| Смоленская Зосимова пустынь Монахиням приходилось труднее. Они зарабатывали на жизнь тем, что стегали одеяла, вязали платки, выпекали хлеб, занимались своим маленьким огородом. Так, по окрестным селам и городкам расселились после закрытия обители в 1927 г . насельницы Серафимо-Дивеевского монастыря. Его игуменья со спасенными святынями обосновалась в Муроме, один из храмов которого, по воспоминаниям очевидца, “превратился в подобие маленького Дивеевского подворья”. Разъехались по окрестным деревням насельницы закрытого в 1920-х гг. московского Алексеевского монастыря, подмосковных Троице-Одигитриевой Зосимовой пустыни (закрыта ок. 1922 г .) и Борисо-Глебского Аносина монастыря (закрыт в 1928 г .). В Москве на чердак одного из домов по соседству с Рождественским монастырем перебралась после его закрытия одна из монахинь обители. Монахи и монахини старались поддерживать духовное единство своей распавшейся поневоле общины. Они сохраняли связь с игуменом или игуменьей обители, обращались за руководством к общему наставнику. По мере нарастания преследований общинки “домашних” монастырей дробились, связь между иноками ослабевала. Выжившие после отбытия заключения в 1930-е гг. снова находили приют при приходских храмах, где устраивались регентами, псаломщиками, бухгалтерами, сторожами и т. п. Важно отметить, что иноки и инокини закрытых монастырей, поселившиеся в селах, скоро оказывались своеобразным духовным центром деревни или целой округи. Особенно это стало ощутимо в 1930-х гг., когда храмы закрывались и “домашние” монастыри оказывались порой единственным местом, где можно было помолиться. Конечно, монахини не только организовывали домашние богослужения своих односельчан, но и помогали им советом, иногда выступали в качестве своего рода связных между ними и скрывавшимися от преследований священнослужителями. Социальный состав насельников “домашних” монастырей в целом повторял социальный состав дореволюционного монашества, которое в значительной своей части было крестьянским. Численность его к 1914 г . достигла почти 100 тыс. человек. Среди них были 11 845 монахов и 17 283 монахинь; 9485 послушников и 56 016 послушниц. Даже если предположить, что после выхода в мир от монашеского пути отошли все послушники и послушницы закрытых обителей, то тогда общее число насельников “домашних” монастырей составит почти 30 тыс. человек. На деле эта цифра была большей, так как послушники далеко не всегда уходили в мир, а в “домашних” монастырьках у монахов и монахинь появлялись новые ученики. |
| Началось знаменитое следствие по Дивеевскому делу, которое можно назвать лишь «многострадальным временем» для обители. Блаженный старец о. Серафим перед кончиной много говорил сестрам о будущем суде, который приедет в общину, и Акулине Ивановне Малышевой, комически представляя этих судей. «Вот, Марьюшка, – говорил старец, – ты не доживешь, а Акулинушка-то у нас и до судов доживет! Ничего, ничего не убойтесь, матушки! До судов доживешь, Акулинушка! Приедут суды к нам, станут судить, а чего судить? Ха, ха, ха! Нет ничего! Вот, Акулинушка, ты тогда мою заповедь себе и запомни, так и скажи: я глупа, я глуха, я слепа!» Преосвященный Нектарий, видя, что из несправедливого его поступка возникает целое серьезное дело, задался целью найти обвинения против Елисаветы Алексеевны Ушаковой и для этого отправил в Дивеево протоиерея Розова для производства дознания. Такое появление благочинного о. Розова еще более возбудило страсти ослепленных духовно Иоасафовых сестер, и, разумеется, малообразованные и неразвитые эти послушницы в своих вымышленных показаниях перешли границу приличия, здравомыслия и возможности. Что должна была переиспытать дивная начальница их Елисавета Алексеевна, избранная Самой Богоматерью, предсказанная батюшкой о. Серафимом и горячо любимая всеми, кто разумел правду и держался истины, это покажут нам письма митрополита Московского Филарета к обер-прокурору Святейшего Синода графу А. П. Толстому, митрополиту Петербургскому Исидору, наместнику Троице-Сергиевой лавры архимандриту Антонию и указы Св. Синода. Не будь уже отпечатаны эти документы, долг уважения и приличия заставлял бы умолчать, до какой злобы дошли ученицы Иоасафа в своих ложных вымыслах на Елисавету Алексеевну Ушакову, но теперь летопись обязана включить и показания обвиненной, но допрошенной Иоасафовой стороны ввиду того, что письма митрополита Филарета обнародованы. Требовались ум достопамятного святителя Московского, его сердце, а главное душа, просвещенная Духом Святым, чтобы заглазно обсудить дело, прочувствовать и познать духом истину и властно положить предел козням врага человечества в месте, освященном стопами Самой Богоматери. |
