| И вот я, окончившая гимназистка, после 8-летнего школьного томления очутилась на свободе. Что дала мне гимназия – только гордость и высокомерие. 16-летняя девушка уже возомнила о себе, что она стала большим человеком и высоко подняв голову, вздумала важничать и самодурничать. После усиленной школьной казуистики стали разом ощущаться скука и томление. Родители, желая дополнить мое образование, в ущерб своим силам и здоровью представили мне уроки музыки, они хотели возрастить меня светской благонравной девицей, но они забыли, что бессмертная душа человека тоже требует пищи и удовлетворения, они забыли, что только Господь – единственная её радость и утешение, а без Него никакие отрады, никакие увеселения не могут удовлетворить сердечной жажды. Господь – единственное наше счастье, Один только Он может усладить наши мысли чувства и желания; без Него – всюду скука и томление. Я была лишь внешней христианкой, ходила в храм, молилась, изредка говела, но я все это исполняла не от сердца, не от души, а как бы машинально. Так проходили годы. Душа ничем не удовлетворялась,– видимо она чего-то искала, а чего – в это ты и сама не могла дать себе отчета. Пустые знакомства, пустое препровождение времени на балах, театрах – все это так было пусто, томительно, однообразно, – что тяжело и вспоминать об этом. В 18 лет я была уже отжившей старушкой: ни целей, ни стремлений. Молодых людей я вообще избегала, так как высоко нравственное начало, вложенное моей мамой, избавило меня от легкомыслия; выходить же замуж я нисколько не рассчитывала, так как, при отсутствии красоты и богатства – должна была более рассчитывать на девичью долю. Итак, я страшно скучала. Бессмертный дух рвался наружу, он тяготился однообразностью и бесцельностью жизни, он требовал пищи и удовлетворения... Наконец, нашел и возрадовался: он увидал светлый маяк, который ярко, величественно засветил ему среди бушующих волн грозного житейского моря, он нашел пастыря, который все раскрыл ему: и духовное небо с его непостижимыми красотами и Всеблагость Творца – Промыслителя и духовную красоту созданий Божьих и пользу труда и деятельности. |
| Пусть душа наша имеет нужду в органах чувственных для принятия впечатлений со стороны мира вещественного. По отношению к жизни загробной это значит только то, что душа, отрешившаяся от тела, не будет более принимать впечатлений со стороны вещественного мира. Но потеряет ли она там впечатления и мысли, которые собраны во время земной жизни, хотя бы относились они к миру земному? Потеряет ли она способность заниматься впечатлениями земной жизни, оставаясь сама с собою? При неотъемлемости самосознания души не может быть ни той, ни другой потери. Еще менее разлука с телом может препятствовать тому, чтобы душа жила в мире мыслей духовных. – Мысли о божестве, мысли о духовной жизни души, мысли о нравственном бытии образуются и действуют в душе независимо от чувственных органов; они живут в душе, действуют на чувствования и желания души, раскрываются и усовершаются в душе без участия деятельности организма телесного или только со слабым участием, получая извне поводы к переменам. – Потому с телом или без тела остается душа – это для деятельности души в мире духовных её мыслей все равно (или почти все равно), и следовательно, разлука души с телом ни почему не может остановить жизни души в мире мыслей духовных. – Вообще, самосознания ничто не может отнять у души. Это – неотъемлемая принадлежность ее духовного бытия; без того она не была бы духом и стала бы в ряд неразумного бытия. Пусть болезненный разрыв её с телом, на короткое время, наведет мрак на её сознание, как это бывает в жестоких болезнях; но пройдет это короткое время, и самосознание придет в свою силу и снова беспрепятственно будет продолжать свою деятельность, как ничем и никем неотъемлемая собственность души. – Не забудем притом тех весьма многих опытов, когда душа в самые последние минуты земной жизни оказывает такую живость деятельности, такую ясность мыслей, такую свежесть чувств и желаний, какие вовсе не отвечают погасающей жизни телесного организма. В таких опытах не в полном ли свете выставляется на вид независимость души и её самосознания от телесного организма или, еще более, – господственная власть души над самим разрушающимся организмом? Если же так, если самосознание – неотъемлемая принадлежность духовного бытия души: то душа по разлуке с телом не может долго оставаться в состоянии неопределенном, ей необходимо дойти до положения известного, до того, которое определится состоянием нравственного бытия её, то есть до состояния или блаженного покоя, или муки, как последствий нравственной её жизни. – Все лучшие расположения, все святые желания, все высокие мысли, все, чего человек достигал усильными стремлениями и самопринуждением во славу Божию, – неотъемлемая собственность духа и с известного момента, смотря по состоянию души, должно воскреснуть в самосознающей душе, к её вечному покою. Точно так же сознание душевных и чувственных грехов начнет собою, в душе грешной, ряд мук и томлений. Так должно быть, по неотъемлемости самосознания, в душе бессмертной. |
