| Вот как один из них, (Филарет Киевский) засвидетельствовал сам об этих отношениях их в описываемую пору и личных, и в приложении к Академии. «При окончании первого учебного года (в 1815 г.) Московская Академия была ревизована Филаретом, бывшим тогдашним Ректором Санкт-Петербургской Академии, чтобы испытать и дать дальнейшее направление. С этого-то времени особенно началась та внутренняя, искренняя, духовная связь между нами, которая и во всю службу продолжалась непрерывно». Далее, когда через три года (1818) при окончании первого академического курса приезжал с той же целью тот же Ректор Филарет, (бывший уже в сане Епископа Ревельского – Викария Санкт-Петербургской митрополии) снова ревизовать Московскую Академию, то эта связь скрепилась на всю жизнь, и вместе с видимым знаком, с залогом её, – перешла за пределы жизни. Это была панагия, которую Филарет ревизор снял со своих персей и подарил Ректору Филарету, а этот впоследствии завещал возложить её на себя по смерти, что и было исполнено» 274 . О таких же точно отношениях имели мы счастливый случай услышать свидетельство из уст другого из описываемых лиц. При прежде упоминаемой беседе с Первосвятителем Московским (в 1866 г.) когда на вопрос его ко мне: «что? Нашли ли вы и достаточно ли материалов в архиве Академии? мной было отвечено, «не совсем-то», он сказал: «да, думаю так». «Особенно интересно было бы, – сказано было мной, – знать о ревизиях, произведённых Вашим Высокопреосвященством». «Едва ли я могу быть пособником в этом деле в формальном его производстве. В этом может изменить мне и память» – был ответ. Тем не менее, он с явной готовностью стал рассказывать о бывших ревизиях. Когда же упомянуто было им о третьей ревизии, и я осмелился указать, что это было уже после ректорства Филарета, – последовал один из тех стремительных взглядов, коими обладал говоривший. Я повторил своё указание с присовокуплением объяснения, что при служении Филарета в Академии были только две ревизии, и последняя произведена была Вашим Высокопреосвященством в бытность Вашу Епископом Ревельским, и что в эту-то пору Вы изволили подарить ему на память Вашу панагию, которую он и унёс с собой в могилу». |
| А, наконец, самое произнесение речи Филаретом в присутствии своего Архиерея и в его покоях пред таким высоким Посетителем запало особенно в душу Преосв. Досифея. Он стал с этой поры считать его, как говорится, выскочкой... Можно сказать более, что под влиянием неприязненного чувства Преосв. Досифей, вероятно, не удержался высказать что-либо прямо не в пользу Филарета, – хотя сам Митрополит, как оказывается, этот невыгодный отзыв Начальника о подчинённом понял иначе – в обратную сторону, так что отнёс его к роду тех, какие свойственны злым только людям. Что это последнее так, – вот подлинный факт, записанный со слов самого Высокопр. Филарета: «Когда он (Филарет) ехал к месту своей новой должности в Уфу, то на пути через Москву был у Митрополита Платона на Перерве. Митрополит принял его ласково; вспомнил о нём по бывшему свиданию с ним в Севске и пожалел, что ему не удалось в своё время переместиться к нему, в Троицкую Семинарию, и что теперь он так далеко послан... Когда же на это Филарет ответил, что «видно так угодно было Богу», – Митрополит Платон сказал: «Нет! не говори этого... Богу угодно было другое, да злые люди помешали» 85 . Ясно, что в числе этих- то злых людей был, разумеем, и чуть ли не главный, – именно Преосв. Досифей; во всяком случае, едва ли мог иначе разуметь эти слова Первосвятителя и сам Филарет, хотя бы и не имел в душе своей таких понятий о своём Архипастыре, вообще бывшем к нему расположенным, и не могшем, по-видимому, стать для него злым человеком... Но что Преосв. Досифей действительно был способен измениться в отношениях к лицам подчинённым, к которым имел даже особенную расположенность, – об этом ясное свидетельство встречаем в другом лице, – свидетельство такое, которое имеет самое прямое отношение и к описываемому нами делу, так как оно и приведено собственно в объяснение положения Филарета, подпавшего под опалу Преосв. Досифея. Свидетельствующее об этом лицо, прежде упоминаемый о. Протоиерей Пётр Ив. Турчанинов, в своей автобиографии говорит о себе самом, что «зависть и клевета вооружили против него Досифея, несмотря на его бывшее дотоле совершеннейшее к нему расположение и покровительство, чуть не родственное... |
