| Что касается до Арсения Могилянского, то для оценки его деятельности и вообще для его характеристики имеют значение в очень большем количестве сохранившиеся письма его к разным лицам. Правда, письма эти зачастую имеют значение как бы официальных документов; но ценны собственноручные приписки к ним Арсения. Притом некоторые и из официальных писем дают достаточно материала для указанной нами цели. Для примера укажем на письмо Арсения Могилянского к Вениамину Пуцек-Григоровичу, архиепископу Казанскому и Свияжскому, от 15 декабря 1764 года, помеченное 705 (следовательно официальное). В письме этом идет речь о Досифее Галяховском, бывшем архимандрите Слуцком. Уволенный от архимандрии (19 февраля 1763 года) Досифей пребывал в Киеве. Здесь вскоре возникло дело по обвинению его в соблазнительных поступках, которые были таковы, что Арсений Могилянский вынужден был воспретить ему священнослужение до решения дела. Досифей обращается с просьбою к своему родственнику Вениамину, архиепископу Казанскому. Тот советует Досифею просить киевского митрополита отпустить его к нему в Казань. Согласно этой просьбы Арсений Могилянский дает отпуск Досифею и приказывает ему по приезде в Казань доложить, какие на него были доносы „и открыть, как что на него в самом деле было, или же что инако, или вовся не было, по самой истине“; что же касается до разрешения его в священнодействии, то это предоставляется на волю и благоусмотрение казанского преосвященного. Одновременно с сим дело о Досифее в Киевской консистории прекращается. Но казанский преосвященный пожелал иметь письменное заявление от киевского митрополита о разрешении Досифею священнодействия. Последний вновь обращается к Арсению Могилянскому с просьбою, в ответ на которую и последовало упомянутое письмо Арсения архиепископу Казанскому. – Считаем достаточным привести только конечную часть этого, довольно обширного письма. „Как в прежнем моем определении заключено (официально извещал Арсений), так особливо чрез сие к вашему преосвященству с тем же отзываюсь: по данной вашему преосвященству от Бога власти решити и вязати, о устроении к его архимандрита священной ползе предаю все им архимандритом открытое, и о священнослужении его, в благоразсмотрение, волю и власть вашего преосвященства, – с тем к прежнему моему определению прибавлением, что, по разсуждению моему, хотя он архимандрит в чем, по доносу на него, и погрешил, яко человек, по делу же производившемуся в консистории моей, за некоторыми препятствующими обстоятельствами, в том не изобличен; однак понеже в епархии вашего преосвященства, за немалым ее разстоянием от здешней, уповательно, о том доносе на него ничего неизвестно, почему и соблазна никакого с того непоследованного дела в епархии вашего преосвященства произойтить не может, то когда он, архимандрит, исповесть духовно пред вашим преосвященством, свое поползновение и в том истинное покаяние принесет, можно ему архимандриту, снисходя человеческой слабости, позволить там священнослужение иметь. |
| —222— ный Досифеем архимандрит Прохор, с которым Досифей писал государю, что принял царския граматы «и прочитали о газском митрополите, чтоб мы его простили, и что будто не имеет вины на себе; а он, Лигарид, имеет многия великия вины и согрешения, которые, написав, послал было к тебе, великому государю, свидетельства ради; только стыд послать нас не допустил, отчего и возвратили. Только единое говорим, что кир Нектарий патриарх не таковский, чтобы писать или говорить ложно, но такой в правиле, что ныне иной такой архиерей разумный и богобоязненный не будет». Затем Досифей сообщает царю, что Паисий Лигарид писал такие «неподобные, хульные, непотребные и превознесенные слова» о патриархе Нектарии, что уже за одно это его следует лишить архиерейского достоинства. Но так как о прощении Лигарида молит царь, то