| Названное издание замечательно как удовлетворение этой насущной потребности в области нашего церковного права, представляя в то же время блестящий результат долговременных учёных занятий почтенного издателя в области православной, греко-восточной церковной юриспруденции. Подчёркиваем последние слова, дабы предупредить возможное заблуждение читателя, будто мы имеем дело с учёным произведением, значение которого ограничивается сферой отечественной науки. На самом деле это не так. Номоканон при большом требнике источник русского —445— права только по названию; по происхождению же это – источник права греческой церкви, а по значению – источник права не только греческой и русской, но и всех югославянских церквей. Названное издание удовлетворяет вследствие этого научной потребности не одной только отечественной юриспруденции, его значение несравненно шире: оно есть достояние целой науки Церковного права в обширнейшем её объёме, т. е. включая сюда и западноевропейскую науку церковного права. Ибо памятники права греческой церкви и памятники византийского церковно-гражданского права в нынешнем веке сделались предметом усиленного изучения со стороны западной науки, и она успела уже зачислить в свои ряды целую фалангу византологов – канонистов, труды которых с глубоким вниманием изучаются и в школах канонического права русской, греческой и югославянской. Имена Мортрейля, Бинера, Вассершлебена, Чижмана, Питры, Геймбахов, Цахариэ-фон Лингенталя и др. школам православного канонического права также хорошо знакомы, как и имена их отечественных канонистов. Рассматриваемое учёное издание А.С. Павлова находится в органической связи с трудами перечисленных западных канонистов – византологов и в особенности с трудами Цахариэ-фон Лингенталя. В частности, оно органически связано с исследованием Лингенталя: Die Handbücher des geistlichen Rechts aus den Zeiten des untergehenden bizantinischen Reiches und der türkischen Herrschaft. (Руководства церковного права из времени упадка византийской империи и турецкого господства) 561 . |
| Энхиридий оценивался по-разному на протяжении последних 154 лет – с 1846 по 2000 г., 421 преимущественно негативно. К. Э. Цахариэ фон Лингенталь отнесся к трактату как к «детской, неполной и компилятивной книжонке». 422 Ошеломляющее реноме знатока римско-византийского права привело к полному признанию его мнения, что эхом отозвалось на сопредельных территориях в трудах Ж. А. Б. Монтрейля, 423 К. В. Э. Хаймбаха, 424 Д. И.Азаревича, 425 причем последний автор почти дословно (не ссылаясь на рецензию К. Э. Цахариэ фон Лингенталя) повторяет оценочное суждение «детский, несовершенный труд». К. Э. Цахариэ фон Лингенталь, «исходя из современной ему методики исследования, не смог оценить значение этого памятника. Недооценка “Обозрения законов” со стороны известного ученого византиниста отвлекла исследователей от изучения названного труда на целое столетие». 426 В 1977 г. анализом «Синопсиса законов», «на основе критического издания текста с наиболее возможно точными источниковыми данными» 427 занялся Г. Вайс. 428 И хотя он признал «ничтожное эстетическое значение и очень ограниченное информативное содержание для действующего византийского права» дидактического труда Михаила Пселла , однако одновременно акцентировал внимание на том, что «никакой другой источник», кроме «Синопсиса законов», не позволяет так хорошо выявить и познать «богатую юридическую традицию в Византии XI в., а также серьезные недостатки юридического образования и практики». Г. Вайс изучил также процесс и результаты подготовительной работы Михаила Пселла перед написанием «Синопсиса законов» и впервые опубликовал шесть из семи небольших юридических трактатов в прозе: 1) «О том, что правовая наука сопричастна философии»; 2) «О введении в законоведение»; 3) «О классификации исков»; 4) «О всех кондикциях в целом и о расчленении исков»; 5) «О разделении Дигест»; 6) «О разных правовых нормах». 429 Седьмой юридический трактат был издан Г. Э. Хаймбахом еще в 1840 г. 430 и называется «Краткая классификация новелл Юстиниана». Все трактаты Г. Вайс атрибутирует Михаилу Пселлу , включая и седьмой. 431 Комментируя стк. 437– 456 «Обозрения законов», посвященные применению «Новелл Юстиниана " во второй половине XI в. (время составления Synopsis legum – 1060 г. 432 ), Г. Вайс подчеркнул, что хотя в трактате «Краткая классификация новелл Юстиниана» мы видим «другое разделение» (alia divisio), тем не менее он считает, что « Михаил Пселл пользовался тем же самым источником». 433 Иными словами, критическое издание подготовительных материалов для составления руководства, научная публикация «Синопсиса законов» и более глубокое, акцентированное осмысление содержания источника позволили Г. Вайсу начать переоценку значимости юридического энхиридия. Размышляя над стк. 802–805 «Синопсиса законов», Г. Вайс пришел к выводу, что энхиридием воспользовался судья Михаил Атталиат для подготовки своего «Юридического труда», 434 что свидетельствует в пользу известности дидактической поэмы Михаила Пселла . |
