| А если бы будущий биограф проф. Голубева, основываясь на напечатанных «Извлечениях из протоколов Киев. дух. Академии», упрекнул сего профессора, как он, будучи председателем комиссии по присуждению Макарьевской премии за статьи, помещенные в Трудах Киев. дух. Академии за 1905 г., не досмотрел указанного обстоятельства и присудил, между прочим, премию и проф. Титову, – то упрек этот будет несправедлив. Ибо проф. Голубев, совместно с другими членами комиссии, означенное обстоятельство отметил и в своем донесении заявил, что комиссия решение вопроса о награждении проф. Титова премией за его статьи, помещенные в академическом журнале, предоставляет усмотрению Совета, сам же сделать это затрудняется, так как статьи эти представляют перепечатку и притом не единственную. Но проф. Титов, присутствовавший на Совете, счел означенные указание и мнение комиссии гонением на него, проф. Титова (или – как он выразился – «травлей» его), а преосв. ректор находил означенное указание о перепечатке, притом не единственной, недопустимым в официальном, следовательно, подлежащем опубликованию, документе, и поставил вопрос об изъятии из обращения означенного компрометирующего указания, – вследствие чего проф. Голубев обратился к преосв. ректору с такой речью: «Итак, Ваше преосвященство, вы просите меня выкинуть указание на перепечатку, как нечто компрометирующее наш академический журнал?» – На что преосв. ректор ответил: «я вас просить не хочу, я предлагаю вопрос на обсуждение Совета». – «А если не хотите просить меня, – заявляет неугомонный проф. Голубев, – то и я не хочу делать изменений в донесении комиссии, как вполне соответствующем действительности». – Но тогда другие члены Совета обратились к проф. Голубеву с просьбой об изъятии, – на что в конце концов ои и согласился, заявив при этом следующее: «хорошо, господа, изъятие учиню. Вы просите меня о нем, без сомнения, в виду неприглядности факта. В самом деле, академический журнал наш не складочное же место для перепечаток, притом далеко не единственных? Вы считаете это позорным. Но сообразите, кольми паче позорно, что перепечатки эти допускаются; кольми паче позорно, что виновник их выпрашивает себе за них премию; кольми паче позорно наконец, что просьба ею исполняется»! |
| Кроме названных систематических руководств по б. археологии, очень много сведений по этой отрасли знания, хотя и в отрывочном виде, даны в сочинениях Велльгаузена И. (Prolegomena zur Geschichte Israels, 3-е изд. 1888 г., Abriss der Geschichte Israels und ludas, 1884), Штаде Б. (Geschichte des Volkes Israel, 1887) и Шюрера (Geschichte des jüdischen Volkes im Zeitalter Iesu Christi, 1890), у E. Ренана, (Histoire du peupie Israel,1887 г.), а также в библейских словарях Винера Г. (Biblisches Realwörterbuch, 1819), Шенкеля Д.(Bubellexucon, 1869–75), Смита В. (А. dictionary of the Bible, comprising its Antiquities, Biography, Geography and natural history, 1860), Рима E. (Handwörterbuch des biblischen Alterthums, 1875) и абб. Ф. Вигуру (Dictionnaire de la Bible). Для библейской символики, т. е. для объяснения символического значения ветхозаветного культа, лучшим руководством остаются сочинения Бэра: «Die Symbolik des mosaischen Cultus» (1837) и «Der solomonische Tempel mit Berücksichtigung seines Verhältnisses zur heiligen Architectur überchaupt», (1848). Первый опыт руководства по б. археологии на русском языке представляет, явившееся в 1869 г., сочинение г. Зайцева: «Очерк быта древних евреев». Полный Систематический курс этой науки представляет переведенное с немецкого языка студентами Киевской д. академии, под наблюдением проф. А. А. Олесницкого и напечатанное в «Трудах Киевской д. академии», руководство Кейля: «Руководство к библейской археологии», 1875 г. После него в 1884 г. было издано руководство архимандрита Иеронима: «Библейская археология» (в 2-х томах, недоконченное издание). Кроме систематических руководств, на русском языке было издано много отдельных сочинений по тем или иным вопросам б. археологии, как-то: «Ветхозаветный храм в Иерусалиме», (в 1889 г.), проф. А. А. Олесницкого (издание Императ. православного палестинского общества); «Ветхозаветный