| Не ограничиваясь своими различными притеснениями, в нередких случаях, они старались даже подорвать к ним любовь и высшего епархиального начальства, – подавая на них жалобы, лишённые по большей части, всякой правдивости. Преосвящ. Филарет не давал в обиду своих подчинённых, всегда внимательно рассматривал все подобные доносы, назначал по ним строгие следствия и удовлетворял лишь одной справедливости. Конечно, бывали и законные жалобы. Калужское духовенство не могло составить собой счастливого исключения: и оно было несвободно от многих тёмных сторон. Бывали священнослужители, не отвечавшие своему званию и заслуживавшие потому должной взыскательности. Излишнее употребление разгорячающих напитков, грубое обращение со своими прихожанами, небрежное отношение к своим обязанностям, исправление треб без соблюдения важных и вполне необходимых обрядностей и формальностей 347 и многое тому подобное можно было встретить в среде тогдашнего Калужского духовенства. Во всех таких случаях Филарет высказывал законную требовательность и прибегал к известным мерам наказания. Последнее обстоятельство, однако, не возбуждало в подчинённых чувства недовольства им уже потому, что строгим и взыскательным начальником являлся Филарет лишь по требованию крайней необходимости. По большей же части духовенство видело в нём доброго и снисходительного отца. Особенно приятное впечатление производил Преосв. Филарет на духовенство своим обращением и приёмом. Он считал лишним делом обставлять своё отношение к духовным внешним лоском, различными обременительными формальностями и каким-либо этикетом. Определённых, строго установленных часов для приёма лиц из духовного звания у него не существовало; доступ к нему возможен был для них во всякое время дня. Пришедшего священника принимал он всегда очень приветливо и ласково, вступал в откровенную беседу с ним не только о предмете его просьбы, но часто о вещах и других, подходящих к беседе. Выходя от своего Архипастыря, всякий священнослужитель отнюдь не ощущал чувства собственной приниженности: напротив, вследствие такой близости к себе высшего Начальника, самосознание его значительно возвышалось. |
| Отдел VII. Отношения Высокопреосвященного Филарета к делу о переводе Священного Писания на Русский язык Глава XIX. Библейское Общество. Официальное отношение Высокопр. Филарета к Обер-Прокурору Св. Синода Графу А.П. Толстому по делу о переводе Священного Писания на Русский язык «Изложив сии мои мысли с глубочайшим смирением пред Богом, словом Его святым и Православной Церковью, приближаясь ежедневно к кончине моей и готовясь предстать пред нелицеприятный Суд Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, всем сердцем молю Его Благость, да не по мудрованиям человеческим, а по Премудрому Промыслу Своему Сам Он устроит, якоже весть, лучшее и полезнейшее касательно сего чрезвычайно важного дела, и да сохранит мир в Православной Церкви Своей» 372 . В своём месте 373 сделано было нами предуказание на особое изложение дела по вопросу о переводе Священного Писания В. и Н. Завета на Русский язык, предпринятом ещё в 20 годах бывшим тогда Библейским Обществом и затем возобновлённом в 1856–1857 гг. Хотя это дело по окончательному своему результату, на котором, со своей стороны, остановился Высокопр. Филарет в отрицательном смысле вопреки общему его решению в Св. Синоде, относится к самому концу его жизни (1856–1857 г.), но мы считаем необходимым изложить это дело в настоящем именно месте потому, что – во-первых, сам Высокопр. Филарет, в изложении оснований и соображений для своего отрицательного результата в разрешении этого дела, сделал, прежде и главнее всего, указание на самый первоначальный источник его – «источник, – по буквальному его выражению, – мутный и ядовитый, разумея под сим последним именно Библейское Общество. – Во-вторых, этого изложения в настоящем месте (за описываемую пору служения преосвященного Филарета собственно в Калуге) требуют особые обстоятельства, сопривходящие в историю Библейского Общества и других мистических и пропагандистских его действий. – В-третьих, в самом ходе дела, начатого Св. Синодом (в Сентябре 1856 г.) о потребности перевода Св. Писания на Русский язык, против чего выступил со своим отрицательным мнением Высокопр. Филарет Киевский, не раз встречаются официальные указания со стороны, опровергавшего это мнение, Высокопр. Филарета Московского, – именно на время служения первого ещё в Калуге, – указания в том прямом смысле и значении, что в эту-де пору (в 1824–1825 гг.) он (Филарет Киевский) судил о том, что теперь (в 1857 г.) отрицает, совершенно иначе... именно, стоял за потребность перевода на Русский язык 374 . Наконец, |
