| Макарий, митрополит (Свистун Леонид Никитич) Дата рождения: 14 сентября 1938 г. Дата смерти: 4 июня 2007 г. Дата хиротонии: 7 июня 1970 г. Дата пострига: 28 сентября 1968 г. Страна: Украина Биография: Родился 14 сентября 1938 г. в Киеве в семье рабочих. В 1956 г. после окончания средней школы поступил в Киевскую духовную семинарию . Во время обучения нес послушание пономаря во Владимирском соборе. В 1960-65 гг. учился в Московской духовной академии , которую окончил со степенью кандидата богословия. В 1968 г. окончил аспирантуру при МДА. Стажировался в Экуменическом институте г. Боссе (Швейцария). 22 мая 1968 г. рукоположен во диакона, 28 августа — во пресвитера, направлен на пастырское служение в Киевскую епархию . 28 сентября 1968 г. пострижен в монашество, назначен ключарем Владимирского кафедрального собора в Киеве. 31 мая 1970 г. возведен в сан архимандрита. 7 июня 1970 г. во Владимирском кафедральном соборе Киева хиротонисан во епископа Уманского, викария Киевской епархии. В 1970-74 гг. — управляющий Канадской епархией и временный управляющий приходами Московского Патриархата в США . В 1975-78 гг. — постоянный представитель Патриарха Московского и всея Руси при Всемирном совете церквей в Женеве (Швейцария). В 1978 г. продолжил служение епископом Уманским, викарием Киевской митрополии. В 1979 г. возведен в сан архиепископа. 12 октября 1982 г. назначен архиепископом Ивано-Франковским и Коломыйским, 26 июня 1985 г.— архиепископом Аргентинским и Южно-Американским, 4 октября 1985 г.— Ивано-Франковским и Коломыйским. С июля 1990 г. — архиепископ Клинский, викарий Московской епархии, управляющий приходами Московского Патриархата в США и временный управляющий Канадской епархией. 19 февраля 1992 г. назначен управляющим Винницкой и Брацлавской епархией. С 1992 г. председатель ОВЦС УПЦ. С 4 октября 1994 г., после разделения Винницкой и Брацлавской епархии, — управляющий Винницкой и Могилев-Подольской епархией. В 2000 г. возведен в сан митрополита. Скончался 4 июня 2007 г. Похоронен возле Спасо-Преображенского кафедрального собора г. Винницы. Награды: Церковные: Календарь ← 2 мая 2024 г. 7 января 2024 г. |
| Причина третья: Мы отвечаем вам, милостивый государь, еще и потому, что вы в письме вашем подписались: «свистун», без прилагательного «хлебный». В противном случае, то есть если б вы подписались: «хлебный свистун», мы бы не стали вам отвечать. Собственно, против свиста мы ничего не имеем. Это только особенная форма проведения мысли, употреблявшаяся в последнее время с большим успехом в отечественной словесности. Мы сами иногда посвистывали. И потому ваша подпись: «свистун» — очень хорошая подпись. Но хлебный свистун есть тот, который продает свой свист и, главное, направление своего свиста за деньги тому, кто больше даст, и таким образом свищет на первого встречного по заказу. Согласитесь сами, что иметь дело с такими господами неприлично. Да и такие случаются между ними ярыги, что и представить себе нельзя. Не отвечать же им. Теперь, окончив всё предварительное и обстоятельно перечислив вам почти по пальцам все побуждения, склонившие нас отвечать вам, мы просим у вас извинения, милостивый государь, за некоторое многословие наше, заставившее вас, очевидно, потерять несколько драгоценных минут вашего драгоценного времени (потому что время для человека, ищущего правды, всегда драгоценнее, чем для человека, ищущего неправды). Мы всё это очень хорошо понимаем. Но ведь возможности нет, милостивый государь! Иной раз изложишь свою мысль, кажется уж ясно; а смотришь: тут же, перед вами же так ее перевернут, что сам не узнаешь и дивишься. Вот