| 866 . Как это ни удивительно, но за все месяцы пребывания И. Потея и К. Терлецкого в Риме мы не встречаем никаких других откликов на «артикулы». Равным образом в папских документах, посвященных унии 867 , в описаниях торжественной церемонии 23 декабря 1595 г. нет упоминаний о поставленных православными условиях. Трудно допустить, что римские архивы не содержат никаких иных следов обсуждения «32 артикулов». Нужно надеяться, что они будут обнаружены. Но и молчание ватиканских источников весьма красноречиво, ибо оно указывает – наряду с двумя экспертными отзывами – на характер восприятия унии и ее перспектив в Риме. Ни отзыв X. Сарагосы, ни мнение анонимного теолога не имели сколько-нибудь существенных последствий для хода унионных переговоров. «Артикулы» так и не стали основой для обсуждения вопроса об унии, поскольку само обсуждение не состоялось и, наверно, не могло состояться. В течение нескольких месяцев пребывания И. Потея и К. Терлецкого в Риме события развивались так, будто, и не было никаких предварительно посланных и даже рассмотренных условий православной стороны. Постановка вопроса об унии римской стороной исходила, как выяснилось, из совершенно иных посылок, которые в самом деле исключали самое возможность предъявления Риму каких бы то ни было условий. Это видно и из того, как именно принимали епископов в Риме и в чем состояли церемонии, знаменовавшие переход православной церкви под юрисдикцию Рима. Письмо Потея и Терлецкого Балабану Что думали о церемонии 23 декабря, контактах с курией и судьбе поставленных православной стороной условий сами приехавшие в Рим владыки? К сожалению, мы об этом до сих почти ничего не знаем. Лишь отчасти об этом позволяет судить письмо Потея и Терлецкого Гедеону Балабану от 29 декабря 1595 г. 868 Они (точнее, Потей от имени обоих) с воодушевлением писали о том, что церемония 23 декабря проходила в Константиновом зале, где обыкновенно принимают высших князей, где присутствовали кардиналы, архиепископы и послы французского короля. Все это производило – и не могло, конечно, не произвести – сильное впечатление на православных епископов. |
| Революция 1848 года расстроила планы Терлецкого и помешала ему устроить коллегию в Риме. Тогда он перенес свою деятельность в Париж и здесь также нашел сильных покровителей своему делу в лице главы польских эмигрантов, князя Чарторыйского, французского графа Монталанбера, Парижского архиепископа Сибура, знаменитого проповедника Лакордера и др. В начале дело Терлецкого пошло довольно успешно и ему удалось открыть в Париже свою коллегию, и новый комитет для соединения Церквей, состоящий большею частью из проживающих в Париже польских эмигрантов. Но потом материальные средства Терлецкого истощились; в коллегию его никто не шел учиться и предприятие Терлецкого также, как и предприятие Питципиоса, наделавшее в начале много шуму, кончилось ничем. Испытывая неудачи новых проектов и планов к распространению своего влияния на Востоке, папа Пий IX заботился также и об усилении старых уже испытанных средств и орудий латинской пропаганда. Главных из таких орудий остается доселе Congregatio propagandae fidei. В начале шестидесятых годов папа образовал особенную, комиссию из членов пропаганды для обсуждения мер к успешнейшему распространению католицизма на Востоке. Комиссия признала нужным учредить в Риме новую постоянную конгрегацию для специального заведывания делами восточной пропаганды. Об открытии этого нового учреждения папа опубликовал особенною буллою 6 января 1862 года. «С первых дней нашего первосвященства, говорятся в этой булле, мы обратили свои взоры на Восток в пламенно молились благому и милосердному Богу об утверждении в вере тех, которые находятся в единении с апостольским престолом, и о возвращении в лоно римской Церкви, вне которой нет спасения, тех восточных христиан, которые от нее отчуждены... Мы понимаем, что наше апостольское призвание возлагает на нас обязанность посвящать нашу отеческую заботливость и усугубленные усилия на духовное благо Востока... Поэтому, будучи в высшей степени озабочены духовным благом восточных христиан, и будучи при том готовы на всякое предприятие для этой цели, мы учреждаем, нынешними своими апостольскими определениями, постоянную Конгрегацию для специального заведывания делами пропаганды в Восточных Церквах. |
