| 2. Вот и Савелий (опровергнут). Сказано: «Не почитал хищением быть равным Богу». А об одном и том же лице не говорится, что оно равно самому себе: равное бывает равно чему-нибудь. Видишь ли ипостась двух лиц, а не имена только без предметов? Ты слышал о предвечном существовании Единородного? И это против них. Что же теперь скажем против Ария, который говорит, что Сын имеет другую сущность? Скажи мне, что значат слова: «Приняв образ раба»? Они значат, отвечаешь, что Он сделался человеком. Следовательно слова – «будучи образом Божиим» значат: был Бог . И там и здесь стоит одно и то же слово: «образ». Если истинно первое, то и последнее. Быть в образе раба значит быть человеком по естеству, и быть в образе Божьем значит быть Богом по естеству. И не только это доказывается (сказанным), но и равенство (с Богом), подобно тому, как и у Иоанна, и то, что Сын ничем не менее Отца: «Не почитал хищением, – говорит, – быть равным Богу». Но каково мудрование еретиков? Они говорят, что (слова эти) выражают противное. Как бы так сказал (апостол): Он (Иисус Христос), будучи в образе Божьем, не восхитил того, чтобы быть равным Богу. Но если Он действительно был Бог, то как мог восхитить? И как можно было бы это понять? Кто скажет, что такой-то, будучи человеком, не восхитил того, чтобы быть человеком? Как похитить кому-нибудь то, чем он есть? Не то, говорят они. Но будучи меньшим Богом, Он не восхитил того, чтобы равняться Богу великому, большему. Значит, есть малый и великий Бог ? Так вы привносите к церковным догматам языческие? У язычников действительно есть великий и малый бог, у вас есть ли, не знаю. Но в Писаниях нигде не найдешь; великого найдешь везде, а малого нигде. И в самом деле, если он малый, то что он за Бог? Если нет человека малого, и человека великого, но одно естество, а что не одного и того же естества, то и не человек, – то как можно почесть Богом малым и великим того, кто не имеет Божеского естества? Кто мал, тот не Бог, потому что в Писании Бог везде называется великим: «Велик Господь, – говорит (Давид), – и всехвален» ( Пс. 47:2 ). То же и о Сыне, – везде называет Его Господом. Еще: «Велик Господь наш и велика крепость [Его], и разум Его неизмерим» ( Пс. 146:5 ). И еще: «Велик Господь и достохвален, и величие Его неисследимо» ( Пс.144:3 ). Но говорят: это сказано об Отце, а Сын малый (Бог). Это ты так говоришь, а Писание напротив: оно говорит и о Сыне так же, как об Отце. Слушай, что говорит Павел: «Ожидая блаженного упования и явления славы великого Бога» ( Тит. 2:13 ). Неужели об Отце сказал он: «ожидая... явления»? А чтоб еще более обличить вас, он прибавил: «Явления великого Бога». Об Отце ли сказано это? Никак. Этого не допускают прибавленные (апостолом) слова: «И явления великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа». Вот и Сын велик. |
| Чающие движения воды... И, кажется, так и не дождавшиеся. Смерть основных персонажей романа обретает в его завершении— значение трагического символа. «А что касается до недостатка хороших людей на смену Туберозову, Захарии, Ахилле и Николаю Афанасьевичу, то и этим делать нечего, и сколько бы я ни хотел угодить почтенной любви к хорошим людям, не могу их обрести на нынешнем переломе в духовенстве Русской Церкви» (10,328). Это уже печальная уверенность самого автора. В прещениях, какие церковная власть налагает на непокорного старогородского протоиерея, Туберозов видит унижение не себя, но своего сана и призвания: «Не наречен быть дерзостным пророк за то, что он, ревнуя, поревновал о Вседержителе. Скажи же им: так вам велел сказать ваш подначальный поп, что он ревнив и так умрет таким, каким рожден ревнивцем. Я пред властью смирен, а что есть превыше земной власти, то надо мной властнее... Я человек подзаконный. Сирах вменил в обязанности нам пещись о чести имени, а первоверховный апостол Павел протестовал против попранья прав его гражданства; не вправе я себя унизить...» (4,267-268). Туберозов опирается на следующее изречение из «Книги премудрости Иисуса сына Сирахова»: «Во всех делах твоих будь главным и не клади