| Рассказ о христианском периоде истории, как и повествование о ветхозаветном прошлом, Сульпиций Север стремится построить в рамках традиционной античной историографии, для которой важнейшим элементом рассказа всегда было историческое событие. Не случайно, начиная изложение христианской истории, он отталкивается от «Деяний апостолов» евангелиста Луки, первого христианского сочинения, в котором сюжет и событийное начало играют определяющую роль. Апеллируя к боязни умалить краткостью своего рассказа важность событий, связанных с жизнью и жертвой Христа (II.27.3), Сульпиций, ограничившись лишь уточнением хронологии евангельских событий (II.27.4–5), начинает рассказ с истории пребывания ап. Павла в Риме, то есть с момента, на котором завершил «Деяния апостолов» Лука. При этом важно, что Сульпиций сам утверждает свою преемственность евангелисту. Начиная собственно исторический рассказ фразой: «Деяния апостолов Лука описал вплоть до того времени, когда Павел был приведен в Рим в царствование Нерона...» (II.28.1), Сульпиций определяет начало для своего повествования. Интерес Сульпиция к событийной истории, его желание писать как историки языческой античности, серьезно отличают его подход от подхода, предложенного Евсевием Кесарийским в «Церковной истории». Латинский историк отказывается от рассмотрения большинства важнейших для родоначальника жанра церковной историографии проблем: преемства епископов и развития литературы, тема же наказания иудейского народа дана Сульпицием в рамках одной главы. Останавливаясь на одной из важнейших для Евсевия Кесарийского тем церковной истории, на теме гонений, Сульпиций Север решает ее в совершенно неожиданном ключе. Он соединяет концепцию евангелиста Луки, вслед за которым воспроизводит в «Хронике» позитивный взгляд на христианскую историю, которая становится историей распространения по миру учения Христа, с собственной идеей, высказанной применительно к истории иудеев, а именно с идеей соответствия периодов религиозной чистоты «временам испытаний». |
| В.М. Блиев Традиционно в отечественной историографии принято считать, что период расцвета петербургской школы византиноведения наступает с 70 гг. XIX в., когда начинается активная научная деятельность В.Г. Васильевского и И.Е. Троицкого с.107108]. Эти корифеи отечественной историографии и созданные ими на базе Петербургского университета и Петербургской духовной академии научные школы формируют костяк совершенно уникальной ученой среды, в которой бурно развиваются византиноведческие исследования. Признавая значение этих научных школ в наступлении «золотого века» отечественного византиноведения последней четверти XIX в., следует указать на важность факта учебно – дисциплинарного оформления византинистики как стимулирующего фактора в подготовке новых исследовательских кадров. В тот же месяц (октябрь) 1870 г., когда В.Г. Васильевский прочел в университете первую лекцию по истории средних веков, в Совет Санкт – Петербургской духовной академии с прошением допустить его в звании приват – доцента к чтению лекций по истории Византии обратился иеромонах Герасим (Яред) (1840–1899). Церковно – историческое отделение академии поддержало эту идею, так как «признало вполне желательным и полезным для академического образования учреждение новой кафедры» с.151]. Таким образом, в 1871 г. (задолго до 1910 гг., когда преподавание церковной истории Византии в Императорских Православных духовных академиях, благодаря стараниям профессора И.И. Соколова , стало носить специализированный характер) в Санкт – Петербургской духовной академии учреждается учебный курс по византийской истории. Однако имя человека, с которым было связано преподавание данной дисциплины, остается малоизвестным современной отечественной историографии. Православный сирийский араб незнатного происхождения, «очень даровитый, с горячей головой и легко воспламеняющимся характером» с.277], он сначала учился в богословской школе в Дамаске, а потом в патриаршей школе в Фанаре, в Константинополе, где принял монашество. С 1862 г. Яред учился в России – в Московской духовной семинарии и Петербургской духовной академии, которую закончил в 1869 г., и стал преподавать греческий язык в петербургской семинарии. |