| Однако в то же время позиция Эшбернера отличалась в значительной мере от взглядов Цахариэ фон Лингенталя в трех важнейших моментах: 1) происхождение закона; 2) юридическое положение земледельческого класса; 3) экономический характер двух форм аренды, о которых в законе идет речь. Отношение Земледельческого закона и Эклоги, утверждал он, не столь тесное, как это хочется видеть Цахариэ фон Лингенталю. Эшбернер полагал, что состояние общества, описанное в Земледельческом законе, было таким, когда земледелец мог свободно переходить с места на место. Он, однако, согласился с немецким исследователем в следующем. Стиль формулировок этого закона предполагает, что это не продукт творчества частного лица, а результат деятельности лица, облеченного законодательной властью. Теория исключительного влияния славян на обычаи внутренней жизни Византии, получившая силу благодаря авторитету Цахариэ фон Лингенталя и поддержанная выдающимися русскими исследователями в области византийской истории, заняла прочное место в исторической литературе. В добавление к общим рассказам о славянских поселениях, эти ученые использовали в качестве основного базиса для обоснования их теории тот факт, что идея о мелком свободном крестьянстве и общине была чужда римской юридической традиции. Следовательно, она должна была быть внесена в византийскую жизнь каким-то новым элементом — в данном случае славянами. В. Н. Златарский недавно поддержал теорию славянского влияния на Земледельческий закон, каковой он относил ко времени Льва III и объяснял болгарской политикой Льва. Он видел, что славяне под его властью стремятся перейти к болгарам и заключить с ними болгаро-славянский союз. Вот почему он внес в свой закон славянские обычаи и традиции, надеясь тем самым сделать условия внутренней жизни более привлекательными для славян. Однако же более внимательное изучение Кодекса Феодосия и Юстиниана, новелл последнего и, в последнее время, данных папирологии и житий святых четко доказывает существование в Римской империи деревень, заселенных свободными землевладельцами, общинная земельная собственность которых существовала в очень древние времена. |
| Рассматриваемое ученое издание А. С. Павлова находится в органической связи с трудами перечисленных западных канонистов-византологов и в особенности с трудами Цахариэ-фон Лингенталя. В частности, оно органически связано с исследованием Лингенталя: Die Handbücher des geistlichen Rechts aus den Zeiten des untergehenden bizantinischen Reiches und der türkischen Herrschaft. (Руководства церковного права из времени упадка византийской империи и турецкого господства) 1 . Здесь в ряду греческих канонических руководств нашел себе место и «Der von Pawloff herausgegebene Nomokanon» (Номоканон изданный Павловым) 2 . Это был «Номоканон при Большом требнике», изд. 1872 г. Одесса, содержавший вместе со славянским текстом и греческий его оригинал, найденный нашим канонистом византологом. Памятник представляет собой, таким образом, необходимое звено в цепи Handbücher, которою соединялись источники византийского права с источниками права Греческой церкви позднейшего времени. Но, не говоря уже об упомянутом выше очерке фон-Лингенталя, при всей ученой его основательности, все-таки очерке довольго контурном, и самим г. Павловым в первом издании его памятника не было выяснено в полноте значения его для истории права Греческой церкви. Не было выяснено – по той простой причине, что недоставало для этого материала, который нужно было еще усиленно разыскивать. Да и не в целях издания было тогда задаваться такою широкою задачею; тогда предлежала более скромная цель – разрешить вопрос о канонической достоверности статей памятника и об освещении текста их, нередко поистине «помраченных (для русского читателя) облаком мудрости эллинского языка». В настоящем издании почтенный автор разрешил и эту широкую задачу сполна. Его поиски за греческим оригиналом нашего номоканона и его югославянскими переводами окончились тем, что доставили ему целые коллекции греческих, югославянских и русских списков памятника, давние возможность в точности установить время и место возникновения памятника, преемственное отношение списков его от XV по XVIII вв. и указать в них самые детальные варианты для объяснения вариантов славянского переводного текста. