| Закон 27 июня 1885 г., относительно персонала упразднённых факультетов католического богословия, применим и к профессорам, преподавателям и учащимся в протестантских богословских факультетах. Пенсии и пособия, предусмотренные выше, будут неотъемлемы и неприкосновенны на тех же самых условиях, что и гражданские пенсии. Они прекращаются в случае осуждения на телесное или какое-нибудь позорное наказание, а также в случае осуждения за один из проступков, предусмотренных 34-й и 35-й статьёй настоящего закона. Право на получение и пользование пенсией или пособием при обстоятельствах, отнимающих звание французского гражданина, отменяется на время лишения этого звания. Прошения о пенсии должны быть, во избежание отказа за просрочкой, поданы в годичный срок, считая со дня опубликования настоящего закона. Отдел III-й. Здания культов Ст. 12. Здания, которые были предоставлены в распоряжение нации и которые, в силу закона 18 жерминаля X года, служат для публичного отправления культов или для помещения их служителей (соборы, церкви, часовни, храмы, синагоги, архиепископские, епископские и священнические дома, семинарии) а также и все их недвижимые и движимые имущества, принадлежавшие им, когда упомянутые здания были предоставлены культам, становятся собственностью государства, департаментов и коммун. —361— С этими зданиями а равно и с теми, которые относятся ко времени после закона 18 жерминаля X года, и собственниками которых являются государство, департаменты и коммуны, включая сюда и протестантские богословские факультеты, – с этими зданиями поступлено будет согласно определениям следующих статей. Ст. 13. Здания, служащие для публичного отправления культа а также принадлежащие им движимые имущества будут безвозмездно отданы в распоряжение публичных культовых учреждений, а потом ассоциаций, имеющих заместить их, которым и будут переданы имущества этих учреждений, согласно определениям II-ro отдела. О прекращении этого пользования и о передаче в другие руки будет объявлено декретом, без перенесения дела в Государственный Совет, в случаях: |
| —326— и планами только с своими помощниками и, притом, только с теми, коим особенно доверяет. По временам инспектор созывает в своём инспекторском кабинете всех своих товарищей по оружию, обсуждает с ними поступки воспитанников и оценивает их поведение баллами. И на эти тайные заседания никто из преподавателей, ни сам ректор не посмеет придти: это – «посторонние лица», по мнению инспектора. Кабинет инспектора, помещающийся среди классных комнат – самое запретное место во всем семинарском здании. Здесь совершается следствие и суд. Здесь хранятся документы, вещественные доказательства преступлений и проч. На эту комнату обычно делаются ночные вылазки семинаристов: подбираются ключи, отмычки, выламываются филёнки у дверей и делаются похищения. Некоторые инспекторы, наученные горьким опытом, ставят у своих кабинетов ночную стражу. Для ректора и преподавателей эта комната недоступна. Особенно ректор в этой комнате не желанный гость. Надобно при этом заметить, что ректору, главному начальнику заведения, обыкновенно не отводится особенного специально-ректорского кабинета. Его арена – коридор, где он может пройтись, показаться, затем зайти в преподавательскую комнату на несколько минут, посетить урок изредка proforma, – и только. Самые стены семинарского здания, так сказать, больше приурочены к операциям Аримана, чем – Ормузда. Самое существо дела требует, чтобы между ректором и преподавателями, с одной стороны, между ректором и семинаристами, с другой, не было никакого средостения. A теперь это средостение очень живо чувствуется в лице инспектора. Преподаватели совершенно устранены от воспитательного дела. Каждый из них всегда готов сказать: «моя изба с краю, я ничего не знаю». Преподаватели отделены и от ректора, так как инспектору не желательны близкие их отношения между собою. Семинаристы прямо боятся стать поближе к ректору, хотя иногда и чувствуют в этом потребность. «А что подумает инспектор? Зачем – дескать вы беспокоите о. ректора»? Семинарист отлично понимает, что вся судьба его в руках инспектора. Поэтому недоверие воспитанников семинарии к ректорам |