| 2) Ксения Ильина, одна из сестер, при начале общины под руководством старца Серафима вступившая в оную, по ведомостям за 1858, 1859 и 1860 свидетельствованная поведения весьма хорошего, показала ход избрания настоятельницы в следующем виде. Пред литургией в церкви преосвященный сказал: надо избрать начальницу. Сестры не отвечали. После обеда к больнице собралось их около ста, и 20 упали в ноги ключарю, чтобы просил преосвященного оставить начальницею Елисавету, а по выходе преосвященного из больницы все упали ему в ноги с тою же просьбой. После всенощной в трапезе преосвященный велел сестрам, которые были на стороне Лукерьи, становиться вперед к образам, а прочим двинуться назад. (Размещение сие знаменательно, оно выражало предпочтение Лукерьиных и желание привлечь на сию сторону прочих, которым выражено неблаговоление отсылкою их назад.) Приверженные к Елисавете на коленях, со слезами просили преосвященного оставить ее начальницей; преосвященный сказал: «Я ее не оставлю; избирайте три лица; а если вы не изберете, я, кроме Елисаветы и Лукерьи, изберу сам третье лицо из среды Лукерьи Васильевны; и если жребий вынется на Лукерью Васильевну, а вы не будете ей повиноваться, то я вас вышлю вон». Мы сказали: «Нас 400». Он на это сказал: «И 400 вышлю». Таким образом, преосвященный отвергает большинство, – не в порядке; входит сам в избрание, желая сам назначить кандидатку, и притом непременно из партии меньшинства. Избрание в отношении к сестрам не свободное, а со стороны преосвященного не беспристрастное; и следственно по справедливости не подлежащее утверждению. 3) Евдокия Ефремова, также одна из первоначальных сестер обители, поведения за 1858 и 1859 очень хорошего, а за 1860 хорошего, также показала, что преосвященный не желающим Лукерьи угрожал изгнанием, и присовокупила: «Я, Евдокия, стоя пред ним со слезами, говорила ему: святый Владыко, пощади нас, Иоасаф гонит нас 30 лет; и ты гонишь нас; нам Лукерьи не нужно. Преосвященный отвечал: «Иоасаф добрый человек», а я продолжала: «Я, батюшка, живу 60 лет в обители, и мне уже осьмой десяток; старших нас шесть сестер, на нас обитель завел о. Серафим, мы с ним трудились, ему служили». Архиерей сказал: «Что мне до того, что тебе 70 лет; вы мне не нужны; у меня и молодая будет начальницей». Сестры плакали и рыдали». |
| Это поучение преп. Серафима касается всех дивеевских сестер со дня основания общины матерью Александрой до самой революции и, несомненно, указывает на их посмертную участь; Елена ясно говорит об этом. Но ни одним словом этого поучения преп. Серафим не предсказывает судьбу сестер в вечности. Видимо, он имеет в виду их судьбу до Последнего Суда, поскольку «избранные» также призваны присоединиться к небесному чертогу. По словам Елены, даже некоторые из «званых» носят венцы (422 верх). Правда, они «никогда не могут уже радоваться» (422 1/4), «всегда тосковать станут» (324 1/2), но, видимо, следует понимать «до Последнего Суда». О трех сестрах, которым отказано в спасении, нам сказано лишь то, что они преждевременно умрут, что нередко и является неизбежным следствием греха (см.: II Кор. 11, 30). Движимый глубоко человечной любовью к своим дочерям, преп. Серафим испрашивает для них не только вечное спасение, но и мирный, без трагедий и ужасов, конец жизни, как говорится об этом в литургических молитвах. Третий эпизод Предсказание о лавре и революции У себя в пустыньке преп. Серафим завел огород и снабжал овощами сестер и саровскую монастырскую гостиницу. Сестры приходили поработать на огороде, что предоставляло ему возможность наставлять их. Призванные им к монашеству девушки сперва трудились по нескольку дней на огороде, получая при этом начатки воспитания, и нередко лишь после этого он направлял их не в Казанскую, а в Мельничную общину. Бывало и так, что он посылал за какой–нибудь сестрой, зная благодаря своей прозорливости, что та переживает период уныния. Видимо, так обстояло дело и с двумя приглашенными в одно время сестрами, каждая из которых об этом рассказала. Их рассказы следуют в 6–й тетради один за другим, что лишний раз доказывает тщательность составления этого раздела архивов. Дело было в последние два года жизни преп. Серафима, поскольку ни та ни другая не были сестрами–основательницами. Помимо этого свидетельства (290 низ), Евдокия Трофимовна оставила также рассказ о своем призвании. Другую сестру, рассказавшую о чуде, Ирину Семеновну (215 1/3), преп. Серафим взял в свидетельницы посвящения Мотовилова, а после кончины преподобного ее избрали настоятельницей Мельничной общины. Ее свидетельство, как мы увидим, достоверно, Евдокия же исказила его слова. |
