| Взгляд Dielsa защищает Adolf Harnack (Gesch. Der altchristl. Litt. Th. l. Leipzig, 1893 S. 782; Th. 2. Bd. 2. Leipzig, 1904, S. 196), полагая происхождение «Осмеяния» в после-константиновское время. Наконец, Р. Wendlandha основании наблюдаемого им сходства «Осмеяния» с диалогом «Феофраст» Энея Газского (первой половины VI века) выдвинул гипотезу, что Ермий может быть тожествен с одноименным адресатом 129-го Послания Прокопия Газского. Чтобы найти сколь-нибудь определенную почву для решения вопроса о времени происхождения «Осмеяния», в последнее время считают необходимым отправляться от установки отношения «Осмеяния» к Cohortatio ad gentiles (А. Di Pauli, Die Trrisio des Hermias. Paderborn, 1907), причем доказывают зависимость Cohortatio от произведения Ермия . Этим способом оказывается возможным установить, по крайней мере, приблизительно terminus adquemдля датирования «Осмеяния»; так как по новейшим исследованиям (Widmann, Gaul, Krossalla) Cohormamiohanucaho не позднее двадцатых годов III века. Следовательно, «Осмеяние» написано до 220-го года. На древность происхождения «Осмеяния» указывает и надписание произведения во всех рукописях: ρμεου φιλοσφου διασορμς τω ν ξω φιλοσφων. Конечно, основание заключается не в имени автора, так как отожествить Ермия с каким-нибудь соименным писателем древности – напрасный труд: Христианская древность знает довольно многих лиц с этим именем, и все они с одинаковым правом могут быть признаны авторами рассматриваемого произведения. Но необходимо остановить внимание на предикате автора – φιλοσφως. Это наименование устраивается целому ряду апологетов II века: Аристиду, Иустину, Афинагору, псевдо-Мелитону и в этом случае имеет определенный исторический отпечаток. Поэтому в надписании «Осмеяния» ясно лежит в основе определенная тенденция, именно, возможно сильнее подчеркнут противоположность между Христианскою и языческою философией; такая тенденция была совершенно далека от апологетики позднейших веков – она составляет характерную черту древнехристианской апологетики. |
| Далее, почва, на которой появилось такого рода произведение, предполагает время горячего столкновения между Христианством и языческой философией. Правда, в конце V века софистами Сирийской Газы проведена была энергичная борьба против последнего отпрыска античной философии – неоплатонизма. Но уже несколькими исследователями (Otto, Bardenhewer, Di Pauli) обращено внимание на то, что Ермий ни одним словом не упоминает о неоплатонизме или главных представителях его. Он направляет свое оружие против платоников, перипатетиков, стоиков, пифагорийцев, эпикурейцев и так далее, и не называет неоплатоников Плотина, Порфирия или Прокла. Само собою понятно, что он писал для своего времени и осмеивал те именно системы, относительно которых он знал, что они преподаются и пользуются авторитетом в общественных школах. И это наблюдение приводит по крайней мере к III веку. С другой стороны, на произведении Ермия заметно сказывается влияние Лукиана, с произведениями которого Ермий несомненно был знаком. На основании всех этих соображений можно полагать, что «Осмеяние» написано в промежутке между 180–220-м годами. В догматико-историческом отношении произведение Ермия не имеет значения, так как в нем только ссылка на апостола Павла говорит о том, что оно написано христианином и имеет в виду борьбу с врагом Христианства. Строго логических доказательств против учения философов в нем нет, автор касается его весьма поверхностно и не обращает внимания на внутреннюю связь философских положений; впрочем, это и не входило в его задачу: он хотел представить в карикатурном виде противоречия философских систем, пользовавшихся тем или иным значением в его время, и это ему несомненно удалось. VIII. Минуций Феликс Первым известным церковным писателем на Латинском Западе, который писал на Латинском языке, был автор превосходного по форме и по содержанию произведения под заглавием «Октавий». Это – апология в форме диалога. Произведение сохранилось в единственной рукописи IX века (Cod. Parisinus 1661), в качестве восьмой книги (Octavus liber – Octavius) апологии Арнобия «Adversus nationes». Поэтому рукопись не дает указания ни на действительного автора произведения, ни на его заглавие; об этом мы узнаем только из свидетельств Лактанция и Иеронима. Они удостоверяют (Лактанций. Div. Instit. 5:1, 22; 1:11, 55; Иероним, De vir, ill., 58; сравн.: Ер. 70 ad Magnum, 5), что произведение носило название «Октавий» и что автором его был Марк Минуций Феликс . |