| Что касается, наконец, византийского «духовничества», то его пример для нас не подходящ. Новелла предписывает: «они (иереи) должны наблюдать над народом, чтобы все имели своих сведущих духовных отцов (т. е. не приходских священников, а специальных духовников) для того, чтобы некоторые из принимающих помыслы человеческие (т. е. грехи) не оказались вместо пастырей волками» (173). В новелле о духовничестве только это и говорится. Сам г. Суворов заявляет, что он не на стороне этой греческой формы духовничества. Он пишет: «я вовсе не склонен считать древнецерковный порядок выбора духовников по их субъективным качествам – святости и искусству врачевания – верхом совершенства; напротив думаю, что существующий (у нас) порядок, по которому всякий приходский священник есть духовник, гораздо правильнее и целесообразнее древнецерковного порядка» (стр. 168). И так г. Суворов форму духовничества, указываемую в новелле, считает отжившею свой век; с своей же стороны мы не видим оснований не соглашаться с автором. Вообще, как открылось, новелла Алексея Комнина представляет мало поучительного для нашего времени; она не даёт указаний, как «поднять религиозную жизнь» на- Продолжая делиться с читателями теми мыслями, какие навеяло на него, г. Суворова, изучение новеллы, он повёл речь о церковных наказаниях. Очень возможно, что упоминание им пред этим о духовничестве навело его на эту трагическую тему. Вот что он говорит: «тридцать лет тому назад, я издал книгу «о церковных наказаниях», в которой проводилась мысль, что церковная дисциплина должна поддерживаться церковными средствами, a не статьями уложения о наказаниях. И вот теперь в новом уложении церковное наказание исключено из ряда наказаний, предусматриваемых уголовным законодателем. Может быть какому-нибудь богослову, радеющему о процветании религиозной жизни в православной церкви, пришла в голову (вероятно, автор хотел сказать: «придёт») счастливая мысль, что теперь-то и настал момент для научной разработки вопросов, относящихся к церковной дисциплине»? (Мысль автора, сознаемся, для нас непонятна). |
| Рассмотрев в кратких чертах психологию мышления Вундта, мы можем прийти к характерной черте его учения, о которой мы уже упоминали. Умственная деятельность по Вундту вполне свободна; 380 она не представляет, как у ассоциационистов механической суммы элементарных и сложных представлений; она не подвержена слепой необходимости действовать по определённым, но и необъяснимым в то же время, правилам; и, кроме того, она не отнимает у логики права быть нормативной наукой, между тем как ассоциационная логика бывает вынуждена очень часто принимать за истинные всякие способы мышления, не имея определённых критериев для определения логической законности каждого данного акта мыслительной деятельности. Основываясь на том, что указанное преимущество теории мышления у Вундта даёт именно понятие апперцепции, нельзя согласиться с резкими взглядами некоторых психологов, находящих в понятии апперцепции Вундта бесплодность в попытках дать обоснование нашей внутренней жизни 381 . Мы видим, что апперцептивные процессы могут дать полное обоснование психологии мышле- —266— ния, между тем как теория ассоциаций не в состоянии дать объяснения «ассоциации чувствований» и тому психологическому факту, что представления претерпевают изменения с течением времени в общем комплексе представлений в данном субъекте. Указав в кратких чертах на понятие о мышлении как об апперцептивной соотносящей деятельности, мы должны ещё определить кроме признака «соотносящей деятельности» ещё два признака мышления: именно, субъективность его и самосознательность. И тогда только мы можем получить ту формулировку мышления как «субъективной, самосознательной и соотносящей деятельности», которую Вундт дал в своей «Системе философии». «Мышление есть не что-либо покоящееся, а процесс, – собственнейшее самопереживание» говорить Вундт, 382 и противопоставление этого волевого процесса, как процесса наиболее непрерывного и текучего 383 – миру представлений и даёт начало сознанию о субъективной деятельности. Представления прерывисты, более или менее устойчивы в своём содержании, в них нет характера «текучести», актуальности; между тем мышление представляет из себя непрерывный поток более или менее связный и объединённый. Потому представления постепенно начинают относиться нами к миру внешнему, между тем как мышление все более и более принимает характер «субъективной» деятельности. Более полного обоснования мышления как субъективного процесса дать здесь нельзя, пока не |