| Итак, понятие прогресса, если его вообще можно применить к историческому сознанию средних веков, имело свои особенности. Во-первых, оно распространялось, прежде всего, на духовную жизнь: в ходе истории люди приближаются к познанию Бога, проникаясь его истиной. В земной жизни распространению и утверждению божественной истины соответствует установление мира и благоденствия (Augustim. De Civitate Dei, XVII, 13; XV, 4; Euseb. Hist. Eccles., I, 2, 22, VIII, 13, 9). Во-вторых, прогресс, признаваемый телеологической философией, не безграничен. История идет к предустановленной цели и, следовательно, ориентирована на некий предел. Конечность исторической перспективы, замкнутость истории и, во многом, предсказанность этого конца составляют еще одну особенность понимания прогресса на пороге средневековья. Она также в большей или меньшей степени свойственна всем раннесредневековым авторам. Еще одной особенностью, ярко проявляющейся в сочинениях Евсевия, является большое внимание автора к проблемам хронологии. В исторической науке неоднократно высказывалось мнение, что византийской историографии было присуще «отсутствие интереса к хронологии и пренебрежение ею», что связывается с «дидактическими принципами византийской историографии и наблюдаемой в византийской литературе тенденцией к обобщению. Хорошие или плохие поступки исторических деятелей должны были служить в качестве положительных или отрицательных примеров для подражания, с этой точки зрения точное указание времени не играло особенной роли» 193 . Ранневизантийским историкам ставят в вину то, что в их сочинениях мало конкретных дат и многие события вводятся достаточно неопределенными формулами типа «в то время как», «некоторое время спустя», «незадолго до того» и т. д. Во всяком случае, утверждается, что точность хронологии не имела для византийских авторов первостепенного значения. Однако вряд ли подобные характеристики можно отнести ко всей византийской историографии. Такое «безразличие ко времени» было свойственно, скорее, западным историкам и хронистам 194 либо светским историкам ранней Византии 195 . Ранневизантийская же церковная историография. напротив, отличается пристальным вниманием авторов к вопросам исторической хронологии. Яркий тому пример – сочинения первого христианского историка Евсевия Кесарийского . |
| К. Крумбахер начинает свою «Историю византийской литературы» только со времен Юстиниана, с VI века, и таким образом упускает всю эпоху Евсевия 43 . В двухтомной работе Г. Хунгера по византийской литературе собраны все писатели ранней и поздней Византии, однако странным образом о Евсевии нет даже упоминания 44 . Х.-Г. Бек в своем исследовании церковной литературы Византии упоминает Евсевия лишь вскользь, мимоходом 45 . Таким образом, складывается парадоксальная ситуация все о нем знают и признают кардинальную роль в становлении основ христианского историзма, но специально не рассматривают и как будто бы боятся приближаться к фигуре первого христианского историка. Когда началось изучение наследия Евсевия, сказать сложно. Еще до появления первых научных изданий сочинений ранневизантийских церковных историков в конце ХИХ-ХХ вв., которое открыло эпоху современных исследований традиции Евсевия, существовало немало работ, в той или иной степени касавшихся наследия ранних церковных историков. Вместе с тем, вплоть до настоящего времени проблема греческой церковной историографии и роли ее основателя – Евсевия Кесарийского – остается мало исследованной. В первую очередь это относится к отечественной историографии Хотя история византийской церкви, и соответственно византийская церковная литература, неизменно оставалась в поле зрения русских исследователей XIX и начала XX века, их изучение имело некоторые особенности. Во-первых, ранние церковные историки интересовали исследователей преимущественно как поставщики фактического материала о прошлом христианской церкви Во-вторых, в представителях евсевианской традиции стремились видеть скорее теологов, нежели историков, и потому внимание привлекали не столько их исторические труды, сколько богословские, апологетические, экзегетические и полемически. Проблемы исторической концепции, метода и принципов изображения реальной действительности практически полностью игнорировались. Этим, очевидно, объясняется тот факт, что в русской дореволюционной историографии всего три работы специально рассматривают сочинения Евсевия Кесарийского . |