| Патриарх же помочь не в состоянии, наоборот, сеет своими распоряжениями новые раздоры. И поскольку «головой стену не пробить», нужно искать какие-то другие решения. Таковым, как мы видели, должна была быть уния, принятая на православно-католическом соборе, без покушения на целостность православных традиций и с тем, что именно католики выступят в роли инициаторов, прислав своих послов к православным, а не наоборот 910 . О том, что разногласия православных иерархов запутывали дело и ослабляли их позиции в переговорах с католиками, свидетельствует и письмо Потея к Рагозе от 11 февраля 1595 г. 911 Из него следует, что Потею не только не удалось встретиться с Рагозой, но и то, что Рагоза в своих письмах ничего не написал Потею об унии. Это повергло Потея в полную растерянность («а теперь и самъ не вемъ, что далей будетъ»), Тем более что ему должно было быть известно об обращении Рагозы к королю в декабре 1594 г. 912 В письме опять ясно сказано об опасениях, которые будят в Потее католики («ачъ тамъ вашей милости латвей межи своими, але мы тутъ у зубахъ: коли всхотятъ, нас скуклати могут»); из чего еще раз следует, что уния мыслилась и как средство защиты от польской иерархии. Терлецкий же, по словам Потея, вел свою собственную интригу: у него есть письмо от Я. Замойского с приглашением Рагозы к королю, но Терлецкий его скрывает, а сам собирается ко двору, клянясь, что не знает, по какому именно поводу его туда зовут. На самом деле Терлецкий отправился к Замойскому за новым письмом, а оттуда едет в Краков к королю. Потей видел в этом (и в том, что Терлецкий располагает всеми польскими документами, в то время как Потею их не посылают) явный знак нерасположения двора к нему, Потею, и фавора к Терлецкому, хотя раньше двор ориентировался на Потея. По его мнению, Рагозе необходимо срочно что-то предпринять, чтобы они вдвоем не остались в стороне от переговоров. На патриархов по-прежнему нет никакой надежды, ибо известно, что в Греции «между нашими» происходит. Но что именно предлагает Потей? Не контринтригу, а обсуждение сложившегося положения на июньском соборе духовенства! 913 |
| Но, как мы видели, подписи других иерархов под Торчинским манифестом появились не ранее мая 1595 г. Так или иначе, видно, что окончательное решение о вступлении в унию ставилось в зависимость от выполнения королевской властью определенных условий, касающихся статуса и прав православной церкви в Речи Посполитой. Соответственно зимой и в начале весны 1595 г. поддержка унии не была ни безусловной, ни единодушной, и Терлецкий своим оптимизмом, скорее всего, вводил в заблуждение польское правительство. Но зато польская сторона становилась все более и более вовлечена в подготовку унии и, как кажется, в это время была уже уверена в ее успехе. В середине мая Терлецкий встретился в Кобрине с Ипатием Потеем. Михаил Рагоза письменно обещал к ним присоединиться. Однако он на встречу не прибыл и два других епископа вынуждены были разъехаться. Перед отъездом, 20 мая, они послали Рагозе весьма раздраженное и даже агрессивное письмо 742 . Они подчеркивали, что никак не благодарны Рагозе за такое пренебрежение и намекали, что тем самым он оскорбил не только их, но «кого-то более важного, кто хорошо знал о намеченной встрече, а в конце концов получил одни пощечины» 743 . Речь идет, несомненно, о короле, или Замойском, или нунции, оскорбление которого инкриминировалось Рагозе. Потей и Терлецкий напоминали, что были посланы в Краков самим Рагозой, что их внимательно приняли при дворе и что Рагоза получил в итоге все, что хотел: привилей, ордер на арест и