хоть бы и вы, милостивый государь (говорим это с горестью), вы, почтенный любитель отечественной словесности! Ну как бы, кажется, не понять вам наших слов о Добролюбове? А между тем вот не поняли же вы!.. И потому извините за излишнее теперешнее многословие наше: такую уж манеру взяли; просто разжевываем и в рот кладем, точно грудным детям или старикам беззубым. Побольше-то наговоришь, так оно как будто и яснее. Итак, к делу: Помилуйте, почтенный свистун, где же у нас противоречие? Вы свидетельствуете, что мы, с одной стороны, выставляем покойного Добролюбова за человека, «глубоко убежденного, проникнутого святою, праведной мыслью, за великого бойца за правду», называем его богом (не для нас, разумеется, богом, а для его яростных последователей, вы забыли разъяснить это) и, по вашему же заявлению, тут же, после этих похвал, мы восхваляем себя за борьбу с ним против неуважения его к народу и неверия в его силы. |
| – Мой… – нерешительно сказал я, затаился и посмотрел в сторону улицы. – Не украду… Чего косишься-то… Продаешь? Дам три монетки… Ну! Вот там старушонка груши моченые продает… Я колебался. – Не надо. Совсем дрянь, ступился… Хошь, еще свистуна дам… Он вытащил из сапога свистун, глиняную трубочку с дырками. – Ему цена-то полтинник, свистуну-то… Эн, как поет-играет! В мусоре нашел… Он приложил к губам, зажал дырочки и заиграл «чижика». Мне понравилось. – Ну давайте… Вы ножичек, а мне свистуна и три монетки. Свистун и три монетки перешли в мой карман, а ножичек утонул в огромном голенище. – Прощай, лаковые сапожки! Пора идтить – рожь молотить. Я смотрел, как человек с палкой прошел по грядам, проваливаясь в рыхлую землю, и поднимался по откосу. Зато у меня свистун. Я вынул его и долго прилаживался, но ничего не выходило. Бродил по огородам и насвистывал. Дул и дул, пока какой-то кол не уперся мне в грудь. Я поднял голову. Кол, на который я наскочил, был концом перил широкой лестницы. Она подымалась над землей на толстых столбах и упиралась в красную бревенчатую стену без окон. Высоко над крышей торчал шест с вырезанным из железа коньком. Трубы не было. Там, где должен быть, как мне казалось, второй этаж, в стене чернела дыра, к которой и подходила лестница. И лестница-то была необыкновенная. Вся она была сложена из бревнышков, покрытых навозом, и шла двумя заворотами, как деревянная горка. Должно быть, зимой по ней было очень хорошо скатываться на ледянках. Что такое?! Из темного отверстия в стене, наверху, выглядывала голова лошади. Это было совсем необыкновенно. Лошадь под крышей! Я уже забыл про свистун, ступил шага три по лестнице и испугался тишины. Ни звука не доносилось изнутри. Я повернул назад, спустился на землю и обошел здание. С задней стороны, внизу, была запертая на ржавый замок дверь с намеленным крестом. Высоко над землей окошко. Прудик с водой, покрытой радужными полосами, пощелкивающая клювом в грязи уточка и рассохшаяся кадушка, наполовину в воде. И какая-то печальная тишина. Страхом повеяло на меня от молчаливого прудика и от этого странного глухого дома, точно кто-то подсматривает за мной. |
