| Более всех видов сектантства в народе распространялся и усиливался раскол старообрядства, более понятный и сродный обрядовому направлению народной религиозности. Внутренняя рознь в русском народе, возникшая в XVII b., когда одна часть народа отделилась от другой в раскол, обвиняя последнюю в измене старой вере и в «сложении с греками и униатами», достигла высшей степени во время Петровской реформы, когда преобразованное общество «сложилось» еще с немцами. Раскол получил тогда необыкновенную силу в народе и сам дошел до высшей степени изуверства. Все действия Петра раскольники толковали применительно к разным признакам пришествия антихриста; в титуле императора (читали: император) усмотрели число 666, доказывали, что с учреждением Синода он принял на себя власть не только царскую, но и святительскую и Божию, стал истреблять остатки православия и учинил всенародное описание (ревизию), исчисляя живых и мертвых, дабы никто не мог укрыться от руки его. Раскол принимал окончательно противогосударственное направление, с которым государству непременно приходилось считаться. Государственный ум Петра, к счастью, довольно скоро разобрался в этом смешении религиозных понятий с государственными, и успел установить новые, более рациональные начала для определения отношений государства к расколу: он не стал преследовать раскольников за одни их религиозные мнения, а преследовал их только за одни их противогосударственные движения и выходки, и первый из русских государей дал им право гражданства, под условием только открытой записи в раскол и, в отличие от православных, лишения некоторых гражданских прав и двойного платежа подушного оклада. После этого (с 1714 г.) преследования правительства исключительно обратились против раскольников тайных, которые своим уклонением от записи в двойной оклад сами отрицались от государства, и против фанатических расколоучителей. Меры против тех и других были ничем не мягче мер, употреблявшихся в XVII b. против всего раскола вообще. Такой характер отношений к расколу удержался и при преемниках Петра в течение всей первой половины XVIII b. Духовная и гражданская власти впервые получили теперь возможность делать прямые воззвания раскольникам с приглашением к отрытому разъяснению всех их недоумений в беседах с православным духовенством без всяких стеснений и страхов. Появились капитальные раскольнические произведения, в которых раскол откровенно высказался со всех более серьезных своих сторон, каковые сочинения братьев Денисовых: «Поморские ответы», «История о отцах и страдальцах Соловецких», «Виноград Российский». Явились и солидные опровержения раскола в «Розыске» св. Димитрия, в «Пращице» сильного борца против раскола Питирима Нижегородского, который и сам происходил из раскольников, и в «Обличении неправды раскольников» Феофилакта Лопатинского (изд. 1745 г.). |
| Евфимий принимал участие в переводе книги на русский язык; но Феофан полагал, что самое (будто-бы венское) издание было русского происхождения. Он догадывался, что книга издана в России и притом после отъезда Рибейры из России, т. е. после 1730 года. На первых допросах у Евфимия спрашивали: с кем из чужестранных министров и других чужестранцев он имел обхождение и дружбу и по какому побуждению переводил книгу доминиканца Рибейры? Евфимий отвечал уклончиво, что у него бывал только гишпанский министр Дук Делирий дважды, а с ним были из чужестранцев три или четыре человека, а кто они были – не знает; но слуга его сказал прямо, что с Дуком были секретарь его и патер Рибейра, которые, кроме того, и одни прихаживали к нему много раз. «О переводе оной книги была ему просьба как от Рибейры, так и от чудовскаго архимандрита Феофила Кролика. Евфимий в ту пору спрашивал у Кролика о Рибейре: что это за человек? Кролик отвечал, что он и сам не знает, но что он принес показать книгу Буддея против Камня Веры, напечатанную в Иене на латинском языке. При этом он