| Но если так серьёзно строго относился высокопр. Филарет к Университету, хотя очевидно по значению изложенного факта, заслуживавшему такие отношения, то другое видим в отношениях его – как Архипастыря к Киевскому Владимирскому не ранжированному Кадетскому Корпусу. В последнем он нередко бывал на экзаменах и по Закону Божию. После одного из этих экзаменов (в 1853 г.) высокопр. Филарет почёл долгом представить свой отзыв об успехах Кадетов при письме Его Высочеству, Наследнику Цесаревичу Александру Николаевичу, в Высочайшем ведении Которого состояли все военно-учебные заведения. Его Высочество со своей стороны, в Своём письме изволил выразить Свою Августейшую благодарность высокопр. Филарету. Вот от слова до слова подлинное содержание этого письма от 24 Июня 1853 г. «Высокопреосвященнейший Митрополит Филарет!» «С особенным удовольствием усмотрел Я из письма Вашего Высокопреосвященства и из донесения, заведывающего неранжированным Владимирским Киевским Кадетским Корпусом, полковника Вольского, что Вы удостоили своим посещением экзамен воспитанников означенного заведения из Закона Божия. Весьма приятно было мне прочитать лестный отзыв Ваш об успехах воспитанников. Долгом считаю изъявить Вашему Высокопреосвященству искреннюю Мою благодарность за попечение Ваше о малолетней Вашей пастве. Вполне уповаю, что любовью проникнутая пастырская заботливость Ваша возрастит в сердцах юношей плоды благочестия и христианских добродетелей. Поручая себя молитвам Вашего Высокопреосвященства, с отличным уважением пребываю Вам искренно доброжелательный «АЛЕКСАНДР». Наконец, несмотря на немощи свои и не более как за три месяца с небольшим до своей кончины высокопр. Филарет, по особенному расположению к этому заведению, совершил сам освящение храма (30 Августа 1857 года) в новоустроенном для Кадетского Корпуса здании. После освящения храма и совершения в нем Божественной Литургии, он, преподав в благословение Кадетам Икону Успения Божией Матери, обычные для него экспромтом сказал им следующее поучение. |
| Зимой 1836 года, находясь в Петербурге, святитель Филарет чувствовал охлаждение к нему в обществе, вызванное интригами обер-прокурора. Старался не замечать происходящего. 18 января в Императорской академии наук он прочитал записку «О русской риторике XI века», которая и по сей день входит во все хрестоматии по риторике. Борьба обер-прокурора за превосходство в Синоде внезапно окончилась, когда у Нечаева сильно заболела жена, ее отправили лечиться в Крым, там ей стало хуже, Стефан Дмитриевич вынужден был оставить дела и отправиться к супруге, быть при ней, покуда она умирала, а его должность 25 мая 1836 года передали товарищу министра народного просвещения графу Николаю Александровичу Протасову. – Вот теперь-то и наступит конец света! – говорили синодалы, потому что тридцатисемилетний лейб-гусарский полковник Протасов имел репутацию «шаркуна и танцора». Есть легенда, что Протасов, получив обер-прокурорское назначение, приехал к генерал-адъютанту Чичерину и сказал: – Поздравь меня! Я – министр, я – архиерей, я – черт знает что! Киевский митрополит Филарет (Амфитеатров) , узнав об этом, остроумно заметил: -Справедливо только последнее. Филарет в Петербурге отсутствовал. Будь он в городе, возможно, ему удалось бы добиться назначения Муравьева. «Хотя смещение Нечаева и могло быть угодно Филарету, который не забывал обид и, конечно, помнил, как Нечаев сначала оклеветал его через жандармов, а потом подвел хитростью в немилость у государя, но что касается просьбы о назначении совершенно неподходящего к синодским делам гусара, то весьма трудно допустить, чтобы Филарет на это согласился», – пишет Лесков. Назначению Протасова способствовала императрица, которой он очень нравился. А петербургский митрополит Серафим (Глаголевский) не посмел воспрепятствовать, поскольку в свои семьдесят с лишним лет сделался весьма робким. Об отношении Протасова к Филарету есть свидетельство Муравьева, что он «не имел к нему доверенности по старым наговорам о мнимом его мистицизме и что всего страннее, о протестанстве, когда по его единственному катехизису училась Православию вся Россия». Шлейф давнишнего покровительства Филарету со стороны расплодившего на Руси протестантов сумасброда Голицына так и тянулся за митрополитом Московским. |
