| В реальном учении о познании Вундт прежде всего старается определить основания для своего критического реализма, иначе говоря, обосновать те исходные пункты, от которых должно отправляться всякое мышление; найдя эти основания в учении наивного реализма о представлении – объекте непосредственного опыта, он затем рассматривает те ступени познания, через которые должно пройти мышление в стремлении достигнуть своей конечной цели – образования разумных онтологических идей. Движение мышления по первым двум ступеням позна- —259— ния даёт Вундту возможность установить соответственно этим ступеням и роды чистых понятий – понятий формальных, к которым относятся многообразие, число и функция, и понятий действительности (Wirklichkeitsbegriffe), разбивающихся на три группы понятий – субстанции, причинности и цели. Дальнейшее движение мышления в сфере разумного познания приводит по Вундту к трансцендентным идеям. Трансцендентные идеи, соответственно с тем, откуда исходило мышление в самом начале, разбиваются на два рода идей: на космологические и психологические, которые в конце концов объединяются в идеях онтологических. На этих то разумных трансцендентных идеях и покоится общая метафизика Вундта, которая, согласно с его взглядами, есть ничто иное, как конечный пункт научного мышления, приведённого к состоянию, при котором все заключающиеся в опыт противоречия исключены. В таком порядке идёт изложение теории познания Вундта; в таком порядке старались вести изложение и мы, рассматривая, однако параллельно с изложением также и критику, и разбор учения Вундта, произведённые противниками и защитниками критического реализма. I. Формальное учение о познании 1 . Психологические основы мышления Теорию познания в своей «Системе философии» Вундт начинает рассмотрением психологических основ мышления. Он указывает в кратких чертах на процесс развития мышления, причём всю область интеллектуальной деятельности делит на две отличные друг от друга группы процессов. К первой, низшей группе он относит ассоциации, которые как бы служат материалом для активного мышления; вторая группа – сознательных психических процессов носит у Вундта общее название апперцепции. Таким образом – ассоциации и апперцепция – два основных понятия, которые играют у Вундта главную роль в психологической теории мышления. Но прежде, чем обратиться к отдельному обзору той и другой мыслительной деятельности, скажем несколько слов об определении мышления, в целом согласно воззрению на него самого Вундта. |
| 6) И. д. доцента И.М. Громогласова о сочинении студента Воскресенского Евгения на тему: «Виноград Российский», как памятник раскольнической письменности и источник для истории старообрядческого раскола»: «Для того, чтобы ознакомить академический Совет с названным сочинением, нет надобности излагать здесь его содержание. Достаточно просмотреть подробное оглавление, помещённое в начале и представляющее конспект всей работы, чтобы видеть, как широко намечает автор рамки своего исследования и с какою полною старается исчерпать круг намеченных им задач. Остаётся охарактеризовать лишь научные средства исследователя, его литературные приёмы и ценность достигнутых результатов. Во всех только что названных отношениях произведение г. Воскресенского, рассматриваемое в качестве срочной курсовой работы, заслуживает полной похвалы. Почти не имея предшественников в разработке замечательного памятннка раскольнической письменности, доселе не изданного, автор должен был самостоятельно прокладывать свой путь, работая по первоисточникам, главным образом – рукописным, с которыми он ознакомился настолько полно, насколько это было возможно для студента Академии. В обращении с ними он показал себя талантливым и серьёзным исследователем с зрелою критическою мыслью, опирающеюся на широкое и основательное знакомство с существующей литературой о русском расколе, так или —139— иначе соприкасающейся с предметом его научных изысканий. Серьёзность научной подготовки даёт себя чувствовать не только в стройном плане сочинения, солидной обоснованности высказываемых положений, умелой, добросовестной и точной цитации, но и в самом изложении – вполне литературном и чуждом всяких излишеств. Правда, не во всех своих частях исследование отличается одинаковою полнотою и законченностью, что оговаривает и сам автор (см. стр. 375–6); но устранение этого и некоторых других мелких дефектов – можно желать и надеяться – автор осуществит при дальнейшей разработке своей темы. В настоящее же время и то, что уже сделано, по моему мнению, даёт автору право не только на получение кандидатской степени, но и на особое поощрение со стороны академического Совета». |
| II. а) Доклад секретаря Совета Н.Д. Всесвятского: «Честь имею представить Совету Академии ведомость об успехах и поведении студентов настоящего IV курса за все четыре года академического образования». —129— По рассмотрении ведомости оказалось; что из 41 студентов IV курса: 1) Студент Семидалов Владимир не держал устных испытаний по всем предметам IV курса и не представил кандидатского сочинения. 2) Пять студентов: Андреев Владимир, Беляев Иван, Королев Аркадий, Лагов Пётр и Титов Николай – не представили кандидатских сочинений. 