| Когда Господ умыл ноги ученикам: то опят надел одежду Свою и, возлегши на Свое место, с таким же Божественным величием, с каким уничижением совершал умовение ног и с такою же властью Божественного Наставника изъяснил им намерение, с каким умывал ноги их. Вот вы называете Меня Господом и Учителем своим, говорил Господ, и справедливо. Но если я Господ ваш, Учитель ваш, умыл у вас ноги, умыл у всех вас: то научитесь из моего примера, что и вы с таким же самоунижением должны друг другу служить, также кротко и смиренно друг с другом поступать, с таким же самоотвержением друг другу помогать. И если я Господ, Сын и непосредственный посланник Отца Небесного, так служу вам: то вы, Мои посланники, Мои служители, также должны посвятить себя на служение ближним своим, братии своей, близким и дальним. Часть 2. О тайной вечери После такого Божественного примера кротости и наставления о кротости, представленных Господом, последовала самая вечеря, вечеря Божественной любви и сердечного наслаждения. Ученики, тронутые беспредельною кротостью Господа, и вразумленные наставлением Божественного своего Учителя, погруженные в себя, в тишине и безмолвии начали вкушать предложенную вечерю. Но мирную тишину учеников и сладостную, упоительную беседу Учителя скоро сменили скорбь и смущение. Воть ученики вкушали с необыкновенною сладостью вечерю, а Божественный Учитель, беседуя с ними, говорил о небесной награде, ожидающей их, как последователей Его, в Царстве Славы, где они вместо кратковременного возлежания будут восседать на 12-ти престолах и судить двунадесяти коленом Израилевым ( Лук. 22:28–30 ), приготовлял также учеников, а в особенности Петра к тому, чтобы не оскудела вера его в приближающемся тяжком искушении и падении ( Лук. 22:31–37 ); как вдруг посреди беседы с смущенным видом объявляете им ужасную тайну, которая потрясла все чувства их, тайну, что един из двенадцати, которые теперь едят с Ним на трапезе, предаст Его. Ученики, пораженные скорбью в смятенном, безотчетном чувстве один после другого стали говорить: не я ли, Господи, не я ли ( Мф. 26:21,22 ). |
| Но для чего, Ты, оклеветанная Невинность, возненавиденная Истина, умерщвленная Святость, чрез столько веков представляешься еще и чувственно, и мысленно пред взоры наши в том же печальном состоянии, до какого довела Тебя злоба Иудеев? Не даешь ли Ты нам чувствовать, что все мы, не только по общей греховности естества нашего, вместе с главными виновниками виноваты в Твоих страданиях и смерти; но даже и ныне все и каждый в особенности, сам собою, собственными своими действиями, как неверный ученик, предаем Тебя врагам Твоим, как неблагодарный, недостойный народ Твой, осуждаем Тебя и, подобно Пилату, отдаем на пропятие? Страшно, ужасно быть в числе Богоборцев и Богоубийц. Почему стоит всего нашего внимания рассмотреть при сем обличительном для неправд человеческих образе страждущего Иисуса: не бываем ли и мы ныне виной страданий и смерти Господа Иисуса, а следовательно и мы не в числе ли действительных врагов Его? Не будем удивляться тому, что и ныне можно быть виной смертельных страданий Бесстрастного и в вечной славе бессмертно царствующего Иисуса. Доколе Он не покорит под ноги Свои врагов Своих, дотоле в небесной истине Своей, которой борется с нашим противлением, и в верных Своих, которыми свидетельствует о истине Своей, будет и гоним, как некогда Сам с небеси воззвал к Савлу: Савле, Савле, что Мя гониши ( Деян. 9:4 ); будет и распинаем так как, по слову Апостола, действительно есть второе распинающие Сына Божия и попирающие. ( Евр. 6:10, 29 ). Посему если и мы также поступаем с истиной Христовой и с верными свидетелями истины Христовой, как поступали с Самим Христом главные виновники страданий и смерти Его: то и мы также бываем виною страданий и смерти Христовой. Кто же главные виновники страданий и смерти Христовой, и как они поступили со Христом? Трое главных виновников страданий и смерти Христовой: Иуда, Иудеи и Пилат; посему и троякое особенно видим действие страстей в действии Богоубийства. В Иуде действовало корыстолюбие, в Иудеях зависть и злоба, в Пилате слабодушие и человекоугодие. |