баниционную грамоту «на того человека», который должен быть изгнан 744 . Далее Терлецкий и Потей писали, что и сами приехали бы к Рагозе, если бы знали, где он находится. Они просили, чтобы митрополит, «все бросив», как можно скорее приехал в Брест для встречи с епископами – «как ради своих дел, которые не терпят отлагательства, так и для общих». Если же Рагоза не приедет, то тем самым погубит Потея и Терлецкого, практически отправив их к «мяснику в лавку», да и сам не воскреснет, потому что нельзя так «шутить со своим братом». Поэтому необходимо увидеться как можно скорее, ибо «нам постоянно напоминают и при нас находятся посланцы, так что дальше нам нечем оправдываться» 745 . После подписи Потея и Терлецкого следовала многозначительная приписка: «артыкулы теж вси приняты». |
| Конечно, эти доводы не обладают абсолютной доказательной силой. Новые документы, который наверняка еще будут найдены и наверняка будут касаться роли Терлецкого в подготовке унии, прояснят происхождение Луцкой декларации от 27 августа 1595 г. Если наше предположение о подлоге справедливо, то автором его был, конечно, Кирилл Терлецкий. Мотивы Терлецкого понять непросто. Скорее всего, перед сентябрьскими переговорами с Варшаве и Кракове ему нужно было любой ценой доказать (ради того, чтобы довести затеянное до конца и заручиться политической поддержкой короля), что Балабан и Копыстенский пересмотрели свое отрицательное отношение к унионному проекту и поэтому посольство может быть отправлено в Рим. Может быть, поскольку печати были подлинными, Терлецкий рассчитывал таким маневром поставить Балабана и Копыстенского в очень трудное положение и заставить их «капитулировать». Совсем неясно, как в этом случае он предполагал привлечь на свою сторону и Потея, который, судя по тому, что мы о нем знаем, не был склонен к таким авантюристическим шагам. Подготовка посольства в Рим в сентябре 1595 г. Желание Терлецкого во что бы то ни стало довести дело унии до конца может быть объяснено драматичностью и напряженностью ситуации, сложившейся летом 1595 г. в православной церкви. Для него – как, впрочем, и для Потея – путь обратно был практически закрыт. А нараставшее сопротивление унии заставляло колебаться и польское правительство, и католических иерархов. Это видно, в частности, из того, как нелегко принималось окончательное решение об отправке Потея и Терлецкого в Рим. По словам Маласпины, в то время, когда Потей и Терлецкий были уже на пути в Краков, в польских кругах еще не было решено, следует ли продолжить путь в Италию или правильнее оставить их в Кракове под протекцией короля из опасения насильственных враждебных действий противников унии 832 . Более того, епископам были даже отправлены письма, в которых им приказывалось не ехать в Краков 833 . Эти письма, однако, уже не застали адресатов в их резиденциях. В первой половине сентября Потей и Терлецкий прибыли в Краков 834 . Согласно донесению нунция Маласпины, датированному 12–15 сентября, по инициативе нунция и с одобрения короля была создана комиссия («конгрегация») для собеседований с епископами и проверки их намерений и искренности. В комиссию вошли кардинал Ежи Радзивилл, перемышльский епископ Гослицкий, литовский канцлер Лев Сапега и два не названных в источниках теолога. В результате изучения документов и бесед с Потеем и Терлецким, который, судя по всему, не решился пустить в дело подложную декларацию от 27 августа, комиссия пришла к выводу, что православные епископы вели дело «достаточно канонично» и держались установлений Флорентийского собора. Было решено порекомендовать возвести «некоторых» из епископов в сенаторское достоинство, с тем чтобы не повторять ошибок, допущенных при митрополите Исидоре 835 . |
