| Разделы портала «Азбука веры» ( 16 голосов: 3.9 из 5) Счастливый Принц Счастливый Принц стоял на стройной колонне, возвышаясь над черепичными крышами и острыми шпилями. Его одежда была сшита из тонких листьев самого лучшего золота, глаза ему заменяли два светлых сапфира, а на рукояти его шпаги пылал ярко-красный рубин. Жители города были от него в восторге. «Он прекрасен, как мой флюгер,» — сказал Советник, которому очень хотелось, чтобы все знали про его тонкий художественный вкус. «Но не так полезен,» — поспешно добавил он, опасаясь показаться непрактичным. «Вот с кого надо брать пример! — говорили молодые мамы своим детям. — Счастливый Принц никогда не плачет.» «Как я рад, что хоть кто-то на этой земле действительно счастлив,» — грустно промолвил кто-то в сером плаще, глядя на великолепный памятник из темной подворотни. «Он совсем, как ангел!» — говорили приютские девочки, когда шли домой из храма в своих красненьких курточках и чистых белых передничках. «Откуда вы знаете? — спросил Учитель Математики. — Вы же никогда не видели ангелов.» «Видели, видели, — защебетали две сестренки, — они приходят к нам во сне.» Учитель Математики сразу нахмурил брови и стал совсем строгим. Ему очень не нравилось, что дети видят сны. Как-то ночью над городом летел маленький Скворец. Его друзья еще шесть недель назад улетели в далекий Египет, а он остался. Скворец был влюблен в прекрасную Тростинку. Он встретил ее на ранней весной, когда в погоне за желтым мотыльком летел вниз по реке. Его так очаровала ее грациозность, что он остановился поговорить с ней. «Будьте моей женой.» — решительно сказал Скворец. Он привык сразу браться за дело. Тростинка сделала ему низкий поклон. И Скворец стал летать, летать вокруг нее, касаясь реки крыльями, и покрывая воду тонкой серебристой рябью. Так он провел все лето. «Что за нелепая привязанность,» — чирикали другие скворцы: «У нее совсем нет денег, к тому же родственников пруд пруди.» И правда, вся река была запружена тростником. Когда пришла осень, птицы улетели. Скворец почувствовал себя одиноким, и возлюбленная стала понемногу надоедать ему. «Она даже не умеет разговаривать, — заметил он. — Наверное она кокетка — она все время флиртует с ветром.» Даже после легкого дуновения Тростинка рассыпалась множеством изящных реверансов. «Пускай она и домоседка, зато мне нравится путешествовать, значит и жене моей должно нравиться». «Отправишься со мной?» — спросил он наконец. Но Тростинка лишь покачала головой, — она так была привязана к своему дому… «Ты просто дурачила меня!» — вскричал он: «Что ж, прощай! — Меня ждут Фараон и Египетские Пирамиды. Счастливо оставаться!» И Скворец улетел. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 15 голосов: 3.9 из 5) Глава XXXI Утром цветы живут, Но умирают в ночь. Все, что творится тут, Завтра уходит прочь. Молния блещет так: Вспышка — и снова мрак! Шелли [Перевод А. Тарковского] Вряд ли стоит подробно рисовать перед читателем картину, которую представляла собой земля, избранная злополучными гуронами для их последней стоянки. К счастью для людей чувствительных или не слишком смелых, стволы деревьев, листва и дым скрыли большую часть происходившего, а ночь вскоре распростерла свой покров над озером и над всей бесконечной пустыней, которая в ту эпоху с незначительными перерывами тянулась от отмелей Гудзона до берегов Тихого океана. Перенесем действие нашей повести на другой день, когда на землю вновь вернулся свет, такой ласковый и улыбающийся, как будто не произошло ничего особенного. Когда на следующее утро встало солнце, на берегах Мерцающего Зеркала уже исчезли все следы борьбы и тревог. Ужасные события минувшего вечера не оставили ни малейшего отпечатка на неподвижной глади озера, и часы продолжали неутомимо бежать спокойной чередой, ни в чем не нарушая порядка, начертанного природой. Птицы по-прежнему колыхались на воде или парили над вершинами горных сосен, готовые броситься вниз на добычу по непреложным законам своей природы. Короче говоря, ничто не изменилось, если не считать того, что в «замке» и вокруг