| Аминь. 42. Слово 6. Как мы можем участвовать в страданиях Христовых? Аще в сурове – зелене – древе сия творят, в сусе что будет ( Лук. 23:31 )? Слыша Божественного Крестоносца, вещающего тако о Самом Себе, видя Его изнемогающего под тяжестью крестного древа, зря пригвожденным и висящим на крестном древе, видим, какое это зеленое древо. Это то красное в видение и доброе в снедь древо жизни ( Быт. 2:9 ), которое насаждено посреди рая, составляет красоту и жизнь рая и долженствовало преисполнить первозданного блаженной жизнью рая. Это то сладкоплодовитое древо, которое, и по вкушении нами угодного очима видети, но смертоносного во вкушении древа познания добра и зла, услаждает для нас в пустыне жизни горькие воды ( Исх. 15:25 ) проклятия. Это та лоза ( Ин. 15:1 ) благоплодная, та добрая маслина ( Рим. 11:24 ), от причастия корене и масти которой произрос Богоносный сад Патриархов, Пророков, Апостолов, добропобедных Мучеников, Девственников и вся полнота благоплодия Церкви. Это то древо животное, которое ныне стоит посреди Церкви Божия, равно как посреди Иерусалима небесного, на кийждо месяц принося плод свой, коего самое листвие и здесь и там суть во исцеление языков ( Апок. 22:2 ), и от плодов Его не только здесь долу питаются души чистые, но и там горе насыщаются сонмы духов праведных и лики блаженных Ангелов. По истине это зеленое древо! Что же такое творят, или что сотворено с этим зеленым древом? Се оно обнажено красоты своей: обиты ветви Его, оттрясено листвие Его благоцветное, рассыпан плод Его многий. Се посечено, низложено оно; точию отрасль корения Его в земле оставлена. Какая рука, какая секира возмогла низложить это великое, крепкое, всю вселенную при- осеняющее и питающее древо? Кто кроме Всемогущего мог сотворить сие. Он крепко возгласил с небеси: посецыте древо сие. Сам подъял высокую мышцу Свою, и тяжкой секирой суда Своего поразил древо сие. За что же, Ты, Домовладыка и Божественный Вертоградарь, за что премудрый, небесный Делатель грозно вознес крепкую руку Твою и гневно поразил возлюбленную лозу винограда Твоего? О милосерд Ты еси, Отче небесный, к нам, – недостойному насаждению рук Твоих! Ради нашего неплодия, ради нашей сухости, ради нашего тления тако сотворил Ты сие. |
| Нечего нам и спрашивать, кто из нас особенно предаст Христа: еда аз, еда аз? Дабы видеть, как мы все самым делом изменяем Христу и каждый за свою корысть предаст Его: то приведем на память те случаи, когда льстивые соблазны и искушения, поставляя дух наш, блюдущий в себе истину и правду Христову, в противоборство плоти и страстям, открывали нам нарочитые опыты защищать Христа, сражаться за Христа: и таким образом свидетельствовать верность свою Христу. Что же? Когда похоть плоти льстивыми своими искушениями расставляла сети для невинности и чистоты нашей, отражали ли ее мужественным, богобоязненным гласом Иосифа: како сотворю глагол злой сей, и согрешу пред Богом ( Быт. 39, 9 )? Когда похоть очес блеском злата и серебра затмевала свет истины и правоты в совести нашей, ответствовали ль мы не словами только, но действительным бескорыстием на обольстительные обещания мира: аще ми даст Валак полну храмину злата и сребра, не могу преступити слова Господа Бога, еже, сотворити то мало или велико в разуме моем ( Числ. 22:18 )? Когда гордость житейская высотою земного величия и славы обольщала нас изменить смирению и кротости Христовой, то, презирая призраки, изволяли ли мы, подобно Моисею, паче страдать с людьми Божиими, нежели иметь временную греха сладость. ( Евр. 11:24, 25 ). Ах! вспомним: мы не только при нападении сильных искушении не противились страстям нашим, но часто даже сами произвольно изыскивали и изыскиваем средства к постыдному удовлетворению оным: многократно жертвовали сладострастию своей невинностью, корыстолюбию правотой долга и совести, честолюбию славой Божией, благосостоянием ближних наших и самыми священнейшими узами родства и дружбы. Посему при каждом беззаконном деле, содеваемом нами с попранием совести, долга, истины Христовой, текли и течем с Иудой к иудейскому беззаконному сонмищу мира, договариваемся с ним о цене, что ли хощите дати, и, удовлетворяя неистовству страстей наших, продаем Бесценного на суетной цене капли меда, – горсти блестящего праха, пустого призрака славы, и обременяем себя тяжким грехом предательства Христа и правды Христовой. Часть 2 |
