, как например великого экклесиарха Сиропула и многих других, которые полностью поддерживали позицию святого Марка, истинного защитника Православия. На этом заседании опять стороны вышли на ринг, споря об исхождении Святого Духа «и от Сына». Латиномыслящие изо всех сил пытались обосновать этот догмат и опровергнуть сказанное святым Марком. Когда митрополит Ираклийский захотел зачитать очень важные цитаты из отцов, которые помогли бы ходу обсуждения, он дерзко и с руганью был перебит протосинкеллом Григорием. Огорчённый митрополит, поняв бессмысленность дальнейшей борьбы и ошеломлённый таким поведением протосинкелла, но также испуганный тем, что сторонники Григория были очень агрессивны, вынужден был закрыть книгу и умолкнуть. |
| 73), Диоскор в качестве аргумента в свою защиту заметил, что действовал в Эфесе на основании этого документа, причем не один, а совместно с Ювеналием, архиеп. Иерусалимским, и Фалассием, еп. Кесарийским, к-рые получили такие же полномочия от императора (ACO. T. 2. Vol. 1 (1). P. 75; ДВС. Т. 2. С. 74). Это высказывание вызвало возмущение «восточных» (епископов диоцеза Восток). Они утверждали, что никто на осуждение епископов Флавиана и Евсевия не был согласен, что на них было оказано давление со стороны Диоскора и отчасти архиеп. Ювеналия. Неоднократно отмечались факты неправомерных действий с их стороны: подписание пустых листов бумаги (см., напр., свидетельства Феодора, еп. Клавдиопольского, и Стефана, еп. Эфесского: ACO. T. 2. Vol. 1 (1). P. 75, 76, 88; ДВС. Т. 2. С. 74, 75, 83) и задержание под стражей до позднего вечера (еп. Стефан Эфесский, еп. Акакий Ариарофийский: ACO. T. 2. Vol. 1 (1). P. 75-76, 88; ДВС. Т. 2. С. 74, 83); ставилась под сомнение точность записанных в Эфесе соборных актов (еп. Стефан Эфесский, напр., заявил, что его нотариев отстранили от записи актов нотарии Диоскора, чуть не переломав им пальцы, см.: ACO. T. 2. Vol. 1 (1). P. 88; ДВС. Т. 2. С. 82-83). Диоскор отвергал подобного рода обвинения. Так, на слова еп. Феодора Клавдиопольского, к-рый оспаривал подлинность записи актов и утверждал, что прочитанного никто не говорил, Диоскор едко заметил: «Хотят отвергнуть все, что высказывали прежде: пусть уж говорят, что и не присутствовали» (ACO. T. 2. Vol. 1 (1). P. 89; ДВС. Т. 2. С. 84). Ставилось ему в вину и то, что не было прочитано послание (Томос) папы св. Льва к свт. Флавиану (замечание архидиак. Аэтия: ACO. T. 2. Vol. 1 (1). P. 83; ДВС. Т. 2. С. 79) и чтение его всякий раз откладывалось, несмотря на неоднократные просьбы легата папы диак. Илария (ACO. T. 2. Vol. 1 (1). P. 99, 190; ДВС. Т. 2. С. 93 и 206). Евсевий, еп. Дорилейский, прямо заявил, что Диоскор «лжет» (ψεδεται), когда утверждает, что намеревался это сделать во 2-м заседании (ACO. |
| 10 Применительно к Эфесским соборам 431 и 449 гг. не было различия между первенствующими и председательствующими, поскольку заседания проводились исключительно назначенными императором епископами. Государственные чиновники в этих соборах участия не принимали. 11 Сам Диоскор, защищаясь от подобного об винения, однозначно заявил: «Благочестивейший император приказал (κλευσεν), чтобы собор был созван (συγκροτηθναι), и тот был созван (συγκεκρτηται) согласно божественному повелению (κατ θεον νεμα) нашего благочестивейшего им ператора» p. 67.20–22]. 13 На этот существенный момент в исследовательской литературе, по нашему наблюдению, неˆобращалось внимания. 14 Тем не менее следует отметить, что без их согласия, – то есть, в сущности, согласия императора Маркиана, – Феодорит не считался бы правомочным выступать на соборе как восстановленный в своем сане епископ. 15 Между тем разница в положении Феодорита и Диоскора, а тем самым и правота последнего, была очевидной. Диоскор был еще действующим епископом, дело которого заслушивалось собором. Феодорит же, соборное низложение которого состоялось и было подтверждено императором, а пересмотра дела еще не наступило, не мог сам выступать как обвинитель по делу Диоскора – своего прежнего судьи. В этом эпизоде, как и в ряде других, проглядывает политическая подоплека: Халкидонский собор был созван для осуждения Диоскора, каковое и состоялось, несмотря на очевидные нарушения. 