| Завтра утром я уезжаю из Петербурга. Пожалуйста, не подумайте, что я зашел к вам так поздно именно потому, что завтра было бы некогда, ни завтра, ни послезавтра. Вы, разумеется, этого не подумаете, но вот вам образчик моей мнительности! Почему мне показалось, что вы непременно должны были это подумать? Да, много помешала мне эта мнительность в моей жизни, и весь раздор мой с семейством вашим, может быть, только последствия моего жалкого характера!.. Сегодня у нас вторник. В среду, в четверг, в пятницу меня не будет в Петербурге. В субботу же я непременно надеюсь воротиться и в тот же день буду у вас. Скажите, я могу прийти к вам на целый вечер? — Непременно, непременно! — вскричала Наташа, — в субботу вечером я вас жду! С нетерпением жду! — А как я-то счастлив! Я более и более буду узнавать вас! но… иду! И все-таки я не могу уйти, чтоб не пожать вашу руку, — продолжал он, вдруг обращаясь ко мне. — Извините! Мы все теперь говорим так бессвязно… Я имел уже несколько раз удовольствие встречаться с вами, и даже раз мы были представлены друг другу. Не могу выйти отсюда, не выразив, как бы мне приятно было возобновить с вами знакомство. — Мы с вами встречались, это правда, — отвечал я, принимая его руку, — но, виноват, не помню, чтоб мы с вами знакомились. — У князя Р. прошлого года. — Виноват, забыл. Но, уверяю вас, в этот раз не забуду. Этот вечер для меня особенно памятен. — Да, вы правы, мне тоже. Я давно знаю, что вы настоящий, искренний друг Натальи Николаевны и моего сына. Я надеюсь быть между вами троими четвертым. Не так ли? — прибавил он, обращаясь к Наташе. — Да, он наш искренний друг, и мы должны быть все вместе! — отвечала с глубоким чувством Наташа. Бедненькая! Она так и засияла от радости, когда увидела, что князь не забыл подойти ко мне. Как она любила меня! — Я встречал много поклонников вашего таланта, — продолжал князь, — и знаю двух самых искренних ваших почитательниц. Им так приятно будет узнать вас лично. Это графиня, мой лучший друг, и ее падчерица, Катерина Федоровна Филимонова. |
| алла г.орел 2013/12/30, 11:27:11 Дорогой батюшка Илий! Крепкого вам здоровья, радости Небесной, многая лета! Благодарю Бога, что вы есть у нас! р.Б. Ирина 2013/12/28, 17:16:02 помолитесь за нас сергей 2013/10/03, 05:20:33 дорогой батюшка Илий умоляю помолитесь о мне грешном на весне обнаружили у меня лимфому ето рак крови Господь ваши молитвы услышит а вам желаю здравия на долгия лета .с уважением анатолий 40 лет латвия. текст ссылки anatolij 2013/06/17, 20:26:10 Христос Воскресе,Батюшка Илий!Помолитесь за Татиану,болею,сил нет, душевных и телесных!Хотим обвенчатьсясмужем и дитя!Врачи не помогают ,а молитва моя очень слаба!Спаси Господи!Сил Вам духовных и телесных! Татиана 2013/06/06, 12:57:14 Лет 13 назад,мне грешной,среди многих иконок в православной лавке,понравилась одна...Но я ее сразу не купила...Мысль возвращала меня к ней...и я ее купила.На ней был изображен Старец...Читаю:Старец Силуан! Через время купила книгу.Читала каждую главу на одном дыхании...на ах! Теперь покупаю труды Софрония Сахарова. Слава Богу за все!. 2013/05/08, 20:05:48 Дорогой батюшка Илия!! Помогите нашему горю, помолитесь за рабу божью Светлану, дочь нашу, недавно у нее открылась шизофрения, мы с мужем страдаем и видим. как она бедненькая мучается.Я знаю, что только Господь может наставить ее на путь истинной веры, она еще совсем молодая, а жизнь теперь проходит мимо нее. так сострадаю ей, даже сердце болит. Я так вам верю. Умолите Господа нашего, что бы дал нам сил идти по пути смирения, терпения и любви. Долгие лета Вам, батюшки Илий. 2013/02/13, 22:19:55 Батюшка Илий, благословите! Прошу ваших молитв за сыновей своих Димитрия и Тимофея. Особенно волнует меня 16 летний Димитрий.