храм», (1890 г.) проф. Д. М. Муретова ; «Древне-еврейские монеты», (1886 г.) проф. А. Булатова; «Религиозное, общественное и государственное состояние евреев во время судей», (1885 г.) проф. И. Г. Троицкого ; – «Идолопоклонство у древних евреев», (1896 г.) – М. С. Пальмова; «Обрезание у евреев» (1891 г.) г. Соколова В. П.; «Быт еврейских царей» – (1898 г.), г. Миролюбова; «Синагоги иудейские, как места общественного богослужения» (1891 г.) г. Никитина А.; «Восточные обычаи в библейских странах», Тристрама Г. В., перевод В. Н. Аничковой, изд. Имп. прав, палест. Общества 1900 г. Кроме этих отдельных исследований, в качестве пособий для б. археологии на русском языке могут служить библейские словари протоиерея Солярского и г. Верховского; «Богословская энциклопедия», издаваемая при журнале «Странник»; «Толковая библия», издаваемая при том же журнале и «Богословский энциклопедический словарь», изд. г. Сойкина. § 26. Разделение б. археологии, как системы. |
| Но значение ваших трудов почти исключительно документальное. Критический элемент, т. е. то, что составляет жизненный нерв ученых работ (сей царь царствующих) в них отсутствует (по временам видна его только тень). Разумеется, ваши труды читаются с удовольствием, иногда даже с неослабевающим интересом. Но почему? Да потому, что, читая, напр., вашего Макария Булгакова , благодаря обильным выдержкам из документальных данных, знакомишься с мыслями и воззрениями этого замечательного иерарха. А ваши собственные суждения... ну, ведь иногда можно их и пропустить. Другой недостаток ваших трудов, отчасти стоящий в связи с указанным, неустойчивость во взглядах. Видно, что наука для вас не есть цель сама по себе, а только средство. Отсюда – меняние стягов, отсюда – возможность появления таких статей, как направленная против моих «Объяснительных параграфов». Место, занимаемое вами, проф. Титов, в науке, я изображу наглядно, так сказать, образно. Картина страшного суда. Одни идут в царство мрака, другие – в царство света. Но между теми и другими, перед дверями рая, находится человек, привязанный ко столбу. На столбе надпись: блуда ради лишен царствия небесного, милостыни ради избавлен вечныя муки. Ни туда, ни сюда. Таково, по моему мнению, и место, занимаемое вами, проф. Титов, в науке: место серединное, т. е., – ни туда, ни сюда. Причислить вас ко мраку, никоим образом нельзя: против сего вопиют многие ваши труды. Открыть вам двери рая, тоже нельзя: нет в ваших трудах жизненного нерва, сего царя царствующих. А вывод из всего сказанного такой: вы, проф. Титов есть повиствователь, и повествователь иногда даже очень хороший; но ученый – плоховатый, иногда даже очень плоховатый. Что мое мнение об отсутствии у вас, проф, Титов, означенного жизненного нерва, а также относительно взгляда вашего на науку не как на цель, саму в себе, а как на средство, есть мнение беспристрастное, объективное, – сие может быть подкреплено свидетельствами и с других сторон, притом свидетельствами, в своей значимости сомнений не возбуждающими. В жизни нас, профессоров, есть три важных момента. Это, во-первых, оценка нас с научной точки зрения по окончании курса, перед поступлением на кафедру, а затем оценка наших сочинений на степень магистра и доктора. Кинем взгляд на эти важнейшие моменты в вашей, проф. Титов, жизни: с какой научной оценкой вы их проходили. В протоколах Киевской дух. Академии от 14 июня 1891 года помешен «Отзыв ординарного проф. А. В. Розова об отчете о научных занятиях профессорского стипендиата Феодора Титова по древней общей гражданской истории». |
