| Ж. Лабарт собрал сведения о ремесле и прикладном искусстве Византии, поставив вопрос об особой роли Византии в развитии европейской материальной культуры 1989 . Французский инженер и архитектор Жан Эберсольт (1879–1933) 1990 систематизировал материал о жизни большого императорского дворца, об архитектуре и топографии столицы, топографии храма св. Софии, основываясь на сочинении Константина Багрянородного «О церемониях» 1991 . Этот широко известный источник не раз привлекал внимание исследователей, в том числе и в России 1992 . Вообще в изучении Константинополя «филологическая археология» преобладала долгое время. Правительственные и научные круги Франции стремились «на Восток». He случайно первое французское заграничное научное учреждение было открыто в Греции. Французская школа в Афинах (École française d’Athènes) была основана в 1846 г., почти на 30 лет раныпе, чем Французская школа в Риме, о которой сказано выше. С 1850 г. школа в Афинах находилась под покровительством Академии надписей и изящной словесности (Académie des Inscriptions et Belles-Lettres). Целью ее было изучение памятников всех исторических эпох, прежде всего классической, но в поле зрения археологов попадали также раннехристианские и византийские памятники 1993 . В 1850–60-х гг. главная роль принадлежала археологическим путешествиям, с 1873–1874 гг. начались полевые исследования – в Дельфах, на Делосе. В Дельфах были открыты раннехристианские памятники, тогда же начали изучать византийский город Филиппы в Македонии. Вне Греции Французская школа вела работы в Малой Азии. В École появилась иностранная секция, в ней работали бельгийские, датские, швейцарские, польские, чешские археологи. В 1875 г. при школе был создан Институт греческой корреспонденции. С 1896 г. выходит серия монографий «Библиотеки Французских школ в Афинах и в Риме», которая после Второй мировой войны стала раздельной для Афинской и Римской школ. В 1922 г. директор афинской школы Шарль Пикар (1919–1925) организовал издание журнала Bulletin de Correspondence Hellénique: там публикуется подробная хроника раскопок в Греции и на Кипре, а также аналитические статьи. Сейчас это один из лучших европейских журналов, в особенности по полноте археологических отчетов, с большим количеством иллюстраций. Он выходит параллельно на греческом и французском языках, в качестве приложения издаются монографии и материалы международных конференций. |
| Иван Гошев (1886–1965), основатель и директор церковного Историко-археологического музея и Института истории Церкви, профессор богословского факультета. Изучение материалов Синодального архива Болгарской Православной Церкви и документов эпохи Болгарского экзархата (1870–1953) Эмилем Ивановым позволило выявить около 1400 эскизов, чертежей и рисунков памятников древней болгарской архитектуры 2369 . Крыстю Миятев (1892–1966), профессор христианской археологии на богословском факультете Софийского университета, провел раскопки многих памятников раннехристианской и средневековой архитектуры Болгарии. Среди его публикаций – книга о росписях гробниц Софийского некрополя 2370 . Болгарские археологи активно развивают международное сотрудничество. Так, под руководством проф. Ренаты Пиллингер (Австрия) был издан корпус раннехристианской настенной живописи на территории Болгарии – главным образом, росписи склепов 2371 . Готовится к изданию корпус позднеантичных и раннехристианских напольных мозаик 2372 . Совместно с польскими археологами ведутся многолетние раскопки епископского центра Нове (совр. Свищов) на севере Болгарии 2373 . Проф. Маргарита Ваклинова совместно с бельгийскими археологами готовит к изданию корпус элементов архитектурного декора поздней античности и Средневековья Болгарии 2374 . Проблемы позднеантичной и раннехристианской культуры Болгарии рассматриваются и в региональном, и в более широком – балканском и средиземноморском контексте 2375 . Новым импульсом к дальнейшему развитию христианской и византийской археологии в Болгарии стало проведение в 2011 г. в Софии 22-го Международного конгресса византинистов. На заседаниях секций археологии и истории архитектуры был заслушан ряд докладов археологов из разных стран, особенно многочисленными были болгарские доклады 2376 . Польша – единственная страна Восточной Европы, которая ведет широкие полевые исследования в разных странах. Средиземноморской, христианской и византийской археологией занимаются в Варшавском университете, в Академии католического богословия в Варшаве, в Ягеллонском университете в Кракове и в других учреждениях. |