| Примеры пожеланий: Я желаю вам неба ясного, Жить без страха, печали и зла. Чтоб стремилась душа к прекрасному И приют у Христа нашла. (С. Свистун) . Без веры жизнь темна, мучительна, несносна, Без веры в ней отрады капли нет. Проси себе у Бога веры плодоносной И в жизнь твою прольется тихий свет. Не будь коварством ослеплен, Тщеславьем изувечен, Коль человеком ты рожден, Всегда будь человеком. (Н. Хосров) . Жизнь — это миг, всего лишь миг, Но только он длиною в годы Как важно все почесть за сор И отыскать спасенье в Боге. (С. Свистун) . То, что проходит, тем мы не владеем, Лишь нынешнее нам принадлежит, Пока мы о прошедшем сожалеем, Жизнь день грядущий в прошлый превратит. (Р. Гамзатов) . Не выбирай себе друзей по виду На трудной жизненной дороге. Ведь и красивые ботинки Нам натирают часто ноги. (С. Свистун) . Когда тебе охота поворчать, Подумай о других, кому трудней, И научись повсюду замечать Крупинки счастья в суматохе дней. (Мэрай) . Любить Христа — моей души стремленье, Любить Его всем сердцем и душой. И жить всегда по Божьему веленью, Так, как велит мне Искупитель мой. (Энон) . Коль ты дорогой алчности пойдешь, Погибнешь вскоре. Богатство — лишь приманка, пропадешь В капкане горя. (М. Салман) . Мы все умрем, людей бессмертных нет, И это все известно и не ново. Но мы живем, чтобы оставить след: Дом иль тропинку, дерево иль слово. (Р. Гамзатов) . Не грусти, улыбайся почаще, Даже если и радости нет И тогда в твое сердце прольется Нескончаемый Божий свет. (С. Свистун) . Этот вечер пройдет и угаснет, Как и все на земле пролетит. Лишь Христос может дать тебе счастье, Оправдать, успокоить, простить. (А. Исаев) . Вера хранит непорочного, Тянет нечестие в грех. Верный завету Отчему Будем иметь успех. Чем за общее счастье без толку страдать — Лучше счастье кому-нибудь близкому дать. Лучше друга к себе привязать добротою, Чем от пут человечество освобождать. (О. Хайям) . Часто человеку уделить Стоит нам всего лишь полчаса, Чтобы в его сердце сотворить Истинные чудеса! (К. де Гаан) . |
| – Мой… – нерешительно сказал я, затаился и посмотрел в сторону улицы. – Не украду… Чего косишься-то… Продаешь? Дам три монетки… Ну! Вот там старушонка груши моченые продает… Я колебался. – Не надо. Совсем дрянь, ступился… Хошь, еще свистуна дам… Он вытащил из сапога свистун, глиняную трубочку с дырками. – Ему цена-то полтинник, свистуну-то… Эн, как поет-играет! В мусоре нашел… Он приложил к губам, зажал дырочки и заиграл «чижика». Мне понравилось. – Ну давайте… Вы ножичек, а мне свистуна и три монетки. Свистун и три монетки перешли в мой карман, а ножичек утонул в огромном голенище. – Прощай, лаковые сапожки! Пора идтить – рожь молотить. Я смотрел, как человек с палкой прошел по грядам, проваливаясь в рыхлую землю, и поднимался по откосу. Зато у меня свистун. Я вынул его и долго прилаживался, но ничего не выходило. Бродил по огородам и насвистывал. Дул и дул, пока какой-то кол не уперся мне в грудь. Я поднял голову. Кол, на который я наскочил, был концом перил широкой лестницы. Она подымалась над землей на толстых столбах и упиралась в красную бревенчатую стену без окон. Высоко над крышей торчал шест с вырезанным из железа коньком. Трубы не было. Там, где должен быть, как мне казалось, второй этаж, в стене чернела дыра, к которой и подходила лестница. И лестница-то была необыкновенная. Вся она была сложена из бревнышков, покрытых навозом, и шла двумя заворотами, как деревянная горка. Должно быть, зимой по ней было очень хорошо скатываться на ледянках. Что такое?! Из темного отверстия в стене, наверху, выглядывала голова лошади. Это было совсем необыкновенно. Лошадь под крышей! Я уже забыл про свистун, ступил шага три по лестнице и испугался тишины. Ни звука не доносилось изнутри. Я повернул назад, спустился на землю и обошел здание. С задней стороны, внизу, была запертая на ржавый замок дверь с намеленным крестом. Высоко над землей окошко. Прудик с водой, покрытой радужными полосами, пощелкивающая клювом в грязи уточка и рассохшаяся кадушка, наполовину в воде. И какая-то печальная тишина. Страхом повеяло на меня от молчаливого прудика и от этого странного глухого дома, точно кто-то подсматривает за мной. |
