| Со временем, когда уже сам стал священником, я понял, что иереи приезжали к батюшке решать в основном церковные вопросы и редко – личные. С годами и жизненным опытом пришло осознание того, что Господь по молитвам старца милует нас и посылает нам все необходимое. ...Я спросил: «Батюшка, есть канонические грехи, которые возбраняют принимать священный сан. А если вдруг я не выдержу: я человек молодой, вдруг впаду в какой-нибудь блуд, что тогда делать?» Он посмотрел на меня и сказал: «Тогда нужно будет этот грех,– он немножко помолчал,– исповедать». То есть батюшка имел на это очень снисходительный взгляд. Еще помню, как-то во время трапезы, на которой присутствовали священники, батюшка сказал: «Раньше в семинариях задавали такой вопрос: священник должен идти причащать умирающего, ему нужно перейти реку, а мост ветхий, и по нему никто не ходит по той причине, что он находится в аварийном состоянии. Как должен поступить священник?» Все молчали. Вообще, когда батюшка спрашивал, братия предпочитала молча ждать, что батюшка сам скажет. Батюшка помолчал и говорит: «Ответ правильный будет такой – мост не провалится». И еще раз повторил: «Мост не провалится». Вот такой веры требовал он от пастырей Церкви». Один священник, духовное чадо батюшки Серафима, вспоминал: «Я приехал к батюшке весь в грехах, думал, что сейчас он на меня как закричит: «Вон отсюда, такой-сякой! К архиерею!» Но он выслушал и сказал: «Ну, ничего-ничего». И не наложил никакой епитимьи, и сам меня просил не накладывать на людей никакой епитимьи. И сколько я у него ни был, он ни разу мне не сказал: «Да ты что?! Что ты сделал?!» Только: «Ничего-ничего, как-нибудь, как-нибудь». И уезжал я от него всегда прямо весь «окрыленный». Вспоминаю еще один случай. В очередной мой приезд батюшка болел, вызвали врача. Мне нужно было отправляться в обратный путь; я пошел взять благословение на отъезд. Отец Серафим лежал у себя в келлии. Прощаясь, я заикнулся было, что у меня есть один нерешенный вопрос. Он с усилием хотел что-то произнести, и в этот момент мне стало очень стыдно. Мне показалось, что если он сейчас скажет слово, то умрет, – такой он был слабый. Тогда я нашелся, сказал, что останусь еще на один день. Он с облегчением одобрил: «Хорошо, останьтесь». Отец Серафим был готов поговорить, что называется, из последних сил, но мне хватило ума не доводить до этого. |
| А батюшка Серафим сначала был семейным, имел детей, и по любви своей к Богу стал все более и более увеличивать свое молитвенное стояние, затягивая службы, вычитывая много канонов. Отец Григорий сказал мне: «Я, как духовник, хотел было сделать замечание: то-то у него там неправильно... Только разогнался к нему, а мне голос говорит: «Не трогай его, пусть служит своей службой». Отец Серафим был такой ревнитель благочестия, что у него в церкви даже электричества не было. И до сих пор эта традиция сохраняется, и служат при свечах и лампадах... Из воспоминаний духовного сына схиархимандрита Григория (Давыдова) архимандрита Нектария . «Отец Григорий был удивительно своеобразным, прямолинейным, острым, немногословным. Архимандрит Кирилл (Павлов) , прославленный лаврский духовник, говорил про него: «Острый ум и богатые природные данные». Однажды у меня сильно заболело сердце. Пошел я к врачу, а врач, женщина, стала мне особое внимание уделять. Приезжаю к батюшке, вероятно, какие-то помыслы остались в голове, потому что он меня сразу обличил: «Дурак, пора уже о смерти думать, а ты все о бабах». Бывает, когда ты в благостном настроении, он тебя бьет за каждое слово: «Ты куда несешься, ты что, службы не знаешь?». А когда у тебя какая-нибудь беда, он обходителен. Удивительно умел утешить и исправлять, и требовать. Одно время попал я в немилость к властям. Меня пытались посадить. Старец утешал, давал советы, и все обошлось. Но за каждую мелочь ругал: «Если ты меня не будешь слушать, я тебя выгоню». Требовал он полного послушания. Был еще такой факт несомненной прозорливости отца Григория. Я служил на одном приходе, настолько бедном, что не было даже ни одного нормального подсвечника, приспосабливали деревянные подставки с просверленными отверстиями для свечей. Узнаю, что в Харькове, на одном заводе, могут сделать хорошие латунные подсвечники, поскольку в те времена купить их было очень сложно. Приезжаю к старцу за благословением. Он благословляет и при этом добавляет: «Хоть на неделю, а купи». |