| Во второй день конференции будет организована работа в секциях. На третий день, 24 сентября, состоится пленарное заседание, которое возглавит митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий, и церемония награждения победителей конкурса «Серафимовский учитель». Педагогический конкурс «Серафимовский учитель» входит в состав программы «С именем преподобного Серафима Саровского» и проводится Фондом преподобного Серафима Саровского в рамках развития паломническо-туристического кластера «Арзамас — Дивеево — Саров». Он нацелен на поддержку и повышение общественного статуса педагогов, эффективно работающих в области духовно-нравственного просвещения, популяризацию их лучших профессиональных достижений. Конкурс проводится с 2005 года. За это время в нем приняли участие порядка 3 500 работников учреждений дошкольного, школьного, дополнительного, среднего и высшего профессионального образования, культуры, спорта, туризма, социально-реабилитационных, лечебно-профилактических учреждений, общественных организаций и средств массовой информации из 72 субъектов РФ, а также Республики Беларусь, Литвы, Украины и Приднестровья. В рамках конкурса участники представляют разработки тематических разделов по православной культуре для преподавания гуманитарных учебных предметов и предметных областей (история, обществознание, язык и литература, искусство), а также программы духовно-нравственного просвещения, включая планы уроков, лекций, занятий, классных часов, сценарии культурных, просветительских, спортивных и других мероприятий с указанием применяемых дидактических средств и диагностического инструментария. По итогам конкурса проводится конференция «Наследие преподобного Серафима Саровского и проблемы духовно-нравственного просвещения», издается сборник образовательных программ по духовно-нравственному развитию детей и молодежи. Победителям присуждается звание лауреата педагогической премии преподобного Серафима Саровского с вручением диплома и денежной премии. За особые заслуги в духовно-нравственном просвещении отдельным участникам конкурса может быть присвоено почетное звание «Серафимовский учитель». Звание присваивается один раз в жизни и является аналогом высших светских педагогических наград. |
| Серафим посылал к начальнице Ксении Михайловне. В то же время батюшка о. Серафим, считавший начальницей мельничной обители Елену Васильевну Мантурову, добавил сестер до 12; так, восьмою определил Прасковью Семеновну Мелюкову, крестьянскую девицу деревни Погибловой, старшую сестру Марии Семеновны; девятой – любимицу свою Ксению Васильевну Путкову (впоследствии монахиню Капитолину); десятой – Анисью Семеновну; одиннадцатой – Агафью Ивлевну и двенадцатой – Екатерину Егоровну. «Вино новое вливаю в мехи новые!» – сказал о. Серафим (записки Н. А. Мотовилова) и повел жизнь своих мельничных сестер на новых началах, по уставу, данному Самой Царицей Небесной. Сестры должны были вести строгую жизнь и заниматься, кроме духовных подвигов, физическими трудами. Для работ, непосильных девице, при мельнице находился еще старец работник. Найдя правило Саровских иноков, которого со всей строгостью держались в общинке матери Александры, непосильным, трудным, о. Серафим дал повседневное правило, преподанное ему Богородицей. Встав утром, следовало прочесть: один раз Достойно, трижды – Отче наш, трижды – Богородице Дево, радуйся, Символ веры , потом два поясных поклона с молитвою: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную, поклон поясной с молитвой: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных, после, сего два поясных поклона с молитвой: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Госпожею Девою Мариею Богородицею помилуй мя грешную! И поясной же поклон с молитвою: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Госпожею Девою Мариею Богородицею помилуй нас грешных. В заключение этого правильца, стоя на коленах, двенадцать поясных поклонов с молитвой: Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас грешных, и точно так же на коленах двенадцать поясных поклонов с молитвою: Владычица моя Пресвятая Богородице, спаси нас грешных! Затем читать утренние молитвы. Для трудящихся сестер можно прочитывать все это даже на ходу, в работе. До обеда постоянно читать про себя молитву Иисусову, а после обеда – до ночи: Владычица моя Пресвятая Богородице, спаси нас! Вечернее правило: прочитать 12 избранных (изобразительных) пустынными отцами псалмов, потом помянник, поучение и 100 поясных поклонов с молитвою: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных! И сто же поясных поклонов с молитвою: Владычица наша Пресвятая Богородице, спаси нас грешных! Затем повторить утреннее правильце. |