| Да кто же таких любит? Что может быть гаже такой деятельности? Что может быть возмутительнее, когда какая-нибудь совершенно спокойная, сытая и вседовольная верхоглядка, чаще всего пошлейшая бездарность, думает выиграть на моде к прогрессу, обличает, свищет и выходит из себя за правду по заказу и по моде? Мы полагали, что такая деятельность, особенно при случае, даже в высшей степени вредна общему делу. Вот почему мы так резко и выразились о подобной деятельности и думаем, что выразили нашу мысль удачно и метко. Мы именно имели в виду честь и преуспеяние общего дела прогресса и добрых начинаний. Скажем всю правду: Говоря о «свистунах из хлеба», мы не предполагали, да даже и теперь еще не хотели бы предполагать, что у нас существуют экземпляры «свистунов из хлеба» в самом чистом, то есть в самом омерзительном их состоянии, но, однако, некоторые следы такого духа и направления мы и тогда еще заметили. Хоть начало, да было. Признаки такие существовали… Вот мы и сказали несколько слов в виде обличения и предостережения, да сверх того желая заявить, что с этим направлением у нас нет, не было и не будет ничего общего, потому что мы уже и тогда предвидели дальнейшее развитие этого хлебного направления. И что же? На нас вдруг поднялись целые тучи врагов. Всякий из них, даже вовсе и не хлебный свистун, принимал наше выражение на свой собственный счет. Мы полагаем, что хлебные-то и соблазнили всех, даже и не хлебных, подняться на нас, уверив тех, что мы вредим общему делу. Заметим вообще, что наши не хлебные, хоть и бывают иногда чрезвычайно хорошие люди, но все-таки большею частию народ чрезвычайно легкомысленный, спешливый и доверчивый. Самый отъявленный свистун из хлеба их надует, и они ему вверятся и примут его в сотрудники и т. д., и т. д. Даже так бывало: кто бы ни был сотрудник, хоть и зазнамо хлебный свистун, — им все равно, свистал бы только с их голоса. Это хоть и теория, хоть и принцип, но в сущности глубокая ошибка. Для всякого хорошего дела надо, чтоб и делатель был хороший, не то — тотчас же не тем голосом закричит и повредит хорошему делу и оскандалит его в публике своим в нем участием. |
| Ни один номер «Искры» в первые месяцы 1863 г. не обходился без выпадов против «Времени», причем по-прежнему главной мишенью для нападок оставалось объявление журнала. Нападки достигли кульминации в большом фельетоне В. П. Буренина и В. С. Курочкина за подписью «Хлебный свистун» — «Домашний театр „Искры“. Ванна из „почвы“, или Галлюцинации M. M. Достоевского. Фантастическая сцена». В этой фантазии, в частности, фигурирует «кнутик рутинного либерализма, высвистывающий над ухом M. M. Достоевского свою песню». Вышедший в начале года сдвоенный номер «Современника» уделил «Времени» и его объявлению видное место в статьях, обзорах и хрониках M. А. Антоновича, Г. З. Елисеева, M. E. Салтыкова-Щедрина. Антонович в «Кратком обзоре журналов за истекшие восемь месяцев» увидел в новом объявлении «Времени» повторение прежних туманных фраз о «почве» и «теоретиках» лишь «с небольшим видоизменением»: «…прежде оно уверяло, что теоретики хотят превратить русский народ в „стертый пятиалтынный“, а теперь уверяет, будто они „верят, что народности в дальнейшем развитии стираются, как старые монеты“. Что значит это пристрастие к одним и тем же метафорам и аллегориям — к почве, воздуху, истертым монетам и т. д.? А то, что они не выражают никакой мысли, что если б не эти метафоры, то людям, употребляющим их, нечего было бы и сказать». «Хлебных свистунов» и «либеральные кнутики» вспомнит Антонович и в статье «„Свисток“» и его