У него опухоль в лобной части. Но прошу , чтобы Вы помолились милосердному Господу о его душевном здравии, чтобы Господь умудрил его, укрепил в вере , вразумил в учении, помог избавиться от пристрастия к компьютеру и наставил на путь истинный. Так хочется видеть своих детей настоящими христианами.Помоги нам Господи! Спаси и сохраи Вас Господь на многая лета! р.б.Ирина |
| Коля перестая дышать. — Выкидыш… вытравляли… желтый билет… — доходят до него отдельные слова, больше он ничего не разбирает. Ножки стола и кресел почернели, словно копоть легла на них, и стали они толще. Ковер разбух и вздыбился, будто шкура невиданного зверя лубочной картинки, — такая картинка висит в столовой: лев, она висит между красноносым бенедиктинецем -монахом — рекламою и священным коронованием. Палагея Семеновна кашлянула, достала платок и примолкла. Запахло духами. А цветы на ковре вдруг стали яркими и большими, медные ножки кресел заблестели, как подсвечники. Это — Маша, горничная принесла лампу и поставила ее на стол. У Маши ботинки на высоких каблуках, а не стучат, Филиппок ей сделал, Степаниды-кухарки сын. Со временем, конечно, и у Коли такие сапоги будут, а ему очень хочется, чтобы не стучали, — теперешние его грубые и скрипучие. — Готов ли чай? — говорит Варенька, — поторопись, Маша, пожалуйста. Коля осторожно перевертывается. Левая нога у него затекла, в ней будто песок, и кажется она такой огромной, чужой. Шелковые юбки снова зашуршали. — Вчера у П. П. был вечер, — затараторила Палагея Семеновна, словно чему-то обрадовалась, — пели итальянцы. И вдруг вижу, входит К. Ф. Мы были поражены: П. П. на прошлой пятнице прозрачно намекнул ему при Лизочке, что их отношения для него не тайна. А Лизочка, право, такая наивная! Это ужасный человек, Варенька, представь себе, от него все без ума: Люся, Муся, Нина, и теперь Лизочка. Да! на рожденье Тани, Ника взял Катю на руки и при всех, — мы только что вышли из залы, они фокусника приглашали, чудный фокусник! — понимаешь, Варенька, при всех, показывает на Д. Е.: «Посмотри, говорит, Катя, вон твой настоящий папа». Бедненькая Ксенечка не знала, что ей и делать. Д. Е. побледнел, как полотно. Словом, сплошная нетактичность. Мы просто не знали, куда деваться… — А ты видела Арестовых? — спросила Варенька. — Ах, совсем и забыла. Я их встретила у А. М. Знаешь, Варенька, месяца нет как они обвенчались, а Тука мне рассказывает… — и Палагея Семеновна шепчет, не передохнет. |
| Даже слово «оранжевый» они переименовали на украинский манер, отыскав в своих самостийнических «схронах» новое, неведомое прежде слово - «помаранчевый». Все это «оранжевое» беснование было надуто непомерным героическим пафосом и представлено в СМИ, обслуживающих этот переворот, как восстание народа «проты злочынной влады», хотя на самом деле на эту самую «злочынну владу» пытались спихнуть закономерные последствия навязанного Украине курса на обособление от России. Однако у многих людей майданное бурление и сопутствующие ему «оранжевые ценности» вызывали совсем другие ассоциации. Доводилось, к примеру, слышать, как человек, объясняя невосприимчивость своего организма к жирному молоку, жаловался, что после употребления этого продукта у него в животе сразу происходит «майдан»... Наступившие «оранжевые» времена выдвинули на первый план новых политиков. Наиболее яркими были Ющенко и Тимошенко. Виктору Ющенко, из которого Штаты слепили