него закипела жизнь. Перемена, происшедшая там, поразила бы даже самого рассеянного наблюдателя. Часовой в мундире королевского стрелкового полка мерной поступью расхаживал взад и вперед по платформе, а человек двадцать солдат толпились вокруг дома или сидели в ковчеге. Ружья, составленные в козлы, находились под охраной другого часового. Два офицера смотрели на берег в столь часто упоминавшуюся нами подзорную трубу. Их взгляды были прикованы к тому роковому мысу, где между деревьями еще мелькали красные мундиры: это солдаты рыли могилы, совершая печальный обряд погребения. По некоторым рядовым было видно, что победа досталась не без сопротивления. У младшего офицера, рука висела на перевязи. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 66 голосов: 4.2 из 5) К себе восходи, человече … Я призываю вас к восстанью против Законов естества и разума: К прыжку из человечества — К последнему безумью — К пересозданью самого себя. Максимилиан Волошин. Покойный митрополит Питирим (Нечаев) считал монашество школой созидания собственной личности и приводил пример: один подвижник решил служить больным, но болезней не становилось меньше и он ощутил лишь печаль от бесплодности трудов; другой преуспевал на стезе миротворчества, но сам оказался в тупике глубокой внутренней усталости. Душевного мира достиг третий: он продемонстрировал братиям сосуд с мутной глинистой водой, которая постепенно отстаивалась, являя чистую зеркальную поверхность; я, сказал он, ушел в пустыню и там увидел свое лицо . В обиходе личностью называют яркое сочетание каких-нибудь природных дарований с силой характера, самобытностью мышления, психологическим своеобразием. Но в сравнении со святым или даже еще живущим старчиком, а то и просто батюшкой самый ослепительный персонаж непременно как-то меркнет, теряет оригинальность и кажется только заготовкой к настоящей, одухотворенной личности, устремленной к Богу и потому обладающей мощью, превосходящей рамки земного и человеческого. Современным православным само слово личность кажется слишком мирским и потому сомнительным, да и звучит, утверждают, похоже на личину; некий настоятель на робкую жалобу о подавлении личности в его монастыре с раздражением отвечает: «что еще за личность? у святых отцов и слова такого нет; личность это твоя греховная сущность»! Между тем Православие всегда говорит о личном Боге, Боге Авраама, Исаака и Иакова; мы открываем Бога, ощутив непосредственную, личную Его близость; зов приходит от личного Бога, потому и воспринять его может только личность, или, пусть скромнее, лицо; как молиться, как взывать к Нему, как стоять перед Ним лицом к Лицу, если лица нет ? Термин «личность» на самом деле введен в IV веке не кем иным как святым Григорием Нисским : pr)oswpon, слово сложное, состоит из pr)os – предлога к и существительного %wj, в родительном падеже wp0oq – глаз, взгляд; получается, находиться перед – чем-то, кем-то, или Кем-то, Кто вдохнул в сотворенного из персти человека душу, умную, великую и чудную , наделенную неповторимостью свойств, из которых выстраивается личность – образ и слава, т. е. проявление личного Бога . |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 66 голосов: 4.2 из 5) Особенности монастырской политэкономии А мы живем как при Екатерине: Молебны служим, урожая ждем. А. Ахматова. Приехал корреспондент; настоятель как обычно поручил беседу эконому о. Серафиму: тот, в прошлом журналист, привык уже оказывать содействие бывшим коллегам, умело формулируя не только ответы, но частенько и вопросы, т. к. спрашивают всегда одно и то же. Но когда выяснилось, что юноша от журнала «Предприниматель», о. Серафим прямо загорелся: – Отличный материал может получиться! Вот спроси меня: на что мы существуем, откуда средства… – Ну еще бы, пашете день и ночь…, И паренек глядел недоверчиво, от бесед уклонялся, носился по окрестностям, фотографировал коров, кур, пейзажи и дачников; в свет вышел еще один очерк в жанре ах, ах, высокий класс: благодарный автор хвалил всё, особенно кухню и ставропольский кагор, которым в качестве гостя