время. Опыт истории „Свистка“». В 9 номере «Свистка» Михаил Антиспатов (В. П. Буренин) предпошлет стихотворению «Ах, зачем читал я „Время“» эпиграф из объявления («Мы ненавидим пустых — кнутиком рутинного либерализма»), которое язвительно и остроумно пародирует: Хлеб ли есть теперь начну я, Как прилично сыну Феба, И внезапно вспомню: боже! Я свистун, свистун из хлеба! Ванька ль встретится, и ваньку Я найму за пятьалтынный — Глядь, у ваньки кнут… и тотчас Вспомню кнутик свой рутинный! О редактор Достоевский! Я прошу вас: ради неба, Не казните так жестоко Тварь, свистящую из хлеба! Лучше вы собой займитесь Иль Катковым Михаилом, Но в особенности Павлов Вам пришелся бы по силам! |
| В белом круге возник пень березовый, на котором несмываемая кровь отца Ивана, а рядом – Распятие с запекшейся и уже почерневшей кровью Юлии Петровны, а сама она идет по морю как по сухой гладкой дороге, идет к светлому кругу, откуда льется неизреченный Свет. Она не видит бушующих вокруг волн, она не чувствует валящего с ног ветра, она только слышит призыв: иди! И идет. И она кричит ему, Севе-Севастьяну: – А ты? – И я, Юлечка! И я! Не бросай дротика в глаза Спасителю! – Ну так их сейчас бросят в тебя! – Хрюн схватил Севу за горло. Тот захрипел. – Не-е, думаешь, сразу задушу? Не-е… Ну-ка, сдирай с него барахло, а на пузе круги рисуй, да смотри, чтоб десятка не на сердце была, я метко стреляю! А начнем с тебя, именинница. Ну-ка, Свистун… а ты, эй, да не стой ты у нее… веревку вон через балку перекидывай, да на конце расплети… Ну вышиби ей шнифты для удовольствия, они ей все одно никчему. А вообще, погоди, может именинница все-таки попросит! – Не дождешься! – воскликнула Зоя. – Не трожь, – она остановила руку Свистуна. – Сама пойду. Впервые в своей бандитской жизни Свистун чувствовал себя не в своей тарелке, хотя, когда вскрыли дверь и ворвались сюда, настрой был обычно-привычный, суть которого всегда сводилась к одному: бей того, на кого указывает главарь. «А ведь и правда, не дождемся…» – Деточки мои, простите меня, – раздался вдруг рыдающий крик Юлии Петровны. – Зоинька, Севонька, простите, ради Христа!.. – дальше она не могла говорить, да тут же и новый удар в рот последовал, сильнее прежнего. – Ты слышишь меня, Юлечка? – зазвенел Зоин голос. – Да, – едва прохрипело из бесформенной окровавленности. – И ты меня прости, – капельки-слезинки будто белые барашки с горы, катились по ее щекам, хотя она радостно улыбалась. – Мы сейчас вместе полетим. Я была там, нас ждут. – Подождут! – рявкнул Хрюн. – Бегом пошла! Я тебе еще надрезик не лбу сделаю, чтоб на скальпе повисела. Зоя поглядела на Хрюна, и передернуло его от спокойной решимости на ее лице. – Да, там долго ждут, и я очень хочу дождаться там тебя, – и, отвернувшись от него, она медленно пошла к перекинутой через балку веревке. Остановилась у Распятия, перекрестила Юлию Петровну и пошла прямо на Свистуна, который держал веревку. |
| Пусть редакция «Времени» сравнит сама это прежнее свое мнение с новейшим и объяснит, путем какой логики и какого чувства пришла она к мнению о покойном как о человеке, проникнутом святою, праведной мыслью, как о великом бойце за правду? Примите, и проч. Свистун. Вот наш ответ: Господин Свистун! Мы решились вам отвечать, хотя ваше письмо адресовано не к нам, а редактору «Очерков». Но так как дело касается лично до нас и в вашем письме говорится только об нас, то вы, конечно, и не удивитесь, что мы берем на себя приятную обязанность отвечать на это письмо. Решились же мы вам отвечать по трем нижеследующим причинам: Причина первая: По тону вашего письма в газету «Очерки» мы убедились, что