| Душа, по словам стоиков, состоит из восьми частей: это пять чувств, речевая часть, мыслительная часть (она же – мысль) и порождающая часть 598 . Заблуждения вызывают извращение мысли, а отсюда происходят многие страсти, причина душевной неустойчивости. Страсть (по словам Зенона) есть неразумное и несогласное с природой движение души или же избыточное побуждение. 111 Главные страсти составляют четыре рода: скорбь, страх, желание и наслаждение (так пишут Гекатон во II книге «О страстях» и Зенон в книге «О страстях»). Страсти, по мнению стоиков, представляют собой суждения (так пишет Хрисипп в книге «О страстях»): так, сребролюбие есть предположение, что деньги – это благо, и то же можно сказать о пьянстве, о буйстве и т. и. 112 Скорбь есть неразумное душевное сжатие. Виды его – это жалость, зависть, ревность, соперничество, тоска, тревога, безысходность, горе, смятение. Жалость есть скорбь о незаслуженном страдании. Зависть – скорбь о чужом благе. Ревность – скорбь, что другому досталось то, чего хочется самому. Соперничество – скорбь, когда другой располагает тем же, чем и ты. Тоска – скорбь пригнетающая. Тревога – скорбь теснящая, заставляющая чувствовать себя не на своем месте. Безысходность – скорбь от размышлений, неотвязных и напряженных. Горе – скорбь болезненная. Смятение – скорбь неразумная, бередящая и не дающая видеть все, что есть. 113 Страх есть ожидание зла. К страху причисляются также ужас, робость, стыд, потрясение, испуг, мучение. Ужас есть страх, наводящий оцепенение. Стыд – страх бесчестия. Робость – страх совершить действие, Потрясение – страх от непривычного представления. Испуг – страх, от которого отнимается язык. Мучение – страх перед неясным. 114 Желание есть неразумное возбуждение. К этой страсти относятся томление, враждебность, упрямство, гнев, любовь, ненависть, ярость. Томление – это отторженное желание, которое словно отделено от своего предмета, но все еще попусту устремлено к нему и напряжено. Враждебность – это желание зла другому, притом долгое и усиливающееся. Упрямство – это желание держаться избранного мнения. Гнев – это желание наказать того, кто, по-твоему, незаслуженно обидел тебя. Любовь – это желание, несвойственное взыскующим: это стремление к сближению, вызванное видимостью красоты. Ненависть – это гнев застарелый и злобный, выжидающий случая прорваться, как видно из строк: |
| Останетесь одна со своею болячкою – и она, теперь несколько приостановленная, разыграется еще с большею силою. Так не упустите сего случая Божия вразумления и спешите переломить свою душу и сердце. Жалеть себя не следует: ибо в настоящем случае то и значит жалеть себя, если себя не пожалеете. Начало только трудно, а там все легче и легче будет. И наконец воротится тот покой и мирное устроение, которым Вы прежде наслаждались по милости Божией. Посмотрите: томление, тоска, отчаяние. Из-за чего все это? Что, Вы хуже других, чтобы Вам так страдать из пустяков? Последняя что ли вы, чтобы Вам бросить себя в грязь на попрание – ну бросьте все. И станьте же твердою ногою на прежний путь к Богу прибегания. Господни объятия отверсты на принятие всех кающихся. Какой нибудь грех оплачь только его, отвратись от него – и Господь тотчас даст всепрощение и примет в прежнюю милость. Но надо спешить, пока время есть. Нынче-завтра смерть. У Вас там холера. Подойдет и к Вам… что тогда?! Здесь у Господа все милости готовы к кающимся, а там – конец милостям. Настанет одна правда. А уж перед правдою кто устоит, особенно в Вашем положении? Сначала то у Вас как все легко шло?! А потом туго: и томление, и щемление сердца. Посему и знайте, что тут вражеское дело. Любовь есть блаженное и ублажающее чувство, когда она есть настоящая к Богу любовь. Любовь мучащая, щемлящая есть дело сатаны... который подделаться хочет под Божие, да не может и свое адское жжение воспаляет в сердце. Судите по сему, что у Вас натурального. И если что достойны жалеть, если оставить то. Все сие пишу Вам, соображаясь с тем, что Вы открыли. Но если бы и больше что было, не отчайтесь и не колеблитесь. Господь все готов покрыть – исправить так, что и следа не останется. Только надо решиться – отереть, омерзить допущенною худобою и отвратиться от нее, говоря: «Аз яко человек согреших, ты же яко Бог щедр помилуй мя, видя немощь души моея». Только бы возгреть сокрушение... а то Господь милостив, все пойдет по порядку. Наставления в молитвенном труде |