| Философские произведения А. И. Абрамов. Памфил Данилович Юркевич Памфил Данилович Юркевич (1827—1874) принадлежит к тем отечественным философам, судьба которых — почти полное забвение. Это тем более удивительно, что мыслитель стоял у основания оригинальной русской философии, его работы вводили русского читателя в современную ему проблематику европейской философской мысли, велика его заслуга и в формировании русской философской лексики. Особо следует отметить его влияние на формирование миросозерцания В. С. Соловьева, считавшего а своим учителем. Родился в Полтавской губернии (село Липлявое Золотоношского уезда) в семье священника, получил образование в Полтавской семинарии и намеревался поступать в медико–хирургическую академию, но по настоянию отца в 1847 г. поступил в Киевскую духовную академию, курс которой окончил в 1851 г. Выдающиеся способности позволили будущему философу завершить курс с причислением к первому разряду воспитанников и продолжить научную деятельность в стенах академии. Решением академической конференции выпускник был назначен на должность «наставник по Классу философических наук». В 1852 г. Юркевич получил степень магистра с переименованием в бакалавры академии, через год ему было объявлено благоволение Св. Синода «за отлично усердные и весьма полезные труды», а уже в 1854 г. он был назначен на должность помощника инспектора академии. Однако административная работа не понравилась молодому философу, и через два года он подает прошение об увольнении с этой должности. Юркевич начинает вести философский курс, преподает он также и немецкий язык. Па преподавательском поприще карьера его стремительна: уже в 1858 г. он — экстраординарный профессор. К этому времени относятся и первые публикации (в «Журнале Министерства народного просвещення» и в «Трудах Киевской духовной академии»). После десятилетнего перерыва в 1861 г. в Московском университете II и- была открыта кафедра философии, и именно Юркевич, по словам Г, Г. Шпета, оказался в России единственным «достаточно философски подготовленным, чтобы занять без предварительной заграничной командировки университетскую кафедру» . В октябре 1861 г. назначение было утверждено императорским указом, и Юркевич переехал в Москву, где и оставался до конца своих дней. Кроме истории философии, он читал в университете курсы по логике, психологии, педагогике, работал также в учительской семинарии военного ведомства. Характеристику лекционной деятельности Юркевича оставил в своей переписке В. О. Ключевский Группа студентов под руководством профессора занималась и переводом различных философских сочинений (в частности под редакцией Юркевича была издана «История философии» Шпенглера) . Высшей ступенью университетской карьеры а было назначение его в 1869 г. исполняющим обязанности декана историко–филологического факультета. В 1873 г., после смерти жены, тяжело заболел и 4 октября 1874 г. скончался. Похоронен он был на кладбище Данилова монастыря в Москве. |
| Пребывание Болховитинова в московской духовной академии сопровождалось обстоятельством, имевшим решительное влияние и на научные его занятия историей. Московская академия, не смотря на свою славу во время м. Платона, имела и недостатки, которые открыто сознавал ее покровитель. Преподавание риторики и философии далеко отставало в ней от развития и состояния этих наук в западно- европейских школах и даже не могло соперничать с преподаванием этих наук в недавно основанном московском университете. М. Платон, желая восполнить недостатки академического образования, давал студентам, в том числе и Болховитинову, возможность посещать лекции московского университета. В университете Болховитинов сошелся со многими студентами, с которыми он после вел дружественную переписку по вопросам научным, историческим. В университете же он главным образом ознакомился с новиковским обществом, в трудах которого принимали непосредственное участие студенты семинарии и академии и деятельность которого направлялась к собиранию и изданию памятников древне-русской истории. В новиковском обществе главным образом сосредоточивалась в то время научная разработка русской истории, отвечавшая преобразовательным планам Екатерины Великой. Вследствие связи этого общества с московским университетом, в последнем в 1773 году предполагалось открыть особую кафедру церковной истории, интерес которой должен был сосредоточиваться на изучении истории отечественной церкви. Хотя открытие указанной кафедры в университете не состоялось, но оно не могло не обратить на себя внимания московской духовной академии и ее протектора, только- что прибывшего на московскую архиепископию. Преподавание церковной истории, и в частности русской, тогда же введено было в круг предметов академии. Открытое и с настойчивостью высказанное обществом и наукой сознание в необходимости изучения русской исторической жизни не могло пройти незамеченным для такого даровитого студента, каким был Болховитинов, и не осталось без влияния на направление его личных дарований. |