17 При этом также следует отметить роль Анатолия Константинопольского и Максима Антиохий ского, фактически выступавших в качестве сопред седателей. 18 См. издание: Вера Флавиана Константинопольского была признана православной именно в силу ее соответствия вере папы Льва: Flauiani fides concordat cum apostolica sede et patrum traditione p. 94.17]. 19 Сам Пасхазин так объяснял свои полномочия: «Сему боголюбезному (deo amabili) собору, конечно же, известны и священные (то есть импе раторские. – М. Г.) письма, направленные к блажен ному, апостолическому и кафолическому папе Льву с тем, чтобы он соблаговолил предстать перед сим святым собором. Однако поскольку такового ни древний обычай не предусматривал (neque antiqua hoc tenuit consuetudo), ни, как представлялось, нужды настоящего времени (generalis temporis necessitas) не позволяли, он предписал председательствовать вместо себя на этом святом соборе (huic sancto concilio pro se praesidere) нашей малости (nostram paruitatem), и потому то, что выставляется , должно разбираться посредством нашего рассуждения (per nostram interlocutionem disceptari)» p. 18 |
| Латинянин : Удивляюсь, почему вы нас обвиняете за прибавление в Символе, когда, вот, и Второй Вселенский Собор переделал Символ Веры , совершенно изменив Символ Первого Собора, прибавлениями увеличив, а остальное пояснив для большей ясности. Итак, если сохраняется ненарушенность догмата, ничего не нарушается изменением в словах. Грек : С этим мы соглашаемся и нам не неизвестно, что в отношении слов Символ Веры Второго Вселенского Собора в сравнении с Символом Первого Вселенского Собора, явился измененным. Но то, что допускалось изменять тем Отцам, не значит тем самым, мы говорим, что и тебе это разрешается. Латинянин : Почему же нет? Грек : Прежде всего потому, что те Отцы – это был Вселенский Собор, тебе же это – не присуще, как бы ты ни гордился папой и его приматом. Затем, тогда это было дозволено, ибо до тех пор не было запрещено (вносить изменения в Символ Веры ). К тебе же, дерзнувшему после запрещения сделать прибавление, это никак не относится, разве лишь – подлежать тем проклятиям, которые изрекли Отцы (на тех, которые дерзнут вносить изменения в Символ Веры ). Латинянин : Но когда же это было запрещено и по какой причине? Грек : Я тебе все точно разскажу. После того, как Символ Веры был изложен Первым Вселенским Собором, многия и различные изложения веры (т. е. Символы Веры ) были составлены различными Соборами с целью выделить Единосущие. Но они не были санкционированы. Второй Собор, который также был Вселенским Собором, и мысль Первого Собора сохранил и сделал свое собственное изложение, именно – то, которое мы употребляем без прибавления, а вы – с прибавлением; однако, ни тот, ни другой из этих двух Соборов не внес решения о каком-либо запрещении изменения Символа. Поэтому-то на Третьем Вселенском Соборе был принесен Символ Веры, составленный единомышленниками Нестория и заключавший в себе еретическое учение, при посредстве которого (Символа) они и крестить дерзали некоторых в Лидии. Прослушав его и судив, что более недопустимо, чтобы всякий желающий изменял Символ, Отцы немедленно вынесли постановление, чтобы с тех пор никто не дерзал изменять веру, изложенную Отцами, то есть Символ Веры. |
