| «Когда диавол увидит кого плачущим о грехах своих, то бежит, палимый огнём смирения, как стрелами, уязвляется плачем». (Св. Григорий Синаит ). «Стяжи плач – и он сохранит тебя на всех путях твоих и привлечёт к тебе небесное утешение. Придёт к тебе Судия – БОГ твой и защитит вопиющую душу твою от демонов» (Исихий, 149). Господь наш также сказал: «Блаженны плачущие, яко тии утешатся» ( Мф. 5, 4 ). Утешатся чем? – Победой над врагом спасения, над гордыней бесовской. Но как научиться плакать? Когда кругом смеются, как научиться скорбеть? Когда кругом живые, весёлые лица. И когда нам плакать, если совсем не хватает времени на это. Дела житейские, как дракон пастью, поглощают все наше время. Поручение любящим мя Там, в земле холодной, спит Прах дитятки милой, Не забудьте совершить Память над могилой, Да скажите ей: «Отец Шлёт благословенье, Он от Господа сердец Послан с порученьем». И прибавьте: «Будь мирна Прахом и душою, И к святым сопричтена Девой Пресвятою...» И ещё есть дочь моя На другом кладбище; Ты зайди, зайди и к ней, Помолись почище И шепни тихонько ей, Дружеское слово: «Скоро, Ангел мой родной, Увидимся снова; Ты в тиши святой лежишь, Мы же – в грозной битве, Холод душу леденит В посте и молитве»... Спите ж, милые мои, Спите преспокойно; Бог вас в радостях Своих Наградит достойно. Не забудьте и о нас... Мы во мраке ночи, Плачем, боремся, кричим, Что есть силы, мочи... Младенчески любящим Господа и своих ближних, умерших и живых, есть о чем плакать, есть о чем вопить и рыдать. Они всегда чувствуют свою большую вину пред Владыкой своим, Спасителем и Искупителем Богом. Чувствуют свою вину и пред любимыми умершими и живыми, что мало за них молятся Богу. Маленький мальчик стоял под пушистым деревом и сильно плакал. Курчавая его головка то и дело тряслась от сильного приступа плача, все маленькое тело вздрагивало от внутреннего расстройства. Он стоял, уткнувшись в толстый ствол тополя, и жалобный его стон был слышен на отдалённой садовой дорожке. Проходившая женщина вдруг остановилась. «Где-то, будто, плачет, – сказала она себе, – кажется, в саду. Да, да, оттуда доносится приглушенный жалобный стон». Она быстро свернула в сторону заросшего сада и... увидела мальчика лет семи-восьми, прислонившегося к большому дереву и плачущего. «Как ты попал сюда? – подумала женщина. – Ведь дом стоит в конце сада, и его чуть видно». Мальчик, видимо, оттуда пришёл сюда поплакать. Может быть, мама его за что-то пожурила? Или шаловливые ребятишки любимую игрушку у него отняли и убежали? И вот он, бедненький, так сильно заплакался, что не может никак успокоиться. |
| – Какой счет? – Который упал на пол. – Ах, этот. Я еще не смотрела. – Будь осторожней, ты его опять потеряешь. – Хорошо бы, если бы навсегда! – добродушно отозвалась Мелани. Правда, она позволила себе такое легкомыслие только на словах – она всегда вовремя расплачивалась за покупки и не позволяла себе дольше месяца продлевать в магазине кредит. Поэтому она вытерла пальцы косметической салфеткой, вскрыла письмо и прочла первые неровно напечатанные слова: «Ваш супруг, сударыня…» – Нет, ничего неприятного, – сказала она, – так, ерунда. – И она внимательно прочла письмо до конца – подписано оно было «Сосед и доброжелатель». Потом разорвала его на мелкие кусочки и бросила в мусорную корзинку. – Как можно уничтожать счет! – воскликнул Уильям. – Из газетного киоска, всего несколько шиллингов. Я уже утром заплатила. – Она взглянула на него и сказала: – Какой ты у меня замечательный муж, Уильям. – Потом подошла к постели и поцеловала его, и он угадал ее намерения. – После гостей я так устаю, – неуверенно пробормотал он и деликатно зевнул. – Конечно, милый, – сказала Мелани и улеглась рядом без единого слова недовольства. – Хороших тебе снов. – Тут она заметила вату на щеках. – Бедненький ты мой, порезался. Сейчас