он, патриарх, согласен отпустить Лигариду его вины и восстановить его в прежнем достоинстве газского митрополита. С архимандритом Прохором государь послал на искупление св. Гроба 800 рублей соболями, да на 800 рублей соболей «по челобитью газского митрополита Паисия, и в то же время писал Досифею: «ныне посланное дарование благоговейным любезным сердцем изволишь принять, имея впредь добрую надежду иное и большее восприять, когда сбудутся наши желания о газском митрополите, о коем молили уже через два писания, да приимет мир архиерейской и на прежнее будет возвращен достоинство, и разрешение совершенное получит оный митрополит, добре нам заслуженный Паисий Лигаридий». Затем оправдывая Лигарида и объясняя взведенные на него обвинения делом злобы его врагов, царь снова просит патриарха прислать Лигариду полное разрешение «ибо он был весьма достойный посредник и ходатай между столь великими архиереями восточными, двумя светильниками и двумя маслинами всего востока», просит, чтобы и бывший патриарх Нектарий (который передал свой престол Досифею еще при своей жизни) «равно обвинительные, как и доброхотные словеса написал к нам о митрополите Паисие, ради совершенного и последнего удовлетворения нашего, ибо свидетельствуем, что Лигарид всегда ублажал Нектария и первое |
| писан. о самоуб. смертях. Спб. 1895, стр. 26) и поселился, затем, близь Повенца (Ист. Выг. пуст., Спб. 1862, стр. 82), т. е. после, как надо думать, 1668 года, когда не стало укрывавшего Игнатия игумена Евфимия. в) Инок Корнилий перед 1667 годом жил на Кяткозере, вместе с Епифанием соловецким, и остался жить там один, когда Епифаний около 1666 года ушел в Москву: об этом говорится, как в житии Епифания (Ркп. Публ. библ. Q. I, 1062, лл. 193, об. 197), так и в житии Корнилия (Ркп. Публ. библ. Q. I, 401, л. об. 161–2), – следовательно, Досифей легко мог сговориться с Корнилием относительно странствования. г) Бегство Досифея из Москвы после взятия боярыни Морозовой под стражу вполне попятно, так как тогда начались розыски и о других попах, служивших у Морозовой (Доп. А. И. XII, 203). В связь с уходом Досифея можно поставить то обстоятельство, что Морозова, находясь уже «за крепкою стражею», но еще до ссылки в Боровск, причастилась не из рук Досифея, а из рук Иова льговского, навестившего тогда Москву (Мат. для ист. раск. VIII, 174–5). д) Если предположить, что Досифей удалился на Дон в конце 1671 года, – а на Дону он прожил три года, – то понятно будет, почему в послании Аввакума в Москву, писанном около 1675 г. было сделано обращение и к Досифею. «У отца Досифея благословения прошу, и старец Епифаний также, – по премногу челом бьем: отец святый, моли Бога о нас» (Мат. для ист. раск. V, 237). Обращение это по образу своего выражения настолько характерно для пустозерского узника, что прямо заставляет подразумевать в данном случае игумена Досифея. 3) В послании в Москву, писанном в царствование Феодора Алексеевича, но не позже 1680 года, Аввакум упрекал некоего Игнатия, желавшего поссорить Аввакума с Досифеем: «Подкрался ты под старика того, яко Серапион под Златоуста, – тужишь о старости, а не о душе его. Не уступит де Аввакум старости Досифееве, ты рече. Какая беда! Лис, собачий сын, а не чернец» (Там же, VIII, 106). Указание это вполне может быть отнесено к игумену Досифею, «украшение» которого состояло прежде всего в «старости» (Ист. |
