| Понимание социализма как позитивистского рая всеобщей сытости, завершающего европейскую цивилизацию, было дано Соловьеву Достоевским. Теософию Соловьев прибавил от себя, сообразно с увлечениями и вкусами молодости. Идея императора–ученого, безболезненно разрешающего все проклятые вопросы человечества, конечно, сильно отзывается О. Контом, напоминая о другом старом увлечении автора. При всей своей прозорливости, Соловьев — дитя XIX века и, борясь с ним всю жизнь, он не может выйти из его тени. Он загипнотизирован комфортабельной прочностью его цивилизации, верою в окончательность установленного им мира: Рах Еигораеа. В какой–то иррациональной русской части своей души Соловьев терзался видениями монгольских орд: словно предчувствовал гибель империи: «И желтым детям на забаву Дадут клочки твоих знамен». Это о России у него сказано. Но, когда он судит о будущем европейской цивилизации, он не чувствует кризиса. Монгольская болезнь без труда преодолевается сильным организмом. Все вопросы, раздирающие старую Европу, социальный в том числе, разрешаются с необыкновенной легкостью методом антихриста, т. е. просвещенного государственного разума. Последний гром грянет среди безоблачного неба спокойной, достигшей своего зенита, великой цивилизации. В этом Соловьев отступает, как мы видели, от всей христианской апокалиптической традиции ради приспособления к своей перспективе XIX века. Можно сказать, что Соловьеву было совершенно чуждо ощущение взрывчатости веществ, из которых слагается наша культура: гибель Титаника, Мессина, мировая война, связь которых пронзила Блока, остались вне поля зрения Соловьева. Нельзя читать без улыбки идиллические описания войн XX века в его «Легенде». Оно списано с русско–турецкой войны 1877 года, которая осталась самым сильным историческим впечатлением всей его жизни (Ср. Рассказ генерала). Поразительно полное отсутствие технической фантазии в его романе будущего, и он не предвидит даже авиации, отставая от Жюль–Верна и Уэльса. Впрочем, быть может, он умышленно закрывает глаза на внешнюю сторону жизни, — это его право. Но вот, чего он не имел права не видеть: |
| Какое-то время многие еще могли сохранить определенное равновесие, не доходя до крайностей и ограничиваясь признанием только некоторых чудес, не считающихся особенно важными. Однако долго на такой позиции удержаться невозможно. Шаг за шагом вера в чудеса природы должна отступить перед твердо и неуклонно развивающейся наукой, и мы не можем сомневаться в том, что рано или поздно она сойдет на нет. Уже сегодня наша подрастающая молодежь, которая и без того, как известно, явно критически относится к представлениям прошлого, не приемлет навязывания ей учений, которые, по ее мнению, противоречат природе. И именно наиболее духовно одаренных молодых людей, призванных в будущем занять ведущее положение, которым нередко свойственно страстное стремление к тому, чтобы добиться воплощения своих религиозных помыслов, наиболее чувствительно задевают подобные несоответствия. Чем искреннее они стремятся примирить свои религиозные и естественнонаучные воззрения, тем сильнее они от этого страдают. При таких обстоятельствах не следует удивляться тому, что атеистическое движение, объявляющее религию преднамеренным обманом и выдумкой властолюбивых священников, у которого благочестивая вера в высшую силу над нами встречает лишь слова насмешки, усердно использует естественнонаучное познание, продолжая, якобы в союзе с ним, все более быстрыми темпами оказывать разлагающее влияние на все слои народа по всей земле. Мне не нужно более подробно разъяснять, что с победой этого движения жертвами уничтожения стали бы не только наиболее ценные сокровища нашей культуры, но и, что еще ужаснее, — надежды на лучшее будущее. Так что вопрос Гретхен, адресованный ее избраннику, к которому она питает глубокое доверие, обретает глубочайшее значение для всякого, кто хочет знать, действительно ли прогресс естественных наук имеет своим следствием деградацию истинной религии. Ответ Фауста, высказанный им со всеми предосторожностями и со всей возможной деликатностью, не может нас удовлетворить по двум причинам: во-первых, следует учесть, что этот ответ по форме и содержанию рассчитан на понимание неграмотной девушки и тем самым не может воздействовать ни на наш разум, ни на наше воображение и чувства, а во-вторых — и это гораздо важнее,— следует учесть, что это слова Фауста, обуреваемого страстями и находящегося в союзе с Мефистофелем. Я уверен, что спасенный Фауст, каким он предстает в конце второй части, ответил бы на вопрос Гретхен иначе. Но я со своими догадками не посмею пытаться проникнуть в тайну, которую унес с собою поэт. Скорее, я попытаюсь с точки зрения ученого, воспитанного в духе точного исследования природы, осветить вопрос — можно ли совместить (и насколько успешно) истинное религиозное сознание с естественнонаучным познанием, или, говоря короче, — может ли человек, получивший естественнонаучную подготовку, быть одновременно и истинно религиозным человеком? |