спрашивал у Евфимия: знает ли он в Иене профессора Буддея? Евфимий отвечал, что видал его в саксонском городе Але, только знаком с ним не был. После того Рибейра спросил: знает ли Буддей русский язык? Евфимий отвечал, что не знает. В свою очередь он спросил у Рибейры: где он взял Буддееву книгу? Рибейра сказал, что купил в Москве в Немецкой слободе и, оставивши Евфимию свой экземпляр для прочтения, просил возвратить поскорее, потому что он сочиняет в ответ этому Буддею пункты. После того, пришедши к нему, принес с собою две тетради, написанные на латинском языке против Буддея и просил его Евфимия, чтобы приказал перевесть на русский язык. Евфимий отдал их для перевода священнику церкви сорока мучеников, а тот приискал к себе в товарищи ученика Красильникова и иеродиакона Скрыпицына, с которыми они обще и переводили Рибейрины тетради. Рибейра говорил, что он хочет издать свою латинскую книгу с русским переводом и потому спешить этим делом, чтобы успеть напечатать до отъезда из Москвы». |
| Предики Кохановского получили весьма важную роль в деле Яковлева. Иеромонах Симон Кохановский с сентября 1721 г. был официальным с.-петербургским проповедником и жил в доме Феофана Прокоповича ; но недолго пользовался его расположением. В феврале 1722 г., в бытность Синода в Москве, Феофан подал на Кохановского жалобу в Синод и просил защиты от обид этого враждебного брата. «Отец Симон Кохановский – писал он – котораго я призвал было мне на помощь, все противное надежде моей показал: вместо чаянной помощи, нечаянными мне злыми поступками так опечалил, что можно было всякому, тое ведущему, долговременному моему терпению довольно удивлятися. А когда я прошлаго 1721 года еще в мае месяце (если помню), укротити хотя нестерпимое его свирепство, наказал онаго словесно, то хотя и скоро просил меня о прощении, и я, простосердечием прошению его веруя и доброй в нем перемены надеяся, любовь к нему непритворно возобновил: однакож он везде меня обносить не переставал и всячески тщался всем меня омерзить. Но понеже и тогда, слышав от меня жалостныя клевете его выговорки, очищал себя многими клятвами, призывая на себя Бога отмстителя, аще бы он и забыл мои благодеяния, не то чтоб меня безчестил и поносил: то ради я, уничтожая вся о его на меня лаях повести (хотя и можно было верить им), не переставал его честно по прежнему содержать и обещался ему всякую являти помощь, при мне ли похотел бы быти, или бы и отлучился от мене; что я и делом ему исполнял даже до отъезду моего в Москву. А ныне явил себя, каков есть, в присланном от себя письме к честному отцу Епифанию, архимандриту нежинскому; с котораго письма является и дерзкое его, отца Симона, коварство, а еще в великом деле и к высоким именам приражающееся, и на меня, беднаго, нераскаянная злоба, терпение мое побеждающая, понеже и отъемлет надежду перемены его и меня устрашает, чтобы мне прочее молчанием моим наносимых от него на меня клевет не утвердить за истинныя. Всепокорнейше прошу св. правительствующий Синод оборонить меня от так враждебнаго брата и его смирити по разсуждению». Синод послал указ к оставшимся в С.-Петербурге асессорам, которым предписал Симона Кохановского выслать за караулом в Москву, пожитки опечатать, письма взять и не смотря прислать в Москву в св. Синод. Кохановский, при взятии его, разорвал и бросил-было в печь какие-то письма; но их достали оттуда и передранные послали в Москву. |