| Кротость, говорит один из изведавших внутреннюю силу кротости, есть облачение Божества, смирившегося до восприятия уничиженного человечества, дабы беспрепятственнее приблизиться к человеку и приблизить в общение с собой человека. И так если кротость есть облачение Божества, то в кротости есть свойство и сила Божества. В самом деле никакое свойство в человеке не пленяет и не привлекает нас столько, как кротость. Другие, даже и достоуважаемые нами качества действуют на нас некоторой силой принуждения; но кротость тихим влиянием своим непринужденно располагает к себе сердца наши. Мы уважаем проницательность, но от зорких взоров также искусно стараемся и закрыть себя. Почитаем строгость жизни, ревнующую о исполнении долга, и уступаем неотступному на нас действию ее во благо наше, но не без внутреннего принуждения. Не можем не любить благодетельность, но не без примеси тонкого своекорыстия. До благоговения уважаем великие дарования ума и сердца, а часто остаемся при одном холодном уважении. Но кротость почитаем непринужденно, любим искренно, слушаем охотно, разверзаем пред ней сердца наши с доверенностью. Сердце наше, не смотря на приобретенную скрытность и лесть, нося в себе неизгладимое чувство простоты и свободы, любит простоту и откровенность, любит без закрытия, вполне предаваться излиянию внутренних чувств. Посему когда обретает приятное, дружественное на него действие не стесняющее его свободы, не выводящее его из состояния покоя, не доводящее до горького чувствования унижения и рабства, оно повинуется со всей преданностью, тогда как напряженное, усиленное, принужденное на него действие, возбуждая в нем чувство неволи, естественно не может не быть для него тягостно. Важный и суровый вид, строгое и грозное повеление, открытое обнаружение власти, если и приемлются, то с уважением недоверчивым, с расположением боязни, с чувствованием стеснения. Отселе у слишком строгих начальников и домовладык больше, по видимому, внешнего порядка, но также принуждения и рабства; равно внутреннего непослушания, а не редко нестроения и беспорядков Истинный мир и спокойствие, – это доброе и красное, по Псалмопевцу, достояние совокупной жизни, не без труда там обитают, между тем как Ангел мира приосеняет над достоянием кротких начальников. |
| В каком же чувствовании претерпевал Спаситель наш все страдания за нас? Страдания всего лучше показывают, чем исполнено сердце. И все состояние уничижения Спасителя показывает, что Он из любви истощил Себя ради нас. Но последние крестные страдания Его всего яснее показывают, что и в сие мрачное время владычества злобы человеческой над Богочеловеком любовью исполнено было сердце Его. Хотя Спаситель страдал за нас, как Ходатай и Споручник наш, чтобы по благоизволению Своему спасти нас; однако ж представим, за кого Он страдал? Вообще страдал за неблагодарный и злонравный мир, который Им сотворен, но который Его, – Творца своего, не познал; частнее страдал за Свой избранный, возлюбленный народ, который Его целые тысячелетия нетерпеливо ожидал; а когда Он, как тихий свет святой славы, как утеха Израилева, к нему пришел, не принял Его, но отверг и Благодетеля, как злодея, неправедным судом осудив, с разбойниками пригвоздив ко кресту; далее страдал за будущих своих последователей, – христиан, которые своими преступлениями, враждами, пороками будут тысячекратно распинать Его жесточае Иудеев и язычников. Но, идя страдать за лежащий во зле мир; – страдать за врагов и за тех, которые жесточайшим образом будут враждовать и против Него, и между собой, о чем Он в последние, предсмертные минуты всего более говорит с учениками Своими? Всего более говорит о любви; говорит, что хотя мир Его ненавидит ( Ин. 15:18 ), но мир должен разуметь, что Он любит его; ибо любит Отца, Который по любви к миру послал Его для спасения мира, и все, что Он ни творит в рассуждении мира, творит по заповеди Отца, т. е. по заповеди любви (14, 31); что по сей заповеди Он полагает душу Свою и за другов и за ненавидящих (15, 13. 24), что и всем последователям своим первой и главнейшей заповедью оставляет любовь. Наконец продолжительную Свою последнюю беседу, в которой преимущественно говорит о любви, чем Он заключил почти при виде уже приближающихся к Нему врагов? Заключил пламеннейшей молитвою к Отцу, дабы Он всех верующих в Него привел в единение и любовь, дабы и самый мир чрез сие мог быт приведен в чувство веры и любви. |