| В глухом лесу, на половине пути от кельи к монастырю, лежал необыкновенной величины гранитный камень. Вспомнив о трудном подвиге св. столпников, о. Серафим решился принять участие в подвижничестве сего рода. Для сего он восходил, чтобы не быть ни от кого видимым, в ночное время на этот камень для усиления молитвенного подвига. Молился он обыкновенно или на ногах, или стоя на коленях, с воздетыми вверх, подобно св. Пахомию, руками, взывая мытаревым гласом: Боже, милостив буди ми грешному. Чтобы уравнять ночные подвиги дневным, о. Серафим и в келье имел камень. На нем он молился во время дня с утра до вечера, оставляя камень только для отдохновения от изнеможения сил и для подкрепления себя пищею. Такого рода молитвенный подвиг он нес по временам в течение тысячи суток. «Нам все старание должно иметь о душе, – говорил о. Серафим в наставлениях, – тело же подкреплять для того только, чтобы оно способствовало к подкреплению духа. Если самовольно изнурим свое тело до того, что изнурится и дух, то такое удручение будет безрассудное, хотя бы сие делалось для снискания добродетели». От стояния на камнях, от трудности этого молитвенного подвига тело его очень заметно изменилось, в ногах возобновилась болезнь, которая с этого времени до кончины дней не переставала мучить его. Отец Серафим понял, что продолжение таких подвигов повело бы к изнурению сил духа и тела, и оставил моление на камнях. Подвиги сии он проходил в такой тайне, что ни одна душа человеческая не ведала о них и не догадывалась. К бывшему после Исайи игумену Нифонту был тайный запрос об о. Серафиме от епископа Тамбовского. В бумагах обители сохранился черновой отзыв Нифонта, в котором настоятель отвечал: «О подвигах и жизни о. Серафима мы знаем; о тайных же действиях каких, также и о стоянии 1000 дней и ночей на камне никому не было известно». При кончине дней своих, чтобы не остаться загадкой для людей, по подобию других подвижников, в числе прочих явлений своей жизни он, в назидание слушателям, рассказал и о своем подвиге некоторым из братии. |
| Когда преосвященный опять воротился, то о. Серафим, взяв его за руку, благоговейно обратился к нему с вопросом: «Вот, батюшка, богомольцы приходят ко мне, убогому Серафиму, и просят меня дать им что-нибудь в благословение; я и даю им сухариков черного или белого хлеба и по ложке красного церковного вина: можно ли мне это делать?» На это преосвященный отвечал: «Можно, можно, но только в раздельном виде, так что кому даешь сухариков, тому не давай уже красного вина. А то простолюдины, как слышал я, думают по простоте своей и между другими разглашают, будто ты причащаешь их Св. Тайн. А и того лучше, – прибавил далее преосвященный, – вина вовсе не давать, давать же только сухарики». «Хорошо, батюшка, – отозвался на это старец, – я так и буду поступать». После замечено было, что о. Серафим так действительно и поступал до конца своей жизни. После этого разговора преосвященный простился с о. Серафимом. Со стороны блаженного старца прощанье это совершилось не совсем обыкновенным образом. Приняв от Владыки последнее благословение, он поклонился в ноги и, несмотря на то что преосвященный поднимал его и просил встать на ноги, старец Серафим, оставаясь на коленях, продолжал ему кланяться до тех пор, пока преосвященный совсем не скрылся из виду. В следующую за сим ночь о. Серафим, как бы в доказательство своего послушания, сам принес небольшой сосуд церковного вина в келью, в которой останавливался преосвященный Арсений, и, отдавая приношение келейнику его, сказал: «Отдай это батюшке от Серафима грешнаго». По соображении сих обстоятельств с последствиями оказалось, что все это было предвестием близкой кончины старца Серафима и относилось к его просьбе о поминовении, которую он высказал преосвященному и словесно. Преосвященный Арсений, со своей стороны, в точности исполнил желание о. Серафима: из его подарка свечи, масло и вино, сохранившиеся в целости, были употреблены при служении преосвященным заупокойной литургии о вечном покое блаженного старца Серафима. А четки, чулки и холстину преосвященный оставил у себя. |