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла АНАКАТАРСИС [греч. Ανακθαρσις τν παλαιν νμων - очищение древних законов], наименование деятельности визант. императоров Македонской династии Василия I (867-886) и Льва VI (886-912) по переработке юстиниановского права и составлению новых законодательных сборников; результатом этой деятельности стали юридические памятники: Исагога , Василики , новеллы имп. Льва VI, Прохирон . Иногда встречается более узкое толкование - как описательное обозначение Василик в их различных редакциях (К. Э. Цахариэ фон Лингенталь , Д. Азаревич, А. Шминк). Целью программы А. была замена Эклоги императоров-иконоборцев Льва III (717-741) и Константина V (741-775) др. сборниками, но главная задача состояла в ревизии и классификации правового наследия имп. Юстиниана I (527-565): освобождении его от противоречивых и устаревших норм, устранении терминов лат. происхождения и переводе классического законодательства в греч. языковую систему. В XIX и до 80-х гг. XX в. считалось, что в ряду законотворческих инициатив, объединенных общим названием «А.», первоначально, в 879 г., был составлен т. н. Прохирон (греч. Πρχειρος νμος, в слав. и рус. традиции - «Закон градский»), затем, между 879 и 886 гг., возникла Исагога (Εσαγωγ; традиц. название «Эпанагога» основано на неправильном прочтении рукописной надписи), причем последняя не получила юридической санкции и осталась лишь в проекте. Высказывалось также предположение (Цахариэ фон Лингенталь), что оба текста составлялись на конкурсной основе одновременно 2 комиссиями, после чего в качестве кодекса законов был принят только Прохирон. Новейшие исследования (А. Шминк), однако, доказывают, что Исагога все же имела статус офиц. юридического сборника, была составлена ок. 886 г. (при активном участии К-польского Патриарха Фотия ) и предшествовала Прохирону. Содержание ее 40 глав (титулов) составляют вопросы брачного, наследственного и уголовного права; в титулах II и III, написанных Патриархом Фотием, содержатся принципы соотношения власти императора и Патриарха. |
| 355 Mansi. T. XII. Col. 1055–1056. Сверх того, следует сравнить греческий перевод, который был зачитан на Никейском Соборе и содержит важные с точки зрения истории идей расхождения с оригиналом. Ср. мои рассуждения в: Rom und Byzanz im Kampfe um die Bilderverehrung//SK 6 (1933). S. 73–87. 356 Эклогу опубликовал, вероятно, по одной венской рукописи – Леунклавий (Jus graeco-romanum. Т. II. 1596. Р. 59 sq.); по нескольким рукописям – Цахариэ фон Лингенталь ( Zachariae von Lingenthal . Collectio librorum iuris graeco-romani ineditorum. Lipsiae, 1852); по одной афинской рукописи – Monferratus A. Ecloga Leonis et Constantini. Athenis, 1889. Текст Цахариэ перепечатан: Zepos . Jus graeco-romanum. T. II. P. 1 sq.; с фр. переводом и комментарием: Spulber C.A. L " Eclogue des Isauriens. Cernaûi, 1929; с болг. переводом и комментарием: Благоев Н.П. Эклога. София, 1932. У Фрешфилда ( Freshfield Е.Н. A Manuel of Roman Law: The Ecloga. Cambridge, 1926) содержится англ. перевод текста Монферрата с комментарием. Точный год промульгации Эклоги долго оставался весьма спорным. Впрочем, все говорит за то, что Эклога была опубликована в марте 726 г. Ср. Васильевский В.Г. Законодательство иконоборцев//Труды В.Г. Васильевского . Т. 4. Л., 1930. С. 157– 163; Ginis D.S. Das Promulgationsjahr der Isaurischen Ecloge//BZ 24 (1924). S. 346–358; Ostrogorsky . Chronologic S. 6–7; Spulber . Op. cit. P. 83. Аргументы, которые Благоев (Указ. соч. С. 19 ел.) приводит в пользу 741 г., вновь принимая опровергнутые еще Васильевским мнения Бинера (739 г.), Г.Э. Хаймбаха и Цахариэ (740 г.), являются недостаточными. Ту же дату отстаивает и Грюмель (ЕО 38 (1935). Р. 325 sv.), исходя при этом из своей ошибочной хронологической системы и не учитывая аргументов Васильевского и Шпульбера. 358 Ср. об этом превосходное изложение Шрамма: Schramm Р.Е. Die Anerkennung Karls des GroBen als Kaiser. Ein Kapitel aus der Geschichte der mittelalterlichen «Staatssymbolik»//Historische Zeitschrift 172 (1951). S. 452–515. 359 Duchesne . Liber Pontificalis. P. 391. Об этом: Кулаковский . История. Т. 3. С. 309, прим. 2; иначе: Вигу в BZ 5 (1896). Р. 570–571. |