| Вот и служба закончилась. Подошла я ко кресту, а тут и моя незнакомка рядом оказалась. Покупки мы с Божией помощью сделали очень быстро. Купили белую и бордовую парчу на ризы. Идем, и говорит мне моя попутчица: «Как мне трудно! Сколько горя я увидела! Приезжайте ко мне в Почаев, я вас там встречу». А я ей опять про свои недоумения, что, мол, не знаю, не была, как найду. Она на меня так ласково-ласково смотрит и говорит: «Зайдемте на почту, я вам адрес дам. А как приедете, я вас встречу». Зашли на почту, она записала мне адрес, дает его в руки и опять повторяет: «Приезжайте, я вас встречу!» Хотела я ее поблагодарить за старание, за такое внимание ко мне, подняла глаза, а ее уж и нет. Смотрю по сторонам, ища свою попутчицу... но она исчезла. Потом поняла, Кто это была. Стою плачу, по щекам слезы катятся. Люди собрались, утешают, допытываются: может, деньги потеряла? Что мне им ответить? Добралась до Ракитного, рассказала о всем происшедшем батюшке. Он, внимательно выслушав меня, молча удалился в келлию. Минут через тридцать выходит радостный, лицо все просветленное. Взял мою голову и так успокоительно говорит: «Галина, Сама Матерь Божия была с тобой». ...Отец Серафим никогда не пользовался отпусками в нашем привычном понимании. Правда, каждый год старался выбираться в Троице-Сергиеву лавру. Только в последние годы эти поездки стали редкими. В одну из них я сопровождала отца Серафима и матушку Иоасафу до Белгорода. Купили билеты на проходящий поезд. Вышли на платформу. Состав подходит. Старец, обращаясь к матушке Иоасафе, говорит, что, дескать, наш поезд. Та отвечает: «Нет, батюшка, не наш». Он опять свое, а мать Иоасафа – не наш и все. Состав отъехал. Подходит следующий, скорый поезд, стоянка две минуты. Подходим к вагону, подаем билеты, проводник сообщает: «Вы опоздали, ваш поезд только что ушел». Матушка расстроена, проводник не пускает. Я чувствую свою вину, ведь билеты покупала я, могла что-то перепутать. А батюшка стоит молча, как будто ничего не произошло. Вдруг с высокой платформы спрыгивает к нам дежурная по вокзалу, подходит, выслушивает наши объяснения, делает отметку на билетах, и, по милости Божией, отец Серафим с матушкой отправляются в лавру к Преподобному Сергию». Н. Ф. Лазебная |
| Господь сподобил меня быть у батюшки на беседе, помолиться в храме. Он благословил сделать операцию после Пасхи. Я уехала из Ракитного утешенной и ободренной. Дома я почувствовала в себе силу и облегчение. Пошла к врачу. При обследовании мне сказали, что операция не нужна, что все у меня зажило и зарубцевалось. Так по молитвам старца я исцелилась. Второй раз я была у батюшки Серафима спустя два года. Возле храма было много людей, и это меня смутило, подумала, что не смогу побеседовать с батюшкой. Но, не успела я войти в ограду, как отец Серафим послал за мной женщину. «Матушка Елизавета, матушка Елизавета», – зовет она меня, а я и не обращаю внимания, поскольку я только приехала, и меня никто не знает. Подумала, что не одна я здесь матушка Елизавета. Слышу: «Матушка Елизавета из Артемовска». Я была ошеломлена. В келлию батюшки я вошла со своими малыми детьми. Батюшка со мной побеседовал, благословил, и мы пошли в храм. Встали на паперти, чтобы сразу можно было выйти на улицу, если заплачут дети. Отец Серафим после литургии вышел на солею и машет рукой, но я