пользовался ежедневно. Между тем о. Серафим, как и всякий эконом, мог поведать немало интересного: как он дотла сгорал от унижения, когда приходилось с протянутой рукой обходить богатеньких; как усердно, но безуспешно боролся с неприязнью, просиживая часы в приемных новых хозяев; как, отсчитывая последние рубли перед архиерейским приемом, отчаянно одолевал откуда ни возьмись всплывшую жадность; как вдоволь нахлебался укоризн от начальства и поношений от братии; как бессчетно собирался бежать от горькой своей участи… Но по прошествии лет он все приключения сводил к главному, что и усиливался за кагором втемяшить корреспонденту: – Пойми! приди я сюда неверующим – уверовал бы! Но тот ничего подобного не написал. Может, не дорос понимать эти вещи, может, считал, не доросли читатели, а может, о. Серафим не сумел доходчиво объяснить закона, сформулированного Самим Богом еще в первые времена монашества. Тогда великий наш основоположник Пахомий сильно загрустил, ошеломленный божественным извещением о грядущем духовном и нравственном упадке основанных им обителей; неутешно плача и вопия к Небесам, упомянул он и о своих немалых заслугах и трудах, оказавшихся, в свете откровения, тщетными. «Не хвались, слабый человек, но проси прощения, – ответил Господь, – всё держится Моим милосердием» . Эконом всего-навсего уразумел слова Спасителя собственным опытом; немного, но розы, как говорят англичане. |
| Охлажденные в горном снегу вина быстро разгорячили сердца и головы пирующих. Из прибрежных чащ выплывали все новые лодки в виде кузнечиков и стрекоз. Казалось, на голубое зеркало пруда рассыпали цветочные лепестки или слетел рой бабочек. Над лодками порхали туда-сюда привязанные на серебряных и голубых нитях или шнурах голуби и птицы из Индии и Африки. Солнце обошло уже большую часть небосвода, но, хотя пир происходил в начале мая, было тепло, даже жарко. Вода в пруде колыхалась от ударов весел, двигавшихся в такт музыке, а в воздухе не было ни малейшего ветерка, и деревья вдоль берега стояли недвижимы, словно заслушавшись и заглядевшись на то, что творилось на воде. Плот все описывал круги, пирующие гости все больше хмелели, все громче становился шум голосов. Еще не была подана и половина перемен, а уже никто не соблюдал того порядка, в каком все расположились вначале. Пример подал сам император — он поднялся, приказал Виницию уступить ему место рядом с весталкой Рубрией и, улегшись на ложе, принялся что-то нашептывать ей на ухо. Виниций оказался возле Поппеи, которая тут же протянула ему руку, попросив застегнуть расстегнувшийся браслет выше локтя; когда он это исполнил слегка дрожащими руками, она бросила на него из-под длинных своих ресниц притворно стыдливый взгляд и покачала золотоволосой головой, как бы кому-то отказывая. Солнечный диск между тем стал крупнее, приобрел красноватый оттенок и медленно опускался за верхушки деревьев; большинство гостей были уже совершенно пьяны. Плот теперь двигался поближе к берегам, где среди деревьев и цветочных зарослей мелькали фигуры людей, переряженных фавнами или сатирами, играющих на флейтах, свирелях и бряцающих бубнами, и группы девушек, изображавших нимф, дриад и гамадриад. Наконец вечерний мрак сгустился под раздававшиеся на плоту громкие пьяные славословия Луне — тогда в рощах зажглись тысячи огней. Лупанарии на берегу озарились ярким светом, на их террасах показались изящные группы обнаженных красавиц — жен и дочерей из знатнейших римских семейств. Призывными окриками и бесстыдными жестами они манили к себе пирующих. Плот пристал к берегу, император и августианы устремились в рощи, рассыпались кто куда — в лупанарии, в скрытые среди зелени шатры, в искусственные гроты у источников и фонтанов. Всех охватило безумие, никто не знал, куда девался император, кто тут сенатор, кто всадник, кто плясун, а кто музыкант. Сатиры и фавны с диким криком начали гоняться за нимфами. По светильникам ударяли тирсами, чтобы их погасить. В каких-то уголках рощ стало совсем темно, но повсюду слышались то неистовые вопли, то смех, то шепот, то прерывистое шумное дыханье. Действительно, Рим такого еще не видывал. |