| В младенчестве преобладает в дитяти растительная жизнь; дитя много спит и быстро растет; если бы оно так быстро росло и в следующие годы, то достигло бы полного телесного развития в несколько лет. Психическая жизнь младенца выражается в деятельности внешних чувств (порядок раскрытия которых будет указан ниже) и в движениях телесных органов (уже в несколько месяцев дитя улыбается). Детство подразделяется на первое (2 и 3 годы) и второе (4–7 г.). Педагог Фрикк так характеризует младенчество и первое, и второе детство: в младенчестве дитя глуповато, в первом детстве оно умно-глуповато или наивно, а во втором детстве оно глуповато-умно или слишком любопытно и бойко; в первом случает дитя совсем не может судить, во втором оно судит простодушно, не сознавая своей ограниченности и вызывая суждениями своими улыбку в слушателе, в третьем случае оно судит все опрометчиво и критически, даже слова и действия взрослых, считает себя умным, так как оно умнее прежнего. Erziehungs u. Unterrichtslehre, 2 Liefer., s. 293. 137 Телесное развитие предупреждает духовное, так как тело есть, так сказать, подкладка или почва для деятельности души. 139 К особенностям духовной жизни девицы надобно отнести, между прочим, «беспричинное», как выражается психология, томление, не редко ведущее к тоске. Так как ничего не бывает без причины, то и томление это должно иметь свою причину (слово «беспричинный» употребляется в этом случае не в строгом смысле); и причина его заключается в зарождении и создании девицей идеала, достижение которого столь желательно человеку. Возможность создания идеала жизни принадлежит к высоким преимуществам человека. 140 В мужеском и зрелом возрасте (до 55 л.) юношеские идеалы уступают место трезвому и практическому взгляду на вещи; порывистое стремление юноши к предприятиям переходит в мужеском возрасте в спокойную, обдуманную и последовательную деятельность; человек становится вполне самостоятельным, опытным, устойчивым, зрелым. А характеризуя возраст старческий, обыкновенно указывают на ослабление и упадок как физических, так и духовных сил. |
| «Почем знать, может быть, эти горе и страдания, которые ниспосылаются тебе, ниспосылаются именно для того, чтобы произвести в тебе тот душевный вопль, который бы никак не исторгнулся без этих страданий. Может быть, именно этот душевный вопль должен быть горнилом для твоей поэзии. Вспомни, что было время, когда стихи твои производили электрическое потрясение на молодежь, хотя эта молодежь и не имела поэтического чутья, но заключенный в них лиризм – глубокая истина души, живое отторгновение от самого тела души, потряс их. Последующие твои стихи были обработанное, обдуманнее, зрелее, но лиризм, эта чистая молитва души, в них угаснул... Почем знать, может быть, томления и страдания именно ниспосылаются тебе для того, чтобы ты восчувствовал эти томленья и страданья во всей их страшной силе... Состояние души страждущего есть уже святыня, и все, что ни исходит оттуда, драгоценно, и поэзия, изникшая из такого лона, выше всех поэзий. Прежде, когда еще не испытал я глубоких потрясений душевных и когда силы души моей еще мало были разбужены, видел я в Давидовых псалмах одно восторженное состояние духа в минуту лирического настроения, свободного от забот и безпокойств жизни, но теперь, когда больше прояснились глаза мои, слышу я в каждом слове происхожденье их и вижу, что все это есть не что иное, как излиянья нежной, глубоко страдавшей души, потрясаемой и тревожимой ежеминутно и не находящей нигде себе успокоения и прибежища ни в ком из людей. Все тут сердечный вопль и непритворное восторгновенье к Богу. Вот почему остались они как лучшие молитвы и до сих пор в течение тысячелетий низводят утешенье в души. Перечти их внимательно или, лучше, в первую скорбную минуту разогни книгу наудачу, и первый попавшийся псалом, вероятно, придется к состоянию души твоей. Но из твоей души должны исторгнутся другие псалмы, не похожие на те, из своих страданий и скорбей исшедшие, может быть более доступные для нынешнего человечества, потому что и самые страдания и скорби твои более доступны нынешнему человечеству, чем страданья и скорби Давидовы». |