| Вероятно, здесь говорится о каком-либо кандидате на какую-нибудь из вакантных преподавательских кафедр в Академии. Здесь идет речь о возобновлении перевода Свящ. Писания на русский язык, предпринятом по мысли и усилиями Московского Митрополита Филарета. 5 мая 1858 г. последовало Высочайшее соизволение на определение Св. Синода от 20 марта 1858 г. приступить к новому переводу на русский язык книг Священного Писания . 19 мая того же года Св. Синод постановил немедленно приступить к делу перевода, начиная с книг Нового Завета. Труд перевода распределен был между всеми четырьмя Духовными Академиями под наблюдением митрополитов С.-Петербургского, Московского и Киевского и архиепископа Казанского. По мере представления перевода в Св. Синод, он рассматривался членами Св. Синода – сначала каждым отдельно, на дому, а затем в общем собрании Св. Синода, еженедельно, в один из трех присутственных дней, который посвящался исключительно этому одному делу. При жизни митрополита Филарета перевод после этого был посылаем к нему в Москву, и его замечания снова обсуждались в Св. Синоде. В 1862 г. перевод книг Нового Завета был окончен. Еще ранее этого (в 1860 г.) С.-Петербургская Духовная Академия предприняла перевод на русский язык книг Ветхого Завета, для чего при Академии был учрежден комитет, в котором главным деятелем был профессор еврейского языка в Университете и Академии Д.А. Хвольсон. Перевод производился с еврейского языка с помощью греческого текста и печатался в «Христианском чтении» с 1861 по 1869 г. Независимо от этого, переводы отдельных книг Ветхого Завета печатались и в других духовных журналах: в «Трудах Киевской Духовной Академии» (перевод Гуляева), в «Православном Обозрении» (перевод архим. Макария) и в «Духе Христианина» (перевод Павского); кроме того в Вятке в 1860 г. появилась отдельным изданием Книга Иова с обширными примечаниями, а в Петербурге в 1859 г. Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова с краткими примечаниями. Но все эти переводы имели все-таки частный характер. В 1867 г. приступил к изданию Библии на русском языке Св. Синод. В основание перевода положен был перевод С.-Петербургской Академии, напечатанный в «Христианском Чтении» и пресмотренный прочими Академиями. Продолжение перевода поручено было прежнему С.-Петербургскому академическому комитету с преимущественным участием Д.А. Хвольсона, под редакцией и с наблюдением за печатанием члена Св. Синода протопресвитера В.Б. Бажанова. Перевод рассматривался Св. Синодом под председательством С.-Петербургского митрополита Исидора. Первая часть русской Библии – Пятикнижие Моисея – появилась в свет в 1868 г., за нею следовали одна за другою остальные три части, и в 1875 г. печатание Библии было окончено. В 1876 г. появилась, наконец, полная русская Библия в одном томе, изданная «по благословению Св. Синода». |
| В духовных журналах печатались статьи в защиту духовенства так, например, в журнале «Духовная Беседа» за 1858 г. т. XIV 50, появилась статья Шаврова «Духовное звание в России». В том же журнале за 1859 г. т. VI, 17, напечатана статья священника Грекова «Духовное звание в России», голос сельского священника. В журнале «Православный Собеседник» за 1859 г. ч. 1 появилась статья «Общество и духовенство». Смотри также статью Гилярова-Платонова «Из письма в редакцию» (напечатана в «Журнале землевладельца» 1858 г., 11, смесь, стр. 45 – 48 и в «Собрании сочинений» 1899 г. т. 1, стр. 242), в которой автор возражает против доводов вышеуказанных статей Остафьева и Чихачева. 41 Ярким обращением такого отрицательного направления в литературе может служить полемика журнала «Современник» за 1860 и 1861 годы (статьи Антоновича и Чернышевского) с журналами: «Труды Киевской Духовной Академии» статьи Юркевича и «Русский Вестник» (в защиту статей последнего) за те же годы. См. также статью Певницкого «Нигилисты» в «Трудах Киевской Духовной Академии», 1862 г., т. 1, и того же автора, в том же журнале, за 1866 г., август «Тяжелое нарекание». См. еще «Собрание мнений и отзывов митрополита Филарета», т. V, ч. 1, стр. 184. 