| Инока звали Владимиром. Родился он в 1862 году в Луге, маленьком губернском городке, затерявшемся между Псковом и Санкт-Петербургом. По понятиям людей столичных Луга была меньше чем ничто, хотя и возникла по примеру Петербурга «не из казенного селения, а на пустопорожнем месте». В 1777 году Екатерина II повелела быть новому граду при слиянии рек Вревки и Луги. Строился он в соответствии с классической традицией планировки: большая прямоугольная площадь в центре города в окружении каменных построек – здания уездной управы, торговых лавок, соборной церкви. Был даже царский дворец, правда, деревянный, построенный на случай проезда августейших особ через Лугу. Но недостаток средств, пожары, весенние разливы, «делающие городскому фасаду безобразие», вносили свои коррективы в его развитие, и мирская слава Луги не коснулась. В начале XIX века ее помянул Пушкин: Есть в России город Луга Петербургского округа; Хуже не было б сего Городишки на примете… Шестьдесят лет спустя Лугу почтил вниманием другой поэт, Надсон, правда, словом прозаическим. Писал он так: «Луга – небольшой уездный городок; если считать там каменные здания, то едва ли наберется пять. Тротуар не вымощен и поэтому весной ужасная грязь... Одна аптека, две гостиницы и трактир – вот здания, которые бросаются в глаза». Унылый пейзаж, взгляд постороннего человека, не знающего жизни изнутри. К его наблюдениям можно было бы добавить, что главное строение города – соборный храм на тот момент был «истинно скудного вида, без купола, с очень малою некрасивою колокольнею, всего с двумя окнами… темный, мрачный, неудобный, к тому же в стиле лютеранских храмов». Так писали в воззвании о необходимости строительства новой церкви в Луге. Только Надсону, возможно, посчитавшему храм среди прочих каменных зданий, было, кажется, не до церквей. В то время его лира тем духовных избегала. Зато лужане Бога чтили. В чем смысл жизни, они знали и не смущались ни весенней распутицей, ни отсутствием каменных зданий. Здесь жили церковными праздниками, традициями православного мира, крепкой верой и упованием на милость Божию. В XIX веке невоспетая Луга еще хранила патриархальный уклад, свойственный уездным городкам провинциальной России. |
| Благословивши государя, поклонился ему патриарх Иов в землю. Засверкал, засиял помост праздничный; вокруг царского места да вокруг патриаршего стола, по чину, духовные власти и бояре стали... Вся площадь соборная зрелище велелепное, очам ослепительное являла.. – Красота-то какая! Что народушка-то, что бояр, стрельцов! – шептал старый москвич, вытягиваясь повыше, чтобы разглядеть торжество... На помосте – от Благовещенского и до Архангельского соборов – стояли стольники, стряпчие и дворяне, а от них поодаль «гости», все в золотах, т. е. в золотых кафтанах; на рундуке между Благовещенским и Успенским соборами – стольники младших разрядов, а от них дьяки всех приказов, в один человек, т. е. рядом, также в «золотах»; от этого рундука по площади – полковники, головы и полуголовы стрелецкие в ферезеях и в кафтанах турских в бархатных и в объяринных цветных. На паперти Архангельского собора, откуда виднее было, стояли иноземные послы и посольские чиновники и приезжие иностранцы, а также приезжие посланцы из русских областей. На рундуке между Архангельским и Успенским соборами – полковники и иных чинов начальные люди и иноземцы. В задних рядах по рундукам, также на, соборных папертях, стояли стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы и всяких чинов ратные и приказные люди, которые были не в золотах. А между рундуков и за рундуками на площади стояли полуголовы и стольники, и стрельцы ратным строем со знаменами, с барабанами и с ружьями, в цветном платье а на Архангельской и на Благовещенской церквах (на кровлях) и на Ивановской колокольне, и по Красному Крыльцу, и по лестницам, и по всей площади стояли всяких чинов люди... Истово и чинно