| Можно сказать, что эта проблема еще только поставлена. Имеются общие работы о восприятии времени в эпоху античности или средневековья, в христианском мышлении, но что касается представлений Евсевия, то исследователи, как правило, лишь констатируют, что он порвал с античной теорией исторической цикличности. Дискуссия часто сводится к решению более общей проблемы противопоставления античного циклизма и ветхозаветной линейности. Проблема же понимания Евсевием исторического времени, характера и направления его движения еще далека от своего решения. У него можно найти элементы и тех, и других представлений. Для разрешения спорных вопросов, на наш взгляд, необходимо использование новых подходов и нестандартных методик, позволяющих по-иному взглянуть на эту проблему. Еще одна проблема касается метода ранневизантийской церковной историографии. Впервые она была затронута еще в начале прошлого века 1 , однако с тех пор так и не подверглась исчерпывающему анализу и не получила окончательного разрешения. Исследователи, как правило, декларируют новизну «евсевиева метода», но детально содержание этого нового метода не рассматривают. В зарубежной историографии имеется ряд статей, затрагивающих отдельные аспекты проблемы, но нет ни одной монографии, специально посвященной этому вопросу. В целом, несмотря на безбрежность литературы, так или иначе касающейся ранневизантийской церковной историографии и наследия Евсевия Кесарийского , целый ряд проблем и вопросов изучен еще довольно слабо или вообще не ставился в исторической литературе. Вопрос о роли первого церковного историка в становлении нового (в сравнении с античностью) типа историзма в исторической науке практически не исследован. В настоящей работе сочинения Евсевия Кесарийского рассматриваются как исходный пункт в процессе формирования раннесредневекового типа историзма. Соответственно перед исследователем ставятся задачи выявления базовых представлений о времени и пространстве, т.е. той системы координат, в которой разворачивается история, а также изменений временной и пространственной ориентации людей на пороге средневековья, реконструкции представлении об исторической причинности и основных «движущих силах» истории, направлении ее развития, ее цели и смысле, системного анализа исторической концепции Евсевия Кесарийского в совокупности различных ее аспектов. |
| 205 По мнению Ф. Винкельмана, церковная историография не была теологической дисциплиной и лучшие ее произведения не были написаны теологами. Единственное исключение составляет Евсевий, но и он демонстрирует определенную историко-теоретическую слабость. В целом, делает вывод немецкий ученый, церковные историки не смогли глубоко теоретически осмыслить церковно-историческое развитие. Причину этого он видит в том, что византийская теология не обеспечила их основательным историко-метафизическим фундаментом, так как никогда не проявляла подлинного интереса к истории и, в частности, к такому принципиально важному вопросу, как вопрос о связи церкви и государства (Winkelmann F. Kirchengeschichtswerke... S. 9, 187–188). 206 Так, труд Евсевия нередко трактовали как скрытый панегирик Константина или выражение умеренно-арианской точки зрения (Berkhof Н. Ор. cit. S. 60ff.; Grant R. M. Eusebius...; idem. The Case against Eusebius... P. 413–421; Puech A. Histoire de la litterature grecque chrétienne depuis les engines jusqu’a la srncle. Pans, 1930. P. 167ff.; Quasten J. Patrology. Utrecht; Westminster, 1960. P. 309ff.; Volker M Von Welchen Tendenzen liess sich Eusebius bei Abfassung seiner « Kirchengeschichtswerke » leiten?//Vigiliae Chnstianae. Vol. 4. 1955. P. 157. См. возражения T. Барнса (Barnes T. D. Constantine... P. 104–105, 137, 164) и сомнения У. Френда (Frend W. H. С. Op. cit. P. 513)), а произведение Феодорита – как антимонофизитский памфлет (Лебедев А. П. Указ. соч. С. 221; Пеп Р. Heretics... Р. 271–283; Momigliano A. Foundations... Р. 143). О Сократе как «современном» историке см.: Allen Р. Heretics... Р. 282, 283. А. Момильяно говорит о современной историко-политической мотивации у всех церковных историков V в. (Momigliano A. Popular religious beliefs and the Roman historians//Popular belief and practice: Papers read at the Jh summer meeting and the tenth winter meeting of the/ Ed . G. J. Cuming D. Baker.). Читать далее Источник: Ранневизантийская церковная историография : научное издание/И. В. Кривушин. - Санкт-Петербург : Алетейя, 1998. - 253 с. - (Византийская библиотека : Серия. Исследования). ISBN 5-89329-084-4 |