42 Весьма характерно замечание митрополита Филарета, высказанное им по поводу рассмотрения в Государственном Совете вопроса о современных идеях, проводимых в газетах и журналах (Собрание мнений и отзывов митрополита Филарета, т. IV, стр. 343, 27 августа 1858 года). Митрополит Филарета писал: «многие недоразумения нынешнего времени происходят от того, что частное превращают в общее. Один священник оказался недостойным, и говорят, что нехорошо духовенство. Редакторы одной газеты и двух-трех светских журналов издали статьи с мыслями, неблагоприятными для религии и нравственности, и ревнители говорят, светская литература есть языческая. Правда, зараза распространена далее одной газеты и трех журналов, но когда сии только имеются в виду для улики, то легко виноватым возражать против обвинителей, что здесь заключается от частного к целому, и обижается благонамеренная литература, которая еще не исчезла. |
| См. еще Письма м. Иннокентия, изд. И. Барсуковым 2 тома, СПб. 1897; здесь его переписка с Муравьевым; срв. И. Барсуков , Иннокентий, м. Моск. и Колом., М. 1883 (рец. Н. Минаева , ЖМНПр. 1884, сент.). См. еще Вяч. Богданович , Отражение эпохи 60-х годов в русской церковной проповеди, Учено-богословские и церковно-практические опыты студентов Киевской дух. академии, вып. 1, К. 1904, с. 95–321. 2. Русская духовная журналистика и подготовка общественного мнения к восприятию церковной реформы. Общего обозрения дух. журналистики 60-х и 70-х годов сделано не было. Можно указать только отдельные статьи, напр., Ив. Королькова , Двадцатилетие журнала «Труды Киевской Д. Академии», 1860–1879, в «Трудах» 1881 года; особо следует отметить статьи В. Ф. Певницкого , Требования по отношению к духовной журналистике в нашем читающем обществе. 1861, 9 (срв. отклик в «Православном Обозрении», 1861, 12); Жизнь и школа, 1862, 3, о необходимости современного направления в проповедничестве и журналистике. Еще см. Г. О. Булашев , Кр. историч. записка по поводу 30-летия издания при К. Дух. семинарии журнала «Руководство для сельских пастырей», Киев, 1890. Очень много интересного материала можно отыскать, просматривая в тогдашних журналах хронику, известия, заметки и библиографию, особенно в «Прав. Обозр». См. еще Н. А. Скроботов , Приходский священник А. В. Гумилевский, СПб. 1871. Об о. Иванцове-Платонове см. некролог Ив. Н. Корсунского , Бог. В. 1894, дек., здесь же перечень трудов. Для понимания религиозно-практического идеала Иванцова важны его слова и проповеди: «За двадцать лет священства», 2 изд. 1884; «За третье десятилетие священства», Серг. Пос. 1894. Следует отметить любопытный эпизод. В 1885-м году возникла мысль включить в новое собрание сочинений Толстого особый томик его религиозно-нравственных статей. И для облегчения цензурных затруднений сам Толстой просил Иванцова-Платонова взять на себя редакцию этого тома с правом сокращать и оговаривать в особых примечаниях все спорные места. Работа была выполнена, Толстого вполне удовлетворила, но издание не было разрешено. |
| Среди новых товарищей его появляется личность, немало влиявшая на него и связанная потом с ним крепкими узами на долгое время. Это был сын греческого священника одного из греческих приходов Мариупольского уезда Екатеринославской епархии Серафим Серафимов 47 . Он был последний год в богословском классе, т. е. на год старше Капустина. Серафимов был очень вдумчивый, религиозно настроенный юноша с немалыми запросами и хорошо учившийся. С ним, вероятно, сразу же сошелся Андрей, и у них нашлись многие общие интересы. Общий-то культурный и духовный уровень семинаристов был не ахти какой высокий. Нравы вполне отвечали и той обстановке, в которой они жили, и тогдашним методам воспитания. Кроме довольно обычных и неизбежных во всякой школе лени, скуки и равнодушия к науке, не редки были и более серьезные недостатки и пороки, нарочито же пьянство и карты. Всего этого были чужды и Андрей, и Серафим. Оба воспитывались в