решила, что это не мне. Ко мне подошел послушник из алтаря и сказал, что меня зовет батюшка. А я в сомнении: сколько людей, наверное, это не ко мне обращаются. Когда я подошла к старцу, он по поводу моего смущения говорит: «Матушка, а где же люди, здесь пять человек только стоит». Я ничего не могла произнести, но поняла, что речь идет о степени нашей духовности. Батюшка дал мне служебную просфору, я была в этот день причастницей. Ракитное, 1998 г. Игумен Михей (Тимофеев) Из воспоминаний духовного сына отца Серафима, игумена Михея (Тимофеева) , насельника Троице- Сергиевой лавры. «Когда я был в Курске у родных, у меня вдруг заболело сердце. Приступ был настолько сильный, что я задыхался. «Острая сердечная недостаточность», – сделал заключение врач и предписал строго соблюдать постельный режим. Лекарства мне не помогали. Сколько я их ни принимал, облегчения не наступало. И все-таки я со своей родительницей (ее звали Пелагеей, в монашестве – Параскевой) решил поехать к отцу Серафиму, просить его святых молитв. У батюшки после богослужения мне стало еще хуже. А нам надо было уже отправляться в обратный путь. Тогда мать Иоасафа помогла мне прилечь на диванчике возле келлии батюшки. И лекарство принесли, но чувствовал я себя по-прежнему плохо. Позвали отца Серафима. Он стал читать надо мной молитвы, помазал елеем и сказал: «Сейчас станет лучше. Можно уже выйти на улицу, подышать, пока будете ждать автобус. Руку поднимете, он и остановится, вас подвезут». Мы с мамой так и сделали. Сердце у меня уже не болело, и мы благополучно добрались до дома. По молитвам батюшки и нашей вере Господь укрепил меня. |
| Отец Серафим благоговел перед человеком, независимо от его греховности или святости. Он в каждом видел образ Божий и хотел помочь другому увидеть его в себе. Как духовник многих чад, батюшка стремился помочь им становиться совершенными, святыми Церкви Христовой, которую он называл «нашей чадолюбивой Матерью». «Славьте же Христа все, – говорил он в проповеди , – славьте Его в домах ваших, славьте Его в семействах ваших, славьте Его во всей жизни вашей». Своим духовным чадам батюшка писал, хотя и редко, глубоко назидательные письма и посылал поздравления к праздникам Святой Церкви. По этим письмам, проповедям в храме и отдельным словам, обращенным к разным лицам, по его молитвенному плачу во время литургии в какой-то мере можно было судить о высоком устроении его души, о его дерзновенной молитве и горячей любви к Богу и ближним. По своему глубочайшему смирению отец Серафим старался скрыть свои подвиги и духовные дарования: прозорливость, способность исцелять, которыми он, безусловно, обладал. Дар прозорливости помогал ему предельно сокращать время беседы с посетителями. Старец шел по живому коридору богомольцев в храме и на улице и, подходя к кому-либо, давал ответ на вопрос, который еще не был задан. Ему совершенно чуждо было осуждение. Если кто-либо приходил к нему с тяжбой на ближнего, начинал подробно рассказывать о происшедшем и о своем обидчике, батюшка учтиво останавливал, но так, чтобы не оскорбить говорившего, и призывал помолиться за обидчика. Тут же все смущение рассеивалось, обида утихала. Достигал он этого тем, что, молясь, внутренне оставался спокойным, невосприимчивым ко всему плохому, чуждому его душе, по слову заповеди Христовой: блажени миротворцы, яко тии сынами Божиими нарекутся ( Мф. 5:9 ). М.Д. Гребенкин пишет: «...Однажды приехал владыка Хризостом и во время богослужения в проповеди начал отчитывать народ, приезжающий в Ракитное из других мест, мол, что они тут ищут, какую святыню? Тогда он батюшку еще не знал хорошо. Меня это так задело. Я стоял и думал: «Боже мой! Владыка, как вы так можете говорить о батюшке?» После обеда владыка уехал, и мы сели за стол. Я хотел было высказать свое недовольство происшедшим, но батюшка опередил меня, и сказал: «Какой владыка Хризостом хороший». До трех раз я старался высказаться, и каждый раз батюшка перебивал меня и хвалил архиерея. Потом владыка Хризостом узнал батюшку ближе и очень любил к нему приезжать». |