| Особняком среди произведений о. Феоклита стоят работы, где он полемизирует с всемирно известным греческим ученым Христосом Яннарасом . Они содержат опровержение критики последнего в адрес Никодима Святогорца , представляющей, как считает Феоклит, угрозу «искажения духовной сути православия» 265 . Феоклит критикует Яннараса также за искажения православного учения о любви и нравственности, называя своего оппонента «неониколаитом» и «неоправославным» 266 . Полемика этих авторов стала одной из центральных тем греческой историографии второй половины XX в. Произведения о. Феоклита уже при его жизни фактически перешли в статус источников, а буквально через год после его кончины было опубликовано сразу несколько исследований, посвященных этому авторитетнейшему церковному писателю. В случае с Феоклитом Дионисиатским мы имеем дело с обычным для греческой действительности явлением: писатель-историк или писатель-богослов еще при жизни или сразу после своей смерти сам становится объектом научного исследования. Мы можем назвать десятки таких примеров, достаточно вспомнить архим. Софрония (Сахарова) (1896–1993) 267 , архим. Епифания (Федоропулоса) (1930–1986) 268 и св. Нектария Пентапольского (1846–1920) 269 . Новый расцвет традиционализма сказался прежде всего на исторической науке. Представители «паламитского возрождения» затронули широчайший круг церковно-исторических проблем. Выдающиеся историки и богословы Христу, Зисис, Металлинос, Романидис предложили новые универсальные концепции греческой и мировой церковной и политической истории. Во многом благодаря работам этих ученых, изучение православной традиции заняло адекватное место в современной греческой историографии. Особо следует отметить фессалоникскую богословскую и церковно-историческую школу, основанную выдающимся греческим ученым второй половины XX в. Панайотисом Христу (1917–1996). Он смог собрать вокруг себя талантливых учеников-единомышленников, которые впоследствии стали крупными богословами и церковными историками. |
| До конца 60-х годов о ранневизантийских церковных историках вспоминали чрезвычайно редко, лишь когда вставал вопрос о практическом использовании их трудов в качестве исторических источников. С конца 60-х гг. наблюдается некоторое оживление интереса к ранней церковной историографии, но в очень ограниченных рамках. Появляется несколько статей обзорного характера З. В. Удальцовой 50 , некоторый интерес проявляет С. С. Аверинцев 2 . Но показательно, что в фундаментальном труде по истории мировой исторической мысли М. А. Барга 51 и в первом систематическом обзоре раннехристианской философии Г. Г. Майорова 52 Евсевию уделяется место лишь в сносках. В последние годы проблема наследия ранневизантииских церковных историков стала более популярной. В 90-е годы были переизданы основные сочинения ранневизантийских историков, начиная с «Церковной истории» Евсевия Кесарийского . Однако ранние церковно-исторические концепции до сих пор остаются малоисследованными. Пожалуй, единственной работой, в которой ставится эта проблема и рассматриваются некоторые ее аспекты, является монография И. В. Кривушина «Ранневизантийская церковная историография» 53 . При этом ранневизантийские последователи Евсевия – Сократ Схоластик , Созомен, Феодорит Киррский и Евагрий – предстают в ней настолько оригинальными авторами, которые критически использовали созданные родоначальником жанра способы интерпретации и модели описания истории, что приходится говорить, скорее, не об эволюции одной исторической концепции, а о наличии пяти совершенно различных в концептуальном плане сочинений Сократ. Созомен, Феодорит и Евагрий, по мнению И. В. Кривушина. так далеко ушли от образца, созданного Евсевием, что первая «Церковная история» оказывается не началом нового жанра и направления в исторической мысли, а. по сути, «тупиковой ветвью» в развитии историографии. Зарубежная историческая наука представляет совершенно иную картину. Количество западных исследователей, высказывавшихся по поводу различных аспектов ранневизантийской церковной историографии и исторической концепции ее основателя, чрезвычайно велико. |