протекла служба новолетняя. И встал опять патриарх Иов с места своего, и царя Феодора Иоанновича крестом осенил, и здравствовал ему словом долгим, трогательным... Восхвалял святитель государево благочестие, государеву мудрость и благость... Далеко по площади над толпами народа неисчислимого разносились слова первосвятителя Иова. Вся Москва только и смотрела па них двоих – на светлого, милостивого царя Феодора Иоанновича да на кроткого владыку в пышном облачении патриаршем... И все сердца от умиления дрогнули, и все очи радостными слезами засветились, когда владыка, возвысив голос, воскликнул величаво и торжественно: |
| В доме не было ни одной двери, которая бы запиралась на ключ. Дверь в столовую, выходившая, как мы уже говорили, прямо на соборную площадь, была в прежние времена снабжена замками и засовами, словно ворота тюрьмы. Епископ сразу же приказал снять все эти запоры, и теперь эта дверь закрывалась только на щеколду, и днем и ночью. Всякий прохожий в любой час суток мог открыть дверь – стоило лишь толкнуть ее. Вначале эта вечно отпертая дверь сильно тревожила обеих женщин, но диньский епископ сказал им: «Что ж, велите приделать задвижки к дверям ваших комнат, если хотите». В конце концов они заразились его спокойствием или по крайней мере сделали вид, что это так. Только на г-жу Маглуар время от времени нападал страх. Что касается епископа, то три строчки, написанные им на полях Библии, поясняют или по крайней мере излагают его мысль: «Вот в чем едва уловимое различие: дверь врача никогда не должна запираться, дверь священника должна быть всегда открыта». На другой книге, озаглавленной «Философия медицинской науки», он сделал еще одну заметку: «Разве я не такой же врач, как они? У меня тоже есть мои больные: во-первых, те, которых они называют своими больными, а во-вторых, мои собственные, которых я называю несчастными». Где-то в другом месте он написал: «Не спрашивайте того, кто просит у вас приюта, о его имени. В приюте особенно нуждается тот, кого это имя стесняет». Однажды какой-то достойный кюре – я уже не помню, кто именно: кюре из Кулубру или кюре из Помпьери – вздумал, должно быть по наущению г-жи Маглуар, спросить у монсеньора Бьенвеню, вполне ли он уверен, что не совершает некоторой неосторожности, оставляя дверь открытой и днем и ночью для каждого, кому бы вздумалось войти, и не опасается ли он все же, что в столь плохо охраняемом доме может случиться какое-либо несчастие. Епископ коснулся его плеча и сказал ему мягко, но серьезно: «Nisi Dominus custodierit domum, in vanum vigilant qui custodiunt eam» . Затем заговорил о другом. Он охотно повторял: «Священник должен обладать не меньшим мужеством, чем драгунский полковник. Но только наше мужество, – добавлял он, – должно быть спокойным». |
| – Как так не виноваты, скажи пожалуйста! – Раз мы – революция, то мы кругом виноваты! А если ты формулируешь для своего прощения, то пошел прочь! Прокофий, как всякий умный человек, имел хладнокровие. – Совершенно необходимо, товарищ Чепурный, объявить официальное второе пришествие. И на его базе очистить город для пролетарской осёдлости. – Ну, а мы-то будем тут действовать? – спросил японец. – В общем – да! Только нужно потом домашнее имущество распределить, чтобы оно больше нас не угнетало. – Имущество возьми себе, – указал Чепурный. – Пролетариат сам руки целыми имеет. Чего ты в такой час по буржуазным сундукам тоскуешь, скажи пожалуйста! Пиши приказ. Прокофий кратко сформулировал будущее для чевенгурской буржуазии и передал написанную бумагу Пиюсе; тот должен по памяти прибавить к приказу фамильный список имущих. Чепурный прочитал, что советская власть предоставляет буржуазии всё бесконечное небо, оборудованное звездами и светилами на предмет организации там вечного блаженства; что ж касается земли, фундаментальных построек и домашнего инвентаря, то таковые остаются внизу – в обмен на небо – всецело в руках