| Но самые важные бумаги отнесены к третьему разряду, именно: «повесть о юноше, называемом премудром, который заграждаше уста препирательными словесы и никто же смеяше с ним спиратися. И как оный юноша пришед к блаженному Епифанию и нача препиратися, и потом-де тот юноша нача трепетати и скрежетати зубы и пеняся и потом-де рече, что он в Оригене глаголавый». «А в известном подметном письме – Феофана, архиепископа новгородскаго, клеветник нарицает Оригеновымвелеречием». У Яковлева спросили: где слышал эту повесть? Не помнит. – «Повесть о спасительной иконе, бывшей у царя Мануила и что оный царь за наказание злодеявшаго иерея зело от Бога наказан был, с выговором, дабы он духовных судить не дерзал». «А сия фабула свойственную над всеми царскую власть разрушает и клонит к народной смуте». У Яковлева спросили: где взял повесть о спасительной иконе? Списал у Барсова. Допросили Барсова: для чего держал у себя и потом дал Яковлеву эту повесть? Барсов показал, что держал у себя для любопытства; а когда и для чего отдал Яковлеву – не помнит. – «Тетрадь о деянии, бывшем в Константинополе, от четырех патриархов и иных многих архиереев о поставлении в Москву патриарха». «Деяние показует, будто Москве нельзя быть без патриарха. И кажется сие напряжено, яко угодное орудие к народному смущению и с нареканием письма подметнаго сходно. И должен же учитель сей показать, буде не сам он деяние сие вымыслил, где оное взял; а в кормчей, где о поставлении в Москве патриаршескаго сана пространно пишется, сего деяния не имеем». У Яковлева спрашивали: где, взял тетрадь о деянии? Не помнит. – Несколько писем, повидимому к Александру Яковлеву с известиями, какой оборот принимает дело его в Синоде, благодаря заступлению Барсова и Дудина. «Сказать должен греческий сей учитель: по ведению или по мнению его кому в Синоде зело дружен Александр и в ком он имеет силу, в некотором ли из членов или из приказных служителей?» Яковлев показал, что письма писаны Александром Яковлевым по просьбе Барсова, бывшего под арестом в Преображенской канцелярии, к архимандритам Платону Малиновскому и Евфимию Коллеги, к архиепископу Питириму и к Дудину. – Предики Симона Кохановского, говоренные в С.-Петербурге, в соборной троицкой церкви, первая в день Благовещения «о звании Божии общем, как Бог от начала мира звал всякаго человека к познанию своему и к покаянию»; вторая в третью неделю по Пятидесятнице «о звании Божии собственном», – которые предики сказываны были в 1720 году, с припискою по полям на оных предиках ругательных речей Родышевского, в которых помянутый Кохановский написан еретиком и лжеучителем. Следователи заключили из этой приписки, что Родышевский был той же известной компании. |
| Разбор состоит из двух частей. В первой показывается сходство и согласие «алексашковых выписок» с речами подметного письма. Во второй приводятся «алексашковы выписки, которыя, и без вышепоминаемаго сходства с подметным письмом, сами собою являются на превысочайшую власть хулительныя и народ к мятежу клонящия». 397 Надо иметь слишком много воображения, чтобы найти в выписках Яковлева хотя тень того, в чем его заподозривает Феофан. Но разбор Феофанов убедил следователей в том, что Яковлев один из первых члеиов заговора и автор подметного письма. В этом убеждении Кабинет 12 окт. 1732 г. решил: Александром Яковлевым в сходстве речей в имеющейся у него книге с подметным письмом, также в переправке речей, выписанных из Библии, разыскивать и спрашивать о сообщниках. По приводе в застенок у него потребовали положительного ответа на следующее вопросы: 1) в какой силе вышеобъявленное он выписывал, и с своей руки или собою, или с кем о том советовал? 2) об оном рассуждение какое и с кем имел и намерение у него с другим и с кем какое в том было? 3) кто другие оное вышеписанное у него читали и какое в том намерение имели? После того он поднят на дыбу и висел с полчаса и просил, чтоб его спустить и он скажет правду. Ему сказали, что если объявит сущую правду, то и спущен будет. После того Яковлев обмер и весь посинел и стал храпеть, почему и снят был с дыбы, и дано ему время, чтобы пришел в память. В беспамятстве он попросил бумаги и чернил и звал отца духовного. Но написать ничего не написал, а при отце духовном утверждался, что делал выписки простотою без умысла. При пытке его присутствовали Остерман, Черкасский и Ушаков. При допросах Яковлева открылось, что у него жил греческий учитель Иван Яковлев. Тайная канцелярия приказала Салтыкову арестовать его и взять в С.-Петербург, а книги, тетради и письма обыскать и, что окажется, прислать туда же. Ноября 29 он прислан в С.-Петербург и на допросах показал, что он сын подъячаго из печатного приказа, учился в греческой школе, где познакомился с Барсовым; а теперь, по рекомендации Барсова, живет в доме секретаря придворной конторы Александра Яковлева и учит его детей. |