| От 16 ноября (1702 г.) Досифей в письме сообщает Толстому сведения о тогдашних отношениях между турками и татарами, «которые-де теперь ссорятся между собою, хотя и неизвестно из-за чего». Пишет, что турки, несмотря на подстрекательства татар, вовсе не думают нарушать мир с русскими, что он хотя и желает лично повидаться с Толстым, но теперь это невозможно потому, «что последует много бед и раззорения не токмо Иерусалиму, но и всем христианом. Засим ежели имеете какия письма или дела до нас, отдайте господину Спил йоту, он нам принесет, а дела напиши на бумаге пространно и пришли ко мне. А ежели что сведаем, о чем вам потребно знать, сами к вам о том напишем, и вопросу от вас не дожидаяся, также скажет вам господин Спилиот едино слово, изволь послушать и во ум взять гораздо». 6 декабря Толстой послал Досифею краткое известие о своих переговорах с рейсефендием, вследствие чего Досифей в письме от 7 декабря упрекает Толстого, что он, несмотря на его просьбу, не сообщает ему подробно своих переговоров с турками о всех статьях. «Видя и мы те статьи, – пишет Досифей, – знаем обычай сего места лучши инаго кого, Богу милующу, и дознаемся о намерении их, и будем подавать совет вашей любви в том, в чем нам Бог просветит. А как уже у ведаем от вас всякое дело начисто почти можем и мы испытать и доведется о чем и вам сказати, советовати и все прочее, что возможем вспоможение сделати вам». В ответ на это письмо Толстой посылает Досифею очень подробный отчет о своих переговорах с турками. 10 декабря Досифей по поводу присылки ему десяти пар соболей пишет Толстому: «Вашей любви работаем за любовь почтеннаго самодержавнаго лица, и работающе православной державе, самому Богу служим, от Него же и чаем воздаяния. Честное ваше писание восприяхом и возблагодарихом Господу Богу, давшему вам смысл и разумение отвещати на предложения их зело разумно, чего невозможно было лучше говорить. К тому ж говорим, что сии люди ныне не токмо с вами, но ниже с Полеем имеют охоту, ниже силу ссоритися, сего ради преимущество ваше: стой, во всех мужественно как начал, и отвещевай подобно времянно без всякаго закоснения. Аще бы же и возымели намерение брань учинить, не могут ниже в год собратися, сего ради буди всегда благонадежен и то, что учинили есте ответствовавше смирно, лица вашего не изменили и голосом большим не кричали, егда ефендий советовал и укорял зело, то учинили изрядно, также и впредь чинить изволишь, понеже самодерзость и кичливыя слова суть боязни знамение. Господине мой, вельми нас возвеселил честным твоим ответом, и Бог святой да возвеселит тя во всей жизни твоей и дарует тебе богатыя милости и щедроты своя» 199 . |
| Если Досифею нравилась какая-нибудь вещь, Дорофей отнимал ее у него, клал ее перед глазами и не позволял ему даже до нее дотронуться или же отдавал эту вещь другому брату. Однажды принесли в больницу хороший нож. Нож Досифею очень понравился. «Хорошо бы, отче, – обратился он к своему наставнику, – взять этот нож нам для больницы. Смотри, какой он славный!» – «Нет, – строго сказал Дорофей, – положи его и никогда не употребляй. Разве ты хочешь быть рабом этой вещи?» И Досифей ни разу не дотронулся до нового ножа, а должен был обходиться старым. В свободные часы Досифей шил монашескую одежду; работу вел он со всем усердием, одежда выходила хорошая. И что же? Новая одежда обыкновенно отдавалась другому брату, а Досифей носил все старую. Так Дорофей подавлял в молодом подвижнике всякое, даже малейшее, чувственное пожелание. Поступив под руководство Дорофея, Досифей возымел к нему полное доверие и преданность и мало-помалу так настроился, что ничего от него не скрывал ни из внешних действий и поступков, ни из внутренних состояний и душевных движений. Досифей старательно стлал больным постели: постели выходили мягкими, ими сам он оставался доволен и любовался на них. И вот, когда проходил однажды в это время Дорофей, Досифей обратился к нему со словами: «Отче, отче! Промысл говорит мне: ты хорошо стелешь постели». – «Вот как! – строго заметил ему Дорофей. – Ты оказался отличным слугой и добрым постельничим, но не вышел из тебя добрый инок!» В уходе за больными Досифей действительно показывал великую заботливость и попечение; всеми силами старался услужить им, облегчить их страдания, успокоить и утешить. Но по молодости иногда бывал нетерпелив, вырывались слова упрека, негодования, гневливости на больного. В таких случаях Досифей уходил в келарню 487 , садился там на пол и горько плакал, и никто, бывало, из братий его не успокоит. Приходил в келарню сам наставник и спрашивал Досифея: «Отчего ты плачешь, что с тобою, Досифей?» – «Прости меня, отче, – отвечал скорбящий Досифей, – я разгневался и сказал жестокое слово больному брату». |