твоя Мелани промоет тебе ранки. – И добрых десять минут она возилась с его физиономией, промывая порезы спиртом и заклеивая пластырем, как будто ничего особенного не произошло. – Какой у тебя смешной вид, – добавила она весело и беззаботно. И как рассказывал твоему отцу Уильям, поцелуй, который она запечатлела на кончике его носа, был совершенно невинный поцелуй. – Милый, смешной Уильям. Я способна все тебе простить. И вот тут Уильям потерял всякую надежду. Идеальная она была жена, ничем не пробрать… Твой отец повторял, что слово «простить» отдавалось в ушах Уильяма, как колокольный звон в Ньюгейте, возвещающий казнь. – Значит, ему так и не удалось развестись? – поинтересовался я. – Он скончался много лет спустя на руках у Мелани, – ответила тетушка Августа, и мы доели яблочный пирог в полном молчании. |
| Я оказался свидетелем двуличности верующих людей, и у меня поселилось и укрепилось внутреннее убеждение лживости происходящего в храме, больше неприятно туда ходить, со временем даже перестал молиться, помогите. - А в чем помочь-то? Перестал – и правильно! А зачем туда ходить? Я же рассказывал, как я пошел в булочную, а кассир там мне нахамил, я теперь в булочную не хожу. Как теперь в булочную ходить? Я даже не знаю, может, поможете чем, хлебушком там? А еще хуже, когда в метро нахамят, как ездить теперь? Только на трамвае что ли? Тоже долго, а если еще и там нахамят? – Самокат! Поэтому этому человеку надо посоветовать купить самокат. - Раз человек спрашивает, значит, чувствует, что не прав. - Почему? Если человек чувствует, что он не прав, это уже покаяние. - А иначе бы не писал «помогите» - Помогите… Вот самокат купите, и всё пройдет. Почему молиться - это значит «кровь проливать»? - Потому что молитва – это самый тяжелый труд на свете. Почему люди не молятся? Потому что это очень трудно. Кое-кто, конечно, молится, но большинство вычитывают. «Вычитал, всё - завтра на причастие». - А чем отличается молитва от вычитывания правила? - А чем отличается, когда человек играет Шуберта, от «Собачьего вальса»? - Там музыка, а здесь набор звуков. - Ну вот, также и здесь. Молитва – это беседа с Богом, а вычитывание – это чтение для самого себя, часто даже для самолюбования – «вот как я хорошо молюсь, какой я замечательный человек, не то, что этот мытарь». - Как только человек собой залюбовался, тут же эта мысль фарисейская в голову лезет. - А как же! Как может быть любование без сравнения? Многих мучает вопрос, как дьявол мог оказаться в раю, чтобы искусить Адама и Еву? - Бедненькие. Это настолько просто, что неохота даже объяснять. Я даже как-то сказал на это, что змей сбежал из зоопарка. «Не любите мира, ни того, что в мире» сказано в Писании, я прочитал несколько толкований святых отцов, из них следует, что «мир» - это похоть очей, похоть плоти, гордость житейская. Ясно, что страстями является то, что перечисляет апостол в Послании – пьянство, воровство, блуд, злоба, гнев. А следует ли считать страстью или грехом просмотр сериалов, походы в театр, в цирк с детьми, чтение фантастики, компьютерные игры, любовь к путешествиям и т.д.? Считаются ли такие мирские вещи страстью и грехом вообще? |
| — Ну, исходя из того, что я действительно помогаю людям, кошкам и собакам, то, может быть, и про себя. Во всяком случае, то, что я написала, совершенно не противоречит тому, что есть во мне. Но я просто пишу когда вот эти тексты, а особенно текст о Георгии Великанове, таком человеке — я очень рада, что именно мне выпала честь, это не пафосно звучит нисколько, писать о Георгии и я вообще узнала о его существовании только после того, как он погиб. Так вот, когда я пишу, я, к сожалению, пишу на большом вдохновении, особенно когда я пишу такие отрывки. Сейчас я слушаю это, как в первый раз, я со всем согласна. Но я, наверное, не так анализирую, то есть это не продукт какого-то