| Судя по всему, заявления Потея и Терлецкого переданы нунцием вполне адекватно. Тональность высказываний позволяет с уверенностью предположить, что речь держал именно Потей, а не Терлецкий. Ситуация была обрисована им столь ясно, что комментировать сделанное от имени православных епископов заявление нет нужды. Отчаянное положение, в котором оказались Потей и Терлецкий, делает понятным, почему в этот момент ими не были даже упомянуты «32 артикула». Нужно согласиться с мнением О. Халецкого, что выступление Потея и Терлецкого (а скорее, одного Потея) произвело, должно быть, сильное впечатление на присутствовавших. Это видно и из их реакции после того, как Потей и Терлецкий были уведены в отдельное помещение. «Все пришли к заключению, что не должно ни покинуть, ни оставить в пренебрежении [православных епископов], но принять их в объятия; и что не следует рассуждать о всяких будущих призрачных происшествиях, но доверить это дело промыслу и предвидению Божиему, которые их подвигли прибыть сюда прежде получения наших писем, велевших им не приезжать» 851 . Решение о направлении через несколько дней посольства Потея и Терлецкого в Рим было принято. Их должен был сопровождать Александр Комулович. Польское правительство должно было предпринять все меры, чтобы поддержать унию 852 . Как мы видим, в сентябре 1595 г. судьба унии буквально висела на волоске. Достаточно было Потею и Терлецкому задержаться на несколько дней в их резиденциях, поездка в Рим, скорее всего, не состоялась бы. Можно понять нунция, увидевшего в их прибытии в Краков руку Божьего промысла, и можно согласиться с Г. Хофманном, который справедливо подчеркивает, что это был критический момент в предыстории Брестской унии и что именно позиция Потея и Терлецкого предопределила положительное решение вопроса об отправке посольства в Рим 853 . В конце сентября Ипатий Потей и Кирилл Терлецкий в сопровождении двадцати с лишним человек выехали в Рим. Пребывание и деятельность Ипатия Потея и Кирилла Терлецкого в Риме в ноябре-декабре 1595 г. |
| Труднее всего судить о взглядах на унию Кирилла Терлецкого, сведения о биографии, личности и стиле жизни которого собраны О. Левицким 901 , потому что мы не располагаем его самостоятельными высказываниями на этот счет 902 . Терлецкий происходил из очень небогатой семьи, не получил, видимо, никакого систематического образования, стал священником и был очень беден. Но способности Терлецкого не вызывают сомнения. Благодаря в первую очередь личным дарованиям ему удалось получить кафедру турово-пинского епископа. Став архиереем, он повел себя так, как это было часто принято в то кризисное время в православной церкви Речи Посполитой, т.е. стал использовать имущества епископий прежде всего для личного обогащения, вступил в судебные тяжбы по поводу земельных владений, стал закладывать и продавать церковные имения, покупать на вырученные деньги новые земли и т.д. В итоге Терлецкий сумел собрать порядочное состояние. Приобретенные деньги он использовал для того, чтобы при помощи общепринятого в то время подкупа получить другую, значительно более богатую епархию – Луцко-Острожскую. Теперь он зажил как магнат: окружил себя толпой слуг и клиентов из мелкой шляхты, завел отряд гайдуков-телохранителей, стал раздавать родственникам в управление церковные деревни, пополнил кладовые массой добра, а винные погреба – большим количеством хорошего вина (сохранились описи имущества Терлецкого). Судебные документы того времени наполнены жалобами на поведение Терлецкого и его людей: это и разбойничьи нападения, и беззаконные расправы, и прямой грабеж, и покушения на убийства, и изнасилования, не говоря уже о полном пренебрежении к постам, церковным обрядам и прямым пастырским обязанностям. В конце 1580-х гг. его положение стало непрочным. С одной стороны, Терлецкого резко критиковали православные братства, с другой – ему пришлось держать ответ за грехи перед проезжавшим через Украину патриархом Иеремией. Правда, Терлецкому удалось не только оправдаться, но и стать патриаршим экзархом с очень широкими полномочиями в Речи Посполитой. Однако в начале 1590-х гг. конфликты, жалобы и другие неприятности владыки нарастали, как снежный ком, и