| Турские или Турецкие шубы отличались от Русских только широкими рукавами, которые делались иногда одинокие, а иногда двойные; первые простирались до кистей рук; из двойных же – одни, не доходившие до локтей, были, собственно, для рук, а другие, очень длинные, висели сзади и служили только для украшения. Польские шубы имели, вместо отложного, узенький воротник и, вместо петлиц, шнуров и пуговиц, застегивались только у шеи запоною; они делались с просторными, впрочем, не слишком широкими, рукавами, которые простирались до оконечностей рук и имели меховые обшлага 1062 . Шубы носили и царицы: в Древностях Российского Государства 1063 представлено старинное изображение царицы Натальи Кирилловны: на ней аксамитная телогрея и крытая бархатом соболья шуба, на голове треух, на ногах красные сафьянные башмаки. Шубка Шубка – женская одежда в роде короткого сарафана, круглого и бористого, то есть, с частыми складками назади. Шубки шились из бархата, атласа, объяри, сукна и других тканей, на подкладке, с подпушкою; нарядные шубки украшались круживом и аламами; для застегиванья пришивалось к ним пуговиц по 13 и по 15. Такие шубки находим в описях платья царицы Евдокии Лукиановны, царевны Софии Алексеевны и царицы Агафии Симеоновны 1064 . – В 1626 г. июня 14 «скроена царице накладная шубка в камке Кызылбашской по серебреной земле травки шолки розные, листье золото; камки пошло 7 арш. с вершком; на подкладку пошло 5 арш. без дву вершков тафты виницейки червчатой. – В 1635 г. декабря 17 скроена шубочка накладная в отласе золотном по зеленой земле в цветах, шолк таусинен да ал з золотом; отласу пошло 10 арш. без чети, на подкладку тафты виницейки червчатой пошло полпята аршина» 1065 . – Были шубки и на меху. Шугай. См. Бугай. Шушун Шушун – крестьянское женское верхнее платье в роде короткого кафтана. «Шушун студеной сукно зелено; … шушун теплой» 1066 . «Шушун суконной черчатой, нашивка шолковая з золотом, круживо мишурное с пухом; у нево ж десять пугвиц серебряные». – «Шушун суконной красной воротовой» 1067 . |
| Волков при первом свидании с коронным гетманом Яблоновским спросил у него, что значит этот приезд запорожцев к королю? Яблоновский отвечал, что король никогда не нарушит мирного договора, не примет Запорожья в свое подданство; запорожцы приехали для вступления в службу королевскую под тем предлогом, что на Запорожье большой голод вследствие непропуска туда запасов из России; но вступление нескольких запорожцев в службу королевскую договора не нарушает. 24 декабря опять пришел к Волкову Подольский с вестями: 22 числа король отпустил монаха Соломона на Украйну, письма никакого с ним не послал, а велел на словах привлекать гетмана к себе, обнадеживать его своею милостию и жалованьем. Подольский подтвердил и о запорожцах, что они действительно просятся в оборону королевскую; король призывал к себе Лазуку и Забияку, после чего при дворе разгласилось, что король хочет принять всех запорожцев в оборону тайными вымыслами; король старается всякими мерами, чтоб и городовых козаков помутить и к себе привесть. В начале 1690 года новые вести о неприязни польской. Лубенский козак Мозыра ездил по своим делам в Польшу и, возвратясь в Батурин, рассказывал о своем разговоре с гетманом Яблоновским. Гетман, расспросив его, что делается на Украйне, примолвил: «Мы знаем наверное, что взят в Москву и с старшиною гетман Мазепа и также сослан в Сибирь, где и старый Самойленко; видишь хитрость и лживость московскую: не хотят они распространять вольность Войска Запорожского, хотят его ни на что свести, чего не дай боже. Москва и нас обманула: однако мы промышляем отплатить ей таким же способом». В марте месяце монах Соломон