| Смирение и послушание архипастырям проявлялись у отца Серафима безо всякого человекоугодия. Это был подлинно христианин, образ и подобие Божие. Общение с отцом Серафимом носило особый, исключительный характер. Моя душа раскрывалась навстречу ему. Возникало спокойное, умиротворенное состояние и, вместе с тем, очень сильное желание почувствовать благоухание духа любви Христовой, в которой пребывал батюшка. Редкое, исключительное наслаждение дает общение с таким человеком. «Даже попасть в поле его зрения было неописуемым счастьем», – пишет одна из духовных чад старца. Отец Серафим просто, без малейшего тщеславия говорил о вещах духовных. Если у слушателя была к нему вера, то через беседу со старцем он воспринимал, в доступной ему мере, то благодатное состояние, в котором находился сам батюшка. Кротость, смирение, дар подлинной молитвы чудесным образом преображали сердца тех, кто был рядом с ним. На исповеди у батюшки сердце само начинало каяться. Душа старца плакала, глубоко сопереживая кающемуся. Поэтому исповедоваться старцу было необыкновенно легко. Хотя душа трепетала, каждый знал, что не услышит упрека или порицания. Отец Серафим брал все наши грехи на себя, просил нам прощения, каялся за нас. После исповеди на сердце становилось легко, и душа, израненная в падениях, ощущала милость Божию и прощение. Уезжать из Ракитного и расставаться с батюшкой мне всякий раз было тяжело. Душа не могла выносить долгой разлуки с ним и плакала, как плачет ребенок, потерявший и ищущий свою мать. Я бесконечно благодарен Богу за то, что Он сподобил меня встретить на земле праведника и дал мне, недостойному, радость и возможность находиться рядом с ним. Любовь отца Серафима согревала мою грешную душу, его молитвы всегда поддерживали меня, да и сейчас помогают мне в жизни. Я благодарю Господа за то, что Он дал мне возможность общаться с духовными чадами старца и принять участие в работе над этой книгой воспоминаний о жизни и пастырском служении дорогого для всех нас отца Серафима. Иеродиакон Софроний (Макрицкий), г. Белгород. К вопросу об участии отца Серафима в событиях «Зоиного стояния» в Куйбышеве |
| «Со всей теплотой, каким-то неземным дыханием души, со многими слезами творил он о всех горячую молитву к Богу, – вспоминает архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий (Смирнов) . – Я услышал такое чтение Евангелия, которое долго еще звучало в моей душе. Читал он всем сердцем, от глубины всего своего существа». Божественную литургию отец Серафим совершал с особым духовным подъемом, со слезами молясь за прихожан своего храма и за весь мир. Вот что пишет об этом иеросхимонах Сампсон (Сивере) : «Монахи, которые совершают литургию, ночью не ложатся спать, они молятся, они вопят, они готовятся причащаться. У них получается вот такая Литургия 28 . Свет исходил от отца Серафима Белгородского, когда он вышел на проповедь после Чаши (он причащал, потом говорил о великомученике Георгии Победоносце, он буквально омывался слезами). От него исходило сияние, но каждое слово было отчетливо, ясно» 29 . По окончании службы в храме люди, светлые и радостные, не спешили уходить, поздравляли друг друга со Святым причащением, знакомились, беседовали. Царил пасхальный дух. Пели, расходились постепенно. Кто-то попадал на трапезу к батюшке, остальные шли по домам, где их принимали на ночлег. Такие трапезы были отзвуком «вечери любви» первых христиан. Все это совершалось вопреки запретам властей, не разрешавшим отцу Серафиму принимать людей. Согласно их распоряжениям, после окончания богослужения все должны были выходить за ограду храма. Отец Серафим неукоснительно совершал все службы годичного круга. В те дни, когда