пятна на честь твою» ( Сир. 33, 23); и на эпизод из «Деяний святых апостолов», в котором повествуется о заключении апостола Павла и его спутников в темницу македонского города Филиппы, когда на предложение тайно покинуть место заточения апостол отвечал: «Нас, Римских граждан, без суда всенародно били и бросили в темницу, а теперь тайно выпускают? нет, пусть придут и сами выведут нас» (Деян. 16, 37). Уже перед самою смертью отец Савелий скорбит не о себе, но о вере: «Умирающий судорожно привстал и снова упал, потом выправил руку, чтобы положить на себя ею крест и, благословясь, с большим усилием и расстановкой произнёс: — Как христианин, я... прощаю им мое пред всеми поругание, но то, что букву мертвую блюдя... они здесь... Божие живое дело губят... Торжественность минуты всё становилась строже: у Савелия щёлкнуло в горле, и он продолжал как будто в бреду: |
| Вообще жизнь о. Савелия была обильна и радостью, и горем. Но как в светлые минуты жизни, так и в невеселые о. Туберозов одинаково симпатичен. Человек добродушный в высшей степени, он тем не менее, когда нужно было, являлся человеком с характером и громадной силой воли. Что казалось справедливым о. Савелию, за то он держался крепко. Исполнение пастырского долга о. Савелий считал настолько священною обязанностью, что не допускал уступок и сделок ни под каким условием, хотя бы ему приходилось испытывать массу неприятностей из-за своей настойчивости. Поставив себе известную цель, о. Савелий преследовал ее упрямо, смело и сдавался своим противникам только после непосильной борьбы. Замечая, что вера христианская падает, что «в необходимость просвещенного человека вменяется безверие, издевка над родиною, глумление в оценке людей, небрежение о святыне семейных уз» и т.п., о. Савелий находил, что теперь особенно нужны люди дела, которые бы готовы были пострадать за дело. И сам он был именно человеком дела. «Береженых и без меня много, а я должен свой долг исполнять... " - рассуждал о. Савелий. Умный и благородный, о. Савелий в тоже время был и начитанным человеком. Он читал отцов церкви и историков, – писал даже сочинение о быте духовенства под заглавием: «0 положении православного духовенства и о средствах, как оное возвысить для пользы церкви и государства».-Были, правда, и небольшие слабости у о. Савелия, любил он «преферансовую игру» и курил табак,-но эти слабости, конечно, нисколько не умаляют неотъемлемых достоинств о. Савелия и как пастыря церкви, и как вообще человека. Противоположность о. Савелию и по внешней фигуре, и по характеру, и по жизни составляет другой герой романа «Соборяне», о. Захария Бенефактов. О. Савелий, как замечено, был высок ростом и тучен; а о. 3ахария мал, худ, тщедушен и лыс. О. Савелий был активная натура, отличался смелостью и прямотой; отец Захария, напротив, был слабохарактерен, представлял из себя воплощенную кротость и смирение. О. Савелий был бездетен и домашняя жизнь его отличалась порядком; наоборот, дом о. Захарии походил на большой птичник: при большом потомстве о. Захарии было уже не до порядка и чистоты в доме. О. Савелий был начитанный священник, многосведущий, умный; отец же Захария был человек недалекого ума, несведущий, неразвитый. Любил о. Захария принять участие в разговоре, но в каждой беседе он являлся бесцветным и недалеким. Только и слышались от него возгласы удивления: ай-ай-ай!.. О-о-ох!.. Ах, вот это и т. п. Если о. Захария поведет речь, то фраза у него идет туго,-за словом постоянно приходится ему лазить в карман. Вот например, образчик утешения отцом 3ахариею дьякона Ахиллы после смерти о. Туберозова. Пораженный смертью любимого о. Савелия, дьякон Ахилла завалился на своем войлоке в сеничном чулане и не показывался нисколько дней. О. Бенефактов посещает дьякона и застает его лежащим в чулане. |