| Филарета, Митрополита Киевского. подаренный им лично устроительнице Монастыря Игумении Филарете, доселе еще здравствующей, проживающей тут же на покое. Глава XIV. Пребывание в С.-Петербурге. Перемещение высокопр. Филарета на Ярославскую кафедру. Назначение его Митрополитом Киевским. «В деле Воссоединения Униатов принимал (высокопр. Филарет) самое деятельное участие 286 . «Видел в ночи на 18-е число Апреля 1837 года сон: «Стоя перед зеркалом, взглянул на себя и увидел: весь стал я белый». В это самое 18-e число получил Высочайшей Рескрипт о назначении меня на Киевскую Митрополию 287 . Дела особенной важности, о которых сказано нами в предыдущей главе, – бывшие на очереди в Св. Синоде в описываемую пору, относились к области истории нашей Отечественной Церкви и к церковно-духовной администрации. Дело первой категории было уже в ходу с давних пор, и внимание на нем в настоящее время должно было особенно сосредоточиваться, чтобы дать ему возможно верный ход и выполнение. Дела другие только еще предначинались, но требовали скорого разрешения и самого выполнения. Первое дело было «Воссоединение Униатов; а последние о преобразовании администрации по некоторым отделениям при Св. Синоде и учебно-воспитательной части в Семинариях. Во всех этих делах требовалось, должно наперед сказать, непременное участие высокопр. Филарета как специалиста, которое действительно и оправдалось. Так относительно «Воссоединения Униатов» высокопр. Филарет и сам засвидетельствовал, как значится в записках, – что «он принимал в нем самое деятельное участие» 288 . Потому-то ему, как увидим впоследствии, выпал справедливо достойный жребий совершить самое Торжество Воссоединения в г. Витебске в 1839-м году. Впрочем, изложение сведений как о деятельном участии высокопр. Филарета, так и о самых действиях Св. Синода и вообще о ходе этого события не может заключать в себе полноты и подробностей. Причина этого понятна по самому тогдашнему характеру и образу всех вообще Правительственных действий. Гласность вообще, а в особенности касательно подобных предметов, относящихся к Правительственной власти, тогда еще не только не существовала, но она была даже строго воспрещаема. С другой стороны и самые обстоятельства времени требовали своего рода особенной меры – если не сокровенности, то осторожности в образе и порядке ведения дел. К последней категории собственно относится первое из рассматриваемых событий – «Воссоединения Униатов». В этом деле, нужно заметить, высокопр. Филарет принимал участие еще в первую пору своего присутствовали в Св. Синоде (1826–1828 г.). В настоящую же бытность его в С.-Петербурге (в 1836–1837 г.) дело это подвигалось уже к близкому окончанию, увенчавшемуся полным успехом в начале 1839-го года 289 . Потому мы здесь скажем только, – в каком положена мог застать это дело высокопр. Филарет, и какое, и почему именно он мог иметь особенное отношение к этому делу в описываемое нами время. |
| Преодолеть схоластические навыки нелегко было и такому живому человеку, как Иннокентий. В семинарии Петербургской, где он был ректором, Иннокентий преподавал по-латыни, — его записки по «деятельному богословию» были изданы после его смерти в русском переводе, с его латинских конспектов, под смотрением Филарета. У многих из этого старшего поколения мы находим такое сочетание «сердечного» благочестия и схоластической «учености…» Самый яркий пример, это — Филарет Амфитеатров, впоследствии всем известный митрополит Киевский (1779–1857). Это был человек теплого благочестия, большой сердечности, и подлинной духовной жизни, человек праведный и святой. Но в преподавании он оставался неуступчивым сторонником схоластического прошлого. Сам преподавал он в преобразованных академиях не очень долго, сперва в Петербурге, потом в Москве, как инспектор и ректор, — и преподавал всегда по-латыни. Решительно был он против преподавания богословия на русском. Догматику он читал по Иринею Фальковскому, при объяснении Писания руководился всего более толкованиями Витринги. Слушатели его отмечают исключительную сжатость его изложения, «математическую точность» и отчетливость его аргументов. Но, вместе с тем, это бывали всегда скорее проповеди, чем лекции в строгом смысле, — «что-то в роде благовествования…» К «мистическому» направлению Филарет относился недружелюбно, — «во время профессорства моего в Московской академии было сильно общее направление к мистике, и я всеми силами противоборствовал ему». Еще непримиримее относился он к философии, — «ему противны были не только философские формулы, но даже самые имена какого-либо Спинозы и Гегеля». Даже Филарет Московский, которого он сердечно любил, казался ему слишком ученым и мудрым — соответствует ли это монашеским обетам и смирению?.. В ранние годы и Филарет Амфитеатров участвовал в Библейском обществе, даже и в 1842-м году поддерживал Филарета Московского и вместе с ним должен был удалиться из Синода, но еще позже очень насторожился и стал резко возражать против возобновления русских библейских переводов… |