| Определение об опресноках было «единственным признаком плюралистического и динамичного подхода в тексте, в остальном выстроенном в духе жесткого и отчетливого догматизма» 929 . Реакцию православного мира нетрудно предугадать, продемонстрировал ее прежде всего Марк Эфесский своим категорическим отказом подписать итоговые формулировки 1439 года. «Из протеста Марка Эфесского выросло все отрицание Флоренции, и явное, и неявное…» 930 Иными словами, многие сочли соборное определение даже не компромиссом, но лишь уклончивым и двусмысленным документом, в принципе неспособным разрешить реальные противоречия. Собор так и не разобрался, что за вопросом о Filioque стоят два различных учения о Троице, и это, пожалуй, самый яркий пример его несостоятельности. Однако в то же время была предпринята попытка избежать любых дискуссий по поводу паламизма, и особенно вопроса о различии между сущностью и энергиями. Кроме того, при рассмотрении вопроса о чистилище юридическая модель «искупления», восходящая к Ансельму Кентерберийскому, фактически не обсуждалась и не сравнивалась со святоотеческим пониманием спасения как причастия Божеству и обожения. Сотериологические и антропологические аспекты этой проблемы просто были проигнорированы. Наконец, следует отметить, что идея consensus patrum, принятая собором, оказалась почти бесплодной. В большинстве случаев она лишь мешала обсуждению и ставила православных перед лицом лишь одного (как правило, латинского) из возможных вариантов решения. Во всяком случае, странно, что все спорные вопросы решались в пользу латинян и затем почти всегда формулировались в традиционных западных терминах. Но это не единственная причина того, что в переговорах византийцы редко занимали ведущую позицию. Не следует забывать, что они нуждались в военной и финансовой помощи, многие политики–унионисты действительно могли считать, что итоги собора «предрешены заранее» 931 . Повторим, собор целенаправленно шел к решению вполне определенных задач. В отличие от аналогичных собраний в прошлом, условия его проведения были намного лучше. |
| Представленных образцов, кажется, достаточно для того, чтобы и «нотариев» считать, в некотором роде, факторами, служившими к обогащению содержания актов Вселенских Соборов. Возникает вопрос: в чем состояла деятельность на соборе вышеупомянутых нами неофициальных нотариев? Каждый епископ, как член собора, имел право иметь при себе во время заседаний одного или несколько своих нотариев. Более влиятельные епископы имели при себе более нотариев, а менее влиятельные менее. Нотарий являлись на собор с принадлежностями своей должности: с записными дощечками (τας δελτους) и сумками или ящичками с писчими тростями (χαλαμαρια). Таким образом, весь или почти весь зал, где происходили соборные заседания, превращался как бы в обширную канцелярию. Эти частные нотарий записывали со своей стороны речи и слова, произносимые присутствовавшими на соборе, а вероятно также отмечали эпизоды происходившего на их глазах; главной же их задачей было точно записать все, что говорил на соборе тот епископ, в свите которого они находились. Понятно, для чего делалось это последнее: чтобы какому-либо епископу не было приписано того, чего он не говорил, или чтобы слова его не подвергались какому-либо искажению. Очевидно, деятельность частных нотариев имела значение контроля по отношению к деятельности официальных нотариев, которые могли по недослышке записать что-нибудь не так, как нужно, и которые, среди какого-нибудь шума, могли и совсем упустить из внимания слова того или другого соборного члена. Здесь лежала, значит, гарантия, что в окончательных актах собора будет записана возможно точная истина. Мы полагаем, что епископы рукою своих нотариев подавали также свои голосования (vota), по крайней мере, в тех случаях, когда подаваемое голосование определенно, а иногда и не кратко, мотивировалось членом собора. В самом деле, если бы голосование в подобных случаях подавалось каждым епископом отдельно, то проходили бы многие часы, прежде чем вся эта процедура закончилась бы: иное дело подача голосов епископами на дощечках, на которых рукою нотария выражалось мнение известного епископа. Нужно было только собрать эти дощечки, кому следует просмотреть их — и голосование готово. Заметим еще: лишить епископа, члена собора, права иметь при себе нотария считалось преступлением со стороны того, кто отважился бы на это. Так, на соборе Халкидонском некоторые епископы жаловались на Диоскора, председателя неудавшегося Вселенского Эфесского собора 449 года, что он здесь прогнал их нотариев и заставил составлять записи лишь своих нотариев, очевидно, официальных. На этом основании упомянутые епископы утверждали, что собор Эфесский происходил противозаконным образом. |