| Гл. 12. Царь Персидский, узнав о бегстве Манеса, послал, и схватив его в вышеупомянутом укреплении, бесславно привез его оттуда в Персию и, приказав содрать с него кожу заостренной палочкой тростниковой, таким образом воздал ему наказание. Эта содранная с него тростником кожа, набитая соломой, находится еще и теперь в Персии. Так он покончил жизнь. Оттого Манихеи устраивают себе постели из тростника. Так он умер и оставил своих учеников, о которых мы сказали, Адду, Фому и Ермия , которые, прежде нежели он принял казнь указанным образом, были посланы им, – Ермий в Египет, и с ним многие познакомились (ибо эта ересь не древняя и знающие вышеупомянутого Ермия, ученика Манесова, рассказывали нам о нем); Адда был послан в верхние страны, а Фома в Иудею; от них это учение укрепилось там доселе. Манес говорил о себе, что он есть Дух утешитель: иногда называл он себя Апостолом Христовым, а иногда Духом Утешителем. Велико зловерное разнообразие его ослепления! Гл. 13. Теперь, возлюбленные, нам нужно наконец сказать против ереси и ее суемудрия (ибо все предшествовавшее я рассказал исторически), именно с чего начал зловредный Манес учить, писать и говорить в своей книге о вере. Ибо он издал различные книги. Одна равночисленна двадцати двум буквам Сирской азбуки, и составлена по алфавиту: ибо весьма многие из Персов, кроме персидских букв употребляют и Сирское письмо, как у нас многие народы употребляют Эллинские письмена, хотя почти у каждого народа есть собственные письмена; иные хвалятся богатым Сирским наречием, иные наречием Пальмирским, – им и азбукою; а букв двадцать две. Посему и эта книга разделена на двадцать два отделения. Название этой книге он дает: «Таинства Манихея», а другой «Сокровище». Думают, что он сочинил и другие книги, – так называемое «малое Сокровище» и еще «об Астрологии». Ибо у них нет недостатка в любопытстве и о таких предметах; но больший повод к хвастовству подает им Астрономия. У них употребляются и амулеты, то есть привески, и некоторые другие заговоры и волхвования. – Вот что сам Манес начинает говорить в своей книге. |
| Как и в первоисточнике, Памфалон, которого находит Ермий, долго не может объяснить вопрошающему подвижнику, чем его жизнь столь угодна Богу, ибо он и сам не сознаёт того: ведь он угождает греху, даёт представления в домах блудниц и богатеев, что считается позорным и богомерзким делом. Постепенно Лесков раскрывает своё понимание праведной жизни, противопоставляя её бегству от мира ради эгоистического стремления к собственному, сугубо индивидуальному спасению. Ермий, бывший когда-то богатым, знатным и властительным вельможею, бежал в уединение, влекомый не преимущественной любовью к Богу, а ненавистью к миру, к его злу, кроме которого он был не в состоянии узреть ничего. Памфалон, также получивший однажды возможность праведно окончить свои дни, отказавшись от позорного ремесла, жертвует спасением ради избавления от позора другого человека, тем вынуждая себя к прежнему занятию, к скоморошеству. Именно в этот момент жертвы он ощущает наивысшее счастье: «— Я умоляю тебя,— повторил Ермий,— скажи мне, ты когда-нибудь чувствовал себя хорошо? — Да,— отвечал скоморох,— я чувствовал... — А когда это было? — Представь, это было именно в тот самый час, когда я себя от Него удалил...» (8,198). Для Ермия это безумие. Но Лесков судит именно Ермия: «Он очудачел: оставил свет, чтобы думать только об одной своей душе. Жестокий старик!» (8,220). Лесков возвышает Памфалона. «Живёт скоморох, хочет исправиться, но не может, потому что всё увлекается состраданием к несчастным, а в конце концов ему говорят, что ему уже и исправляться не в чем» (11,316),— так автор выразил собственное понимание праведности Памфалона в письме к С.Н.Шубинскому от 22 мая 1886 года. Эта идея весьма понравилась Толстому, о чём Лесков сообщил тому же адресату 29 апреля 1887 года: «Л.Н.Толстой говорил о Памфалоне с похвалою самою тёплою. Очень, очень его одобряет» (11,346). Нравственная поучительность рассказа не могла не понравиться Толстому— несомненно. Памфалон являет у Лескова наивысшую любовь, о которой говорил апостол Павел (Рим, 9, 3) : эта любовь жертвует не только жизнью, но и спасением ради ближних своих. Для Лескова это момент автобиографический: такой осмысляет собственную литературную деятельность: как своего рода жертву ради служения ближнему. В каком-то смысле он отождествляет себя с Памфалоном, ибо и сам часто скоморошничает, скрывая за тем свою боль о мире. |