пролетариата и трудового крестьянства. В конце приказа указывался срок второго пришествия, которое в организованном безболезненном порядке уведёт буржуазию в загробную жизнь. Часом явки буржуазии на соборную площадь назначалась полночь на четверг, а основанием приказа считался бюллетень метеорологического губбюро. Прокофия давно увлекала внушительная тёмная сложность губернских бумаг и он с улыбкой сладострастия перелагал их слог для уездного масштаба. Пиюся ничего не понял в приказе, а японец понюхал табак и поинтересовался одним, почему Прокофий назначил второе пришествие на четверг, а не на сегодня – в понедельник. – В среду пост – они тише приготовятся! – объяснил Прокофий. – А затем сегодня и завтра ожидается пасмурная погода, – у меня же сводки о погоде есть! – Напрасная льгота, – упрекнул японец, но на ускорении второго пришествия особо не настаивал. Прокофий же, совместно с Клавдюшей, обошёл все дома имущих граждан и попутно реквизировал у них негромоздкие ручные предметы: браслеты, шёлковые платки, золотые царские медали, девичью пудру и прочее. Клавдюша складывала вещи в свой сундучок, а Прокофий устно обещал буржуям дальнейшую просрочку жизни, лишь бы увеличился доход республики; буржуи стояли посреди пола и покорно благодарили. Вплоть до ночи на четверг Прокофий не мог освободиться и жалел, что не назначил второго пришествия в ночь на субботу. |
| — Через стекла на Божий свет поглядеть — и то радостно. В тереме сквозь слюду, цветами да травами закрашенную, словно через воду глядишь. — А воробьи-то, сестрицы, как расчирикались! Весна на дворе,— шепотком говорит царевна Марья. На Соборной площади под окошками ни души. Все ушли за Царем и Патриархом с крестным ходом на Красную площадь, к Лобному месту. — Нарядная верба в этом году больно хороша, говорят. — Такой и не бывало еще никогда. — Дворцовым сторожам лишние лапти за ходьбу пожалованы. — Уж они ходили-ходили по садам да по огородам московским. Целую неделю всё вербу искали. Да уж и нашли такую, что шестнадцать человек едва ее на себе в патриарший дворец принесли. — Иноземке из Немецкой слободы, сказывают, столько восковых яблок, вишенья да цветов для убора заказали, что одна она справиться не могла. Пришлось на подмогу ей еще немца дать. — Только супротив Катерины Ивановны разве кто может! — Который ведь год она уборы для санной вербы готовит. Так между собой боярыни переговариваются. Царевны к их словам прислушиваются да на деревянные мостки, что от Спасских ворот до собора Успенского расписными кадушками с вербой уставлены, поглядывают. А царевич Петр уже соскучился. Все у цари- цына окошка чем только могут его забавляют. Мамушка ему яблочко с вербы сулит, одна из боярынь цветиков бумажных, другая — стручков цареградских. А царевич их и не слушает — на улицу просится: под окошком он весенний ручеек разглядел. Хочется мальчику его палочкой прочистить, чтобы лучше бежал. — Идут! Идут! — вдруг всполошила всех своим криком Федосьюшка. Она все глаза на мостки проглядела. А мамушка ей в ответ спокойно да так вразумительно: — В колокол, царевна-матушка, ударят, когда войдут. Да и не время еще. Теперь молебен на Красной площади в Покровском соборе идет. — А после молебна и пойдут? — Не сразу, царевна-матушка. Не сразу. Государь здесь же в соборе в самый большой царский наряд оденется. Патриарх облачится. Тогда вдвоем они на Лобное место пойдут. Повернулась к мамушке Федосьюшка. Видит боярыня, что и другие царевны ее послушать готовы, и продолжает: |