| Царь Праведный мог восстановить в силе закон, исправить повреждение нравов, изгнать неправды из судов, обман с торжищ, бесчиние со стогн, злонравие из домов, неблагочестие из храма, роскошь из градов, строптивость из весей, губительство с путей пустынных и всюду водворить правоту и порядок. Шествие Царя Праведного не могло не радовать дщерь Сиона. Но Царь кроткий, Царь миролюбивый, восседающий на жребяти осли, как некогда ездили для умиротворения Израиля мирные Судии Израилевы ( Суд. 5:10 ), что мог сделать против полчищ враждебных народов, против коней и колесниц египетских, против лука и копия сирского, против крепкого оружия эллинского, а еще крепчайшего оружия римского, начинавшего уже порабощать всю вселенную? И так благовествующий глас дщери Сионовой о Царе праведном, Спасителе, по Спасителе кротком, удовлетворял ли ожиданиям чад озлобленного Иерусалима, из состояния Иудеев, современных Пророку Захарии, видеть неудобно; а удовлетворил ли действительно кроткий Царь Спаситель самым пришествием Своим ожиданиям чад порабощенного Римлянами Сиона, это довольно известно из того, как Он принят был чадами Сиона. Как Он был принят? Во своя прииде, и свои Его не прияша ( Ин. 1:11 ). А хотя малым числом кротких и жребяти осли Он принят был, как сын Давидов, как Царь, грядущий во имя Господне, но от князей и мудрых века сего был презрен и отвергнут. Посему видно, что и из отдаления не слишком веселил чад бедствующего Иерусалима пророческий глас о Царе кротком. И в самом пришествии кроткий Царь нерадостно был принят, а еще хуже того выпровожден из области царства Своего, из среды народа Своего. Известно, как Он был выпровожден; был выпровожден оплеваниями, заушениями, бичеванием, выпровожден увенчанный терновым венцем, напоенный желчию, вознесенный вместо престола па крест по среди разбойников. Как же согласит торжественный пророческий глас, возбуждающий дщерь Сионову к радости: радуйся зело, дщи Сионя, проповедуй дщи Иерусалимля: се царь твой грядет тебе праведен и спасаяй, той кроток, и всед на подъяремника и жребца юна, как согласит с тем нерадостным расположением, с коим дщерь Сионова приняла праведного, кроткого Царя своего, Спасителя? Кроткий ли Царь не представлял в Себе утешительной силы к спасению бедствовавшей дщери Сиона, бедствовавших от внешних, а паче внутренних нестроений Иудеев? Или обремененные бедствиями Иудеи не поняли кроткого своего Царя, Спасителя и не умели воспользоваться кротким, спасительным посещением Его? Опыт веков доказал, что Иудеи не поняли кроткого Царя своего, Спасителя, соблазнились смиренным видом Его, и, отвергнув Его, как камень непригодный к строению, лишили себя благ принесенного Им спасения. |
| Отсекая в себе всякое самолюбие, в обыкновенном порядке отношений воздает всем свое должное, высшим оказывает не лестное почтение, равным отдает даже предпочтение, с низшими поступает, как равный им. А дабы блюсти мир и с немирными и содержать себя в мирном расположении и в рассуждении различных прекословий и противностей: то часто для сего в самых существенных правах бывает уступчив, и в самых справедливых требованиях невзыскателен, и, при постоянном обладании самим собою, и тяжкие оскорбления принимает без огорчения, и явное противление без раздражения, и презрение без смущения и личные неприятности без малодушия, но с незлобием и простотой всепрощающего сердца; принимает оскорбление от высших, как вразумление, от равных, как предостережение, от низших, как действие обыкновенной слабости человеческой, по которой люди всегда склоннее к пересудам и осуждению, нежели к беспристрастному саморассуждению. Когда же причиняемое поношение, упадая на лице его, распространяет уничижение на доброе имя и достоинство звания его, и обращается в соблазн и предосуждение: тогда он и частно и открыто защищает честь имени и звания своего, но защищает так, что дает говорить за себя одной чистой истине, говорить голосом сильным, бестрепетным, но спокойным и чуждым всякого рвения и пристрастия. Так действует кроткий в частном отношении, так и в общественном, с той только разностью, что поскольку в общественном отношении действия его должны простираться во благо многих: то при обязанности направлять силы и свои и других к распространению добра и к обузданию зла, человек кроткий уже с дальновидным благоразумием и с предусмотрительными намерениями учреждает все действия свои. Уступает сопротивлению, дабы после успешнее воздействовать ко благу и самых противников; терпит великое зло, дабы внезапным переломом не подавить вместе и добра, сносит непорядки и преступления, дабы постепенным исправлением, и своевременным – выжданным воздействием смягчить самое ожесточение, привести в чувство усиленную рассеянность и расположит самих испорченных к добровольному заглаждению своих порочных склонностей. |