| б) Разрешая поставленный вопрос, г. Суворов отмечает в 9-м правиле греческие слова и выражения, которые соответствуют русскому слову оставление женою мужа. Эти слова: πολνοοης τ ν νδρκ (оставила мужа), πστη το γμου (отступила от брака), διαζεχθναι συνοιποντος (разводиться с сожителем), χωριζεσθαι (отделяться), ποοτς τς γννακς π λλην λθε (отступив от жены, возьмет себе другую жену), γμον ξιστασθαι (выходить из брака) 6 . Но эти термины и выражения суть технические для выражения юридического оставления, или акта волеизъявления о прекращении брака (Ср. Zach. стр.76, примеч.171), а отнюдь не служат для обозначения фактического оставления. Чтобы еще более утвердить очевидную верность, так сказать, этих самостоятельных филологических изысканий, г. Суворов приводит следующую тираду из истории Цахариэ: „ Василий Великий в 9-м своем правиле делает уступку существовавшему в его время светскому праву и обычаю, допуская, что по крайней мере муж, которому жена послала разводное письмо, может вновь жениться, не учиняя прелюбодеяния (wenigstens der Mann dem seine Frau den Sclieideberief geschickt hat, wiederheirathen konne ohm dass ein Ehebruch anyenommen werde): так говорит лучший из знатоков византийского права Цахариэ фон Лингенталь» (стр. 32). (Вторая посылка). в) Итак, о каком же оставлении идет речь в 9-м правиле: юридическом или фактическом? В нем говорится „о выходе из брака, об отступлении от брака, о жене, расторгающей супружеский союз с мужем и о муже, отступающем от жены, т. е. говорится о разводе, в смысле разорвания юридической связи между супругами, а не в смысле фактического оставления одним супругом (стр. 30). „Можно лишь удивляться тому, каким образом можно было найти в этом правиле мысль о фактическом оставлении одним супругом другого» (стр. 32). (Заключение). Как видно отсюда, логическое построение г. Суворова – по форме правильное; мало того, заключение и самостоятельные филологические изыскания подтверждены авторитетом Цахариэ: чего бы, казалось, недоставало для раскрытия истины? |
| Что касается до внутреннего строя византийских деревень, то их можно подразделить на свободные самоуправляющиеся общины крестьян собственников и на деревни, зависимые от крупных владельцев – магнатов, или даже прямо принадлежащие им. Агиографический материал неоспоримо доказывает наличность этих обоих видов во всё время существования империи, и позволяет отделаться, наконец, от одностороннего, и потому до самого последнего времени противоречиво решаемого вопроса о свободной сельской общине и форме крестьянского землевладения в Византии. Чересчур обобщающее, чисто юридическое и потому преувеличенное представление о закрепощении римского крестьянства в форме колоната, заставило в своё время Цахариэ фон-Лингенталя, желавшего так или иначе объяснить выступление свободного крестьянства в Земледельческом Законе, создать гипотезу свободной сельской общины, будто бы принесённой в Империю славянами, и зафиксированной в народническом законодательстве иконоборцев. Сильно льстя славянофильскому самолюбию, и не подвергнувшись, благодаря авторитету Цахариэ, проверке источникам, эта гипотеза была принята как факт, даже такими исследователями, как Васильевский и Успенский, и благодаря им как-то закрепилась в византинологии, вызвав критику лишь со стороны Панченко, который увлёкся в противоположную крайность. Между тем, всё в этой теории ошибочно. Но говоря уже о том, что нет никаких оснований видеть в записи исконного аграрного права М. Азии или Балканского полуострова, каковою мы должны считать таинственный Νóμος γεωργικóς – законодательный памятник Льва и Константина 1033 ; не говоря о том, что нельзя делать заключения об экономических и социальных отношениях в разнохарактерных областях империи на основании одного только обобщающего юридического материала, не говоря и о том, что славянская община могла повлиять на аграрные отношения только на севере Балканского полуострова. Крупной виной Цахариэ следует считать то, что он недостаточно оценил положительные свидетельства самого римского права, о существовании в империи IV–VI вв. |