| Ed. Zeller, Die Philosophie der Griechen in ihrer geschichtlichen Entwicklung. 1. Theil. 5. Auflage. 1892. SS. 9–11. – Восставая против отожествления логической и исторической последовательности, Целлер является противником и попыток философски конструировать историю. «Научная обработка философско-исторического материала, говорит он, естественно должна следовать тем же законам, как и веская вообще историческая работа. Наша задача состоит в отыскании и изображении того, что происходило; его философская конструкция все равно не была бы делом историка, если бы сама по себе и была возможна. Но она и невозможна – по двум основаниям. Во-первых, никто не может обладать таким исчерпывающим понятием человечества, чтобы быть в состоянии знать все условия его исторического развития так точно и учесть все их бесчисленные комбинации настолько полно, что отсюда можно было бы вывести как особенности различных эмпирических состояний человечества, так и временное изменение этих обстоятельств. А затем, историческое движение само по себе отнюдь не таково, чтобы могло быть предметом априорной конструкции. Ибо история по существу дела есть результат свободной деятельности индивидуумов, и хотя несомненно, что в самой этой деятельности господствует и в ней осуществляется некоторый всеобщий закон, однако ни одно из её произведений, не исключая самых значительных явлений истории, не может быть вполне, во всех своих частных чертах изъяснено из априорной необходимости. Действиям индивидуумов присуща вся та случайность, которая составляет удел конечной воли и рассудка, и если из встречи, борьбы и трения этих индивидуальных действий в конце концов всё-таки возникает закономерное совокупное течение, то при этом не только отдельные элементы данного течения, но и целое ни в одном пункте не оказываются просто-напросто необходимыми, а необходимо все лишь настолько, насколько оно принадлежит к общему ходу, как к некоторому логическому скелету истории, в своих же временных проявлениях, напротив, все более или менее случайно» (а. а. 0. 8–9). |
| Переходя теперь к классификации суждений, мы видим, что Вундт обосновывает последнюю также исходя из психологических соображений. Смотря по тому, на какое свойство общего представления направлена апперцептивная деятельность, суждения первичного характера разбиваются на суждения, где предикатом в одном случае служит —270— свойство, в другом – состояние, и субъектом становится предмет представления. Сообразно вышесказанному вырабатывается три рода понятий, под которые можно подвести всякое первичное суждение – понятия предметов, свойств и состояний, которые представляют из себя категории Вундта. Из этих понятий мышление в дальнейшем своём развитии берет за основные понятия предметов, а понятия свойств и состояний, поскольку возможно, гипостазирует и фиксирует при помощи языка, уподобляя их таким образом также понятиям предметов. В этой своей форме, оперируя только с понятиями предметов, форме, которую Вундт в отличие от первоначальных суждений называет вторичной, мышление производит уже суждения выражающие отношения. Поэтому только здесь мышление является деятельностью, сравнивающею качественно или количественно; в первичных же суждениях это было невозможно в силу неоднородности субъекта и предиката, так как предметы и состояния, или предметы и свойства не имеют между собою общего основания для сравнивающего суждения. Простейшими формами вторичных суждений являются, по учению Вундта, суждения тождества – полного или частичного; суждения подчинения и разделительные суждения основываются уже на суждении этого первого случая и в своей дальнейшей обработке дают суждения, соотносящие уже между собою части расчленённого понятия, выражая в этом соотнесении уже зависимость соподчинённых частей. Таким образом, в конце концов, суждения зависимости и суждения тождества выделяются из всех вторичных суждений как две главная группы, на которых обыкновенно останавливается мышление. Из суждений отношения, о которых мы говорили раньше, получаются у Вундта опосредствованные соотнесения понятий, иначе говоря, – умозаключения. В образовании умозаключений нет, правда, ничего нового сравнительно с процессом суждения; но логическое достоинство умозаключений и важность последних заключается в том, что благодаря им возможно путём подстановки средних членов находить новые отношения между понятиями, не встречавшиеся раньше в подобном сочетании, и поэтому в умозаключе- |