ума. Это, наверное, продукт моего наполнения и продукт вдохновения. Наверное, это и про меня. Но мне, кажется, что это все-таки больше про Георгия и про мир, в котором мы живем. В котором мы, как мне кажется, перестали воспринимать фразы нам уже давно известные, известные на протяжении двух тысяч лет, такие как «возлюби ближнего своего, как самого себя», потому что они затерлись. И мы их слышим, но не слышим. И всегда нужны вот такие люди, они приходят редко, как Георгий, которые вдруг своей жизнью и своими действиями заставляют нас услышать эти фразы как в первый раз и впустить их в себя. Вот, поэтому это вообще про мир этот отрывок, он про мир, про то, как я его чувствую, про то, как я почувствовала Георгия. Ведь это же финальный отрывок текста, а он родился из всего, что я услышала, узнала о Георгии из всех тех писем, которые он писал Богу, которые я прочла. То есть это концентрированный отрывок из всего рассказа моего о нем. — Я, когда готовился, этот текст перечитывал, Ну помимо других каких-то Ваших текстов, я три раза останавливался, потому что я не мог читать — у меня там что-то где-то перехватывало, при том, что в тексте нет такой намеренной эмоции. Тяжело удержать эту эмоцию, чтобы она не мешала рождению текста? — Эмоция вообще-то и не мешает рождению текста, эмоция нужна для того, чтобы текст родился, но тут вопрос, как правильно распорядиться этой эмоцией. И безусловно, когда я писала про Георгия, я рыдала, но я при этом писала намеренно как можно холодней. И я попыталась максимально отстраниться, я так делаю всегда, когда описываю горе, беду человеческую. Но почему-то многие журналисты считают: что если они испытываю эмоцию, то эта эмоция, она понятна каждому, и достаточно загрузить текст какими-то «ой, бедненький, ой, маленький, ой, давайте мы его пожалеем!». А из этого у читателя вообще никаких эмоций не рождается. У читателя рождаются эмоции, когда он читает отстраненно-холодный текст. Отстраненно-холодный текст помогает погрузить читателя в… |
| И правда, на солнышке было не так холодно. Раз-два, раз-два! И скоро Максим перестал вздрагивать. Он уже не прыгал, а просто бойко шагал, стараясь обходить пушистые тени подстриженных «под шарик» тополей. На тополях висели длинные зеленые сережки с мелкими семечками. Потом из семечек полезет щекочущий пух и разлетится по городу. Но это еще не сегодня, а когда совсем вырастут листья. А пока листья маленькие, острые. Листиковый детский сад. Даже издалека видно, какие они клейкие и свежие. На асфальте валялись желтые кожурки от лопнувших тополиных почек, похожие на раскрытые клювики. Они тоже липкие. Приклеились к новым Максимкиным подошвам. От этого сандалии перестали щелкать по тротуару. Но все равно Максим старался ступать твердо. И прохожие, кажется, с удовольствием оглядывались на такого смелого закаленного мальчика в необыкновенной форме… Улица шла под горку. Большие здания кончились, и начинался квартал с деревянными старыми домами. А там… А там — чтоб он провалился! — на вторых от угла воротах сидел Витька Транзя (сокращенная кличка от прозвища Транзистор). Что-то он там приколачивал — кажется, вертушку. Да не важно, что он приколачивал, а важно, что сидел и поглядывал по сторонам. И пройти незамеченным не было никакой возможности. Максим сбавил шаги, сердито вздохнул и… свернул направо. Конечно, это не очень храбрый поступок. Ну, а что делать? Подлый Транзя обязательно прискребётся. Если бы Максим шел в обычном костюме — тогда еще неизвестно. Может быть, Транзя и поленился бы спускаться с ворот. А увидев Максимкину вишневую форму, обязательно спрыгнет и загородит дорогу. «Ах ты моя Рыбачка, ах крохотулечка! Какой красавчик! Какая курточка, какие штанишки, какие пуговки… А ну стой, когда старшие с тобой беседуют! Вот так… Ах, какая пилоточка!. Дай-ка примерить…» И что? Спорить? Бесполезно. Убегать? Стыдно. Стоять и ждать? Пилотку заберет, и неизвестно, что дальше. Может быть, и отдаст, а может быть, на крышу забросит. Да и самого Максима ловкой подножкой кинет в пыль и покатает. А потом сам же поднимет, будет чистить и «жалеть»: «Ах мой бедненький, упал нечаянно…» |