| Сделав некоторые, значащиеся выше в выносках, замечания по поводу раскольнических мнений относительно учения митрополита Филарета (изложенного в его «Беседах к глаголемому старообрядцу»), а также по вопросу о единоверии, мы считаем совершенно излишним подвергать здесь более подробному разбору изложенное в двух сочинениях неизвестного автора раскольническое учение. В далеко нескудной нашей противораскольнической литературе, начиная «Беседами о мнимом старообрядчестве» преосв. Игнатия, архиеп. Воронежского, «Беседами к глаголемому старообрядцу» митрополита Филарета, «Истинно-древней и истинно-православной церковью» митрополита с.-петербургского Григория, и оканчивая новейшими исследованиями и полемическими статьями расколообличителей – профессоров духовных академий, с «Братским Словом» проф. Н.И. Субботина включительно, читатели найдут обильный запас опровержений на все те доводы в защиту раскола, какие приводятся как в трех раскольнических сочинениях, содержание которых мы изложили, так и вообще в раскольнической литературе. Позволим себе сделать лишь одно общее замечание. Нам кажется, что нашим полемистам против раскола следовало бы в своих сочинениях более полно и более детально опровергать раскольническую аргументацию, т.е. войти в рассмотрение не только общих оснований раскола, как это обыкновенно делается, но и всех тех частных рассуждений их по спорным вопросам, какие находятся в отдельных, особенно новейших, сочинениях раскольников. «Поморские ответы» Денисовых (символическая книга безпоповщины) доселе щее не рассмотрены и не опровергнуты в целом их составе. Известные старые сочинения – Феофилакта Лопатинского и Арсения Мациевича, посвященные «Поморским ответам», как известно, не исчерпывают вполне своей задачи, да к тому же доселе существуют лишь в рукописях. Относительно недавнее сочинение игумена Парфения «Возобличение на Поморские ответы» (Москва, 1867 г.) – ниже всякой критики. Но особенно следует нашим полемистам обратить внимание на статьи в защиту старообрядства, составленные бывшим единоверческим священником И.Т. |
| В 1735 году Синод постановил перенести печатание Библии из Москвы в Петербург, под смотрение архиепископа Феофана. Одновременно велено было зановопересмотреть труд прежних справщиков. В Петербурге исправлением славянской Библии занимался архимандрит Стефан (Калиновский), но свозведением его в сан епископа Псковского редакторская работа опять застопорилась. В 1741 году Синод распорядился снова перенести печатание Библии в Москву. В Москве за исправление текста принялись префект Академии архимандрит Кирилл (Флоринский) и архимандрит Фаддей (Кокуйлович). К 1743 году труд их был завершен и Синод приступил крассмотрению исправленного текста, но и само рассмотрение оказалось весьма сложным и кропотливым делом. Была образована особая комиссия, в которуювключили иеромонаха Иакова (Блонницкого) и вызванных из Киева учеников великолепного знатока еврейского языка и священной филологииСимона (Тодорского) – иеромонахов Варлаама (Лящевского) и Гедеона (Слонимского). В рассмотрении текста Библии комиссияближе всего сошлась с трудами первых справщиков во главе с архимандритом Феофилактом (Лопатинским). Книги Товит и Иудифь были заново переведены сгреческого языка. Третью книгу Ездры исправили по Вульгате. Все исправления старого славянского текста были изложены в особой рукописной книге, а краткийобзор этих исправлений поместили в предисловии к Библии. В 1751 году исправленная славянская Библия была напечатана. В 1756, 1757 и 1759 годах последовалипереиздания. В истории это издание получило название Елизаветинской Библии. В 1720—1730 годы богословская мысль в России была сосредоточена на полемике вокруг «Камня веры» митрополита Стефана. Почитателю и ревностному защитникубогословских взглядов Местоблюстителя архиепископу Феофилакту (Лопатинскому) в этой полемике противостоял протестантствующий теолог архиепископ Феофан.