| Никто другой, как ректор, и должен сосредоточивать в своих руках воспитательное дело в семинарии. Непосредственными сотрудниками его должны быть преподаватели, из числа которых избираются правлением классные наставники, обязанные ведать ту часть, каждый в своём классе, какую ведает теперь инспектор. Единство действий должно определяться на общих советах вместе с ректором и проректором. Преподаватели, не состоящие классными наставниками, могут помогать классным наставникам по общему надзору за воспитанниками, – кто за живущими в общежитии, кто за живущими на квартирах, кто заведует вечерами, концертами, кто библиотекой, читальней, больницей, кухней, столовой. Дела всем найдётся. И всех дело заинтересует. Все будут чувствовать себя живыми органами ученья и воспитания, а не звонарями, по пословице: «отзвонил – и с колокольни долой!» Никто семинарского дела не будет считать для себя чужим. Семинарское дело будет делом всех. Проректор, или помощник ректора, должен быть тем, что называется в епархиальных женских училищах инспектором классов. Тут дела будет не мало. Начальственный характер должности пропадёт. Проректор будет не начальствовать, а служить как преподавателям, так и воспитанникам в общем деле учения и образования. Должность эта тоже выборная и на известный срок – на два- —329— три года. Выборщиками могут быть классные наставники. Из своей среды выбирают они проректора и в свою же среду потом опять принимают его по окончании им срока службы, а на место его выбирают другого. Нельзя, конечно, назвать образцовым порядок управление делом обучения и воспитания в гимназиях, реальных училищах и кадетских корпусах. Но стройности и единства в системе управления там во всяком случае гораздо больше, чем в духовных семинариях. Там директор – действительно единый представитель заведения, – конкурирующей с ним в том же заведении власти нет. Много там формализма, внешней команды и казовой выправки, мало элемента нравственного: буква циркуляров и там убивает животворящий дух. Желательно ввести единство в систему управления в наших семинариях, – пусть начальник в них будет один, но пусть он не будет командир, носящий в кармане циркуляры высшей инстанции и тычущий ими в глаза своим подчинённым, пусть он будет отец и пастырь. Пусть он будет выразителем и представителем общего всем и одинаково дорогого дела. |
| Что остаётся деревенским священникам? Незначительная плата за мессу, скудные приношения, вот и все. Случайных доходов почти никаких, потому что население привыкло видеть своих кюре довольствующимися своим жалованьем и не требующими от них ничего для своего содержания. Это население часто бывает враждебно религии, равнодушно к затруднительному положению своих пастырей. Без конкордата отправление культа станет невозможным, у священников отнимут всякий авторитет и влияние на народ, так как не ограничатся уничтожением бюджета культов, но и сделают всё, чтобы стеснить кюре в отправлении богослужения. Уже и теперь во многих бедных приходах случайные доходы равняются почти нулю, они едва-едва только позволяют не умереть с голоду. Исполняющие должность священника в этих приходах питаются, в течение шести дней недели, одними овощами и их хотят ещё лишить тех грошей, которые им теперь бросают. Обитатели бедных маленьких селений с трудом зарабатывают себе кусок хлеба. Откуда же им отделить десятину для пропитания своего кюре? В городах ещё можно покрыть недостаток средств, но бедные деревни, где так нуждаются в нравственной поддержке и пастырском попечении, – как им сохранить их кюре? —349— При таких условиях, когда непосредственные нужды и жизненные потребности увеличиваются с каждым днём, прямые и косвенные налоги возрастают и делаются все тяжелее и тяжелее, можно ли рассчитывать на особенную щедрость верующих? Придётся сокращать число приходов, тем более что народ, все больше и больше увлекаемый примером безбожия и неверия, склонен совершенно пренебрегать религиозными обязанностями. Возможно, впрочем, и даже очень вероятно, что на первых порах некоторые станут протестовать против ненавистной политики правительства, пробудят в себе заснувшую веру. Но надолго ли хватит этой ревности (De Mandat Grancey)? При конкордате духовенство хотя получает и небольшое жалованье, но все-таки получает; оно является господином в своей сфере, на нем лежит обязанность заведывания церковью, ключи от которой хранятся у него. Только ключ от колокольни находится в двух руках, у священника и у городского мэра. В день «освобождения» последние свободы французской церкви исчезнут. Полицейский комиссар будет наблюдать за всем, что делается в алтаре и на церковной кафедре, как он наблюдает и за трибуной, во время митинга. |