возвратился из Украйны в Польшу и, не доезжая полмили до Варшавы, в селе Солке нанял студента писать письма от имени гетмана Мазепы: одно к королю, другое к гетману Яблоновскому; в обоих письмах говорилось, что он, Мазепа, со всем Войском Запорожским желает быть в подданстве у королевского величества; за работу студенту монах дал два ефимка, имя гетманское написал сам и запечатал поддельною печатью. Монах остался в Солке, а студент отправился в Варшаву, где, пьянствуя с товарищами в корчме, он расхвастался, каким способом заработал ефимки, и в доказательство прочел черновые письма, оставшиеся при нем. Донесли королю, тот призвал к себе студента, и студент рассказал ему дело, как было. Чрез несколько времени приезжает в Варшаву и сам Соломон, прямо к королю, и подает письма от гетмана Мазепы; но тут сейчас же очная ставка со студентом, который подает и черновые письма для окончательной улики. Соломон должен был повиниться, повинился, что и прежде приезжал также с воровскими письмами, а у гетмана Мазепы никогда не бывал. Король велел его посадить в нижние палаты дворца Яна Казимира и держать за крепким караулом; а студенту велел выдать два сукна и несколько ефимков. Все это Волков проведал от верных людей, от православных священников, которые знакомы с ближними королевскими людьми. |
| Таким образом, могу еще несколько времени подержаться в Хвастове. Жаль мне сильно расстаться с этим местом, не только потому, что там много домостройства моего, пространное поле хлебом насеяно, но и потому, что я взял это место пустое и населил не польскими подданными, но от реки Днестра частию из Войска Запорожского, частию из волохов; церкви божии украшенные устроил, чего непригоже покинуть». Мы видели, что для отстранения причин к неудовольствию, возбуждаемому постоянно из Запорожья, уничтожен был винный откуп, или аренда, но уничтожен на время, чтоб попробовать, можно ли без него обойтись. Опыт оказался неудачен: гетман отовсюду начал получать донесения, что при сборе денег с торгов и шинков великие споры и вздоры чинятся и в деньгах против прежней аренды оказался большой недобор. Во время Рождественского съезда старшин и полковников в Батурин гетман объявил им, что опыт не удался и как быть? Старшина и полковники отвечали, чтоб гетман бил челом великим государям о присылке денег на жалованье охотницкому войску и на другие войсковые расходы, потому что и прежде, по челобитью гетмана Самойловича, царь Федор Алексеевич прислал десять тысяч золотых червонных. Мазепа написал об этом боярину Льву Кирилловичу Нарышкину и думному дьяку Украинцеву. Письменного ответа он не получил, только словесно наказано посланнику: «Прежде по многой докуке гетмана Самойлова посланы были деньги 30000 золотыми червонными из имения боярина Матвеева; а теперь бить об этом челом гетман не должен, потому что теперь такой нужды, какая была во время чигиринских походов, нет, особенно же потому, что всякие доходы в Малороссии за гетманом, старшиною и полковниками, и бить еще челом о деньгах стыдно». Когда старшина и полковники съехались в Батурин после Светлого воскресенья 1694 года, Мазепа объявил им ответ из Москвы. Старшина и полковники сказали, что когда так, то надобно опять ввести аренду, аренда выгоднее, а поборы черному народу тягостнее, потому что поборы берут и с того человека, который одним хлебом, без промыслов довольствуется, отчего бедный человек до конца разоряется. |
| В то время, когда Мазепа преследовал своих внутренних врагов, на западном берегу Палей все более и более приобретал славы в неутомимой борьбе с татарами. Тяжел пришелся он Крыму: там сравнивали его с Серком и подсылали к нему с предложениями, что хан сделает его лучше Хмельницкого, если только он перейдет на татарскую сторону. Положение Палея действительно стало похоже теперь на положение Хмельницкого: в польской стороне он оставаться не хотел, потому что козак не мог ужиться в ладу с панами; бил челом великим государям, но те не принимали, боясь нарушить мирный договор с Польшею, как из той же боязни не принимал Хмельницкого отец их; но Хмельницкий стал пугать Москву тем, что если не