| Как можно примирить утверждения о законосообразности вселенной со случайностью в природе? Свидетельствуют ли «законы природы» о том, что должно случиться с абсолютной точностью, или только о том, что является наиболее вероятным? Книга посвящена исследованию этих важных для науки и богословия вопросов. Полемика в отношении теории эволюции продолжается уже на протяжении двух столетий. Подчас эти споры приобретают окраску, совершенно нехарактерную для конструктивного диалога. Составители данной книги предприняли попытку собрать в одном издании наиболее характерные для противоположных сторон тексты, которые отражают основные аргументы как сторонников, так и противников теории эволюции. Книга «Порядок вещей» представляет существенный и оригинальный вклад в область систематического и исторического богословия, а также диалога науки и религии. Алистер Макграт исследует вопрос о том, каким образом методы и утверждения естественных наук могут быть использованы для стимулирования и построения систематического богословия. В книге «Вера ученых» представлены размышления выдающихся ученых о роли веры в жизни ученого с XVII века до современности. Впервые в одной книге представлены взгляды на соотношение науки и веры множества ученых с мировым именем, внесших значительный вклад в науку. Книга «Наука и ислам» представляет собой детальное рассмотрение отношения между исламом и наукой с момента возникновения исламской научной традиции в VIII веке до настоящего времени. Основываясь на первоисточниках, автор представляет панораму исламских взглядов на некоторые из фундаментальных вопросов настоящего диалога науки и религии. Теистическое объяснение человеческого сознания является единственной серьезной альтернативой невероятно сильной форме редуктивного физикализма в философии сознания. Морленд развивает основательную, строгую и систематическую аргументацию против натурализма и в защиту теизма в свете очевидной реальности сознания. Другие публикации на портале: © 2007-2024 Портал Богослов.Ru. |
| Поскольку не существует морального закона, который требовал бы от меня сделать это, значит ли это, что такой поступок лишен собственно этического статуса? Не показывает ли это странное исключение, что жестокий эгоизм, забота о собственном выживании и пользе являются скрытой «патологической» предпосылкой кантианской этики, что кантианская этическая конструкция основывается на неявном допущении «патологического» образа человека как безжалостного утилитарного эгоиста? Точно так же кантианская политическая конструкция, его представление об идеальной власти права, может существовать только в том случае, если мы неявно предполагаем «патологический» образ подданных этой власти как «дьяволов». В либерализме с самого его возникновения содержится противоречие между индивидуальной свободой и объективными механизмами, регулирующими поведение толпы: это противоречие было сформулировано уже Бенжаменом Констаном — отдельные люди нравственны, но в толпе они ведут себя как животные; каждый человек по отдельности свободен, но в толпе он является винтиком огромной машины. Наследие религии проявилось здесь особенно ярко: это, по сути, парадокс Предопределения, непостижимого механизма Благодати, находящей свое воплощение, среди прочего, в рыночном преуспевании. Механизмы, которые создадут социальный мир, не зависят ни от воли людей, ни от их достоинств. Процитируем Канта: Эту гарантию дает великая в своем искусстве природа (natura daedala rerum? ), в механическом процессе которой с очевидностью обнаруживается целесообразность, состоящая в том, чтобы осуществить согласие людей через разногласие даже против их воли. Это и есть идеология в чистом виде. Можно сказать, что понятие идеологии полагалось «для себя» только в либеральной вселенной с ее основополагающим различием между простыми людьми, погруженными в их вселенную Смысла, смешивающими (с современной точки зрения) факты с ценностями, и холодными рациональными реалистическими наблюдателями, которые способны воспринимать мир таким, какой он есть, без моралистических предрассудков, как механизм, регулируемый в соответствии с законами (страстей), подобно любому другому природному механизму. Только в этой современной вселенной общество становиться объектом возможных экспериментов, хаотической областью, к которой можно (и должно) применять свободную от всяких ценностей Теорию или Науку, данную заранее (политическая «геометрия страстей», экономика, расистская наука). Только эта современная позиция свободного от всяких ценностей ученого, подходящего к обществу точно так же, как натуралист к природе, является идеологией в собственном смысле слова, а не стихийная установка осмысленного жизненного опыта, отвергаемая ученым как ряд суеверных предубеждений — это идеология, потому что она имитирует форму естественных наук, на самом деле не будучи таковой. «Идеология» в строгом смысле слова всегда рефлексивна, удвоена: это обозначение нейтрального знания, которое противопоставляется общей «идеологии». |