вы, милостивый государь, человек совершенно посторонний, то есть что вы не принадлежите к раздраженным против нас лично редакторам и издателям и, кроме того, что вы браните нас не из каких-нибудь выгод. Извините нас за эту откровенность; но вы имени вашего не подписали, а на нас столько пишется ежедневно ругательств, столько гаденьких пошлостей, что мы невольно принуждены быть подозрительными и различать между нашими оппонентами. Иным отвечать — так слишком уж много им чести будет. В вашем же письме мы не видим никаких намеков, никаких посторонних затаенностей. Вы прямо заботитесь о деле и добиваетесь решения противуречия, поразившего вас в нашем журнале. Вы, видимо, тоскуете и беспокоитесь и, несмотря на все старания и напряжения ваши, вы все-таки не в состоянии своими собственными средствами разрешить вопрос. Мы искренно спешим вам на помощь, — вам, человеку благородному (потому что вы заботитесь о правде), человеку добрейшему (это видно) и, наконец, человеку, бескорыстно питающему благородную любовь к отечественной словесности (это уже очевидно). Причина вторая: Кроме чрезвычайно резкого выражения вашего, милостивый государь: «уличить редакцию „Времени“ в явной недобросовестности», всё остальное написано у вас без особенных ругательств. Значит с вами говорить еще можно. Теперь нам стоит только уличить вас в некотором непонимании дела, и вы, как человек, прежде всего отыскивающий правду, вероятно, тотчас же сознаетесь в своей ошибке и возьмете выражение ваше о нашей недобросовестности (единственное оскорбительное для нас выражение в письме вашем) назад. |
| Свой ублажив игрой паяца, Луна венчает кипарис, Чтоб над безумцем посмеяться. Алупка, 2001 Весенний Ай-Петри Проснувшийся Ай-Петри Приметил у воды Фиалковые ветры, Миндальные сады. И розовою кручей На мартовской заре Как праотец могучий, Что не спешит стареть, Благословил неспешно Весь обозримый край И вспомнил безмятежный И настоящий рай. С ним не идут в сравненье Все прелести земли, Хотя кругом – цветенье, Певучи соловьи. Но сада нет такого, Чтоб молодость вернул… Ай-Петри сник и снова По-старчески уснул. Алупка, 2001 Цветущее дерево со скалы Бело-розовый процветший крест С лёгким глянцем. Не одна, не три, а семь невест В общем танце… Алупка, 2001 Береговик С Ай-Петри прорвался ветрюга С желанием сгладить углы. В канаты свивается туго И вяжет морские узлы. Свистун и бродяга приблудный, Он ветки сухие крушит. Почти мимоходом, попутно Уносит, что плохо лежит. Взбесившийся, крученный, ловкий – Ему хулиганить с руки – Цветам отбивает головки И тонкие рвёт лепестки. И воду на море взбивает, Как миксер – для крема – белок, И валится, и нарастает, Ему потепленье – не впрок… Алупкинцы окнами звякнут, Домашний спасая уют, Прикинув, что ветер иссякнет, Когда петухи запоют. Алупка, 2001 В Ливадии Весенний Крым, где бархатный сезон Дарил Семье бесхитростное счастье, – Спустя сто лет, прекрасен так же он, Но плачет и скорбит о настоящем. Здесь сердцем обретаю я Царя И постигаю верности науку, Прося прощенье и благодаря, Молитвенно протягивая руку. У этих сосен и у скал крутых, Запомнивших Романовых дыханье, Рождают лики царственных Святых Благоговенье и воспоминанье. И взгляд скользит неутомимый мой По морю, по горам, красотам сада Частицей русской скорби вековой Встречая их молитвенные взгляды. Алупка, 2001 Царский сад в Ливадии Возле царского дворца – Белого, с колоннами – Стыд касается лица, Долу наклонённого: Без хозяев царский сад Одичал, поруганный; Запустением объят; Не возделан слугами. Пообвил деревья плющ, Соки все повысосал. Склон татарником колюч, На лужайках – выпасы. |
|
|