уния оказалась для него наилучшим способом укрепить личное положение. По этому пути Терлецкий и пошел. После заключения унии он в отличие от, например, Потея не только не думал об ее укреплении и своих пастырских обязанностях, но, напротив, стал вести себя хуже прежнего. К материалам о Терлецком, собранным в свое время О. Левицким, последующие разыскания не добавили ничего существенно нового, и мнение историка, что Терлецкий был «недостойнейшим пастырем», «грубым эгоистом-стяжателем» и «действовал исключительно по чувству своекорыстия» 903 , сохраняет свою убедительность по сей день. Готовность Терлецкого принять унию едва ли не на любых условиях, которые обеспечили бы его личное преуспеяние, существенно осложняла, как мы видели, позицию Рагозы и Потея в унионных переговорах. |
| На што все суть ему листы наши от нас даны и сесь лист наш, подписавши его рукою нашою властною патриаршею, ему есьмо дали и съ нашею печатью» 485 . Как понять действия Иеремии? Ведь к фактическому противостоянию братств и епископов, санкционированному патриархами, по воле Иеремии добавлялось двоевластие в самой иерархии. Митрополит Макарий справедливо расценивает учреждение должности экзарха рядом с только что поставленным митрополитом как «оскорбительное» для Рагозы 486 . Известные к сегодняшнему дню источники не позволяют понять, что двигало Иеремией и почему Терлецкий сумел войти в такое доверие к патриарху. Однако сама грамота от 14 августа 1589 г. позволяет вернуться к вопросу и критически взглянуть на обстоятельства церковной борьбы и интриг в августе 1589 г. Поскольку датированная 14 августа грамота была написана в Замостье, нужно полагать, что патриарх прибыл сюда из Бреста. Сюда же прибыли Гедеон Балабан, Кирилл Терлецкий и Мелетий Хребтович. Какова была цель этой встречи? Судя по патриаршей грамоте от 14 августа, епископы были призваны для суда, и после разбирательства были прощены и отпущены 487 . Но далее в Замостье, если верить грамоте, происходит нечто неожиданное. После отъезда К. Терлецкого и Мелетия Хребтовича оставшийся в Замостье Гедеон Балабан развернул интригу против Терлецкого и, судя по грамоте, подписал у патриарха, не понимавшего ни по-украинско-белорусски, ни по церковно-славянски («по неумеетности нам языка рускаго и словенского»), некие грамоты против только что поставленного экзарха. Теперь же (нужно полагать, после того как Кирилл вернулся в Замостье 488 , хотя в грамоте этого не говорится) патриарх Иеремия издает грамоту, дезавуирующую не только уже полученные Балабаном документы, но и любые другие «листы», которые могут быть представлены против Терлецкого от имени Иеремии. При этом речь идет о документах не только предшествующих 14 августа 1589 г., но и тех, которые могут быть помечены более поздним числом. Таким образом, Терлецкий ставился в совершенно исключительное положение, которое сам патриарх после 14 августа не смог бы переменить, если бы и захотел, ведь грамотой от 14 августа он дезавуировал свои собственные будущие решения, если бы они были неблагоприятны для Терлецкого. Патриарх объявлял, что он навечно «касует и в нивечъ оборочает» какие бы то ни было претензии к Терлецкому 489 . И уже после выдачи такой бессрочной и неотменяемой индульгенции на вечные времена Иеремия объявлял о состоявшемся возведении Кирилла в должность экзарха как «мужа искусна и во всих действах водле правил святых отец бегла и ученна» 490 . Защищенный от какой бы то ни было критики Терлецкий становился, по сути, de facto и даже в известном смысле de jure и главой Киевской митрополии. |