| Гав- риилу с братиею; и, сколько могли, советовали наиболее всего, чтобы всегда возлагали себя и судьбу свою на Промысл Всемогущаго нашего Создателя и Искупителя. А равно и вам то же советуем: употреби вышеписанное по возможности сил человеческих, совершение же твоих желаний предоставляй Промыслу Всемогущаго, поелику Он Един весть, что нам на пользу и к назиданию, а мы иногда „не вемы, чесо просимъ“, потому и не получаем просимаго. От о. Пафнутия также получили письмо, пишет нам тоже… Мы ему отписали на прошедшей неделе и два портрета Батюшкиных послали. И препоручая вашу судьбу Премилосердому Господу Богу, наказующему и возставляющему немощных, по неложным Его словесам: „Сила бо Моя в немощных совершается“; а Премилосердый Господь за молитвы Батюшки нашего отца Феодора да вразумит и просветит ваш разум к соделованию полезнаго и да утвердит вашу любовь Своею неизреченною благодатию к творению Его животворящих заповедей. За сим мы непотребнии пребываем с наичувствительнейшим пожеланием вам успехов к назиданию душевному, ваши покорные слуги и недостойные сомолитвеники, многогрешнии Иеросхимонахи Антиох и Леонид и монах Макарий Грузинов, униженно кланяемся и просим ваших святых молитв. Еще просим вас: так как вам теперь есть некоторая свобода шататися, справься, пожалуй, что Акилина Ив[ановна] Черкасова, бедненькая, здорова ли она? Я что-то сомневаюсь и мнением побеждаюсь о ея здоровье, поелику, когда она на провожание нас в дорогу хлеба приносила, прилучился тогда дождь пресильный и она ноги намочила. Я просил ее, чтоб она выпила эликсира немножко. Она поупрямилась. Мы к ней два письма писали – одно чрез бабушку Феклу Игнатьевну Кудрявцеву, а другое чрез Якова Ивановича Грузинова; но чрез иныя руки ей не от кого получить, прямо же писать к ней поусумнились, ибо она намеревалась переменить квартиру. А как ответа от нея не получили, то еще более сомневаемся. Пожалуйста, справься о здоровье ея и уведомь непомедля. Да еще пришли при оказии таковой же кушачек, какой я для себя у тебя взял, ибо для человека единаго нужен. |
| О, конечно, нет! Эти татарские школы – маленькие, бедненькие, с самой жалкой „наукой», с учителями безграмотными в полном смысле слова, не могущими дать самой элементарной русской грамотности; они учат только чему-нибудь и как-нибудь в области, татарских религиозных обрядов, дают татарскую грамоту, знание элементарного счисления, и ничего более. И однако эти школы, не выдерживающие ни малейшей критики, делают своё татарское дело и отатаривают и христиан и язычников, как пишет корреспондент „Казанского Телеграфа». По этому поводу я вспоминаю свой разговор с одним членом Государственной Думы, у которого я просил содействия к оказанию помощи школам Братства свят. Гурия, со стороны Казанского Уездн. Земства. Он отказал в своём содействии, и Казанское Уездное Земское собрание отказало в пособии Братским школам, потому что они слишком бедны. Притом, деятель этот утверждал: „школы должны быть хорошие, иначе они не должны быть». Мои возражения, что нужны школы немедленно и нужны хоть самые нищие, хотя бы на 80–100 руб. (каковы все братские школы), – эти мои возражения оказались неубедительны для представителя Казанской губернии в Государственной Думе. Но если не убедительны мои слова, то убедительны дела г. Шафигулина. Эти дела магометанской благотворительности почтенного г. Шафигулина ясно говорят: Нет, господа русские деятели, поспешите открывать ваши школы, – какие-нибудь, самые убогие вроде ваших Братских. А если вы не откроете своих христианских школ, мы