| Отцу Серафиму пришлось потерпеть в этом году неудовольствия, в которых он видел признаки своего приближения к исходу из настоящей жизни. Одна беглая девушка, чтобы глубже скрыть свое бродяжничество, остригла свои волосы в кружок, надела на себя послушническое платье и так бродяжничала по миру. Полицейское начальство, предуведомленное о ее побеге, разыскивало и наконец открыло ее. При допросе она показала, будто бы о. Серафим благословил ей так одеваться. Но о. Серафим никогда не благословлял и по дару прозорливости, конечно, не мог благословить ей скрывать, быть может, свои злодеяния. Между тем светское начальство, следуя своим порядкам, писало к о. игумену Нифонту разыскать и о сем. Оказалось, что беглая оболгала безвинно старца Божия, надеясь, что из снисхождения к распоряжению о. Серафима ей простят укрывательство под одеждой послушника. Тем не менее обстоятельство это огорчило старца, и он на тот раз целые сутки не выходил из кельи, проводя время в молитве. Другие доблестные подвижники Сарова, например о. Иларион и о. Никодим, горько жалели об огорчении, которое испытал о. Серафим в настоящем обстоятельстве. Работавший в Сарове крестьянин Лихачевский Е. В. раз, подходя к пустыни о. Серафима, увидел издали, что с ним сидит и беседует неизвестная ему молодая лет шестнадцати девица, очень хорошо одетая. Как неопытный в духовной жизни, он подумал: «О чем это батюшка так беседует с нею? Какие еще наставления идут к ее возрасту?» Только что подошел он со своими мыслями поближе, старец, указывая на признаки своей глубокой старости, сказал: «Я ко всему мертв, а ты что это думаешь?» Тогда крестьянин упал ему в ноги и покаялся в своей вине. Отец же Серафим милостиво благословил его, отпустил ему вину его и сказал: «Успокойся и больше не повторяй». Приходилось старцу испытывать в этом году и другие огорчения безвинно и несправедливо. И он насчет всех их сказал однажды следующие слова: «Все сии обстоятельства означают то, что я скоро не буду жить здесь, что близок конец моей жизни». |
| После перенесенного истязания невинная Ирина не была в силах жить у господ «нехристей» и в один прекрасный день ушла. Помещик подал заявление о ее пропаже. Через полтора года ее нашли в Киеве, куда она добралась Христовым именем на богомолье. Схватили несчастную Ирину, посадили в острог и затем, конечно не спеша, препроводили по принадлежности к помещику. Можно себе представить, что она испытала в остроге, сидя с арестантами, мучимая голодом и обращением конвойных солдат! Помещики, чувствуя свою вину и как они жестоко отнеслись к ней, простили Ирину, желая опять пользоваться ее услугами и стараниями исполнять свои послушания. Господа сделали Ирину огородницей, и более года она прослужила им верою и правдою, но ее возвратили из Киева уже не той, какая она была ранее. В ней произошла перемена – внутренняя, которая явилась вследствие испытанных страданий, несправедливости и получения сердечной теплоты и света у старцев в Киеве. Могла ли она ждать впереди что-либо от людей, когда вся честная и добрая жизнь ее даже не уверила никого в порядочности и справедливости! Теперь в сердце ее жил один Бог, единый любящий, нелицеприятный, милосердный Христос, и она поняла в Киеве, к чему должны стремиться люди и единственно чем могут усладить свое сердце на земле... Ирина жила, работала, услуживала господам, но сердце ее укреплялось одними воспоминаниями о Киеве, о пещерах, угодниках Божиих и о своем духовном отце-старце. Видно было, что горело и билось в ней сердце любовью ко Христу и духовной жизни, если она, несмотря на все ужасы – ареста в остроге и шествия по этапу, – не вытерпела и убежала вторично от своих господ. Через год, по объявлению, ее опять нашли в Киеве и арестовали. Снова ей пришлось претерпеть страдания острога, этапного препровождения к помещикам, и наконец, к довершению всех испытаний, господа не приняли ее и выгнали раздетую, без куска хлеба на улицу деревни. Идти ей теперь в Киев, конечно, было непосильно и даже бесполезно в духовном смысле; участь ее решилась, и при помощи прозорливых подвижников Киевской лавры она знала волю Божию... Несомненно, эти духовные отцы благословили ее на юродство ради Христа. |
|
|