| Содержание произведения Ермия. В поле зрения писателя попадают главным образом две сферы античного миросозерцания: учение о душе и учение о мире. Лейтмотивом маленького трактата Ермия является мысль о взаимной противоречивости взглядов всех языческих философов относительно происхождения и сущности души и мира. Причем следует подчеркнуть, что " фоном " этой мысли служит предполагаемая идея единства (и единственности) Истины; такое единство (и единственность) обретается, согласно автору, лишь в религии Христовой, в сравнении с которой все эллинские философские системы представляются совершенно нелепыми и беспомощными. Так, рассматривая точки зрения античных философов на душу, Ермий говорит, что одни из них считают ее " огнем, " другие - " воздухом, " третьи - " умом, " четвертые - " движением " ( ), пятые - " испарением " ( υ), шестые - " силой, истекающей от звезд " ( ου), седьмые - " движущим [тело] числом " ( ) и т. д. Столь же противоречивые мнения высказывают философы и относительно природы души: одни говорят, что она - бессмертна, другие - что смертна; третьи утверждают, что после смерти тела душа продолжает еще некоторое время существовать; четвертые же предполагают, что она сразу же после гибели тела расторгается на атомы (ε ου ου); пятые думают, будто она трижды перевоплощается ( ο), а шестые определяют периоды ее бытия тремя тысячами лет. Подобные точки зрения Ермий называет " бреднями " (εε), " безумием " (ο) и " сумасшествием " ( " ), ибо, по его мнению, если бы философы обрели какую-то истину, то они согласились бы друг с другом. По поводу разногласий " эллинских любомудров " относительно души он саркастически замечает: " То я - бессмертен и радуюсь, то - смертен и плачу. Ныне я расторгаюсь на атомы, становлюсь водой, воздухом и огнем; а чуть позднее я - уже не воздух и не огонь, но меня делают диким животным (ο), рыбой и братом имею я дельфина. Когда я смотрю на самого себя, то пугаюсь своего тела, и не знаю, как называть его: человеком или собакой, волком или быком, птицей или змеем (ο), драконом (ο) или химерой (чудовище с львиной головой, козьим туловищем и с хвостом дракона, по легенде живущее в Ликии. - А. С.). Во всех животных превращают меня философы: земных, водяных, пернатых, многообразных, диких и домашних, безгласных и благозвучных, неразумных и разумных " (гл. 2-4). |
| Следовательно, «Осмеяние» написано до 220 г. На древность происхождения «Осмеяния» указывает и надписание произведения во всех рукописях: ρμαιου φιλοσφου διασυρμς τν " ξω φιλοσφων. Конечно, основание заключается не в имени автора, так как отождествить Ермия с каким-нибудь соименным писателем древности – напрасный труд: христианская древность знает довольно многих лиц с этим именем, и все они с одинаковым правом могут быть признаны авторами рассматриваемого произведения. Но необходимо остановить внимание на предикате автора – φιλσοφος. Это наименование усваивается целому ряду апологетов II в.: Аристиду, Иустину, Афинагору, Псевдо-Мелитону, и в этом случае имеет определенный исторический отпечаток. Поэтому в надписании «Осмеяния» ясно лежит в основе определенная тенденция, именно – возможно сильнее подчеркнуть противоположность между христианской и языческой философией; такая тенденция была совершенно далека от апологетики позднейших веков, она составляет характерную черту древнехристианской апологетики. Далее, содержание и тенденция этого произведения, резкость полемики, живость изложения, по-видимому, указывает на дни первого столкновения юного христианства с эллинской философией. Правда, в конце V в. софистами сирийской Газы поведена была энергичная борьба против последнего отпрыска античной философии – неоплатонизма. Но уже несколькими исследователями (Otto, Bardenhewer, di Pauli) обращено внимание на то, что Ермий ни одним словом не упоминает о неоплатонизме или главных представителях его. Он направляет свое оружие против платоников, перипатетиков, стоиков, пифагорейцев, эпикурейцев и т. д. и не называет неоплатоников Плотина, Порфирия или Прокла. Само собой понятно, что он писал для своего времени и осмеивал те именно системы, относительно которых он знал, что они преподаются и пользуются авторитетом в общественных школах. И это наблюдение приводит, по крайней мере, к III в. С другой стороны, на произведении Ермия заметно сказывается влияние Лукиана, с произведениями которого Ермий несомненно был знаком. |