Спор закончился для святителя Феофилакта тюремными узами. Его противник восторжествовал в борьбе за церковную власть, стал одним из всесильныхвременщиков и подручным Бирона. Но в Духовной школе, несмотря на эту его победу, вплоть до середины века преобладало направление оппонентов Феофана. |
| 670 Система ректора киево-могилянской коллегии Иоасафа Кроковского (находящаяся в рукописи в библиотеке киево-печерской лавры) «Tractatus theologici in collegio kiiowo-mohileano traditi et explicati» читана была с 1693 по 1697 гг. (Ист. киев. акад. Булгакова, Спб. 1843, стр. 69). Disputationes et controversiae здесь постоянно встречаются, как это видно из конспекта упоминаемой системы, приведенного в «Ист. киев. акад.» Булгакова, на стр. 69–74. 671 Система Феофилакта Лопатинского, ректора московской славяно-латинской академии (находящаяся в рукописи в библиотеке московской духовн. академии) озаглавливается следующим образом. Scientia sacra disputationibus theologicis ss. Ecclesiae Orientali, Scripturae Conciliis et patribus consentaneis, speculative et controverse illustrate in collegio Petro Alexiewiano Mosquensi an. 1706–1710. Ист. моск.-славяно-гр.-лат. акад. С. Смирнова , Москва 1855, стр. 136. 672 Система Сильвестра Лебединского , ректора казанской академии, в первый раз изданная в Петерб. в 1799 г., озаглавливается следующим образом: Compendium Theologiae classicum didactico-polemicum, doctrinae orthodoxae christianae maxime consonum, per theoremata et quaestiones expositum etc. Основательная оценка приемов изложения этой системы сделана в «Истории старой казанской духовной академии 1797–1818 г., А. Благовещенского», Казань 1875, стр. 86–87. 673 Вот пример ответов на возражения из § 136 первой книги: Tertia objection est, quae susperioris, quam confirmat, est veluti instantla, ut vocant, seu defensio Deus promittit quaedam minatur, quae tamen non facit, ergo est mutabilis etc. Resp. Qui vel promittit vel minatur absolute, et non facit, vere mutabilis est: Deus vero vel quae promisit, vel quae minatus est et non facit, etpromisit et minatus est subintellectis conditionibus etc. Quodsi instes interrogando: si promissiones et comminationes pendent ex conditionibus; hoc ipso mutabules sunt, quia ex mutabilitatibus pendens: conditions enim illae sunt mutabiles. Resp. Nihil aliud jam nos respondere hic posse, nisi confitere, ut et ante fecimus, esse hoc unum ex mysteriis Dei incomprehensibilis ineffabilibus etc. |
| Синод при богослужении, рвал и велел переписывать на свое имя прошения, подаваемые ему на Высочайшее имя, говорил об императрице Анне противные речи, делал лишние поборы по епархии и прочее. В начале 1737 года Феофан принялся и за Родышевского и донес о его тетрадях кабинету министров: не распространяясь о богословской стороне Маркелловых обвинений, он обратил внимание кабинета главным образом на то, что хула Маркелла против книг, изданных по указам государя и Св. Синода, даже против Духовного регламента, содержащего действующее законоположение, есть прямое противление власти; потом выставил на вид нападки автора на лютеран и и кальвинистов и на тех, кто с ним дружбу имеет, и поставил многознаменательный вопрос, кого это разумеет тут Родышевский с братией. После этого дело пошло, разумеется, через тайную канцелярию. Розыск по этому делу запутал в свои извороты и погубил множество лиц всякого звания, или читавших тетради Маркелла, или просто только слышавших об их существовании. С этих пор политические розыски