служба совершалась келейно, келлия была переполнена желающими разделить молитвенное общение со старцем, на которое допускались и некоторые приезжие. Однако всех желающих маленькая келлия не могла вместить. В этом намоленном месте человека обнимала тишина Богоприсутствия. Молитва отца Серафима, глубокая и сильная, преображала всех находящихся рядом с ним, они чувствовали себя духовно обновленными. Когда батюшка молился, верилось, что Господь его слышит, и старец чувствует Его, как живого, обращается к Нему с такой естественной интонацией, какая бывает в непосредственной беседе с близкими. Он так был поглощен беседой с Богом, что уже казался не молящимся человеком, а живой молитвой. |
| Как-то, во время сна, я услышала голос, который велел взять у нашего пономаря Владимира Тонких, следящего за неугасимой лампадой на могиле отца Серафима, масла из этой лампады и принимать его внутрь. Я так и сделала. Когда я попробовала масло в первый раз, оно показалось мне горьким, во второй раз – приятным и ароматным. Я чувствовала, что постепенно опухоль в горле уменьшается, и мне становится легче. Через месяц опухоль совсем исчезла. Так по молитвам отца Серафима Господь меня исцелил». Татьяна Лагно , село Павловка Кировоградской области. Книгу об отце Серафиме дала мне почитать моя духовная сестра. Я читала и плакала. Батюшка Серафим вошел в мою душу и сердце. Как горько сознавать, что я в то время, когда батюшка жил, была далека от Бога. Шла широким путем, но Господь через скорбь призвал меня к вере. Умерла моя мама. У меня часто болела голова, мне приходилось принимать таблетки от головной боли, которые иногда не помогали. В молитве я обратилась к батюшке Серафиму о помощи. Помазала больное место маслицем от неугасимой ломпадки с его могилы, и бук-вально через десять минут боль прошла. Для меня это было чудо. Так батюшка, по милости Божией, исцелил меня грешную и укрепил мою веру в Бога. 9 Октября 2006 года. Рабы Божии Евдокия, Н.Ф. Лазебная, Марина Старушка Евдокия. «У меня часто болит голова. Приду на могилку, помолюсь батюшке, попрошу помощи, приложусь к его кресту – и боль проходит. Так и лечусь у отца Серафима», – признается. Нина Федотовна Лазебная , духовная дочь отца Серафима, как-то показала своей знакомой, у которой болели руки, переписку старца. От папки с бумагами исходил благоухающий аромат. Пока она держала эту папку, у нее руки перестали болеть. Марина из Москвы Будучи больной, перед сном я читала книгу об отце Серафиме, но продолжать чтение не могла, сильно болело горло. Поднялась температура до 40 градусов, всю ночь меня ломало, знобило, я просыпалась от каждого глотательного движения. В полубреду я взывала о помощи: «Господи, помоги мне! Батюшка Серафим, помоги мне!» Я уснула, в какой-то момент во сне слышу голос: «читай «Отче наш». Читаю и ощущаю как кто-то обкладывает мою грудь тонкими металлическими пластинками, завернутыми в марлю. Я крепко уснула. Утром просыпаюсь, температура нормальная, горло не болит, только слабость. Через день я вышла на работу (в госпитале я работаю медсестрой). Рассказываю врачам, они ничего понять не могут: «у тебя все горло пылает, зачем ты пришла?» В этом состоянии больные говорить не могут. Я ответила, что могу даже петь. Спокойно отработала весь день, нормально говорила. Диагноз моей болезни установлен не был, Господь по молитвам батюшки меня исцелил. |