| Иже избави нас от власти темныя и престави в Царство Сына любве Своея (Кол. 1, 12, 13). Аминь. Беседа восьмая. О мире видимом: о первом дне творения Тако глаголет Господь Бог: …Аз сотворих землю и человека на ней, Аз рукою Моею утвердих небо, Аз всем звездам заповедах. Ис. 45, 11, 12 Пришло время, братия, побеседовать нам и о сотворении видимого мира, на который мы ежедневно смотрим и который от привычки так мало ценим. Да, мы ко всему и в мире Божием присмотрелись, как дома — к своим домашним принадлежностям. А между тем этот мир есть чудное творение Божие: в нем везде видна бесконечная премудрость и присносущная сила Творца; все в нем так прекрасно, величественно и так благотворно для живых тварей, что святые отцы, находившие особенное удовольствие в рассматривании его, не находили слов достаточно восхвалить премудрость, благость и всемогущество Творца, — описать великолепие и красоту мира. И точно, братия, из рассматривания мира ясно видны для всякого — ученого и неученого — всемогущество, благость и премудрость Божия: от величества бо красоты созданий сравнительно Рододелатель их познавается, говорит Святое Писание (Прем. 13, 5). Но для чего нам нужно знать: как, откуда и для чего явился мир? Для того, чтобы, узнавши происхождение его — со всем, что в нем есть, — от всеблагого Творца и намерение, с каким Он все создал, благоговеть пред Творцом, знать цену вещам и с благодарностью пользоваться всем, что имеем и что окружает нас; чтобы, узнавши, что такое — весь видимый мир со всеми его принадлежностями, со всем его временем, как он преходящ, — не привязываться слишком к этой скоротечной жизни и ее благам, — а от видимого, изменяющегося, преходящего мира восходить к невидимому, неизменному и вечному Царству Небесному, к которому нам назначено здесь приготовиться. Начнем же, с Божиею помощию, свои беседы о сотворении мира. Вы видите, братия, что все в мире в постоянном движении: каждый Божий день солнце является утром на востоке, а вечером — на западе; месяц идет своею чередою; и солнце, и месяц, очевидно, попеременно бывают то под землею, то поверх ее; светят то нам, то — тем, которые под нами; звёзды также видимы в одно время в том, а в другое — в ином месте. |
| Можно приводить еще сколько угодно высказываний ученых, в которых они свидетельствуют о том, что научные знания о Вселенной укрепляют веру в Бога-Творца и Вседержителя. Мы же ограничимся приведенными высказываниями, отметив, что сам факт наличия огромного числа крупнейших ученых, прежних и современных, верующих в Бога и во Христа, является очевидным доказательством того, что наука по меньшей мере не опровергает бытия Божия. Приведем некоторые имена других всемирно известных верующих ученых: Этот список ученых, среди которых ученые всех отраслей науки, – можно было бы продолжить на многих страницах. По мнению бывшего министра науки и технологий вице-президента Российской Академии наук академика Фортова, исследования российских ученых будут гораздо продуктивнее, если они, по примеру западных коллег, откроют Библию не как предмет для критики, а как некий ориентир в научных поисках. История доказала правомерность такого подхода. Сколько «научных» трудов было написано о самозарождении жизни, происхождении человека от обезьяны, но современная биология и генетика камня на камне не оставили от «теории» дарвинизма. Случайное возникновение жизни так же вероятно, как пролетевший над свалкой смерч собрал бы самолет «Боинг». А между генами людей и обезьян оказалась дистанция огромного размера – человек скорее мог произойти от свиньи, чем от гориллы. Сколько времени и денег удалось бы сэкономить, если бы несколько поколений ученых не городили «огород» дарвинизма, а поверили бы Библии: Бог сотворил человека по своему образу и подобию. Как сотворил – особый вопрос, к ответу на него уже, похоже, подошла генная инженерия. Но если бы факт сотворения был признан в прошлом веке, то науки о человеке несомненно добились бы больших успехов, чем они имеют сейчас. Когда-то Шлиман поверил «Илиаде» – и раскопал Трою, что стало величайшим достижением археологии. Но не нашлось ученого, который с такой же верой прочитал бы Библию и отправился на поиски Рая. Только сейчас, задним числом, исследователи убеждаются, что это было реальное место где-то в юго-восточной Африке. Именно отсюда идут генетические «корни» всех рас и народов. А языки местных племен в наибольшей мере сохранили особенности древнейшего праязыка всего человечества. |