| На это косвенно и указывает в своей ответной грамоте на просьбу царя патриарх Досифей, занявший место Нектария. В своей грамоте, которую 23 сентября 1669 года привез в Москву архимандрит Прохор, Досифей пишет, что принял царские грамоты и «прочитали о Газском митрополите, чтобы мы его простили, и что будто не имеет вины на себе; а он, Лигарид, имеет многие великие вины и согрешения, которые, написав, послал было к тебе, великому государю, свидетельства ради; только стыд послать нас не допустил, отчего и возвратили. Только единое говорим, что кир Нектарий патриарх не таковский, чтобы писать или говорить ложно, но такой в правиле, что ныне иной такой архиерей разумный и богобоязный не будет». Затем Досифей сообщает царю, что Паисий писал такие «неподобныя, хульныя, непотребныя и превознесенныя слова» о патриархе Нектарии, что уже за одно это его следует лишить архиерейского достоинства. Но так как о прощении Паисия молит царь, то он, патриарх, и согласен отпустить Паисию его вины и восстановить его в прежнем достоинстве Газского митрополита. С архимандритом Прохором государь послал на искупление Святого Гроба 800 рублей соболями, да на 300 рублей соболей «по челобитью Газского митрополита Паисия» и в то же время писал Досифею: «Ныне посланное дарование благоговейным любезным сердцем изволишь принять, имея впредь добрую надежду иное и большее восприять, когда сбудутся наши желания о Газском митрополите, о коем молили уже через два писания, да приимет мир архиерейской и на прежнее будет возвращен достоинство, и разрешение совершенное получит оный митрополит, добре нам заслуженный Паисий Лигаридий». Затем, оправдывая Паисия и объясняя возведенные на него обвинения делом злобы его врагов, царь снова просит патриарха прислать Паисию полное разрешение, «ибо он был весьма достойный посредник и ходатай между столь великими архиереями восточными, двумя светильниками и двумя маслинами всего Востока», просит, чтобы и бывший патриарх Нектарий (который передал свой престол Досифею еще при своей жизни) «равно обвинительныя, как и доброхотныя словеса написал к нам о митрополите Паисие, ради совершенного и последнего удовлетворения нашего, ибо свидетельствуем, что Лигарид всегда ублажал Нектария и первое место премудрости между патриархами своего времени всегда держащим его исповедал» 222 . |
| В 1706 году канцлер Головин писал Досифею: «Известия ваши, как пишете о тамошних владетелях, выразумели и благодарим блаженство ваше, как благодетеля нашего». Головкин, заступивший место умершего Головина, счел себя обязанным немедленно писать Досифею и просить его, чтобы он по-прежнему продолжал присылать правительству свои грамоты. «Просим ваше блаженство, – писал Головкин, – дабы и впредь, как и прежде, при господине Федоре Алексеевиче, и с нами имели чрез писания свои собеседование, и не сомневаемся, что блаженство ваше, по обычной своей ко всем отеческой склонности, соизволит на сие непременно; мы же по возможности нашей не пренебрежем явить подобающую вам службу нашу и знаки истинного послушания нашего» 344 . Служба одних только восточных патриархов не могла, однако, удовлетворить всем требованиям русского правительства, потому что Константинопольские патриархи, которые в этом отношении имели особую важность, слишком часто менялись, что мешало нашему правительству войти с ними в желанные близкие отношения. С другой стороны, патриархи