| Наконец Улита показалась в подвалах, бабы и девки поползли по двору, только Марины нет. Бледный и мрачный Савелий показался на пороге своей каморки и тупо смотрел на двор. — Савелий! — кликнул Райский. Савелий расстановистыми шагами подошел к нему. — Скажи Марине, чтоб она сейчас дала мне знать, когда встанет и оденется Вера Васильевна. — Марины нет! — несколько поживее обыкновенного сказал Савелий. — Как нет, где она? — Уехала еще на заре проводить барышню за Волгу, к попадье. — Какую барышню: Веру Васильевну? — Точно так. Он остолбенел и почти с ужасом глядел на Савелья. — На чем же они поехали, с кем? — спросил он, помолчав. — Прохор их завсегда возит в бричке, на буланой лошади. Райский молчал. — К вечеру вернутся, — прибавил Савелий. — Вернутся, ты думаешь, сегодня? — живо спросил Райский. — Точно так-с, Прохор с лошадью, и Марина тоже. Они проводят барышню, а сами в тот же день назад. Райский смотрел во все глаза на Савелья и не видал его. Долго еще стояли они друг против друга. — Еще ничего не прикажете? — медленно спросил Савелий. — А? что? да, — очнулся Райский, — ты… тоже ждешь Марину? — Сгинуть бы ей, проклятой! — мрачно сказал Савелий. — Зачем ты бьешь ее? Я давно хотел посоветовать, чтоб ты перестал, Савелий. — Я не бью теперь больше. — Давно ли? — Вот теперь, как смирно эту неделю живет, так и… Складки стали прилежно работать у него на лбу, помогая мысли. — Ступай, мне больше ничего не надо — только не бей, пожалуйста, Марину — дай ей полную свободу: и тебе, и ей лучше будет… — сказал Райский. Он пошел с поникшей головой домой, с тоской глядя на окна Веры, а Савелий потупился, не надевая шапку, дивясь последним словам Райского. «Тоже страсть! — думал Райский. — Бедный Савелий! бедный — и я!» X С отъездом Веры Райского охватил ужас одиночества. Он чувствовал себя сиротой, как будто целый мир опустел, и он очутился в какой-то бесплодной пустыне, не замечая, что эта пустыня вся в зелени, в цветах, не чувствуя, что его лелеет и греет природа, блистающая лучшей, жаркой порой лета. |
| Счастливый вообще в семейной жизни, о. Савелий получал иногда утешение и отвне. Хотя духовное начальство не редко давало о. Савелию выговоры и назначало наказания: однако без наград его не оставляло. Постепенно он получил набедренник, скуфью, камилавку, протоиерейство, орден. Раз ему доставила большое утешение одна помещица, сделав ему богатые подарки. Находил утешение также о. Савелий в привязанности к себе, своего дьякона, хотя и много в тоже время приходилось ему возиться с подвижным и увлекающимся Ахиллой. Утешался о. Савелий любовью и уважением к себе прихожан-старгородцев. Но более всего, как глубоко верующий христианин, о. Савелий находил утешение в своей Вере и в евангельско-христианском настроении духа. Подозрение жены о грехах юности в не такой чистой душе, какова была у о. Савелия, – могло бы вызвать неприятное настроение духа (пусть это подозрение неверно), но о. Савелий стоит на высоте истинного христианина и детски-нежно радуется проявлению в своей супруге материнской любви к несуществующему птенцу. В одно время о. Савелий заметил сеющего в рассаднике семена Пизонского (огород которого находился возле дома о. Савелия). «Старый Пизонский, пишет о. Савелий, весь с лысой головой своей озаренный солнцем, стоял на лестнице у утвержденного на столбах рассадника, и имея в одной руке чашу с семенами, другою погружал зерна, кладя их щепотью крестообразно, с опущением каждого зерна, взывал по одному слову: „Боже! устрой и умножь, и возрасти на всякую долю человека голодного и сирого, хотящего, просящего и произволящего, благословляющего и неблагодарного»... Аллилуйя, Боже мой! запел я себе от восторга и умиленно заплакал. В этих целебных слезах я облегчил мои досаждения и понял, сколь глупа была скорбь моя. Умножь и возрасти, Боже, благая на земле на всякую долю на хотящего, просящего, произволящего и неблагодарного... Я никогда не встречал такой молитвы в печатной книге. Боже мой, Боже мой, этот старик садил на долю вора и за него молился! Это, может быть, гражданской критикой и осуждается, но это ужасно трогательно. О, мягкосердая Русь, как ты прекрасна!» И в этом случае, также только нежная и глубоко христианская душа о. Савелия могла подметить такой отрадный факт и радоваться. Глубоко радовался о. Савелий, когда, после засухи и молитвы о дожде, на небе показывалась тучка… |