| Можно констатировать, что результаты миссии Потея и Терлецкого в Рим по крайней мере не соответствовали ожиданиям, которые на нее возлагались в июне 1595 г., когда были подписаны «32 артикула». Из Рима они привезли совсем не то, чего добивались первоначально и они сами, и пославшее их православное духовенство, и стоявшие за ними православные сторонники унии с Римом. Что касается самих Ипатия Потея и Кирилла Терлецкого, то они оказались в Риме в очень сложном положении. Наверно, этим объясняется и существование всего лишь двух их писем из Рима, и попытки добиться аудиенции у папы в январе-феврале 1596 года. Переломным моментом для них стало, видимо, полученное на рубеже января и февраля сообщение, что Константин Острожский якобы готов поддержать заключенную унию. Однако введенные к сегодняшнему дню в оборот источники по-прежнему не дают полного представления о том, какова же была подоплека событий, происходивших в Риме осенью 1595 – весной 1596 г. Судя по всему, в архивах Ватикана остается еще немало документов, которые со временем позволят понять, что же происходило в Риме в ноябре 1595 – марте 1596 г. Отсутствие переговоров о «32 артикулах» можно объяснять тем, что, согласно «документу Харасевича», уже в сентябре 1595 г. в Варшаве Потей и Терлецкий (или один Терлецкий от лица епископов) пересмотрели условия заключения унии. Но буллы «Magnus Dominus» от 23 декабря и «Decet Romanum Pontificem» от 23 февраля 1596 г. не следовали и сентябрьским условиям. Если Потей и Терлецкий искренне стремились осуществить задуманное зимой-весной 1595 г., результаты визита в Рим не могли не быть огромным разочарованием для них и ударом по всему унионному проекту в том виде, в каком он сложился к июню 1595 г. Так или иначе, 23 декабря 1595 г. уния была провозглашена. Этот день следует считать датой рождения греко-католической (униатской) церкви. Промежуточные выводы 1. Из источников, отражающих рождение и реализацию унионного проекта православного духовенства, видно, что отправной точкой в деятельности к подготовке унии было июньское обращение 1590 г. группы епископов к папе. Именно в это время был предпринят первый шаг к заключению унии 1596 г. и именно от этого момента нужно отсчитывать генезис унии в узком смысле слова. |
| Ипатий, митрополит Киевский и Галицкий, управляющий Владимире-Волынской епархией (Потей или Поцей Адам Львович) Родился в 1541 году в селе Рожанке Седлецкой губернии в семье литовского подскарбия. Учился в кальвинистской школе, затем в Краковской духовной академии. Поступил на службу к князю литовскому Николаю Радзивиллу Черному – главному насадителю и распространителю учения Кальвина в Литве, сам сделался кальвинистом и оставался им до 33-летнего возраста. Около 1574 года возвратился в Православие и перешел на государственную службу. С 1580 года – земский судья в Бресте. С 1589 года – сенатор и брестский каштелян. Не будучи тверд в Православии, под влиянием иезуитов, обещавших ему богатое епископство Владимиро-Волынское, стал склоняться в сторону унии. 20 марта 1593 года (по другим источникам. в 1591 году) королем Сигизмундом III назначен епископом Владимиро-Волынским и Берестейским. Овдовел, принял монашество от униатского епископа Луцкого и Острожского Кирилла (Терлецкого) и в том же году хиротонисан во епископа. 2 декабря 1594 года вместе с Кириллом (Терлецким, † 1607) подписал акт о намерении их соединиться с Римской Церковью и соединить с нею все духовенство и весь западнорусский народ, а также дал согласие на унию. 12 июня 1595 года вместе с Кириллом (Терлецким) написал прошение к королю и послание к папе, где изъявлял согласие на принятие унии, причем не только от своего лица, но и от «всего духовенства и вверенных им овец». С этой целью король Сигизмунд III отправил его вместе с Кириллом (Терлецким) в Рим. По прибытии в Рим 23 декабря 1595 года епископ Ипатий облобызал ногу папы Климента, вручил ему соборное послание и прочитал исповедание веры, в котором признал исхождение Святого Духа и от Сына, верховную власть папы, чистилище, индульгенции, причащение мирян под одним видом, – словом, все, что определено Тридентским Собором (1545–1563, с перерывами) сверх содержащегося в Никео-Цареградском Символе веры . Они приняли много такого, чего никто из сообщников и не думал принимать, но. приняв, дали в этом присягу за себя и за других. |
|
|