благочестивой, богобоязненной обстановке священнической семьи, один – русской, другой – греческой, они могли противостоять этим искушениям и соблазнам. Серафим вполне унаследовал, кроме того, черты чисто византийского, греческого православия, скорее логического, холодного и глубокого в отличии от славянского, немного эмоционального, лирического подхода Капустина. По личным качествам склонности к созерцательной жизни Серафим прекрасно дополнял душевные свойства Андрея, более общительного, жизнерадостного, остроумного и прямого. Среди однокашников как-то сложилось мнение о Серафиме как о будущем иноке, да и он сам был к тому склонен, тогда как веселый Андрей, среди товарищей прозванный Козой, Козулей, Капустой, больше, казалось бы, предназначен был к жизни семейной мирского пастыря. Господу было угодно все повернуть по-другому. Серафимову очень покровительствовал тогдашний архиерей екатерннославский – Гавриил 48 , да и вообще он выделялся, по-видимому, среди массы семинаристов. Когда в 1837 г. Серафимов окончил семинарию и поступил в состав десятого выпуска Киевской Дух. Академии, то связь между молодыми друзьями не порвалась. Они писали один другому, и, к счастью, некоторые из этих писем сохранились. Они представляют материал огромной автобиографической важности. Эти письма были напечатаны в «Трудах Киевской Духовной Академии » за 1906 и 1908 годы и снабжены ценными примечаниями сообщившего их. Мы пользуемся этой перепиской, отражающей жизнь и настроения Андрея в течение трех екатеринославских лет. В них весь Капустин. Они полны юмора, пересыпаны остротами на семинарском жаргоне, народными выражениями и чисто великорусскими и типично хохлацкими. В них много того особого беспечного, порой беспричинного заразительного смеха, настроения тех лет, когда все возможно, все легко и кругом такой простор и ширь. Эта бесшабашная болтовня свойственна только молодости. Но с ней наряду и глубокие философствования о Боге, христианстве, грехе, покаянии и, конечно, столь созвучная Андрею мысль о смерти. |
| Содержание В 8 «Астраханских Епархиальных Ведомостей» за текущий год перепечатана из «Труд. Киев. Дух. Академии» за 1891 г. 6) наша статья библиографического характера, в виду её, как выражается глубокоуважаемый редактор, некоторых новых данных, касающихся приснопамятного Астраханского архипастыря преосвященного Никифора Феотоки» (стр. 235, прим.). Будучи глубоко признательны за честь, оказанную нашей более чем скромной заметке, в органе, за судьбою которого мы постоянно следим с интересом, ввиду его живого отношения к историческому прошлому местного, родного нам, края, мы решаемся теперь сделать несколько поправок и дополнений к перепечатанной статье, которые прочтутся, как мы надеемся, не без интереса читателями „Ведомостей» и дадут еще несколько новых данных для характеристики личности знаменитого архипастыря Астраханской церкви, родиной которого был православный восток. Слово архиепископа Никифора Феотоки „на отшествие из епархии», извлеченное из рукописного, современного нам, сборника Церковно-археологического музея при Киевск. Духовн. Академии 163 и напечатанное нами в „Труд. Киев. Дух. Академии» 1891 г. 6, было открыто в названном сборнике нами, и мы на него указали в свое время и г. Соловьеву, но „честь первого издания в свет этого замечательного „слова» принадлежит “ не нам, хотя ошибочно и мы лично были непрочь так думать („А. Е. В.» 8, стр. 240), называя „слово на отшествие из епархии» „неизданным еще в свете». Честь эту оспаривает у нас малоизвестная в библиографии и едва-ли даже поступавшая в обычную продажу брошюра, напечатанная, „с одобрения Московской духовной цензуры“ в 1825 г. в Московской Синодальной типографии под заглавием: „ Слова Никифора Феотокия, архиепископа Астраханскооо, говоренные: 1-е, в кафедральном Полтавском соборе, при прибытии его в Славянскую и Херсонскую епархию 1779 года; 2-е, в кафедральном Астраханском соборе, при выбытии его из Астраханской епархии на обещание 1792 г.“. Брошюра эта в 16 долю листа состоит из 14 страниц и была напечатана на средства одного из почитателей проповедническаго таланта архиепископа Никифора Феотоки. |
|
|