| Сложив тюки вдоль стены, он вышел в сени, сел там и закурил трубку. – Может, с дороги чаю покушаете? – спросила дьячиха. – Куда тут чаи распивать! – нахмурился почтальон. – Надо вот скорее греться да ехать, а то к почтовому поезду опоздаем. Минут десять посидим и поедем. Только вы, сделайте милость, дорогу нам покажите… – Наказал бог погодой! – вздохнула дьячиха. – Мда… Вы же сами кто тут будете? – Мы? Тутошние, при церкви… Мы из духовного звания… Вон мой муж лежит! Савелий, встань же, иди поздоровайся! Тут прежде приход был, а года полтора назад его упразднили. Оно, конечно, когда господа тут жили, то и люди были, стоило приход держать, а теперь без господ, сами судите, чем духовенству жить, ежели самая близкая деревня здесь Марковка, да и та за пять верст! Теперь Савелий заштатный и… заместо сторожа. Ему споручено за церквой глядеть… И почтальон тут же узнал, что если бы Савелий поехал к генеральше и выпросил у нее записку к преосвященному, то ему дали бы хорошее место; не идет же он к генеральше потому, что ленив и боится людей. – Все-таки мы духовного звания… – добавила дьячиха. – Чем же вы живете? – спросил почтальон. – При церкви есть сенокос и огороды. Только нам от этого мало приходится… – вздохнула дьячиха. – Дядькинский отец Никодим, завидущие глаза, служит тут на Николу летнего, да на Николу зимнего и за это почти все себе берет. Заступиться некому! – Врешь! – прохрипел Савелий. – Отец Никодим святая душа, светильник церкви, а ежели берет, то по уставу! – Какой он у тебя сердитый! – усмехнулся почтальон. – А давно ты замужем? – С прощеного воскресенья четвертый год пошел. Тут прежде в дьячках мой папенька были, а потом, как пришло им время помирать, они, чтоб место за мной осталось, поехали в консисторию и попросили, чтоб мне какого-нибудь неженатого дьячка в женихи прислали. Я и вышла. – Ага, стало быть, ты одной хлопушкой двух мух убил! – сказал почтальон, глядя на спину Савелия. – И место получил, и жену взял. Савелий нетерпеливо дрыгнул ногой и ближе придвинулся к стенке. Почтальон вышел из-за стола, потянулся и сел на почтовый тюк. Немного подумав, он помял руками тюки, переложил саблю на другое место и растянулся, свесив на пол одну ногу. – Собачья жизнь… – пробормотал он, кладя руки под голову и закрывая глаза. – И лихому татарину такой жизни не пожелаю. Скоро наступила тишина. Слышно было только, как сопел Савелий да как уснувший почтальон, мерно и медленно дыша, при всяком выдыхании испускал густое, протяжное «кх-хх…». Изредка в его горле поскрипывало какое-то колесико да шуршала по тюку вздрагивавшая нога. Савелий заворочался под одеялом и медленно оглянулся. Дьячиха сидела на табурете и, сдавив щеки ладонями, глядела в лицо почтальона. Взгляд ее был неподвижный, как у удивленного, испуганного человека. – Ну, чего воззрилась? – сердито прошептал Савелий. – А тебе что? Лежи! – ответила дьячиха, не отрывая глаз от белокурой головы. |
| — Я ничего не понимаю! — сказал он. Савелий встретился с Мариной на дворе. До ушей Райского долетел звук глухого удара, как будто кулаком по спине или по шее, потом опять визг, плач. Марина рванулась, быстро пробежала через двор и скрылась в людскую, где ее встретил хохот, на который и она, отирая передником слезы и втыкая гребень в растрепанные волосы, отвечала хохотом же. Потом опять боль напомнила о себе. — Дьявол, леший, чтоб ему издохнуть! — говорила она то плача, то отвечая на злой хохот дворни хохотом. Савелий, с опущенными глазами, неловко и тяжело переступил порог комнаты и стал в углу. — Что это ты не уймешься, Савелий? — начала бабушка выговаривать ему. — Долго ли до греха? Ведь ты так когда-нибудь ударишь, что и дух вон, а проку всё не будет. — Собаке собачья и смерть! — мрачно проговорил Савелий, глядя в землю. На лбу у него собрались крупные складки; он был бледен. — Ну, как хочешь, а я держать тебя не стану, я не хочу уголовного дела в доме. Шутка ли, что попадется под руку, тем сплеча и бьет! Ведь я говорила тебе: не женись, а ты всё свое, не послушал — и вот! — Это точно что… — проговорил