| – Объявляю вам, что новое Временное Правительство вступило в исполнение своих обязанностей – по соглашению с Советом Рабочих и Солдатских Депутатов! То, что Милюков, сам добившись, упустил объявить. То, что выигрышно было и одновременно укрепляло Керенского против ИК: – Соглашение, заключённое Комитетом Государственной Думы и Советом Рабочих и Солдатских Депутатов, – (как великие клятвы звучали эти слова!) – одобрено Советом Рабочих и Солдатских Депутатов сотнями голосов против пятнадцати! – торжествовал Керенский свою победу над ИК. Взмывом голоса, толчком голоса он выразил толпе, что здесь ожидаются бурные аплодисменты! – и они обрушились к стопам его тонкого чёрного монумента встречным девятым валом! А по белым их гребешкам ещё хлопали крыльями чайки: «браво! браво!» И когда схлынуло – юношеский монумент стоял всё так же неповреждённый. О, что может быть выше этого удовлетворения! – метать слова о свободе освобождённому народу! – Временным Правительством будет немедленно опубликован акт полной амнистии! Наши товарищи-депутаты Второй и Четвёртой Государственных Дум, беззаконно сосланные в тундры Сибири, – он весь трепетал от наступившей справедливости, он словно сам освобождался сейчас из сибирских тундр, – будут немедленно освобождены и препровождены с особым почётом!! Здесь он опять ждал бури аплодисментов, но недостаточно подтолкнул, она не возникла. – Товарищи! – прореял он к другому, и опять выигрышному. – В моём распоряжении находятся все председатели советов министров прежнего режима! И все министры старого правительства! Они ответят, товарищи, за все преступления перед народом! Согласно закону. (Пока ещё не созданному). Аплодировали. Вместо чаек летели чёрные птицы возмездия: «Без пощады!» Но прирождённый, оказывается, легко плавать в этой народной буре, отважный пловец не дал себя смыть, но красиво набирал своё направление: – Товарищи! Свободная Россия не будет прибегать к тем позорным средствам борьбы, к которым прибегала старая власть. Без суда – никто не будет подвергнут наказанию. Всех будет судить гласный народный суд. За-ко-но-по-ло-же-ни-я, принятые новым правительством, будут опубликованы! |
| Орфизм следует считать прибавкой к политеизму Греков, вовсе не сущностью последнего. Он дал натуралистическому поклонению Эллинов ту мистическую соль, которой оно само по себе не имело. Но учение Орфея не осталось в своей первоначальной чистоте, а соединилось, прежде всего, с философией Пифагора, имея с нею много общего, и, впоследствии, с поклонением Сабацию и с другими восточными верованиями; последние даже распространялись в Греции под покровом орфизма. Правительства греческих республик, несмотря на то, что мнимая доктрина Орфея, создавшая себе свой Олимп, имела вполне характер секты раскольнической, относились к ней не так строго, как к другим восточным культам. Это может объясниться тем, что Орфей был, все же, герой национальный, идеал святости и чистоты нравов. Первоначально, однако, власти в Афинах противились учреждению мистерий фракийского певца, так как они вредили элевзинским таинствам; но впоследствии, по приговору дельфийского оракула, поклонников Орфея перестали тревожить, и культ их был терпим, даже признан. XX Орфей, для греков, был не только основатель мистерий и сочинитель священных гимнов, но также и самый древний кифарист, любимец Аполлона. Они считали его первым эллиническим поэтом, предшественником Гомера и Гезиода. Это ошибочное мнение опровергал Аристотель, по словам которого, поэт Орфей никогда не существовал 701 . Отечеством Орфея считалась Фракия. Он родился у истока реки Гебр (ныне Марица) от Эагра, царя этой страны, или речного бога, и музы эпической поэзии Каллиопы. Его называли также сыном Аполлона. Миф Орфея, очень популярный в Греции, представлял необыкновенно поэтичный и возвышенный характер; вся сила певца заключалась в его таланте, и те подвиги, какие другими героями совершались с помощью их могучести или хитрости, Орфей исполнял посредством своего очаровательного пения. Оно