примет его православный царь, то он поддастся бусурманам; и Палей теперь, вследствие присылки из Крыма, получил возможность грозить тем же. При личном свидании с Мазепою в Барышевке он сказал ему, чтоб великие государи приняли его без отлагательства, а если он на их службу не надобен, то пусть ему об этом объявят прямо, и он сыщет себе место; и татары его к себе примут; великие государи напрасно так боятся нарушить мирный договор с Польшею: поляки хлопочут изо всех сил, как бы только отыскать случай к войне. Мазепа, сообщая об этом разговоре в Москву, прибавляет от себя, что если Палей перейдет к татарам, то и запорожцы пойдут вместе с ним туда же, что будет очень вредно для России: хорошо было бы поэтому Палея принять, а перед поляками отговориться тем, что он родился в Борзне; и если великие государи Палея примут, то он, Мазепа, сделает его полковником переяславским. Но из Москвы прежний ответ: Палея принять нельзя; гетман должен его уговаривать, не допускать, чтоб он в отчаянии перешел на бусурманскую сторону; а если учинится Палею совершенное утеснение, то он бы от полка своего отлучился тайно на переяславскую сторону. Но Мазепа этим не успокоился и в декабре 1692 года снова писал царям о Палее: просил внушить польскому правительству, какой вред будет христианству, если Палей будет приведен в отчаяние польскими притеснениями и отложится к татарам; но при этом гетман повторял прежнее: «Лучше было бы принять Палея со всеми людьми и с городком Хвастовым под царскую руку; если он, будучи малороссиянином по происхождению и приобретши такую знаменитость, перейдет к неприятелю, то в Малороссии поднимется волнение, прельщенные своеволием и добычею, многие люди потянутся отсюда к нему. Цари отвечали, что в случае крайности Палей с теми из своих полчан, которые из Запорожья и с восточной стороны Днепра, может перейти опять в Запорожье и, побывши там несколько времени, пусть расходятся в малороссийские города, куда кому сручно, где у кого есть родственники: за этот переход выговоров и причитанья с польской стороны не будет, а Палею перейти на Запорожье вовсе не бесчестно: каким путем он вышел из Запорожья в Польшу, тем же самым возвратится из Польши в Запорожье». |
| 7 октября Гродского казнили, и у казни он сказал прежние же речи. Мазепа был недоволен, что Соломонка казнили смертию, а Михайлу Гадяцкого только сослали в Сибирь. «Следовало бы казнить смертию и Мишку, без пощады, – писал он царям, – потому что Соломонка перед казнию показал на Мишку как на человека, который его подучил на злобу; да будет монаршая воля; но мы просим покорнейше сына Мишкина не отпускать сюда на Украйну, потому что дерево злое плод злой творит». Гетманское желание насчет Гадяцкого исполнить было нельзя, ибо вот что говорит современное известие: «Пытан черкасский полковник Михаил Гадяцкий в государственном деле; с пытки он ни в чем не винился, очистился кровью и сослан в ссылку». Петрик в своих возмутительных грамотах указывал на две тягости для малороссиян, за которые обвинял московское правительство: на аренду, или винный откуп, и на обычай жаловать населенные земли чиновникам, которые притесняют своих подданных. В Москве обратили на это внимание и послали сказать гетману, чтоб он подумал хорошенько, нельзя ли отстранить оба обвинения. Мазепа отвечал: «Аренда здесь, в малороссийских городах, не так налогами своими тяжела, как самым именем из давних времен ненавистна, надобно думать оттого, что при польской державе жиды ею владели и много вымышленных отягощений делали. Мы, посоветовавшись со старшиною и полковниками, разослали по всем полкам и городам универсалы, в которых прежде всего увещеваем, чтоб старшина наблюдала за арендою, не позволяя обижать людей, т. е. чтоб каждому человеку позволено было выкурить дома вина или купить где-нибудь в другом месте, кроме арендовых шинков, на свадьбу и на крестины; также разошлем универсалы с обнадеживанием народа, что гетман со старшиною ищет способов отменить аренду, а вместо нее найти какие-нибудь другие средства достать денег на войсковые расходы; пусть и весь народ, старшие и меньшие, посоветуются между