были слишком крупною и заметною личностью, на которую подозрительно посматривало турецкое правительство. Пока Россия была далеко от Турции и не была для нее опасна, турки почти совсем не обращали внимания на сношения патриархов с Москвою 345 . Но с течением времени обстоятельства изменились, и турецкое правительство не могло не заметить, что патриархи всегда готовы служить и радеть единоверной Москве во вред Турции. Тогда турки стали внимательно следить за сношениями патриархов с русскими послами и правительством и стали строго карать тех из них, которых уличали в преступных, тайных сношениях с Москвою. Так, за тайные сношения с Москвою они повесили патриарха Парфения; за поездку в Москву они лишили кафедр патриархов Александрийского Паисия и Антиохийского Макария. Прежде наши послы в Константинополе беспрепятственно ходили к патриархам и советовались с ними о государевых делах, но со второй половины XVII столетия им уже не дозволялось иметь никаких сношений с патриархами до полного окончания всех дел. |
| Но так как о прощении Лигарида молит царь, то он, патриарх, согласен отпустить Лигариду его вины и восстановить его в прежнем достоинстве газского митрополита. С архимандритом Прохором государь послал на искупление Святого Гроба 800 рублей соболями, да на 300 рублей соболей «по челобитью газскаго митрополита Паисия», и в то же время писал Досифею: «Ныне посланное дарование благоговейным любезным сердцем изволишь принять, имея впредь добрую надежду иное и большее восприять, когда сбудутся наши желания о газском митрополите, о коем молили уже через два писания, да приимет мир архиерейской и на прежнее будет возвращен достоинство, и разрешение совершенное получит оный митрополит, добре нам заслуженный Паисий Лигаридий». Затем, оправдывая Лигарида и объясняя взведенные на него обвинения делом злобы его врагов, царь снова просит патриарха прислать Лигариду полное разрешение, «ибо он был весьма достойный посредник и ходатай между столь великими архиереями восточными, двумя светильниками и двумя маслинами всего Востока», просит, чтобы и бывший патриарх Нектарий (который передал свой престол Досифею еще при своей жизни) «равно обвинительныя, как и доброхотныя словеса написал к нам о митрополите Паисие, ради совершеннаго и последняго удовлетворения нашего, ибо свидетельствуем, что Лигарид всегда ублажал Нектария и первое место премудрости между патриархами своего времени всегда держащим его исповедал» 25 . Это вторичное ходатайство государя перед Иерусалимским патриархом о разрешении Лигарида, подкрепленное притом крупной дачей, имело полный успех. 24 января 1670 года грек Родион привез наконец в Москву от патриарха Досифея разрешительную грамоту Лигариду, в которой Досифей прощает Паисия за все его вины и согрешения, «повелевает ему» быть по-прежнему в архиерейском достоинстве и чести «и действовать вся церковное». Но, послав государю разрешительную грамоту для Лигарида, Досифей в то же время самому Паисию послал особое письмо, в котором между прочим писал следующее: «Если б не было ходатайства святаго царева, уведал бы святительство твое, Лигаридий, что есть Девора и кто есть мертводушные? И кто только именем верует в Божественный Промысл, тот ли, кто работает для папежей хийских и оставил 15 лет паству без пастыря, или кто полагает душу свою за овцы? Да, увидел бы ты варвара и слепня. |