| Во всяком случае «неохалкидониты» VI в. вряд ли по-другому объяснили бы свою позицию и не согласились бы с тем, что приставка «нео» подразумевает существенные изменения, внесенные ими в халкидонское учение. Мощь движения монофизитов, его привлекательность для народных масс по всему Востоку, заслуженный авторитет таких богословов, как Филоксен и Севир, а также чрезвычайная слабость апологетов Халкидона, которые фактически отказались от исключительных прав на православие св. Кирилла в пользу монофизитов – в такой богословской ситуации находился христианский Восток, когда к власти пришел Юстиниан. Политика формального компромисса с монофизитами, которую проводили Зенон и Анастасий, провалилась не только по богословским причинам, но также вследствие упорного сопротивления со стороны Рима. Даже если бы Юстиниан захотел проводить ту же политику, он не смог бы это сделать, поскольку отвоевание Италии, Африки и Испании наложило на него обязательство придерживаться религиозной политики, приемлемой для христианского Запада. Именно по этой причине свою главную мечту о всемирной политически и религиозно единой империи, так же, как и свое личное понимание богословских проблем, ясно отражавшее суть вопросов, разделяющих халкидонитов и монофизитов, он положил в основу религиозной политики, которая привела ко Второму Константинопольскому собору (553 г.). Первоочередной задачей этой политики было прекратить монофизитские обвинения в том, что Халкидонский собор предал св. Кирилла и окончательно исключить возможность толкования халкидонской формулы в «строго диофизитском» или антиохийском ключе. Однако Юстиниан и его советники не стремились только к тому, чтобы успокоить монофизитов. Им также было известно о внутренней слабости и противоречивости позиции «строгих диофизитов», которая, например, отвергая фразу «Логос умер во плоти», противоречила учению об «общении свойств» или, по крайней мере, снижала его до уровня простого высказывания. Потому что если Логос по причине Своей Божественной природы не мог умереть, то как же тогда Он мог родиться от Девы? И если это не Он родился от Марии, то почему же Ее следует называть Богородицей? Позиция «строгих монофизитов» косвенно ставила под вопрос не только монофизитство, но и Эфесский собор. |
| Окончательное определение собора 1439 г. относительно чистилища было в основном латинским по содержанию. Согласно ему, некоторые души «очищаются через очистительное наказание после смерти», другие, уже очищенные, поднимаются на небо, а третьи, если они некрещенные или умирают в состоянии смертного греха, «немедленно спускаются в ад». И тем не менее это формальное определение является несколько смягченной версией западного учения. В него не были включены два положения, против которых греки возражали особенно резко. Это положение о материальном огне и сама идея места или состояния очищения, которое называется чистилищем. Так что нельзя признать этот пункт безоговорочной победой латинян. Вопрос остался неопределенным и неубедительным для обеих сторон. Учение о чистилище, как оно было сформулировано в формуле унии 1439 г., стало богословским основанием доктрины об индульгенциях. И развившаяся позже повсеместная торговля индульгенциями (которые якобы могли сократить время пребывания в чистилище) во многом была плодом разработанных во Флоренции определений. 