собою и дадут нам знать, как им лучше: платить ли вместо аренды новую подать народом или наложить пошлину со всяких шинков? Касательно маетностей мы так рассудили со старшиною: которые особы в войске и народе считаются к службе негодными, а в силу наших универсалов владеют маетностями, у тех маетности отнять; у тех же, которые владеют маетностями по царским грамотам, отнять маетностей не смеем, ибо это значило бы нарушение монаршеской воли. Об этом просим милостивого указа и докладываем: запорожцы не раз давали нам знать и теперь чрез посланца нашего объявили, чтоб маетности от меньших особ были отобраны; не так нелюба им аренда, как это владение маетностями, и если мы их не отберем, то между народом встанет смута. Мы уже давно разослали повсюду универсалы, чтоб никто из владельцев не смел в пожалованных ему селах отягощать жителей большими работами и поборами и делать им какие бы то ни было обиды, чтобы на владельцев-притеснителей крестьяне подавали нам челобитья, по которым будет непременно расправа». |
| Как раз в это время, еще до речи Милюкова, усиленно распространялась копия августовского письма Гучкова к Алексееву, в котором так определенно говорилось о «прочной репутации» Штюрмера, «если не готового уже предателя, то готового предать». Нет ничего удивительного в том, что подлинные «германофилы», т.е. немецкие агенты, пытались подкапываться под переговоры, которые шли между министерством ин. д. и дипломатами союзных государств, и развивали противоположную тезу запоздалой аргументации эпохи «миссии Васильчиковой». Так в октябре Палеолог записывает, как всегда со слов многочисленных информаторов, являющихся во французское посольство, распространенные суждения на тему: Константинополь не может быть взят силою русского оружия; союзники, несмотря на обещания, никогда не предоставят России проливы; только Германия может обеспечить их за Россией и готова на это, если Россия заключит мир; будет прекрасен тот день, когда славянство и германизм примирятся под высью купола св. Софии. Беда была, конечно, не в том, что Палеолог записывал для истории в дневник, преувеличивая этот не столько обывательский, сколько пропагандистский фольклор – плохо было то, что он одновременно сообщал с соответствующим преувеличением о всей этой подчас фантастической «информации» дипломатическими депешами в Париж. Тот же Палеолог записал, что тов. мин. ин. д. Нератов утром критического 1-го ноября официально ему сообщил, что Штюрмер намеревается в правительственной декларации огласить в Думе, что русский народ должен напрячь все усилия, чтобы получить Константинополь, и что Царь тверд в своей воле объединить польские территории в автономное государство. Это выполнил уже преемник Штюрмера на председательском посту – Трепов 19 ноября. «Константинопольский аванс» немцам со стороны «партии сепаратного мира» по всей справедливости должен быть отнесен к числу общественных и еще более дипломатических уток. Среди всего того, что сплеталось вокруг имени Штюрмера в связи с разговором о подготовке заключения сепаратного мира, может быть, одно заслуживало бы внимания, но это единственное было совершенно вне поля зрения тогдашних обвинителей, ускользнуло оно и из внимания исторических обличителей. В Чр. Сл. Ком. имелись сведения, что Штюрмер вел продолжительную «в течение нескольких часов» беседу с Колышко перед его отъездом за границу. Откуда получила эти сведения Комиссия – мы не знаем: может быть, непосредственно из допросов самого Колышко, арестованного тогда контрразведкой. При допросе Штюрмера 14 июля этот вопрос ему был поставлен. Стенографическая запись довольно сумарно запротоколировала происходившее. Штюрмер не отрицал, что Колышко был у него «вечером, сказал, что поедет в Швецию и рассказывал... свои планы». Штюрмер отрицал, что у него могла быть беседа «о делах государственной важности в связи с вопросом о мире». «Я его так мало знал. Как же я мог говорить с человеком, которого мало знал? Я познакомился у кн. Мещерского, но там Колышко давно не бывал». |