| В частности, он отмечает, что де Росси представляет собой «высший пункт римской традиции», которая создала «римоцентричную картину древнехристианского мира». Некоторые римские археологи высказывали мнение, что книгу Дайхманна нельзя считать учебником, поскольку она предназначена не для обучающихся, а для обучающих. Действительно, этот труд, насыщенный обширной информацией, но без иллюстраций, предназначался для читателей, хорошо осведомленных в предмете. Издатели итальянского перевода снабдили книгу иллюстрациями 1697 . Нередко суждения Дайхманна перекликаются с мнениями Саксера, оба автора выражают взгляд археологии конца XX в. на свое прошлое. На современном этапе развития христианской археологии всем очевидна необходимость собрать, обобщить необъятно-огромную информацию, дать заинтересованному читателю удобный «путеводитель» в мире историографии. К числу лучших инструментов, отвечающих этой цели, относятся энциклопедические словари. С 2006 г. работы по созданию такого словаря велись в Римском институте Гёррес-Гезельшафт (Görres-Gesellschaft) под руководством монс. проф. Штефана Хайда 1698 с участием более 160 археологов, историков и историков искусства из многих стран Западной и Восточной Европы, включая Россию. Двухтомный «Просопографический словарь христианской археологии» вышел в свет в 2012 г. на немецком языке, он содержит 1500 статей, из которых более 70 – о русских ученых вв. 1699 Подготовка Словаря сопровождалась организацией двух конференций по историографии христианской и византийской археологии, первой (2009 г.) 1700 – для стран Восточной и Центральной Европы, второй (2011 г.) – для Западной Европы 1701 . Значительная часть докладов, заслушанных на этих конференциях, опубликована в журнале Römische Quartalschrift 1702 . Очерк истории христианской, церковной и византийской археологии в России с XVIII до н. XXI в. публикуется в нескольких номерах этого журнала 1703 . Выход в свет «Просопографического словаря» и публикация историографических очерков дают в руки исследователей обширную и доступную сводку материалов начиная с XVI в. |
| В. В. Симонов Раздел 1. Зарубежная историография общей истории Церкви (основные этапы развития) Глава 1. Историко-церковные исследования (общие работы) Жанр церковной истории (historia ecclesiastica) возник в недрах христианской Церкви уже в античности. Первый церковный историк, Евсевий Памфил , фактически заложил методологические основы историко-церковного исследования. Церковная история осмысливается как предмет, отличный от истории гражданской, однако методы, применяемые исследователем в целях построения систематического исторического повествования, здесь в целом те же, что и в historia civilis: это скрупулезная работа по поиску, верификации и отбору источников, их систематизация и анализ и только потом – переход к синтетическому изложению и интерпретации (сколь возможно объективной) исторических событий в их динамике и во взаимоотношении с процессами, протекающими вне церковной общины. Многочисленные «Церковные истории», которые последовали за произведением Евсевия Памфила и рассматриваются нами как исторические источники, для читателя своего времени представляли собой, скорее, нечто среднее между явлениями культуры (из области belles lettres) и тем, что мы привыкли понимать под термином «историография». С одной стороны, это было занимательное и назидательное чтение (повествование часто велось живым образным языком), с другой – выражение тех или иных личных мнений и предпочтений авторов (поскольку существенная часть церковных историков была не свободна от субъективизма в подходе к описываемым явлениям и событиям). Поэтому точно и формально определить время, когда источник становится историографическим событием, достаточно сложно. § 1. Начало историографии церковной истории как науки Историю церковно-исторической историографии принято начинать с времени, когда восприятие церковной истории как незыблемой данности в некоторых странах (прежде всего – протестантских) стало уступать место попыткам взглянуть на прошедшие с времен Христа века с критических (первоначально, скорее, скептических) позиций. «В этой группе, – пишет А.П. Лебедев , – чистое изучение науки ради самой науки перемешано с интересом полемическим. Историки эти не просто изучают науку, но хотят обратить ее в средство для доказательства правоты своих богословских воззрений и неправоты воззрений противников (римско-католиков)». |
|
|