| Настало время принимать пищу. Дорофей сказал юноше: «Иди, ешь, чтобы быть сыту, но скажи мне, сколько съешь». После трапезы Досифей пришел к своему наставнику и сказал: «Я съел один хлеб и полхлеба». «Сыт ли ты?» – спросил Дорофей. – «Сыт, господин мой!» – «Не чувствуешь больше голода?» – «Не чувствую, владыка мой!» – «Хорошо, – сказал Дорофей, – в другой раз съешь один хлеб и четверть другого хлеба, другую же четверть раздели на две половины и съешь одну половину». Досифей так и сделал. «Чувствуешь ли теперь голод?» – спросил его Дорофей. – «Да, господин мой, немного чувствую», – отвечал Досифей. – «Ну, и продолжай так принимать пищу», – сказал Дорофей. Прошло несколько дней; Дорофей спрашивает Досифея: «Что, Досифей, чувствуешь ли теперь голод после трапезы?» – «Нет, владыка мой, – отвечал Досифей, – молитвами твоими хорошо мне». – «Теперь оставь половину другой четверти хлеба и ешь один хлеб и четверть». Досифей в точности исполнил приказание. – «Как теперь себя чувствуешь?» – спрашивает его Дорофей через несколько дней. – «Хорошо, владыка мой», – отвечал Досифей. «Раздели теперь и первую четверть на две половины и ешь хлеб и половину четверти, а другую половину оставь». Досифей поступил, как приказал наставник. Так продолжалось и далее, и Досифей приучил себя довольствоваться одною пятою того, что съедал раньше. Чтобы не слишком изнурить молодого инока, Дорофей позволял ему брать для себя все, что оставалось от еды больных – овощи и куски рыбы. Стараясь удержать мысли Досифея около предметов божественных, Дорофей отучал его от всякой привязанности и любви к земным вещам. Если Досифею нравилась какая-нибудь вещь, Дорофей ее отнимал у него, клал ее на глазах и не позволял ему даже дотронуться до нее, или же отдавал эту вещь другому брату. Однажды принесли в больницу хороший нож. Нож очень понравился Досифею. «Хорошо бы, отче, – обратился он к наставнику, – взять этот нож нам для больницы: смотри, какой он славный!» «Нет! – строго сказал Дорофей, – положи его и никогда не употребляй. |
| Управление другой, Алавердской, епархией поручено Сигнахскому митрополиту Иоанну Бодбелю. Прочие 11 грузинских епархий вошли в состав вновь учреждённых Мцхецкой и Алавердской епархий, а управлявшие ими митрополиты и епископы уволены с пожизненными пенсиями. Прибывший с католикосом, кандидат архиерейства, нетерпеливо дожидался вознаграждения за свои труды, но оно ещё было отсрочено. 8 Июля, по докладу князем Голицыным ходатайства католикоса, состоялось Высочайшее повеление «сообщить католикосу, что ныне в Грузии нет праздных епархий, а ежели архимандрит Досифей выучится по-русски, – как известно, что он уже сим занимается – то тогда можно посвятить в епископы, оставив здесь, дабы с пользой мог быть употреблен со временем на службу в Святейшем Синоде по делам Грузинского духовенства». Вместе с тем Высочайше повелено поместить его жительством в Александро-Невской Лавре и производить ему в пенсион по 2 тысячи рублей ассигнациями ежегодно. Досифей счёл себя обиженным этими распоряжениями и заявил, что назначенный ему пенсион недостаточен и не соответствует должностям им занимаемым; между тем и управляющий Грузией маркиз Ф.О. Паулуччи уверял его, что ему будет определён пенсион, по крайней мере, в 6 тысяч рублей. Князь Голицын доложил об этой претензии 2 Сентября Государю и получил повеление объявить Досифею, что «ежели он не может здесь сим пенсионом жить, то может возвратиться в Грузию». – Это было ещё до отъезда католикоса. С.-Петербургский митрополит Амвросий, по Высочайшему повелению, дал Досифею помещение в Невской Лавре, но, не зная, зачем этот архимандрит прислан к нему, месяца через два обратился к князю Голицыну с запросом: какое Государь Император соизволил сделать ему предназначение? Князь Голицын разъяснил ему обстоятельства дела и в заключение сообщил, что если Досифей приобрёл достаточное сведение в русском языке, то от митрополита зависит войти о нём с представлением в Святейший Синод. Амвросий немедленно сделал представление, и 31 Декабря 1811 г. состоялось Высочайшее повеление о посвящении Досифея в епископа с тем, чтобы он именовался епископом Горийским, викарием Грузинским, но пребывание имел здесь в Александро-Невской Лавре и службу Божию отправлял в С.-Петербургской епархии с согласия митрополита. |
|
|