| Хотя бы король польский с цесарем и действительно вступил в союз, но если король французский не будет с ними, то надеяться на союз нечего, потому что французский король сильнее цесаря и короля польского, а он с турками не ссорится, напротив – цесарю главный враг и потому может вредить союзу. 2 февраля 1684 года, в праздник Сретения, после обедни в Батурине народ собирался к гетманскому дому посмотреть, как поедет царский посланный, стольник Одинцов. Впереди шли стрельцы в цветных кафтанах, несли царское жалованье: аксамит (парча) серебряный, бай-берек (бухарская ткань из крученого шелку) коричный, два кречета, шесть осетров, вязигу, бочку лимонов, белугу свежую большую, тешу белужью, три юрлочные белуги, снятки свежие белозерские, снятки псковские, бочку вина ренского, бочку уксусу. За жалованьем ехал сам стольник, перед ним сидел подьячий с грамотою. У крыльца встретила посланного генеральная старшина, а в сенях у дверей сам гетман принял честно за руку, и пошли в светлицу, стольника вел гетман по правую руку. Войдя в светлицу, стольник от имени великих государей спрашивал гетмана о здоровье, хвалил его службу и подал грамоту. Самойлович, взявши грамоту, поцеловал в печать и на государской милости бил челом, спрашивал о здравии великих государей. Потом стольник спросил о здоровье генеральную старшину, и те били челом на государской милости. Поднесли царское жалованье, гетман опять бил челом и говорил: «Великая, преславная и неизреченная ко мне великих государей царей милость, и за такую милость, жалованье и призренье десятократно и стократно бью челом и впредь служить, всякого добра хотеть, против всякого неприятеля работать неотступно не только до крови, но и до смерти не забуду, как служил отцу и брату их государскому». В тот же день стольник и подьячий обедали у гетмана, и, когда пили чашу за царское здоровье, в то время трубили на трубах, играли в суренки, били по литаврам – веселился гетман безмерно. Несмотря на это безмерное веселье, гетман был недоволен: он выдал дочь за боярина Федора Петровича Шереметева. |
| К этим враждебным выходкам против Оберегателя присоединялось подкапывание под его клиента, нового гетмана малороссийского. Какие-то гультяи, по выражению Мазепы, распустили в Киеве слух, что гетман сносится с поляками, покупает в Польше имения. Киевский воевода Бутурлин отправил разгласителей в Москву, откуда их отослали к Мазепе в Батурин. По этому случаю гетман писал к Голицыну: «Прошу покорно благодетеля и заступника моего милостивого: как рукою своею возвел меня на уряд гетманский и милостиво, отечески обещал быть моим заступником и от напастей оборонителем, зная мою простую душу и простое сердце: так изволь по тому своему благодетельскому слову и вперед заступать и оборонять меня от таких опасных случаев. Никто не доведет, чтоб я в польской стороне хотел покупать маетности, этого мне никогда и на ум не приходило». Мазепа просит Голицына, чтоб позволено ему было пытать разгласителей этих слухов. Гетман догадывался, что киевский митрополит Гедеон не очень к нему расположен по своим приятельским отношениям к Самойловичу, знал, что сын митрополичий, молодой князь Четвертинский, жених дочери Самойловича, живет в Москве, и потому старался удалить его из столицы, заподозрив перед правительством. «Не без сожаления слышу, – писал Мазепа, – что князь Четвертинский, живя в Москве, говорит многие непристойные слова, бесчестит весь царского величества высокий сенат, никого себе не только высшего, но и равного не ставит и пакостными всякими словами укоряет. говорит и то, что он бывшего Самойловича снова на уряд его восстановит и всем его и своим неприятелям отмстит, и сюда, в Малороссию, к бывшей своей невесте пишет. А митрополит – человек мнительный и, как вижу, на меня досадует, думая, что сын его по моему старанию отослан в Москву на всякое бесчестье; по митрополичьей досаде и киевский воевода Ив. Вас. Бутурлин ко мне неприязнен, ни о чем ко мне не пишет, на две мои грамоты не отвечал ни слова. Четвертинскому в Москве, для избежания всяких ссор, нельзя быть». Мазепа просил, чтоб «для всякой осторожности и для страху своевольным» государи позволили ему окружить себя наемными сердюками и драгунами. |
|
|