оказалось пленительнее предательских голосов сирен и помогло ему провести безопасно корабль Аргонавтов мимо их острова; играя на лире, он укротил хранителей ада, когда спустился в мрачное жилище Плутона. Лишась – всем известно каким образом – своей супруги Эвридики, Орфей, по словам мифа, удалился во Фракию, где ни одна женщина не могла внушить ему любви, и жил уединенно в лесах, постоянно выражая печаль свою пением, смирявшим не только страсти людей, но и свирепость диких животных. Когда раздавались, всюду возбуждающие восторг, обворожительные звуки его голоса, хищные, равно как и безвредные твари, выходили из своих берлог и, укрощенные, стекались к нему, не страшась друг друга 702 . Бесчисленные птицы летали вокруг его головы, рыбы выпрыгивали из вод, деревья наклоняли к нему свои ветви и качались в такт, скалы следовали за ним, реки приостанавливали свое течение, и бури на море утихали. |
| Святой Василий Великий уподобляет мир великолепно обустроенному городу, который привлекает наше внимание, вызывает восхищение и направляет наш ум и воображение к «красоте и величию того первого нашего города в раю, из которого мы высланы по причине греха, но куда нам нужно вернуться через преодоление греха». О восхищении природой и открытии чудес творения в окружающих нас явлениях говорили богословы-мистики нашей Церкви, которые называли это «созерцанием творения», «естественным богословием», и об этом говорит само Священное Писание: «Невидимое Его, Его вечная сила и Божество от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1: 20). Не правда ли, иногда нам вспоминается дорогой бабушкин дом и то, как по вечерам, забыв обо всем, мы любовались небом, сказочно усеянным звездами? И теперь нам из своих квартир, казалось бы, на несколько метров поднявших нас ближе к небу, тоже хотелось бы увидеть те же звезды, то же небо, ту же луну, вот только огни большого города мешают нам увидеть эту красоту – она внезапно стала недосягаемым идеалом: покрывало настоящего закрывает ее от нас. Звезд с девятого этажа уже не видно так, и луна тоже не стала ближе. Может, они все еще продолжают висеть во времени над домом нашей бабушки? Журнал «Ziarul Lumina» Перевела с румынского Зинаида Пейкова Рейтинг: 9 Голосов: 9 Оценка: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 скрыть способы оплаты Комментарии Ольга 22 января 2011, 00:04 В городах под крышами домов тоже живут птицы,над клумбами летают бабочки и шмели,муравьи строят домики прямо в бетонных трещинах, на варежки падают диковенные снежинки, сосульки аппетитно сверкают как леденцы, сквозь асфальт пробиваются одуванчики, из подвалов выбираются на солнышко забавные котята, а умные галки таскают со свалки что-то ценное, перехитрив котов. Вы видели как им радуются и удивляются дети, как они счастливы в такие моменты? Вот бы и нам научиться также,правда? Ольга 21 января 2011, 12:27 На самом деле если забыли, то не все. Часто бываю в парке, примыкающему к лесу, и в самом лесу,на реке нашей величавой восхищаюсь красотой этих мест, даже я бы сказала, уголками рая на земле. |
| После этого сна я с ещё большим нетерпением ждал наступления ночи, и долгий несносный день показался мне ещё монотоннее и утомительнее, чем всегда. Я считал часы, отмеряя их по продвижению солнечных лучей, лившихся в окошко, и думал лишь о том, когда же наступит ночь. По моим подсчётам было около полудня, когда я вдруг вскинулся, как будто нечто доселе незнакомое и совершенно чуждое вторглось в мои чувства. До меня донёсся голос поющей женщины. Всё моё существо задрожало от изумления и неожиданной радости. Живой душой, воплощением самой Природы песня влетела в мою темницу, и каждая её нотка ласковой птичкой ложилась прямо ко мне на сердце, уютно сложив крылья. Она омывала меня, как морская волна, окутывала чудным благоуханием, проникала в душу упоительным глотком весенней родниковой воды, сияла мне живительным солнцем и утешала, как руки и голос матери. Но всё равно, как чистейшая вода из лесного колодца иногда отдаёт горьковатым вкусом прелых листьев, сама беззаботность этой песни