для нас президента и который с трудом справлялся со свалившимся на него «величием», часто производя впечатление умалишенного, мой Дубровский посвятил такое стихотворение: Одержимый манией величия, Доходящей и до неприличия, Бедный сумасшедший пчеловод Все жестикулирует и врет... Каждый день мы слышим новый бред (Дурью-то фантазия богата!): «Геноцид», теперь вот - НАТО ... - От чего стране немалый вред... Вы его не бейте сгоряча - Может, сразу вызовем врача?.. И еще такое: Глупый Витя, подожди! Зря ты все ж полез в вожди, В украинские мессии, И напрасно злишь Россию, Жалкий сеятель вражды... Получив «минуту славы», Ты, объевшись сей отравы, Потерял рассудок свой... Потеряешь и державу - Не пузырься... Сон, покой Вылечат тебя отчасти... Главное - как от напасти - Ты беги, беги от власти... Что же касается Тимошенко, то в стихотворениях, посвященных ей, обыгрывалась декларируемая ею «бедность» (хотя все на Украине знали, что Тимошенко, контролировавшая в свои лучшие времена значительную долю украинской экономики и получившая прозвище «газовая принцесса», только прикидывается бедненькой, чтобы казаться ближе к народу). |
| А вот несколько театральных эггюдов, которые полезно разыгрывать с детьми, страдающими избирательным мутизмом. Нам представляется целесообразным в этих этюдах наделять “ведущим” недостатком не ребенка, а куклу-собаку. Хозяин в предлагаемых сюжетах очень хороший, совсем не такой, как его собака, но бедняга вынужден страдать из-за ее дурного характера. Этюд 1. Собака потерялась. Однажды на прогулке собака отстала от хозяина и — потерялась. Стемнело, стало холодно, собаке было страшно и хотелось есть. Ее заметил прохожий и спросил: — Собака, ты чья? Собака ничего не ответила. — Раз молчишь, значит, ничья,— сказал прохожий и пошел дальше. А собака осталась на пустынной улице дрожать от холода и страха. Наконец, появилась девочка. Она сказала: — А песик, бедненький, давай я отведу тебя домой, к Хозяину, а то ты совсем продрог. Собаке очень хотелось рассказать девочке, кто ее хозяин и по какому адресу он живет, но она все-таки промолчала. И девочка ушла, так и не дождавшись ответа. Тем временем наступила ночь, пошел снег (или дождь), собака заскулила от ужаса… Что было дальше? Этюд 2. Хозяин заболел . Это случилось совершенно внезапно, и — надо же, как нарочно! — никого, кроме собаки, дома не было. Хозяину нужно было срочно купить лекарства, а у него не было сил дойти до аптеки. Он послал собаку, но та, поскольку с посторонними людьми не разговаривала, отказалась наотрез: не ПОЙДУ — и все. (Продолжение придумать самостоятельно. Но исключить вариант, когда в качестве “палочки-выручалочки” приходит мама или другие родственники. Драматизм ситуации должен нарастать.) Этюд 3. На хозяина напал хулиган. Как-то раз, когда хозяин вышел с собакой погулять, из-за куста выскочил хулиган и ударил хозяина по голове. Хозяин потерял сознание и упал, а хулиган бросился наутек. Собака хотела его догнать, но побоялась оставить лежащего на земле хозяина одного. Какая-то женщина шла мимо, увидела мальчика без сознания и вызвала “скорую помощь”; В больнице хозяин пришел в себя, стал поправляться. Вскоре его навестил милиционер. Он сказал: |