2. Такой же провал характеризует и пункт соглашения, касающийся еще более сомнительного учения о filioque. Дискуссии о Filioque касались двух аспектов этой проблемы: насколько законной была папская интерполяция в соборный Символ веры и насколько богословски правильной была сама теория двойного исхождения Св. Духа. Византийцы открыли дискуссию с объявления неопровержимого факта, что дополнительная фраза, вставленная в Символ латинским Западом, была незаконной интерполяцией; более того, III Вселенский Собор в Эфесе ясно постановил, что к Символу нельзя ничего прибавлять или убавлять от него. Латиняне ответили, что отцы Эфесского Собора имели в виду изменение не слов, а изменение смысла, латинская же вставка не только не изменила смысл Символа, но и прояснила его. Не сумев достигнуть соглашения по первому пункту, стороны перешли к обсуждению самого содержания учения. Латиняне, как всегда, с жаром уверяли, что их понимание проблемы не подразумевало «двух принципов» или «двух источников» в Божестве. Но греков не убедили их заверения. |
| Они, принуждаемые аргументами, и однако совершенно не допуская никакого внесения исправления, по причине, как кажется, неисцелимости, просили нас перейти к рассмотрению догматического учения (заключающагося в “Filioque”), ибо уже достаточно (как они говорили) было сказано о прибавлении, надеясь этими словами прикрыть их дерзость в отношении Символа, если бы стало доказано, что их догматическое учение – здорово. Но наши не допускали и были непреклонны согласиться иметь суждение о догматическом учении, если сначала не будет исправлено прибавление; и они держались бы до конца при этом препятствии, и здесь разошлись бы, правильно поступая, если бы не были принуждены после сего некоторыми лицами, говорящими, что не уместно было отбыть, ничего не говорив о догмате; тогда они согласились перейти на другое: это – от прибавления на учение, и это же – из Феррары во Флоренцию” 316 . Ниже мы приведем одно небольшое произведение св. Марка Ефесского , относящееся к этому периоду переговоров между православными и латинянами на Соборе в Ферраре. Возникло ли оно в то самое время или позднее, трудно сказать, но нет сомнения, что оно возникло под влиянием тех переговоров и с ними непосредственно связано. Представляет оно воображаемый диалог между православным и латиняном по вопросу, было ли законным и позволительным делом внесение латинянами прибавления “Filioque” в Символ Веры . Названо это собеседование “Латинянинъ”. Небольшой отрывок этого сочинения был напечатан J. Hergenro_emher’oм в 160 томе греческой серии Патрологии Миня. Иасон, монах, опубликовал это сочинение в журнале » Σωτρ« (Афины 1889 г.). Mgr. L. Petit приводит текст согласно Парижской рукописи 1218, фол. 133–137, и поместил его в 17-м томе “Patrologia Orientalis” стр. 415–21, с издания которого мы и сделали перевод на русский язык. Марка Ефесского диалог, которого название «латинянин», или о прибавлении в Символе Латинянин: Удивляюсь, почему вы нас обвиняете за прибавление в Символе, когда, вот, и Второй Вселенский Собор передал Символ Веры , совершенно изменив Символ Первого Собора, прибавлениями увеличив, а остальное пояснив для большей ясности. Итак, если сохраняется ненарушенность догмата, ничего не нарушается изменением в словах. Грек: С этим мы соглашаемся и нам не неизвестно, что в отношении слов Символ Веры Второго Вселенского Собора в сравнении с Символом Первого Вселенского Собора, явился измененным. Но то, что допускалось изменять тем Отцам, не значит тем самым, мы говорим, что и тебе это разрешается. Латинянин: Почему же нет? Грек: Прежде всего потому, что те Отцы – это был Вселенский Собор, тебе же это – не присуще, как бы ты ни гордился папой и его приматом. Затем, тогда это было дозволено, ибо до тех пор не было запрещено (вносить изменения в Символ Веры ). К тебе же, дерзнувшему после запрещения сделать прибавление, это никак не относится, разве лишь – подлежать тем проклятиям, которые изрекли Отцы (на тех, которые дерзнут вносить изменения в Символ Веры ). |
|
|