| Так было во дни земной жизни Христа». Вспоминая о своём духовном отце, архимандрите Серафиме, отец Власий говорит : «Отец Серафим был пастырем нашего времени, пастырем Любви. Он никогда не остывал от своей веры, не истощался в добродушной отзывчивости к обиженным и униженным. Всё, что он делал, делал по любви Христовой. Эта любовь притягивала к нему, как магнит железо, людей самых разнообразных положений. Они открывали ему свое горе, свои нужды, свои не только духовные, но и семейные затруднения. У них от него не было тайн. Он своей верой укреплял малодушных, вдохновлял ослабевших. Люди уходили от него обновленные. Чтобы так утешить и ободрить человека, необходимо ему в полной мере сострадать, совершенно удалить духовную преграду, которую ставит между нами самолюбие, чувственность и другие страсти, заставляющие нас смотреть на своего ближнего с недоверием, с сухостью, а иногда даже с раздражением и озлоблением. Батюшка Серафим смотрел на каждого приходящего к нему, кто бы он ни был, как на самого милого, доброго брата или сестру. Он весь претворялся в него, жил его жизнью, действительно страдал и мучился его страданием. Он не только не гнушался его страшных духовных ран, но готов был жизнь отдать за их исцеление. Я очень благодарен Богу, что Он сподобил меня, недостойного, от руки этого великого старца принять постриг в схиму тридцать лет назад». Эти слова можно отнести и к самому отцу Власию . Отец Власий никогда не закрывает дверей своей кельи, войти к нему можно в любое время и всегда встретить любовь и заботу. Он очень заботится о больных, хотя сам болеет неизлечимой болезнью. Духовную и телесную боль несёт в своём сердце. «Но это всё не соизмеримо с тем крестом, который нёс Христос» – говорит он. Несмотря на своё хлопотное послушание братского духовника и физическую немощь, отец Власий находит силы бывать в храме каждый день, любит тихо подпевать, вторя церковному хору на клиросе. Тот, кто впервые поднимается в гору, должен следовать по известному маршруту; ему нужен проводник, который уже поднимался здесь и хорошо знает дорогу. Послужить таким проводником – вот назначение старца-духовника – того, кого греки называют «геронте», а русские – «старецем». |
| Нарушилась гармония, человек потерял путь, которым шел многие века. Я уверен, что секрет этой гармонии отец Серафим знал в точности. Гармонию нельзя увидеть, потрогать, ее можно воспринять только душой. Способны на такое лишь одаренные от Бога люди, каким был наш отец Серафим». Петр Ильич Мельник (1895–1997) Немыслимо себе представить, чтобы в совсем недалекие времена можно было публично говорить о человеке такой судьбы. Тогда пример подобной личности не мог иметь в нашем обществе достойного отклика. Слава Богу, сегодня можно без оглядки писать о таких людях! Петр Ильич родился в 1895 году в крестьянской семье Черниговской губернии. С ранней юности он познал радость прилежного труда, учебы и сердечной молитвы. После окончания приходской школы и двух классов ремесленного училища, в 10-е годы 20 столетия Петр отправляется вместе с отцом на строительство железной дороги у Благовещенска-на-Амуре. Непосредственно от родителя перенимал знание кузнечного и машинного, как принято было тогда говорить, дела. Юноша обратил на себя внимание не только прилежностью и аккуратностью в работе, но и смекалкой, мастерством, грамотностью и исключительной каллиграфией. Что и позволило ему сделать хорошую по тем временам карьеру. В свои восемнадцать лет он становится десятником, а чуть позже и конторщиком строительного отдела Управления Амурской железной дороги. В 1916 году Петр Ильич призывается в армию, где верой и правдой служит Царю и Отечеству. Не изменил Православию и воинской присяге он и в годы гражданской войны. В составе инженерной роты Мельник укреплял оборонительную линию, когда на Крым двинулись полки Бела Куна и Землячки. Скромный, честный, храбрый, Петр Ильич снискал себе уважение среди сослуживцев и местных жителей. Приходили они к нему за советом, за подмогой делом и материалами. «В конце июня, – вспоминал Петр Ильич, – с Мекензиевых гор была снята батарея береговой артиллерии и доставлена в Ишунь. Здесь вдвоем с полковником Олсуфьевым мы в течение двух недель устанавливали два десятидюймовых орудия – устанавливали на фундаменте, заливали бетоном, выдерживали затвердение, делали пробные залпы. |
|
|