| 3—10). Излагая разнообразнейшие философские взгляды, Ермий картинно изображает, как он, усвоив каждое новое учение, увлекался им и признавал его истинность, но потом, после знакомства с другими учениями, отвергал прежние и отдавал предпочтение новейшему из них, пока, наконец, от разнообразия полученных идей и впечатлений у него не закружилась голова. Кроме того, он отмечает смешные стороны в жизни философов, например, что Эмпедокл бросился в вулкан Этну, Клеанф нашел смерть на дне колодезя, а пифагорейцы отличались важностью и молчаливостью, учение свое передавали, как таинства, и главным доказательством его истинности выставляли то, что это «сам Пифагор сказал». От такой своеобразной манеры рассказа сочинение Ермия читается легко и с интересом. В заключение он говорит: «Все это я высказал с тою целию, чтобы видно было, как философы противоречат друг другу в мнениях, как исследования их теряются в бесконечности, ни на чем не останавливаясь, и как недостижима и бесполезна цель их усилий, не оправдываемая ни очевидностью, ни здравым разумом» (гл. 10). Тертуллиан Ряд западных апологетов, выступивших на защиту христианства в самом конце второго века, начинает собою Тертуллиан. Квинт Септимий Флоренс Туртуллиан родился (приблизительно в 150—160 г.) в африканском городе Карфагене от языческих родителей. Хорошие материальные средства его отца, бывшего центурионом (сотником) проконсульского войска, дали Тертуллиану возможность изучить все, что считалось необходимым знать тогдашнему образованному человеку, — историю, мифологию, красноречие, философию, физику и другие науки. Он знал даже по-гречески и мог не только читать, но и легко писать на этом языке. А так как в Карфагене, как и в Риме, в его время самою модною и необходимою наукою, которая давала доступ ко всем государственным должностям, считалась юриспруденция, то Тертуллиан и в этом отношении не отстал от века, сделав ее своею специальностью. Во всех его литературных произведениях сразу чувствуется блестящий оратор и хороший знаток римского права. Кроме того, и Евсевий называет его точным знатоком римских законов (Евсевий. «Церковная История», II, 2). На этом основании все исследователи полагают, что первой его профессией было преподавание красноречия и адвокатура. |
| Причастия. Так, мы имеем надпись 370 , на которой верующие под видом рыб питаются хлебами. На ней написано имя покойника ΣΥΝΤΡΟΡΗΙΟΝ (рис. 21). Под ним две рыбы плывут друг к другу, у каждой во рту хлеб, кроме того, между ними представлены ещё пять хлебов разной величины. Каждый из них обозначен крестом. Рис. 21 В другой надписи из пещер св. Лукины, принадлежащей к первой половине II века 371 , представлены две рыбы, а над ними два хлеба. На другой надписи из Равенны 372 наверху хлеб, разделённый на шесть частей, а под ним две рыбы; наконец на надписи из пещер св. Ермия , две рыбы, а над ними пять хлебов, без всякой надписи 373 , наверно намекают, судя по числу хлебов и рыб, на слова евангелиста ( Мф.14:17 ): „не имамы зде токмо пять хлеб и две рыбе“. Так что эта плита доказывает для символов то, что мы уже видели в надписях, из которых иные передают нам подлинные слова Евангелий. На стенописях христиане выражали символическую связь между ΙΧΘΥΣ и Таинством Причастия или посредством намёков на чудесное умножение хлебов, или посредством изображения трапезы. В первом случае мы видим на стенописи стол на трёх ножках, на котором лежат рыба и три хлеба. Возле стола по одной стороне стоят три кошницы с хлебами, по другой – четыре. Ясно, что тут рыба – в прямой связи с тремя хлебами, приготовленными к пище; рыба жива, а стол переходит в значение жертвенника, из чего видно символическое значение всей картины как представления Таинства Причащения. Не одни хлебы предлагаются в пищу, а вместе с ними и ΙΧΘΥΣ или Сам Христос Спаситель. Кошницы с хлебами указывают на чудесное умножение хлебов и на первый способ символически изображать Причащение. Такое же символическое соотношение выражено на другой стенописи тех из пещер св. Каллиста в виде живой рыбы, плавающей на воде. На спине она несёт плетёную кошницу с хлебами, а на середине кошницы поставлен стеклянный сосуд с красным вином 374 (рис. 22). Живая рыба, плавающая по воде, изображает Самого Христа и напоминает замечание Павлина Ноланского „panis verus et aqua vivae piscis (Epist. |