| У окна его спальни сотни мыслей сливались с этими и приходили одна за другой, одна за другой, как набегающие волны. Где живут эти дикие птицы, которые в ненастную погоду всегда кружатся над морем; откуда поднимаются и где зарождаются облака; откуда мчится ветер в стремительном своем полете и где он останавливается; может ли то место, где они так часто сидели с Флоренс и смотрели вдаль и рассуждали обо всем, — может ли оно н без них оставаться точь-в-точь таким, каким было; могло ли оно остаться таким для Флоренс, если бы он был где-нибудь далеко, а она сидела там одна. Надо было подумать также о мистере Тутсе и мистере Фидере, бакалавре искусств; обо всех мальчиках, и о докторе Блимбере, и о миссис Блимбер, и о мисс Блимбер, о доме, и о тетке, и о мисс Токс; об отце, Домби и Сыне, об Уолтере и его бедном старом дяде, получившем деньги, в которых он нуждался, и об этом капитане с хриплым голосом и железной рукой. Помимо всего этого, надо было сделать в течение дня множество маленьких визитов: побывать в классной комнате, в кабинете доктора Блимбера, в комнате миссис Блимбер, мисс Блимбер и у собаки. Ибо теперь он пользовался правом разгуливать по всему дому; а так как ему хотелось расстаться со всеми в наилучших отношениях, он по-своему старался всем услужить. То он находил нужные места в книге для Бригса, который всегда их терял; то отыскивал слова в лексиконах для других молодых джентльменов, попавших в затруднительное положение; то помогал миссис Блимбер мотать шелк; то приводил в порядок письменный стол Корнелии; то пробирался даже в кабинет доктора и, сидя на ковре близ его ученых ног, потихоньку поворачивал глобусы и отправлялся в кругосветное путешествие или совершал полет среди далеких звезд. Короче говоря, в те дни перед самыми каникулами, когда прочие молодые джентльмены выбивались из сил, восстанавливая в памяти все пройденное за полугодие, Поль был таким привилегированным учеником, какого никогда еще не видали в этом доме. Он сам едва мог этому поверить; однако проходили часы и дни, а свободу он сохранял; и маленького Домби ласкали все. Доктор Блимбер был так внимателен к нему, что однажды за обедом приказал Джонсону выйти из-за стола, когда тот необдуманно назвал его «бедненьким Домби»; по мнению Поля, это было, пожалуй, сурово и жестоко, хотя в тот момент он вспыхнул и удивился, почему Джонсон его жалеет. Справедливость доктора была, по мнению Поля, тем более сомнительна, что накануне вечером он ясно слышал, как этот великий авторитет согласился с замечанием (высказанным миссис Блимбер), что бедненький милый Домби стал еще более «не от мира сего». Вот тогда-то Поль и начал подумывать о том, что быть не от мира сего — значит быть очень худым и слабым, быстро уставать и чувствовать желание где-нибудь прилечь и отдохнуть; а он не мог не замечать, что эта склонность развивается у него со дня на день. |
| В углу комнаты, у дверей, находилась огромная печь и занимала почти четверть комнаты; сторона ее, обращенная к окнам, была покрыта белыми изразцами, на которых синею краскою были нарисованы подобия человеческим лицам, с желтыми глазами и губами; другая сторона состояла из зеленых гладких изразцов. Окна были невелики, круглы; матовые стекла, пропуская свет, не давали видеть ничего происходящего на дворе. На стене висел портрет деда Остраницы, воевавшего с знаменитым Баторием. Он был изображен почти во весь рост, в кольчуге, с парою , заткнутою за пояс; нижняя часть ног до колен не была только видна. Потемневшие краски едва позволяли видеть суровое, мужественное лицо, которому жалость и всё мягкое, казалось, было совершенно неизвестно. Над дверьми висела тоже небольшая картина, масляными красками, изображающая беззаботного запорожца с боченком водки, с надписью: „Козак, душа правдивая, сорочки не мае“, которую и доныне можно иногда встретить в Малороссии. Против дверей — несколько икон, убранных калиною и зелеными цветами, а под