он тихо, опуская голову. — Это в последний раз! — заметила бабушка. — Если еще раз случится, я ее отправлю в Новоселово. — Что ж с ней делать? — тихо спросил Савелий. — А что ты сделаешь дракой? Уймется, что ли, она? — Все-таки… острастка… — сказал Савелий, глядя в землю. — Ступай, да чтоб этого не было, слышишь? Он медленно взглянул исподлобья, сначала на барыню, потом на Райского, и, медленно обернувшись, задумчиво прошел двор, отворил дверь и боком перешагнул порог своей комнаты. А Егорка, пока Савелий шел по двору, скаля зубы, показывал на него сзади пальцем дворне и толкал Марину к окну, чтобы она взглянула на своего супруга. — Отстань ты, черт этакой! И она с досадой замахнулась на него, потом широко улыбнулась, показывая зубы. — Что это такое, бабушка? — спросил Райский. Бабушка объяснила ему это явление. В дворню из деревни была взята Марина девчонкой шестнадцати лет. Проворством и способностями она превзошла всех и каждого и превзошла ожидания бабушки. |
| Туберозова благочиния. Что, кажется, может быть невиннее для священника заботы об уменьшении в народе пьянства? Но и эта забота не обошлась о. Туберозову без неприятности. Вычитал о. Савелий из газет, что ксензы по Литве учредили общества трезвости, и деятельно проповедуют против пьянства. Мысль ксензов о. Савелию понравилась. И сам он задумал основать в Стар-Городе общество трезвости. Был уже составлен проект. Но за проект о. Туберозову, по его словам, «прислан был пребольшущий нос, дабы не токмо об учреждении общества трезвости не злоумышлял, но и проповедовать о сем не смел». Откупщики подавили доброе намерение о. Савелия. Не мало горя также доставил о. Савелию прибывший в Стар-Город учителем нигилист, сын, старгородской просвирни, Варнава Препотенский, который обманом заставил о. Савелия отслужить панихиду по декабристам, и в школе учил ребятишек неверию. О. Савелий, как преподаватель Закона Божия, старался охранять молодые умы от растления нигилизмом. Но этого оказалось недостаточно, и ему пришлось донести на Препотенского начальству. Донос повел только к новым неприятностям. Доносу не придали значения, а между тем через донос о. Савелий чуть не попал во мнении общества в разряд шпионов, хотя донос он делал открыто. Но если не достигали цели доносы на врагов о. Савелия, то на него доносы врагов всегда имели успех. И последний ложный донос на него-писца приехавшего из Петербурга ревизора,-низкой и подлой личности Термосесова, окончательно сгубил о. Савелия. Отправляясь в губернский город к ответу, на просьбу жены щадить свою жизнь, о. Савелий заявил: «Не о чем хлопотать: жизнь моя уже кончена; теперь начинается житие». Долго пришлось пробыть о. Туберозову в ссылке. Во время этой ссылки он похоронил свою жену. Ссылка для о. Савелия была бы не особенно продолжительна, если бы он вздумал извиниться перед губернатором. И наказан то он был архиереем собственно в угоду светской власти. Но о. Савелий ценил свое пастырское достоинство высоко и унижаться не желал. Не считая себя виновным, не хотел извиняться. В Стар-Город о. Савелий возвратился уже физически обессиленным, уходившимся, дряхлым, хотя дух его по-прежнему остался мощным. Когда о. Савелий умирал, больших трудов стоило исповедовавшему его о. Захарии уговорить умирающего простить своим обидчикам. |
| Серафим Роуз (1934–1982) е подвижник на благочестието, виден православен публицист, автор на книгите «Православието и религията на бъдещето», «Душата след смъртта» и др. Светското му име е Юджин (Евгени), а при пострижението е наречен Серафим. Строител на православния монастир в памет на преп. Герман Аляски в Платина (Калифорния, САЩ). Извън речника: Отец Серафим (Роуз) . Николай Рьорих (1874–1947) – руски художник и пътешественик, баща на художника Светослав Рьорих, създал със съпругата си собствено окултно учение, наречено Агни Йога (Жива Етика), твърдейки че то им било предадено в Хималаите от тайствени, никому неизвестни, духовни учители. Слово С Саваот – едно от Божиите имена, употребявано главно в Стария Завет за обозначаване на безпределното величие, сила и