| Впоследствии эти памятники древности перенесены на прилегающую к губернаторскому дому возвышенную местность так назыв. Муравьевку, где и ныне помещаются на высоких террасах. По сказанию старожилов сороковых годов XIX века, из этих пушек салютовали обыкновенно в торжественные дни. Чтобы дать возможность составить более определенное, как бы наглядное представление о размерах и самых границах, бывшего в г. Костроме кремля, считаем необходимым в заключение очерка указать по современному состоянию те места, которые входили в состав древнего кремля. Для этого должно иметь в виду прежде всего ту местность, которая заключается ныне в каменной ограде вокруг соборных церквей, обнимающей здесь пространство со всех сторон с перерывами в местах застроенных соборными домами. Эта ограда с железными на ней решетками и устроенными в 1799 году контрфорсами со стороны р. Волги довольно высокая, с берега возвышается даже до 4 сажен и имеет в окружности до 200 сажен, кроме того, что два каменных дома с небольшим между ними садом, стоя в линии с оградою, на пространстве 51 сажени на своих местах заменяют её собою. В ограде, устроенной с триумфальными и въезжими воротами и каменным угловым флигелем (с 1797 г.), расположенными фасадом на площадь к городскому саду, ныне – два соборных храма Успенский и Богоявленский и в одной связи с последним громадная четырехъярусная колокольня, затем два больших упомянутых корпуса, обращенные к р. Волге. Место, занимаемое всеми этими зданиями, представляет собой песчаный крутояр, выдавшийся из самой средины города. Затем, в состав бывшего кремля следует включить находящийся на юго-западной стороне огород Успенского собора, простирающийся от линии каменных соборных корпусов до бичевника р. Волги, при чем нельзя не упомянуть о том, что на месте огорода в старину находились дома обывателей – к водяным Волжским воротам. Сюда же входит также за соборной оградой близ бичевника каменный двухэтажный магазин (что на откосе), построенный в 1789 г., и по близости к нему деревянный магазин для казенного склада вина и соли. Начинаясь с юга бичевником р. Волги, Костромской кремль оканчивался к северу высоким валом, по срытии которого, как уже сказали, устроен английский сад или городской бульвар, прилегающий к Гостиному двору и зданию городской думы и простирающийся частью до Спасского ныне каменного моста взамен бывшего некогда деревянного. С запада от старой уже срытой осыпи, при входе к каменному мосту с правой стороны, кремль продолжался на восток к прежнему пролому или нынешнему въезду с Ильинской улицы. Налево её, считая от р. Волги, простирался к самому бичевнику р. Волги тот самый вал с севера на юг, который ныне видим засаженным с обеих сторон деревьями и оканчивается круглой беседкой, поставленной на возвышенном месте над бичевником. Пред этим валом, известным под названием «малый бульвар», существовал ров глубокий, который постепенно засыпан, при чем лет 17–12 тому назад здесь разведен сад. |
| Пларр впервые услышал об Эль Тигре вечером, когда прошел мимо Леона и Акуино, сидевших рядышком в его приемной. Они были такими же для него посторонними, как и другие пациенты, и он на них даже не взглянул. Всеми, кто сидел в приемной, должна была заниматься ею секретарша. Секретаршей у него служила хорошенькая молодая девушка по имени Ана. Она была умопомрачительно деловита и к тому же дочь влиятельного чиновника из отдела здравоохранения. Доктор Пларр иногда недоумевал, почему его к ней не тянет. Может, его останавливал белый накрахмаленный халат, который она ввела в обиход по своей инициативе, – если до нее дотронешься, он, глядишь, заскрипит или хрустнет, а то и подаст сигнал полиции о налете грабителей. А может, его удерживало высокое положение отца или ее набожность – искренняя или напускная. Она всегда носила на шее золотой крестик, и однажды, проезжая через соборную площадь, он увидел, как она вместе со своей семьей выходит из церкви, неся молитвенник, переплетенный в белую кожу. Это мог быть подарок к первому причастию, так он был похож на засахаренный миндаль, который раздают в подобных случаях. В тот вечер, когда к нему пришли на прием Леон и Акуино, он отпустил остальных больных, прежде чем очередь дошла до этих двух незнакомцев. Он их не помнил, ведь его внимания постоянно требовали все новые