| Для полноты перечня мы должны привести третье упоминание невидимой руки, для нашей дискуссии об экономике и этике значения, однако, не имеющее. В своей ранней работе «Астрономия» Смит говорит о сверхъестественных силах в связи с древними религиозными представлениями: Огонь сжигает, вода оживляет; тяжелые тела тонут, а легкие вещества поднимаются вверх, как велит им их природа; невидимая рука Юпитера никогда во всем этом не участвовала . Таким образом, мы видим, что в работах Смита понятие «невидимая рука рынка» встречается в трех контекстах: как координатор индивидуальных стремлений, являющихся следствием человеческого эгоизма, как элемент перераспределительного механизма и как мистическая божья сила. Придать более противоречивые значения самолично придуманному термину он просто не мог. И так уж случилось, что «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита осталось непонятым. Ученого часто представляют преемником не только Мандевиля, но и Томаса Гоббса — пропагандистов идеи эгоистической мотивации человеческого поведения. Нравственность совершенно избыточна, так как для управления обществом вполне достаточно свободно проявляющегося себялюбия его членов. Рынок переплавит все (и хорошее, и плохое, но особенно плохое) в общее благо. Общество может (или должно) быть построено на эгоизме. Коротко говоря, у человека остается чувство, будто вместо Смита были процитированы Гоббс (бой всех против всех), Мандевиль (пороки, обернувшиеся добродетелью), Герберт Спенсер (сторонник рыночного дарвинизма и минимальной роли государства) или Айн Рэнд (рациональный индивидуализм, противостоящий коллективизму). В то время как направление мыслей самого Смита было совершенно иным. И даже если мы пренебрежем «Теорией нравственных чувств», почти прямо отвергающей все вышенаписанное, то такие выводы нам не найти и в экономической книге «Исследование о природе и причинах богатства народов». Смит против Мандевиля В «Теории нравственных чувств» Смит уделяет особое внимание «нечестивым учениям» (в главе «О легкомысленных системах»), размывающим различия между пороком и добродетелью. К таким концепциям он относит и вызывающие его полное неприятие рассуждения Мандевиля. |
| Настоящее издание подготовлено по решению Ученого Совета Киевской Духовной Академии и Семинарии в связи с празднованием 20-летнего юбилея возрождения Киевских духовных школ и представляет собой краткий очерк их истории с XVII века и по настоящее время. В очерке освещены основные этапы становления Киевской братской школы, Киево-Могилянской Академии и Киевской Духовной Академии. Отдельные разделы посвящены Киевской Духовной Семинарии, существовавшей в 1947-1960 гг, и возрождению духовных школ, которое началось в 1989 году. Издание богато иллюстрировано. Многие фотоматериалы взяты из частных архивов и публикуются впервые. Издание вышло под общей редакцией Архиепископа Бориспольского Антония (Паканича), ректора Киевской Духовной Академии и Семинарии Наверное, всякий, кто хоть раз произносил слово с амвона, знает, как сложно бывает кратко и ясно завершить свою речь. А между тем хорошо продуманное заключение является неотъемлемой частью качественной церковной проповеди. Портал Богослов.Ru предлагает начинающим проповедникам некоторые практические советы о том, на что следует обращать внимание, составляя заключение. Эта публикация продолжает серию материалов, посвященных различным практическим аспектам проповедничества. В Ватикане вышел в свет очередной выпуск Папского ежегодника «Annuario Pontificio», являющийся главным официальным источником информации об иерархии Римско-Католической Церкви и ее структурах в разных странах мира. Знакомство с материалами ежегодника дает богатую пищу для размышлений о современном положении католицизма и основных тенденциях развития этой самой крупной христианской конфессии. Преподаватель Киевской Духовной Академии В. В. Бурега, основываясь на данных «Annuario Pontificio 2009», анализирует положение Католической Церкви в современной Украине. Краткое, четкое, ясное и емкое вступление — одно из непременных условий успеха любой публичной речи. Не является исключением из этого правила и церковная проповедь. С чего лучше начать проповедь? Какие задачи должно решить вступление? Каковы свойства хорошего вступления? На что должен обращать внимание начинающий проповедник? На эти и другие практические вопросы пытается ответить в своей статье преподаватель Киевской Духовной Академии Владимир Бурега. |