могъщество на Бог Вседържител. Виж също: Имена Божии. Савелий (Sabellius) – вероятно ливиец от Пентаполис в Африка, живял ок. 198–220 г. в Рим, отлъчен от Църквата през през 220 г. заради еретичните си вярвания и учение от папа Калист и оглавил неголяма община от свои последователи. Савелий учел неправилно за тайнството на Пресветата Троица, като утвърждавал че Бог е безусловно единство – едно Същество, Което има една ипостас. По аналогия на трисъставността (дух, душа и тяло) на човека, Савелий учил, че Бог Отец е тялото, Бог Син – душата и Бог Дух Свети – духът. Божията троичност според Савелий се изявява в лицата (πρσωπα): като Отец Той е на небето, като Син – на земята, и като Дух Свети – в тварите. Според учението на Савелий това са единствените известни форми, в които Бог се явява на хората: в Стария Завет – като законодател се явява Отец, в Новия – като Спасител се явил Бог Син и продължава да се явява като освещаващия ги Дух. Виж също: Павел Самосатски, ерес. Савелианство (Sabelianism) – еретическо учение за Лицата на Св. Троица, получило голямо разпространение през III в. Неговият основател Савелий учел, че Бог е едно Същество и се намира в състояние на покой или мълчание. Излизайки от своето мълчание (за да твори и да промисля за света), Бог се явявал в три различни форми (modes, и оттам модализъм) – Отец, Син и Дух. В Стария Завет Той се явявал като Отец, даващ на хората закон, в Новия – като спасяващ хората Син, и непрестанно се явява като освещаващ ги Дух. Така, според Савелий, Отец, Син и Дух не са три отделни Лица на Едното Божество, но са само три външни форми, чрез които Божеството се проявява в света. Виж също: ерес. |
| Савелий ночевал на стене, завернувшись в тулуп. Ему не спалось, на сердце было тревожно. Он часто вставал, прислушивался, всматривался в туманную даль – не видать ли татарских огней? Утром подъехали на небольших пегих конях два половчанина в цветных клобуках с меховыми отворотами и в одеждах, обшитых красными тесемками. Один из них окликнул: – Савелий, аль меня признать не хочешь? – Кудряш?! Что же ты так чудно переоболокся? – Еду в Дикое поле вместе с половецким побратимом. Воевода послал разыскать тело князя Феодора. Проберемся на реку Воронеж, где стоял царь Батыга. Там теперь татар нет, один ветер да волки гуляют. Кружными малоезжими дорогами привезем тело в Зарайск. Похоронят его рядом с женой, княгиней Евпраксией, и маленьким сыном. Савелий снял колпак и перекрестился: – Упокой, Господи, их светлые души! Кудряш, ты ведь понапрасну едешь. Татары бегают по дорогам. Поживы ищут. Слыхал, царь Батыга идет сюда с повозками, с вельбудами, с огнем и молоньей. Схватят тебя татары и кожу сдерут. – Пустое! Пусть не хвалится Батыга! – отвечал Кудряш. – Может, и споткнется. У него две руки, да и меня мать родная не с одной рукой родила. Погодим сегодня, посмотрим, что будет завтра. Коль увижу, что проезда нет, соберу ватагу молодцов. Будем за татарами и мунгалами следом ходить, за пятки их хватать. Не дадим покоя, пока в землю их не вобьем или сами не свалимся. Пойдем, Савелий, со мной! Савелий в раздумье покряхтел. – Нет, Кудряш. Меня здесь на валу поставил воевода. Своей волей этого места не покину. Ты на коне, а я с топором. Оба будем одно дело делать. – Ну ин так! Прощай, Савелий! Кудряш, отъехав несколько шагов, вдруг вернулся: – Главное-то сказать тебе и запамятовал! Видел я твоего Торопку. Он жив, ускакал из плена на татарском коне. И конь же у него – отборный! Как бежит – земля дрожит, из ушей и ноздрей дым валит. Савелий подбежал и радостно обхватил Кудряша: – Скажи верное слово: не врешь? Меня утешить хочешь? – Ей-ей, не вру! Торопка сюда приезжал гонцом от князя Пронского. Привез от него грамотку и помчался обратно. Я его мельком видел. Он мне сказал: «Передай, коли встретишь, тятеньке, Савелию Микитичу, мой низкий поклон. Чести своей, – сказал, – не замараю и татарам спину не покажу. Раз я перенес татарскую неволю, второй раз меня туда не заманишь…» Ну, прощай, Савелий! Бог весть, увидимся ли с тобой еще! Времена-то настали какие! |
|
|