ними на длинной деревянной доске нарисованы сцены из священного писания: тут был Авраам, прицеливающийся из пистолета в Исаака; святой Дамиян, сидящий на колу, и другие подобные. Подалее висело несколько турецких саблей, ружье и разной величины пистолеты; неподвижный под образами стол, накрытый чистою скатертью, шитою по краям красным шелком и потемневшим серебром; два странного вида складных стула. В этом состояло убранство комнаты… Остраница между тем теперь только заметил, что стол был уставлен деревянными блюдами с яйцами, маслом и бараниною. Первым его делом было приблизиться к столу и утолить голод, который теперь начал сильнее докучать ему. В это время вошла старая ключница с пасхой, с сметаной, сыром… „Вот тебе, паночиньку мой, и розговены! Вот тебе и сметанка!“ говорила . „Куда ж как он проголодался, бедная дытына! Вот как не подавится, бедненький! А я-то думала, а я хлопотала, а я бегала, как бы ему, моему сердечному… А вот господь сподобил, опять вижу тебя. |
| – Бедненький какой, – с сарказмом процедил отец Жиртрест, наливая очередную порцию виски. А то, что я уже 15-й год сижу в этой дыре, – это ничего? То, что у меня от прихожан осталось полторы овцы из-за ваших политических игр в толерантность? Это как? Да у меня был приход, была молодежь, был даже хор! Они же все уехали! Все переселились из этого района. Здесь теперь никто не знает ни единой христианской молитвы, зато послушно читают намаз. Однажды один арапчонок грозился все здесь взорвать. А мне кому жаловаться, ваше израненное, столичное преосвященство? А? Мне, толстому, больному, уставшему падре, отдавшему матери-церкви всю свою жизнь, у кого просить горячих молитв? У пакистанских соседей по улице? Да идите вы в жопу, дорогой владыка… Несчастный столичный слабак и нытик… Отец Жиртрест вдруг решил написать злобное ответное письмо в курию, прикрыл глаза, точно подбирая острые слова и хлесткие эпитеты, да так и уснул в старом чуть ободранном зеленом кресле. Его разбудил надрывный звонок в дверь: на пороге приходского дома стоял темноволосый подросток Саид с большой охапкой желтого сена. Тот самый арапчонок, что некогда грозил расправой его католической общине. – Падре! Я нашел его… Это сено, как вы просили. – Какого хрена… Нашел он… Черт бы тебя побрал, Саид! – священник обхватил руками раскалывающуюся от похмелья голову. Трезвонишь как ненормальный! Я уже подумал, что проспал Второе Пришествие. – Простите… А что такое Второе Пришествие? Что для него будет нужно? Тоже праздник какой-то? – В нашей ситуации это был бы еще какой праздник! – А когда его отмечают? – Это, Саид, плавающая церковная дата. Можно хоть сегодня. Я был бы за. – Но мы ведь не готовы, разве нет? – К нему все равно не подготовишься. Отец медленно пошел на кухню в поисках шипучих таблеток от похмелья. Саид поспешил за ним следом, бойко рассказывая, как он раздобыл в шумном городе охапку настоящего деревенского сена. На дворе стояла предрождественская пора, нужно было подготовить храм, поставить фигурки и ясли. Для этого и понабилось сено. Саид хорошо помогал отцу Жиртресту за небольшие карманные деньги и священник был ему за это благодарен, хотя никогда не говорил об этом. Много чести для арапчонка. Ближе к обеду они взялись за постройку яслей. Дело нехитрое, и хотя руки пожилого священника уже не были так послушны, Саид с легкостью справлялся с каждой поставленной задачей. Когда ясли были готовы, сено было расстелено, настало время фигурок. Священник выносил в картонных коробках фарфоровых курочек, овец, телят, осликов, Саид, словно ребенок, восторженно разглядывал их, и затем аккуратно расставлял в яслях. |