ледяным жалом пронзила моё усталое, истомившееся в неволе сердце, а её нежные звуки повергли меня в уныние, исподволь напомнив о давно утраченных радостях. Я зарыдал, горестно и облегчённо, но вскоре, устыдившись своей слабости (с которой, как мне казалось, я давно распрощался), торопливо смахнул слёзы, подбежал к двери и жадно прижался к ней ухом, чтобы не упустить ни одного слова откровения из незримого внешнего мира. Теперь я слышал всё до единого слова. Женщина то ли сидела, то ли стояла возле самой башни, потому что голос не перемещался, а оставался на одном и том же месте. Вот что она пела: Величавое солнце над кругом земным Нити неба связало узлом золотым, И оно, ниспадая лазурным ковром, Покрывает весь мир золотистым шатром. А в шатре том ветра молодые живут, И ручьи говорливые к морю бегут, И от радости птицы щебечут в лесах, И с молитвою сосны глядят в небеса, И задумчивый ключ с лучезарной водой Остаётся хранителем тайны земной. Всё творенье ликует, звенит и поёт, К облакам возводя голосов хоровод, И в смиреньи душа, обретя тишину, Их мелодии в песню сплетает одну. А средь них, как наседка средь шумных птенцов, Мать–Земля, от начала неспешных веков, Восседает в любви безмятежной своей, На коленях качая уставших детей, Их зовёт воротиться в родительский дом И надёжно своим укрывает крылом. Встань из мрака и к ней, не стесняясь, пойди, Чтоб прижаться к её материнской груди. Встань из праха и к матери доброй вернись, Горьких слёз не стыдясь, ей в колени уткнись. И она тебя встретит ночным ветерком, Как младенца, грудным напоит молоком Или нежной рукою тебя обовьёт, И на ушко протяжную песню споёт. Вскоре сила придёт к ослабевшим рукам, И румянец вернётся к поблекшим щекам, И расправятся плечи, и песня опять Будет радостно в сердце окрепшем звучать. Ты из тесной пустыни гордыни своей В дом просторный её приходи поскорей. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 110 голосов: 4.2 из 5) Воробьиная ночь И вот опять за окном знакомые листья орешника. В них блестят капли дождя. Опять солнце в промокшем до нитки парке и шум воды на плотине. Опять Рёвны, но Любы нет. Дача Карелиных стояла заколоченная и пустая. На ее веранде поселился бродячий черный пес. Когда кто-нибудь подходил к даче, он с визгом выскакивал и, поджав хвост, прятался в кустах. Там он долго лежал, пережидая опасность. Саша заболела дифтеритом, и Карелины приедут, может быть, в конце лета, а может быть, и совсем не приедут. Никто этого не знает. А лето выдалось бурное и непостоянное – оттого, что на солнце, по словам дяди Коли, было много пятен. После обложных дождей наступила засуха. Но тихие дни часто комкал жаркий ветер, заносил сухой мглой. Вода в реке чернела. Сосны начинали мотать вершинами и неспокойно шуметь. Пыль подымалась над дорогами, бежала по ним до края земли, преследовала путников. – Суходольное лето, – говорили крестьяне. На липах появились сухие листья. Река мелела с каждым днем. По утрам все меньше выпадало росы. А днем было слышно, как в траве потрескивали сухие коробочки с семенами. Горячие поля были засыпаны белыми хлопьями репейника. – Ну и гроза же будет после такой жары! – говорили все. И гроза наконец пришла. Она приближалась медленно, и мы с Глебом Афанасьевым следили за ней с самого утра. В купальне на реке стояла такая духота, что темнело в глазах. Мы долго не вылезали из тепловатой воды. Небо затянулось дымом. За ним проступали огромные клубы черной, будто окаменелой ваты. Это просвечивала сквозь дым грозовая туча. Мертвая тишина стояла вокруг. Замолчали лягушки и птицы, перестала плескать рыба. Даже листья не шевелились, испуганные грозой. Мордан залез под дачу, тихонько повизгивал там и не хотел выходить. Только люди шумели и перекликались, но и людям было не по себе. К сумеркам дым разошелся, и туча, глухая, как ночь, заняла половину неба. Ее передергивали молнии. Грома не было. На востоке поднялся мутный месяц. Он вышел навстречу туче совершенно один, брошенный всеми, – ни одной звезды не было видно за его спиной. Месяц бледнел при каждой вспышке молнии. |
|
|