| «Почем знать, может быть, эти горе и страдания, которые ниспосылаются тебе, ниспосылаются именно для того, чтобы произвести в тебе тот душевный вопль, который бы никак не исторгнулся без этих страданий. Может быть, именно этот душевный вопль должен быть горнилом для твоей поэзии. Вспомни, что было время, когда стихи твои производили электрическое потрясение на молодежь, хотя эта молодежь и не имела поэтического чутья, но заключенный в них лиризм – глубокая истина души, живое отторгновение от самого тела души, потряс их. Последующие твои стихи были обработанное, обдуманнее, зрелее, но лиризм, эта чистая молитва души, в них угаснул… Почем знать, может быть, томления и страдания именно ниспосылаются тебе для того, чтобы ты восчувствовал эти томленья и страданья во всей их страшной силе… Состояние души страждущего есть уже святыня, и все, что ни исходит оттуда, драгоценно, и поэзия, изникшая из такого лона, выше всех поэзий. Прежде, когда еще не испытал я глубоких потрясений душевных и когда силы души моей еще мало были разбужены, видел я в Давидовых псалмах одно восторженное состояние духа в минуту лирического настроения, свободного от забот и безпокойств жизни, но теперь, когда больше прояснились глаза мои, слышу я в каждом слове происхожденье их и вижу, что все это есть не что иное, как излиянья нежной, глубоко страдавшей души, потрясаемой и тревожимой ежеминутно и не находящей нигде себе успокоения и прибежища ни в ком из людей. Все тут сердечный вопль и непритворное восторгновенье к Богу. Вот почему остались они как лучшие молитвы и до сих пор в течение тысячелетий низводят утешенье в души. Перечти их внимательно или, лучше, в первую скорбную минуту разогни книгу наудачу, и первый попавшийся псалом, вероятно, придется к состоянию души твоей. Но из твоей души должны исторгнутся другие псалмы, не похожие на те, из своих страданий и скорбей исшедшие, может быть более доступные для нынешнего человечества, потому что и самые страдания и скорби твои более доступны нынешнему человечеству, чем страданья и скорби Давидовы». |
| Таковы, друг мой, истинные причины, приведшие меня к новой жизни. Убедительны ли они? Думаю, что не для всех, как не для всех открыты тайны духовной жизни. Не считая нужным утруждать твое внимание хронологией событий моей жизни, приступаю к самому основному – к изложению чувств, пережитых при постриге. По зачислении в Троице-Сергиеву лавру мне предложили подать прошение на иноческий постриг. 25 октября (ст. ст.) 1948 года за всенощным бдением, накануне праздника святого великомученика Димитрия Солунского (Мироточивого), мне назначен постриг. Пошел я на исповедь. Исповедь самая подробная: вся жизнь с шестилетнего возраста. После исповеди отстоял литургию, пришел к себе в келью и пережил то, что во всю жизнь не придется уже переживать, разве только накануне смерти. Лаврские часы пробили полдень. Еще несколько часов, и должен начаться иноческий постриг. О, если бы ты знал, как дорога мне была каждая минута, как старался я эти минуты не потерять напрасно! Я заполнял их молитвой, или размышлением, или чтением святых отцов. Читал, размышлял и вспоминал, особенно святых отцов: преподобного Сергия Радонежского, Серафима Саровского , иеросхимонаха Амвросия Оптинского , епископа Феофана Затворника . Говорят, что человек перед смертью невольно вспоминает всю свою прошлую жизнь. Так и я: в одно мгновение в ясных картинах представилась вся моя жизнь. И что чувствовал! Что переживал! Одному Богу известно!... Никогда и ни за что, если не коснется благодать Божия, не поймет этих переживаний самонадеянный мир. Перед рассветом началось томление души, и какое ужасное томление души, и какое ужасное томление, страшно вспоминать! Какая-то сплошная тоска, словно что-то сосало сердце, томило, грызло; что-то мрачное и безнадежное – и ниоткуда помощи, ниоткуда утешения. Так будет еще только перед смертью. То демон борол последней и самой страшной борьбой. И, веришь ли, если бы не помощь Божия, я бы не вынес этой борьбы. Но Господь всегда близ человека. Смотрит Он, как идет борьба, и едва увидит, что человек изнемогает, посылает сейчас же Свою благодатную помощь. Так и мне в самые решительные минуты попущено было пережить полную оставленность, но потом внезапно даровано было подкрепление. |
|
|