| Видишь, там сивая кобыла? Кобылу подними-ка ты, Да снеси её пол версты; Снесёшь кобылу — оброк уж твой; Не снесёшь кобылы — он будет мой». Бедненький, бес Под кобылу подлез, понатужился, понапружился Приподнял кобылу, два шага шагнул, На третьем упал, ножки протянул. А Балда ему: «Глупый ты бес, Куда ты за нами полез? И руками-то снести не смог, А я, смотри, снесу промеж ног». Сел Балда на кобылу верхом, Да версту проскакал так что дым столбом. Испугался бесёнок, и к деду Пошёл рассказывать про такую победу. Делать нечего, черти собрали полный оброк Да на Балду взвалили мешок. Идёт Балда, покрякивает, А Кузьма , завидя Балду, вскакивает, За хозяйку прячется, Со стражу корячится. Балда его тут отыскал, Отдал оброк, платы требовать стал . Бедный купец Кузьма Остолоп Подставил лоб … С первого щелчка Прыгнул Кузьма до потолка, Со второго щелчка Лишился Кузьма языка, А с третьего щелчка Выбило ум у старика. А Балда приговаривал с укоризной: «Не гонялся бы ты, Кузьма, за дешевизной!» Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Материалы по теме 2 марта, 2024 27 января, 2024 5 января, 2024 4 ноября, 2023 28 октября, 2023 6 июня, 2023 8 мая, 2023 19 декабря, 2022 9 декабря, 2022 Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира. Давайте дружить! © 2003—2024. Сетевое издание Правмир зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор). |
| Цинциннат порывисто — в два быстрых приема — вздохнул и отложил исписанные страницы. Из скромного своего сундучка от извлек чистое полотенце. Цинциннат был такой маленький и узкий, что ему удавалось целиком поместиться в лохани. Он сидел, как в душегубке, и тихо плыл. Красноватый вечерний луч, мешаясь с паром, возбуждал в небольшом мире каменной камеры разноцветный трепет. Доплыв, Цинциннат встал и вышел на сушу. Обтираясь, он боролся с головокружением, с сердечной истомой. Был он очень худ, — и сейчас, при закатном свете, подчеркивавшем тени ребер, самое строение его грудной клетки казалось успехом мимикрии, ибо оно выражало решетчатую сущность его среды, его темницы. Бедненький мой Цинциннат. Обтираясь, стараясь развлечь себя самим собой, он разглядывал все свои жилки и невольно думал о том, что скоро его раскупорят и все это выльется. Кости у него были легкие, тонкие: выжидательно, с младенческим вниманием, снизу вверх взирали на него кроткие ногти на ногах (вы-то милые, вы-то невинные), — и, когда он так сидел на койке, — голый, всю тощую спину от куприка до шейных позвонков показывая наблюдателям за дверью (там слышался шепот, обсуждалось что-то, шуршали, — но ничего, пусть), Цинциннат мог сойти за болезненного отрока, — даже его затылок, с длинной выемкой и хвостиком мокрых волос, был мальчишеский — и на редкость сподручный. Из того же сундучка Цинциннат достал зеркальце и баночку с душистой вытравкой, ему всегда напоминавшей ту необыкновенно густошерстую мышку, которая была у Марфиньки на боку. Втер в колючие щеки, тщательно обходя усы. Теперь хорошо, чисто. Вздохнул и надел прохладную, еще пахнущую домашней стиркой ночную рубашку. Стемнело. Он лежал и все продолжал плыть. Родион в обычный час зажег свет и убрал ведро, лохань. Паук спустился к нему на ниточке и сел на палец, который Родион протягивал мохнатому зверьку, беседуя с ним, как с кенарем. Между тем дверь в коридор оставалось чуть приоткрытой, — и там мелькнуло что-то… на миг свесились витые концы бледных локонов и исчезли, когда Родион двинулся, глядя вверх на уходившего под купол цирка крохотного акробата. |
|
|