не прекращались во все царствование императрицы Анны. По монастырям и у разных грамотеев отыскивали всякие тетрадки, записки, выписки, в которых предполагалось что-нибудь «противное», и всех их читателей и владельцев тянули к розыскам. Феофану удалось внушить подозрительному немецкому правительству, что в России существует опасная «злодейская факция» 43 , которую непременно надобно открыть и истребить. Арестованных допрашивали не о каком-нибудь определенном предмете, а вообще обо всем, кто что говорил, замышлял или слышал «противное»; разыскивая одно, неожиданно набродили на другое; распутывая одну факцию, запутывались в другой новой. Ввиду пыток, допрашиваемые в тайной канцелярии страшно ломали свои головы, припоминая, кто что говорил или слышал за последние несколько лет, путались сами, запутывали и других. Громадное следствие усложнялось все новыми эпизодами и затягивало в свои извороты все новых и новых лиц. Из Москвы оно перекинулось в Тверь, где были арестованы иеромонах Иосиф Решилов, заподозренный в составлении одного подметного письма с пасквилем на Феофана и порицаниями на немецкое правительство, архимандрит Иоасаф Маевский из ученых киевлян и разные лица тверского архиерейского дома, близкие к Феофилакту Лопатинскому, который и сам подозревался в «противностях», – затем, распространилось на Устюг, Вологду, на многие монастыри, Саровскую пустынь, задело множество светских лиц, начиная от каких-нибудь богадельных грамотников и доходя до очень высокопоставленных людей, даже до лица цесаревны Елизаветы, которую многие желали видеть на престоле. |
| Во время этой передряги, этих страхов и пересылок, один несчастный – Зварыкин – 10 марта скончался. Что сталось с прочими, не знаем. 571 В 1747 году Саровская пустынь возобновила свои напоминания об освобождении бывшего иеромонаха Ефрема Короткого и возвращении в Саровскую пустынь по-прежнему. Московская синодальная контора отнеслась в Тайную канцелярию с вопросом: вины Ефрема, за которые он расстрижен и истязан и в ссылку послан, к отпущению ему и свободе его из оной ссылки по содержанию высочайших указов, следовательны ль? Тайная канцелярия ничего не отвечала на этот указ; только чрез восемь лет (6 апреля 1755 г.), не известно по какому поводу, дала знать св. Синоду, что 7 мая 1752 г. последовало разрешение освободить Короткого из ссылки, и что 1 сентября он прибыл из Оренбурга в С.-Петербург и явился в Тайную канцелярию. Здесь, кроме паспорта, он предъявил аттестат, выданный ему из оренбургской крепости, за руками штаб и обер-офицеров, в котором написано, что предявитель, во всю бытность свою в оренбургской крепости, исполнял должность дьячка и пономаря, и по должности своей вел себя благочинно и добропорядочно, ко всему по надлежности прилагал тщательное старание и ни в каких подозрениях и в других неблагочиниях не бывали. Синод поручил рязанскому епископу Димитрию возвратить ему монашеский чини и потом, 2 мая 1755 года, отправили к суздальскому епископу, для определения в Саровскую пустынь по-прежнему. 572 Брат1я выбрали его своими строителем. 544 Казаматы считались по нумерам (1, 2, 3 и т. д.), а нумера по местностям: от васильевских ворот, – на монетном дворе, – от монетного двора, – в Старой Трезиной, – под флагом (в одном из этих нумеров содержался Давыдов) – от флага – у Невских ворот (содержался Барсов), у Ботика, – у Петровских ворот. По другой записи 1735 г. встречаем другие названия: в старой аптеке, в старой Тайной, у кронверкских ворот (содержался Коллети), в бане (содержался Родышевский), против магазейнов. Кормовые деньги отпускались разно: Феофилакту по 10 к. в день, Колетию по 6 к., Родышевскому по 4 к., Маевскому, Решилову и Аввакуму по 3 коп., Масалаеву и Ясинскому по 2 к. Деньги эти, как и все содержание канцелярии, заимствовались из отписного имения лиц подсудимых в Тайной канцелярии. Из этих же денег содержались канцелярия и заплечный мастер. |
|
|