| Но где нам взять такой силы для самоиспытания? И возможна ли непрерывная брань с самими собой? Не превратится ли и без того горестная жизнь наша в темницу и мрак? Где нам взять силы для непрестанного самоиспытания! От чего же мы сильны для зла, а слабы для добра? От чего слишком прозорливы и успешны в суетах, а недальновидны и безуспешны в очищении совести пред Богом и людьми? От того, что в первом случае действуем со всей неослабностью и усилием, в последнем не хотим, и не позволяем себе быть заботливыми. Подвигнем и естественную и благодатную ревность против рассеянности и беспечности нашей, и мы увидим, как начнет таять сердце наше. Сам Дух, споспешествующий духу нашему, совоздыхающий и соболезнующий нам в немощах наших, будет содействовать нам. И сообразно ли нам спрашивать о возможности для нас непрерывной брани с самими собой, когда слово Божие ни о чем столь часто не говорит там, как о необходимости нудить себя ради царствия Божия; ни к чему столь сильно не побуждает, как к непрерывному бодрствованию над собою и противоборству духовным врагам нашим; когда и Подвигоположник спасения нашего ясно возвестил нам, что Он пришел воврещи меч и огнь в растленную природу нашу, дабы разорить и пожечь ее до основания, и на развалинах ее воздвигнуть нового человека, созданного по Богу в правде; а посему повелел возненавидеть все для любви Божией и нести ежедневно крест свой? Что была жизнь Самого Спасителя нашего, как не цепь непрерывных скорбей, с продолжением времени великого служения Его непрестанно возраставших и увеличивавшихся? Пребывая с Божественной кротостью среди нечистых, буйных, неправедных человеков, Он непрестанно терпел невежество и предрассудки народа, маловерие и простоту Своих учеников, лицемерие и злоумышления фарисеев и книжников. Сколько же Оной Божественной Душой перенесено оскорблений, сколько пролито молитв за сопротивление, сколько до конечного креста принято внутренних крестов и мучений? Сия же да мудрствуется и в нас, еже и во Христе Иисусе. Те же мысли, те же чувствования должны одушевлять и нас, какими преисполнен был Господь наш. |
| Поставим же себя при кресте страждущего за нас Иисуса и посмотрим, что мы увидим в себе? К ужасу увидим, что мы со всех сторон окружены, как зловредной стихией, собственными нашими грехами, неправдами, преступлениями; увидим грехи позади себя, грехи вокруг себя, грехи впереди себя; увидим, что мы без числа согрешили в жизни прошедшей, непрестанно согрешаем в жизни настоящей, неудержанно хотим грешит еще и далее в жизни последующей. При обозрении строгим испытанием греховной истории жизни нашей, нечего нам перечислять невольные случаи погрешностей нашего детства, известные действия легкомыслия нашей юности, обыкновенные пороки мужества, общие слабости старости. – Нет! живым, судительным чувством раскроем самую внутренность совести нашей, и явственно прочтем тайными письменами изображенные, но писалом железным на скрижали сердца нашего начертанные и крепко углубленные преступные действия наши. Посмотрим на тот сокровенный путь неправды, где мы, собственно, шли и претыкались, где падали и не восставали, где исполнялись беззаконных стезь и погибели, и оттоле непрестанно шли далее злыми навыками от пути истины в пустыни непроходимые. Исследуем каждый себя по своей главной страсти. Если дух любочестия господствует в духе нашем: то вспомним, сколько для суетного возвышения употреблено нами постыдных унижений, лести, лицемерия, а по возвышении сколько сказано презрения, обид, жестокостей, мщения против подобных нам; сколько даже в самых делах благочестия показано ложного благочестия, поддельных подвигов, притворной ревности о славе Божией, коими, вместо угождения Богу, воскуряем был фимиам угождения собственному самолюбию. Если любостяжание преобладает сердцем нашим, то помыслим, сколько для удовлетворения сему идолу учинено и тайных и явных, и сокровенных и открытых, насильственных хищений чуждого, сколько обнаружено самых жестоких подозрений, недоверчивости, укоризн против самых искренних ближних наших, и при ненасытимой жажде богатеть в себя, а не в Бога, не осквернены ли руки и святотатственными приобретениями? Если же нечистый дух любострастия владычествует в плоти нашей, то, не касаясь тайных тьмы, о чем, по Апостолу, велеть есть и глаголати, мы не найдем в себе ни мысли, ни желания, ни чувства, ни расположения, ни начинания, ни действия; не найдем ни времени, ни места, ничего ни в себе, ни вокруг себя, чтобы не заражено было в нас тлетворным дыханием нечистых разжений. |
|
|