| Преодолеть схоластические навыки нелегко было и такому живому человеку, как Иннокентий. В семинарии Петербургской, где он был ректором, Иннокентий преподавал по-латыни, – его записки по «деятельному богословию» были изданы после его смерти в русском переводе, с его латинских конспектов, под смотрением Филарета. У многих из этого старшего поколения мы находим такое сочетание «сердечного» благочестия и схоластической «учености..». Самый яркий пример, это – Филарет Амфитеатров , впоследствии всем известный митрополит Киевский (1779–1857). Это был человек теплого благочестия, большой сердечности, и подлинной духовной жизни, человек праведный и святой. Но в преподавании он оставался неуступчивым сторонником схоластического прошлого. Сам преподавал он в преобразованных академиях не очень долго, сперва в Петербурге, потом в Москве, как инспектор и ректор, – и преподавал всегда по-латыни. Решительно был он против преподавания богословия на русском. Догматику он читал по Иринею Фальковскому, при объяснении Писания руководился всего более толкованиями Витринги. Слушатели его отмечают исключительную сжатость его изложения, «математическую точность» и отчетливость его аргументов. Но, вместе с тем, это бывали всегда скорее проповеди, чем лекции в строгом смысле, – «что-то в роде благовествования..». К «мистическому» направлению Филарет относился недружелюбно, – «во время профессорства моего в Московской академии было сильно общее направление к мистике, и я всеми силами противоборствовал ему». Еще непримиримее относился он к философии, – «ему противны были не только философские формулы, но даже самые имена какого-либо Спинозы и Гегеля». Даже Филарет Московский , которого он сердечно любил, казался ему слишком ученым и мудрым – соответствует ли это монашеским обетам и смирению?.. В ранние годы и Филарет Амфитеатров участвовал в Библейском обществе, даже и в 1842-м году поддерживал Филарета Московского и вместе с ним должен был удалиться из Синода, но еще позже очень насторожился и стал резко возражать против возобновления русских библейских переводов... |
| Преодолеть схоластические навыки нелегко было и такому живому человеку, как Иннокентий. В семинарии Петербургской, где он был ректором, Иннокентий преподавал по-латыни, — его записки по “деятельному богословию” были изданы после его смерти в русском переводе, с его латинских конспектов, под смотрением Филарета. У многих из этого старшего поколения мы находим такое сочетание “сердечного” благочестия и схоластической “учености...” Самый яркий пример, это — Филарет Амфитеатров, впоследствии всем известный митрополит Киевский (1779—1857). Это был человек теплого благочестия, большой сердечности, и подлинной духовной жизни, человек праведный и святой. Но в преподавании он оставался неуступчивым сторонником схоластического прошлого. Сам преподавал он в преобразованных академиях не очень долго, сперва в Петербурге, потом в Москве, как инспектор и ректор, — и преподавал всегда по-латыни. Решительно был он против преподавания богословия на русском. Догматику он читал по Иринею Фальковскому, при объяснении Писания руководился всего более толкованиями Витринги. Слушатели его отмечают исключительную сжатость его изложения, “математическую точность” и отчетливость его аргументов. Но, вместе с тем, это бывали всегда скорее проповеди, чем лекции в строгом смысле, — “что-то в роде благовествования...” К “мистическому” направлению Филарет относился недружелюбно, — “во время профессорства моего в Московской академии было сильно общее направление к мистике, и я всеми силами противоборствовал ему.” Еще непримиримее относился он к философии, — “ему противны были не только философские формулы, но даже самые имена какого-либо Спинозы и Гегеля.” Даже Филарет Московский, которого он сердечно любил, казался ему слишком ученым и мудрым — соответствует ли это монашеским обетам и смирению?.. В ранние годы и Филарет Амфитеатров участвовал в Библейском обществе, даже и в 1842-м году поддерживал Филарета Московского и вместе с ним должен был удалиться из Синода, но еще позже очень насторожился и стал резко возражать против возобновления русских библейских переводов... |
|
|