лица. Терпение и терапия – тесно связанные друг с другом слова. Секретарша подошла к нему, потрескивая крахмалом, и положила на стол листок. – Они хотят пройти к вам вместе, – сказала она. Пларр ставил на полку медицинский справочник, в который часто заглядывал при больных: пациенты почему-то больше доверяли врачу, если видели картинки в красках – эту особенность человеческой психологии отлично усвоили американские издатели. Когда он повернулся, перед его столом стояли двое мужчин. Тот, что пониже, с торчащими ушами, спросил: – Ведь ты же Эдуардо, верно? – Леон! – воскликнул Пларр. – Ты Леон Ривас? – Они неловко обнялись. Пларр спросил: – Сколько же прошло лет?.. Я ничего о тебе не слышал с тех пор, как ты пригласил меня на свое рукоположение. И очень жалел, что не смог приехать на церемонию, для меня это было бы небезопасно. |
| В 1811 году снова возник вопрос по тому же предмету, возбужденный новым обер-полициймейстером Кутузовым. Опять началось препирательство между Епархиальным начальством и Адмиралтейством, но конченное, впрочем, очень скоро, решительным мнением комитета гг. министров. Комитет сей решил вопрос этот с некоторой льготой для собора. поскольку церковные суммы, бывшие прежде в распоряжении Адмиралтейской коллегии, из которых все издержки для церквей были производимы, писал министр морских сил де-Траверзе к обер-прокурору свят. Синода, князю Голицину, и 19 января 1811 г., 46, на основании именного Высочайшего указа, в 17 день апреля 1808 г. состоявшегося, обращены в духовное ведомство, и Адмиралтейство не может удовлетворять помянутой надобности (т. е. мощения мостовой вокруг церковной ограды Мор. Бог . собора), из своих сумм, как ассигнуемых на определенные предметы; то требование обер-полициймейстер Кутузова от Адмиралтейского департамента о мощении мостовой он представлял на усмотрение комитета гг. министров, который положил: поскольку Никольский собор есть штатный всего Адмиралтейства, то и мостовая должна быть сделана, буде церковных денег на то не достает, пособие прихожан и самого Адмиралтейского департамента. Но не вой площадь м? тить на сей счет, а только шесть сажень в ширину вокруг всего церковного строения, остальная же часть площади должна быть вымощена за счет городских доходов. 68 Мнение комитета по сему предмету доселе имеет свое действие. В 1812, 69 1816 70 и 1819 г. 71 опять повторялись требования полиции относительно исправления мостовой, за чертой собственно соборной мостовой, но причт собора на основании вышеуказанного мнения комитета гг. министров представлял несправедливость и незаконность такого требования. Требование, со стороны городской думы, уплаты за освещение фонарей около церковной ограды, из соборных сумм, последовало также в период перехода Морского Богоявл. Ник. собора из Адмиралтейского ведомства в ведение Епархиального начальства. Руководствуясь Высочайшими повелениями от 13 февраля 1802 г. |
| Епископ Лонгин выступает против застройки исторического центра Саратова 28 декабря, 2010. Редакция " Правмира " В Саратове в эту пятницу прошли общественные слушания по поводу городской застройки. Особенно волнует горожан принятое на них решение построить многофункциональный центр «Саратов-сити», представляющий из себя небоскрёб в исторической части города В Саратове в эту пятницу прошли общественные слушания по поводу городской застройки. Особенно волнует горожан принятое на них решение построить многофункциональный центр «Саратов-сити», представляющий из себя небоскрёб в исторической части города. Площадка, предназначенная для застройки, пять лет назад была продана городской администрацией частным лицам, и все эти годы она простояла пустой. Ещё три года назад епископ Саратовский и Вольский Лонгин обращался к губернатору Саратовской области Павлу Ипатову, выражая обеспокоенность в связи с угрозой сохранению архитектурно-исторического облика Саратова. – Подлинным лицом каждого