| 92 духовными и нравственными усилиями человечества, человеческой любви к умершим, но и научной, технической, физической активностью людей. Жизнь людей, перенесенная на кладбище, должна быть опытом восстановления праха предков совместными усилиями религии и науки, священника и ученого техника. Он говорит даже о физико-химических опытах воскрешения, что производит почти жуткое впечатление. Вера Н.Ф. в силу науки и техники безгранична, но реализация этой силы возможна лишь при определенных религиозных и духовных условиях. В миросозерцании Н.Ф. были сильные элементы натурализма и рационализма, которые согласовались в нем с традиционным православием. Он недооценивал значение иррациональных сил в жизни и иррациональное было для него всегда стихийным злом, которое должно быть преодолено регуляцией, т. е. рационализацией мировой жизни. Мы подходим к самой грандиозной и головокружительной идееН. Федорова. У Н.Ф. было совершенно своеобразное и небывалое отношение к апокалиптическим пророчествам, и учение его представляет совершенно новое явление в русском апокалиптическом сознании и русских апокалиптических упованиях. Русская апокалиптичность обычно принимает пассивные формы. Русский человек ждет конца мира, пришествия антихриста и последней борьбы доброго и злого начала. Но сам он пассивно претерпевает мистические веяния Апокалипсиса. Такая пассивная апокалиптичность была в нашем расколе, была она у К. Леонтьева и Вл. Соловьева под конец жизни. Надвигается конец мира, все разлагается, приближается царство антихриста. Человек не имеет силы ему сопротивляться. Совершенно иное настроение у Н.Ф. Он учит о том, что апокалиптические пророчества условны, они представляют лишь угрозу. Если человечество не объединится для общего дела воскрешения умерших предков, восстановления жизни всего человечества, то наступит конец мира, пришествие антихриста, страшный суд и вечная гибель для многих. Но если человечество в любви объединится для общего дела, исполнит свой долг в отношении к умершим отцам, если оно все силы отдаст делу всеобщего спасения и воскресения, то не будет конца мира, не будет страшного суда и не будет вечной гибели ни для кого. Это есть проективное и активное понимание апокалипсиса. От человека зависит, чтобы удался божий замысел о мире. Никогда еще не высказывалась в христианском мире столь дерзновенная и головокружительная мысль о возможности избежать страшного суда и его неотвратимых последствий через активное участие человека. Еслисвершитсято, кчемупризываетН.Ф., то |
| 8 новом обличье. Духовная буржуазность не уменьшается, а возрастает в мире, и на вершинах европейской и мировой цивилизаций она обнаруживается в наибольшей своей мощи. Богатый, который духовно порабощен своим богатством и порабощает других, плененный «миром» — буржуа и ему труднее войти в царство небесное, чем верблюду пройти через игольное ухо. Но и бедный, который завидует богатому и духовно порабощен жаждой стать на место богатого и получить себе его богатство, — такой же буржуа и ему так же затруднено вхождение в царство небесное. На этом разыгрывается вечная трагикомедия истории. Буржуазный дух овладевает всякой социальной группой или в форме довольства своим «положением», и охранения его во чтобы-то ни стало, или в форме зависти к ближнему, похоти довольного положения и завоевания его во что бы то ни стало. И история являет трагикомическое зрелище, как два буржуа вцепляются друг в друга и каждый думает, что отстаивает какой-то своеобразный мир, противоположный миру своего врага. Но поистине это один и тот же мир, одно и то же вековечное начало. Буржуазность определяется не экономическим положением человека, но духовным отношением к этому положению. Поэтому в каждом классе она может быть и в каждом классе она может быть духовно преодолена. С уровнем буржуа считается история, когда создает государство, право, хозяйство, обычаи и нравы, идол научности. И в этом нужно искать объяснения того, что в движении истории есть какая-то безвыходность, что все ее достижения неудачливы. Буржуа возможен во всех сферах духовной жизни. Можно быть буржуа в религии, в науке, в морали и в искусстве. О буржуа в религии уже сказано и образы его начертаны в священных книгах. Но во всех сферах духовной жизни он солиден и важен, он чувствует свое превосходство и свое могущество или хочет достигнуть превосходства и могущества, завидует чужому превосходству и могуществу. Во всех сферах буржуа хочет казаться и бессилен быть. Он живет не творческой онтологической силой своей личности, а кажущейся и призрачной силой той косной духовной среды, в которой он занял «положение» или хочет его занять. Буржуа является и в образе ученого и академика, самодовольного, напыщенного и ограниченного. И достоинство научности и академичности приспособляется к уровню буржуа. В этом своем образе он боится творческого движения мысли, свободы познающего духа, ему неведома интуиция. Буржуа-моралист всех подавляет своею добродетелью, всех осуждает. Он не любит грешников и мытарей. Он хранитель морали окружающей его среды. Буржуа даже всегда немного моралист. Морализм буржуа может проявиться в разных формах, от самых охранительных до самых разрушительных и революцион- |
|
|