| Так и было это на деле. Апологетическая литература, т. е. защитительная по отношению к христианству и обличительная по отношению к язычеству, есть один из первых видов христианской письменности. Вслед за писаниями, так называемых, мужей апостольских появляются в истории христианской литературы сочинения, так называемых, апологетов. С первой половины II до начала III века идет целый ряд таких церковных писателей, а труды их составляют, за все это время одну из главных и выдающихся составных частей христианской письменности. Сочинения св. Иустина философа и мученика 559 представляют, нам первые опыты такой литературной деятельности исповедников новой христианской религии 560 . Сюда принадлежат две «Апологии», пространная и краткая, несомненно, принадлежащие св. Иустину. Ему же приписываются такого же апологетического содержания: «Послание к Диогнету» 561 , «Речь к Еллинам» 562 , «Увещание к Еллинам» 563 , «О единовластительстве», т.е. о единстве Божием 564 и отрывок трактата «О воскресении». Подлинность всех этих сочинений не может быть с несомненностью доказана, тем не менее, они признаются принадлежащими времени св. Иустина, т.е. половине II века 565 . С именем Татиана, который был современником Иустина и его учеником, и впал впоследствии в гностическое лжеучение, дошла до нас также апология христианства под заглавием: «Речь против Еллинов» 566 , пользовавшаяся большим уважением в древней Церкви. От того же времени сохранилось для нас и апологетическое сочинение Афиногора философа, представленное им в защиту христиан Марку Аврелию и сыну его Коммоду, самодержцам и «философам» 567 . Св. Феофил епископ Антиохийский (время его епископства относят к 7–му и 8–му десятилетию II века) оставил после се5я «Три книги к Автолику», образованному язычнику, о вере христианской, в которых раскрывается ложность языческих суеверий и превосходство христианства. К концу II же века относят и сочинение: «Осмеяние языческих философов» 568 , дошедшее до нас с именем неизвестного Ермия . К апологетам II века причисляется также знаменитый и ученый епископ Сардийский Мелитон. |
| 15 Под варварами разумеются здесь все племена и народы, не принадлежащие к образованной греческой нации, как народы восточные вообще (персы, египтяне и пр.), так в особенности евреи вместе с христианами. 26 Апологет не исключает здесь вездеприсутствие и вседейственность Бога, но спорит против пантеистического учения стоиков, которые представляли Бога подобным душе, живущей в теле, и проникающим все материальные явления природы. 2 Некоторые недостатки (с точки зрения современной науки) книги Преображенского отчасти искупаются, как мы надеемся, Указателями источников и имен, в которых читатель найдет уточнения и отдельные исправления переводов и примечаний Преображенского. Для книги Ермия приложен специальный список новейших чтений – Corrigenda (см. ниже). 16 Подобное см. у Климента александр. (Strom. t. с. 16), у Феодорита (decur and affect lib. 1) и Григ. Назианз. (Orat. 3) 9 Литература, относящаяся к Татиану и его трудам: Тенцеля – de Iustino Martyre, Athenagora, Theophilo Antiocheno, Tatiano 1686; Нурри – dissertatio in Tatiani Assyrii opera; Mapaha – prolegomena k его изданию апологетов (b Cursus Patrologiae – Миня); из новейших, Даниеля – Tatianus der Apologet. 1837. 612 Правда, подозрительный отрывок извлечен из армянской «Книги свидетельств», в которой много ложных цитат из древних отцов Церкви. 613 CPG I, 1067 ошибочно выделена как самостоятельный отрывок («неизвестный фрагмент») фраза из конца второй Апологии, помещенная в латинском переводе Pitr " ы отдельно без всякого названия (р. 286). 614 Видимо, гомилия следует непосредственно за чтением Евангелия ( Лк.23:39,43 ). Проповедь не касается сложной проблемы согласования евангелистов. По наиболее распространенному святоотеческому толкованию, этот разбойник сначала ругал Господа, но потом в последний момент раскаялся. Уверовать в Спасителя, оставленного даже учениками, уничиженного и распинаемого, – поистине великий подвиг Читать далее Источник: Сочинения древних христианских апологетов/[Введ., пер. с древнегреч., лат. и примеч. П. Преображенского ; Сост., общ. ред., пер. с древнегреч, введ., коммент., библиогр. и указ. А.Г. Дунаева]. - СПб. : Благовест : Алетейя, 1999. - VII, 945 с. - (Серия «Античное христианство» : Источники). |
|
|