откроем магометанские и ваших христиан просвещать будем, – только уж простите: по-своему, – по-магометански. Так говорит г. Шафигулин... Может он ещё прибавить: впрочем, господа русские деятели, не кажется ли вам странным, что вы допускаете такую нищету в свои школы, какая наблюдается в ваших христианских школах, напр. в школах Братства свят. Гурия? Епископ Андрей. Цивильский уезд Цивильский уезд по преимуществу инородческий. В нём 90 проц. населения чуваш и татар, и только 10 проц. русских. Чуваши частью православные христиане, частью язычники. Все язычники чуваши и часть чуваш православных говорят на татарском языке, свой же, чувашский язык забыт. Последнее обстоятельство обращает на себя внимание. В этом, несомненно, сказывается влияние магометанства. Магометан здесь, хотя и значительно меньше чуваш, но магометанство сильно и влиятельно. |
| То же самое относится и к епархиальным сайтам. Опять-таки сначала – представительская функция, потом – информация о епархии и о жизни в ней, затем в той или иной мере – миссионерские и просветительские задачи. Наверное, в каждом случае надо взять некий минимум: это хороший дизайн, хорошее техническое оснащение сайта. И лишь во вторую очередь – расширение того наполнения, которое на этом сайте может быть, поскольку на сегодняшний день, конечно, есть много церковных сайтов, за которые бывает стыдно и обидно. – А общий профессиональный уровень – его как-то можно оценить? – А как можно оценить общий уровень? Если его сравнивать с тем, каким он был лет пять тому назад, однозначно он растет. Хороших сайтов становится больше. Но слабеньких тоже еще очень много. – Тем не менее почему-то до сих пор в массовом сознании церковное СМИ ассоциируется с бедненьким и убогим приходским листком – с расписанием богослужений и формально отписанной хроникой событий... – Не надо так пренебрежительно говорить о приходских листках. Приходской листок должен отвечать достаточно простым требованиям, но в то же время это вещь очень нужная на приходе. Это то, что помогает приходу жить общей жизнью, а прихожанам – находить ответы на вопросы, которые они наиболее часто задают, то есть настоятель храма видит, с чем люди чаще всего к нему подходят, что у людей вызывает какие-то недоумения, а порою и огорчение, и это выносит на полосы своей приходской газеты. Делать ее для того, чтобы просто делать, конечно, не надо: она должна работать для людей этого конкретного прихода. Думаю, что приходское издание имеет смысл создавать тогда, когда это большой приход. Если в приходе сто или двести человек, я не уверен, что есть такая необходимость. Если же в храм ходит пятьсот человек и больше, то этим, скорее всего, нужно заниматься. – Интересных православных сайтов сегодня немало, чего не скажешь о наличии качественных печатных изданий: «Фома», «Нескучный сад»... Я, признаться, больше даже не могу перечислить. |
| — Ты что там шепчешь? — спрашивает Ляля. — Молюсь. — За кого? — За неверующих: как же им, должно быть, тяжело жить на свете! А когда помрут, какое их ждет страшное наказание! Вот оно христианское-то воспитание Святой Руси наших предков: уже с таких лет детская головенка начинала в былые времена приучаться жить и думать по христиански, не о себе, а о ближнем! Теперь Любочка — исключение, а тогда такие Любочки были общим правилом, и когда вырастали, то рождали и воспитывали, в свою очередь, ту Россию, которая без малого тысячу лет являла в глубине народного сердца истинное на земле тысячелетнее царство Христово. Проникновенно-глубоко охарактеризовано это царство Ф. И. Тютчевым: Эти бедные селенья, Эта скудная природа - Край родной долготерпенья, Край ты Русского народа! Не поймет и не заметит Гордый взор иноплеменный, Что сквозит и тайно светит В наготе твоей смиренной. Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде Царь Небесный Исходил, благословляя. Сегодня вечером у жены разболелась голова. Пошли вместе проветривать ее на воздух. Взяли Любочку. Дошли до лесу. Таинственен и жуток лес наш морозною зимнею ночью: жутко стало ребенку, жмется ближе к нам, и слышу, что-то шепчет себе под носик. — Ты что это, — спрашиваю, — нашептываешь? Она не сразу ответила. Пришлось настоять на ответе. — Богородицу! — чуть слышно ответила девочка. На первый или на второй день Рождества нам принесли живого зайца: ребятишки-ученики из рухольной поймали его силком где-то на Оптинских задворках и принесли нам «разговляться». Лапки у зайца были туго перевязаны тонкой бечевкой и потерты до крови; зайчиное сердчишко колотилось от страху так, что готово было выпрыгнуть… Я кликнул Любочку. — Ах, заинька! — кинулась она к жертве ребячьей охоты. — Да какой же ты миленький, да какой же Ты бедненький! Я дал ребятишкам полтинник, а Любочке говорю: — Возьми себе этого зайца и делай с ним что хочешь: можешь сказать, его приготовят в сметане; можешь воспитывать, чтобы он был у тебя ручной; а если захочешь, то и выпустить можешь его на волю. Распоряжайся как знаешь. |
| «Чем ближе мы возвращаемся к древней Руси, – читаем у литературоведа и мыслителя наших дней академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, – и чем пристальнее начинаем смотреть на нее (и не через окно, прорубленное Петром в Европу, а теперь, когда мы восприняли Европу как свою, оказавшуюся для нас «окном в древнюю Русь», на которую мы глядим уже как чужие, извне), тем яснее для нас, что в древней Руси существовала своеобразная и великая культура – культура глубокого озера Светлый Яр, как бы незримая, плохо понятая и плохо изученная, не поддающаяся нашим шаблонным представлениям о том, какой должна быть настоящая культура». В прошлом мы привыкли думать о культуре древней Руси как об отсталой и «китайски замкнутой» в себе. Шутка ли: приходилось «прорубать окно в Европу», чтобы мало-мальски придать русской культуре «приличный» вид, избавить русский народ от его «отсталости», «серости» и «невежества». Если исходить из современных представлений о высоте культуры, признаки отсталости древней Руси действительно были, но, как неожиданно обнаружилось в XX веке, они сочетались в древней Руси с ценностями самого высокого порядка – в зодчестве, иконописи и стенописи, в декоративном искусстве, в шитье, а теперь стало еще яснее: и в древнерусской хоровой музыке и в древнерусской литературе. Не вернее ли думать, что те области, где эта отсталость замечается просто менее характерны для культуры древней Руси и не по ним следует о ней судить? Я думаю вообще, что исследование нравственных идеалов древней Руси должно было бы быть сделано неотлагательно. Это работу не для одного поколения ученых. Но предваряя выводы будущих исследований, отмечу только, что огромная роль в создании этих идеалов принадлежит литературе исихастов, идеям ухода от мира, самоотречения, удаления от житейских забот, помогавшим русскому народу переносить его лишения, смотреть на мир и действовать с любовью и добротой к людям, отвращаясь от всякого насилия. Именно эти идеи в сильно трансформированном виде заставили Аввакума сопротивляться насилию только словом и убеждением, а не вооруженной силой, идти на неслыханное мученичество, проявляя одновременно и удивительную твердость и незлобивость. В Аввакуме и его писаниях поражает не только нравственная стойкость, но и способность подняться над самим собой, взглянуть с доброй и всепрощающей усмешкой на своих мучителей, которых он, отвлекаясь от ненавистных ему взглядов и действий, готов даже пожалеть, зовет их «горюнами», «бедненькими», «дурачинами». Аввакума иногда изображают мрачным фанатиком. Это глубоко неверно, он умел смеяться, с улыбкой смотреть на тщетные усилия своих мучителей. Он мягок и одновременно поразительно силен духовно. |
|
|