| С таким же вниманием г. Троицкий отнёсся и к литературе. Большинство памятников, обследованных автором, и ранее обращали на себя внимание учёных. О некоторых из них создалась уже значительная литература. —115— В диссертации г. Троицкого она тщательно пересмотрена и ей подведён итог, и если до настоящего времени мы имели лишь монографические исследования об отдельных памятниках, то в труде г. Троицкого мы располагаем целым сводом научных данных о всей совокупности памятников начального монашества, который должен служить точкой отправления для будущего исследователя истории этого института. К особым достоинствам этого сочинения нужно отнести самостоятельность исследования. Ни одного положения, ни одного вывода своих предшественников автор не принимает на веру, но подвергает пересмотру на основании внимательного изучения и сравнения текстов. В этой кропотливой и тонкой работе он обнаруживает замечательную вдумчивость, звание источников в мельчайших подробностях, находчивость и умение комбинировать едва уловимые детали и на основании этого достигать крупных результатов. Самое изложение исследования, отличающееся деловым характером и сжатостью, должно быть также отнесено к числу достоинств диссертации. Автор не любит лишних слов, и в его книге трудно было бы указать страницу, наличность которой не оправдывалась бы её необходимостью в составе целого. Вполне соглашаясь с общими выводами автора, мы не можем, однако, не сознаться, что в частностях его аргументация может быть оспариваема. По самому существу дела работа, основанная на текстуальной критике и сличения редакций, всегда носит в себе не мало субъективизма и догадок, убедительных в глазах одного и недостаточных для другого. Но спорность деталей нисколько не умаляет строго научного характера диссертации г. Троицкого в целом. Книга г. Троицкого не из тех, которые читаются большой публикой. Его исследование имеет значение и интерес главным образом для специалистов и исследователей в соприкосновенных областях церковной истории, для которых бывает иногда очень важно сделать беглую справку о содержании и характере источников, самостоятельное и непосредственное изучение которых не составляет для них необходимости. В виду этого можно пожелать, чтобы книга |
| Точно такие же соображения Вундт предпосылает установлению закона противоречия. В формуле Лейбница «А не есть non – A», по мнению Вундта 392 , можно именно указать на сущность именно той различающей функции, которая всегда имеет место наряду с функцией согласия в нашей апперцептивной деятельности 393 . В расчленении понятия, в выделении из общего представления сходных и различных между собою признаков оба закона проявляются особенно ясно; сходные элементы всегда сочетаются в одну группу, различные в другую, и смешение элементов одной группы с – другой не мыслимо; выражением подобной безусловной исключимости друга другом сходного и несходного и является правило исключённого третьего, характеризующее устойчивость двух первых законов. Но указанные оба закона являются не столь важными в применении их к познаванию, как третий закон, относящийся к установлению отношения между соподчинёнными понятиями. Два соподчинённых понятия, сдерживаясь в своих отношениях общим высшим расчленённым понятием, ставятся друг по отношению к другу в некоторую зависимость; я в тех случаях, когда оба соподчинённых понятия зависимы настолько, что одно ведёт за собою другое, —273— как логическое условие ведёт следствие, тогда закон основания вступает в силу 394 . Этот «закон основания», как называет его Вундт, играет у последнего огромную роль в своей теории познания как руководящий принцип. В отличие от Лейбница, назвавшего этот закон «законом достаточного основания» для указания на его значение для чувственного познания, Вундт считает, наоборот, закон основания выше законов тождества и противоречия, так как именно закон основания ведёт строгим и надёжным путём от воззрительных данных опыта к отвлеченному познанию. Не соглашаясь с Лейбницем во взгляде на закон основания, Вундт не соглашается также и с чистыми эмпириками, подобно Юму; он, правда, не отрицает вовсе чувственных коррелатов воззрения для указанного принципа и указывает 395 , что «для своего применения этот закон нуждается в воззрении». |
|
|