| Кроме этих дополнений к синтагме канонов, новый издатель ее приписывает себе и некоторые дополнения к номоканону, т.е. прибавление к нему каких-то новых гражданских законов, – каких именно, он не указывает, и мы теперь указать не можем. Эту новую редакцию греческого кодекса церковных законов общее предание восточной церкви приписывает знаменитому патриарху Фотию. Но в сравнительно недавнее время известный знаток греко-римского или византийского права Цахариэ фон-Лингенталь в своем исследовании о греческих номоканонах (изданном в Мемуарах нашей Академии Наук за 1877 г.) высказал нисколько возражений против достоверности этого предания, который разделяет и наш русский канонист, проф. Суворов в своем курсе церковного права. Сущность возражений Цахариэ состоит в следующем. Во-1-х, заслуга нового издателя номоканона так незначительна, что едва ли можно приписать его столь ученому и выдающемуся лицу, каков был патриарх Фотий, особенно если взять во внимание, что важнейшие дополнения к первоначальному изданию номоканона и синтагмы, именно – правила трульского и 7-го вселенского собора, конечно, были сделаны уже прежде Фотия, —427— вскоре после издания тех и других правил. Во-2-х, если бы издание 883 года публиковано было от лица вселенского патриарха, то было бы необъяснимо, каким образом во времена, очень близкие к этой эпохе, продолжали появляться списки номоканона и синтагмы, представляющие тот и другую в первоначальном их виде, а не в новой официальной редакции, – списки, сохранившиеся до нашего времени (наприм., Бодлеев 715, довольно подробно описанный у Цахариэ), и почему вообще до XII века, до времен Вальсамона, который в своих толкованиях на номоканон принимает его за подлинное произведение патриарха Фотия, было игнорировано столь знаменитое имя. В-3-х, в 883 году, когда вышло новое издание номоканона и синтагмы, Фотий не был патриархом, а лишь прежде и после этого года. Мы не можем согласиться ни с одним из этих возражений. Первое из них устраняется или, по крайней мере, значительно ослабляется тем вероятным предположением, что ближайшая или даже исключительная цель нового издания номоканона состояла в том, чтобы включить сюда правила двух Константинопольских соборов, на которых Фотий был председателем и которые были благоприятны ему лично. |
| Зато сохранился текст новелл императрицы Ирины 314 , одна из которых вопреки общественной и юридической практике Византии и со ссылкой на Евангелие вводит запрет на применение клятвы как одного из видов доказательства в византийском судопроизводстве 315 и регламентацию заключения и письменного оформления всевозможных юридических сделок, составления табеллионатного документа; другая же – вводит запрет на браки между свободными и рабами, а также на третий и более брак вообще, решая, таким образом, традиционную для византийского гражданского и церковного права тему – тему полигамии. Как известно, в Эклоге этот вопрос трактуется исключительно с точки зрения имущественного и наследственного права, в ней не высказано ясного и недвусмысленного осуждения и запрещения практики многократного вступления в брак, хотя и говорится о «второбрачии», о «втором браке», о «предыдущих браках» (Ecloga, 2 rubr.; 2.7, 10, 11). О том, что подобная позиция авторов Эклоги должна была вызвать отрицательную реакцию византийских юристов, свидетельствует уже рукописная традиция Эклоги; 316 в лице же императрицы Ирины мы имеем дело с оригинальной точкой зрения на эту проблему. Стоит, наконец, упомянуть и ту, ставшую в свое время предметом пристального внимания исследователей новеллу «христолюбивых императоров Льва и Константина» (Coll.l, 26 – согласно ее месту в издании Цахариэ фон Лингенталя), 317 которую раньте атрибутировали то Льву IV и Константину VI и датировали 776–780 гг. (Цахариэ фон Лингенталь и многие другие 318 ), то Льву III и Константину V, с датировкой 726– 727 гг. (Зимон), а в последнее время с весьма серьезными основаниями относят к Льву V Армянину и его соправителю Константину-Смбату с датировкой 819– 820 гг. 319 Пространная и весьма сложная в юридическом отношении, эта новелла трактует вопрос о консенсуальном расторжении брака по причине духовного родства супругов, которые, желая добиться развода, искусственно создавали это духовное родство тем, что при крещении своих собственных детей выступали их восприемниками, что противоречило 53-му канону Трулльского собора (собор распространил существовавший со времен Юстиниана запрет брака между крестным отцом и крестницей, души которых, согласно С. |
|
|