русского города является его историческая застройка. Вместе с утратой архитектурно-исторического своеобразия уходит преемственность поколений, интерес горожан к истории своего края, а значит, и любовь к нему. К сожалению, в Саратове этот процесс происходит катастрофическими темпами, и его необходимо остановить, пока это еще возможно, – говорилось в обращении Владыки. Епископ Лонгин полаг ал необходимым возвращение участка земли на углу Музейной (Старособорной) площади в ведение муниципалитета на основании действующего законодательства и в дальнейшем создание на этом месте мемориального сквера с установкой памятного знака, посвященного женскому Крестовоздвиженскому монастырю, сыгравшему большую роль в развитии города. Итоги нынешних общественных слушаний вызвали неудовольствие горожан. Епископ Саратовский и Вольский Лонгин прокомментировал принятое на слушаниях решение. – У меня вызвал глубокое огорчение тот факт, что на прошедших в Саратове общественных слушаниях получил поддержку проект многоэтажного строительства на Музейной площади Саратова. Здание, которое будет возведено на ныне пустующем месте (угол улиц Лермонтова и Московской), если оно будет построено без учета окружающей исторической среды, неизбежно разрушит ансамбль Музейной площади Саратова. Напомню, что Музейная, а точнее, Соборная площадь — место, откуда начинал строиться наш город, где находится целый ряд памятников культурного наследия, охраняемых государством. Ее архитектурной и идейной доминантой с самого начала существования города был Троицкий собор – ныне важнейший памятник федерального значения в нашей области, – заявил он. |
| После хор начал готовиться к вечернему гала-концерту. По словам Татьяны Зимарской, к тому времени дети уже очень устали и во время репетиции ей было непросто их растормошить, но когда они вышли на сцену, то выступили как нельзя лучше: «Дети просто молодцы! Главное, что они сами получили от этого выступления удовольствие. Я, конечно, стояла спиной к публике и не видела, что происходило в зале, но я слышала, как нам кричали «браво!». А ведь солистка хора Свято-Тихоновской православной гимназии, Дарья Палютина, вышла на сцену зала Церковных соборов Храма Христа Спасителя с больным горлом и до сих пор на больничном. Да и многие другие юные псковские хористы за два дня в Москве от такого количества впечатлений и событий настолько переволновались, что зашмыгали носами. Но в решающий момент, говорит Татьяна Зимарская, они как настоящие профессионалы собрались и выступили просто превосходно. «Нас поразила архитектура Храма Христа Спасителя: такие огромные иконы, гигантские роскошные люстры, свечи, хоть и искусственные, но до чего красивые… – рассказывают восьмиклассницы Елена Савельева и Виктория Винокурова. – И что в трапезной так много комнат все разного цвета: одна красная с красными коврами, другая синяя… Мы были первый раз в Москве и сразу столько всего необыкновенного!» «Со смотровой площадки Храма Христа Спасителя нам показали и Красную площадь, и МГУ и семь московских высоток. Я тоже первый раз был в Москве и сразу увидел её во всей красе», – добавил пятиклассник Дима Кириковский. «Но самое волнительное – это когда мы пели на клиросе Храма Христа Спасителя 19 января: второй антифон, херувимскую, тропарь… Там такая акустика!» – говорит Лена. «Нет, самое волнительное – это когда Татьяне Сергеевне вручали Патриаршую грамоту, – перебивает Вика. – Мы стояли в зале, хлопали и очень радовались, потому что всё это благодаря ей!» (Перед началом гала-концерта ключарь Кафедрального соборного Храма Христа Спасителя протоиерей Михаил Рязанцев вручил художественному руководителю хора Свято-Тихоновской православной гимназии Пскова диплом первой степени лауреата конкурса «Рождественские песни народов мира» в номинации «Хоровое пение» и подарочный набор книг от имени Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла). |
|
|