3) Из выдержавших испытания по всем предметам академического курса и представивших кандидатские сочинения – 16 студентов имеют в среднем выводе по ответам и сочинениям за четыре года балл не менее 4½, 16 – не менее 4 и 3 – не менее 3. б) Отзывы профессоров и преподавателей Академии о кандидатских сочинениях 35 студентов LXI курса: 1) Ректора Академии Епископа Евдокима о сочинении студента священника Боголюбова Владимира на тему: «Современность проповеди (опыт исторического исследования)»: «Автор взял свою тему из области теории Гомилетики, отдел о современности проповеди. Всякие теории всегда ценились не особенно высоко и считались скучным занятием, а в наши исключительные дни – дни запросов только дела и практических решений – теории кажутся смешными, занятия же теориями гомилетическими не только смешными, но и, пожалуй, дающими повод набросить тень сомнения на настроение автора. Между тем автор в своём труде о современности проповеди скучный вопрос сумел сделать интересным, из области отвлечённой теории и схоластики он сумел перенести его в область жгучих современных вопросов и самых жгучих жизненно-практических отношений. Если и всегда в Гомилетике вопрос о современности имел громадное значение, то в наши дни всевозможных общественных движений, спешного переустройства жизни во всей её необозримой линии, жгучих запросов общества, обращённых к учащей церкви по вопросам, нетерпящим никаких отлагательств, вопросам жизни и смерти, значение этого вопроса ещё более велико. До сих пор мы жили с старым определением «современности проповеди», по которому под современностью проповеди разумели проповеди на случай пожара, падежа скота, градобития, рожде- |
| —320— Если система религиозного воспитания в наших семинариях в корне своём никуда не годится, то и вообще воспитание, в самом широком смысле этого слова, не может быть одобрено ни с какой стороны. Ведь все таже шаблонность, бездушная форма. На вид – строгость, неподкупность, на самом же деле одна пошлая рутина, при: которой хорошо уживаются и волки, и овцы. Ведь и к тюремному режиму узники умеют приспособляться и так или иначе обеспечивать себе всякие низменные удовольствия. Так и в наших семинариях, благодаря формальной постановке воспитательного дела, семинаристы умеют до тонкости изучить систему инспекторского надзора. Да и инспектор, как бы он ни быль строг, все же человек, нуждающийся и в отдыхе, и в свежем воздухе и т. д., имеющий те или другие привычки, излюбленные формы обращения, известные вкусы, взгляды, точки зрения и оценки и проч. Чем почтеннее он по своим летам, тем, конечно, он определённее, тем более предан своей системе. Должны же воспитанники присмотреться к своему ближайшему начальнику, изучить его во всех подробностях – и с внешней, и с внутренней стороны. Семинаристам нельзя отказать в психологической и физиогномической наблюдательности. Данные наблюдения всегда передаются от одних другим, от старших младшим, иногда – от отцов детям. И вот в результате таких наблюдений создаётся такая система взаимоотношений инспектора и семинаристов, при которой эти последние всегда умеют провести своих воспитателей и использовать известные часы известных дней для недозволенных грубых развлечений. Воспитанники привыкают уже к тому, что попасться инспекции легко в такие-то и такие-то часы дня или ночи, а в другие часы никто «не накроет» и «не уловит». Раз попался товарищ в такие часы, когда нельзя не попасться, он должен понести то или иное наказание, – с этим согласны все и никто возражать не будет. «Лишь бы не попался», а там как кому угодно: вот лозунг семинарской инспекции. Дальше «накрывания» и «уловления» лица инспекторского надзора обыкновенно не простираются. Предупредительных мер семинарская инспекция не признает. Это ей и не по силам, и не по досугу. Воспи- |
| —131— проповеди «шестидесятых годов прошлого столетия» специально. Эта длинная вереница авторитетнейших церковных писателей красноречиво нам показывает, что на земле не было ни одного явления, которое бы не трактовалось ими в свете единой, вечной истины, Христовой правды. В самом деле, ведь христианство не мундир, который мы должны надевать только изредка или в часы домашней, или в часы церковной общественной молитвы. Нельзя ведь в одной части своей земной жизни жить по заветам Христа, а во всех остальных по каким-то другим не-Христовым заветам. Нельзя из своей жизни, как бы она ни была сложна и многообразна, уделять Христу несколько только процентов, а всё прочее кому-то и чему-то другому. В данном случае мне невольно припоминается известный архимандрит Феодор (Бухарев), так много и хорошо писавший о современности христианства. По его глубокому и совершенно справедливому мнению, выходило, что в нашей жизни земной не может быть ни большого, ни малого поступка, который рассматривался бы вне христианской точки зрения. В противном случае христианство будет вне времени и пространства, такой отвлечённой схоластической доктриной, которая, по меткому выражению Эразма Роттердамского, не будет «связана ни с небом, ни с землёй», т. е. никому не будет нужна. Оно должно будет умереть. Конечно, когда идёт здесь речь о современности проповеди, то речь идёт не о компромиссах с современными, под час совершенно нехристианскими течениями, а о проведении христианства в самую жизнь, о построении всей жизни на чисто христианских началах. Нарисовав широкую историческую перспективу по данному вопросу, автор обращается к нашим дням и старательно ищет везде и всюду современности проповедничества. Но её почти нигде не находит и в ответ на свои искания вынужден написать весьма грустные, но совершенно справедливые строки (303–305). Точку зрения автора признаю вполне правильной, научно обоснованной. Есть у автора, конечно, пропуски в указании литературы; начало сочинения отзывается немного схоластицизмом. Встречаются по местам литературные шерохова- |
| Можно утверждать, что именно попытка этого обоснования является наиболее важной заслугой Вундта; «оправдание науки» – так в кратких чертах можно охарактеризовать его теорию познания, а в зависимости от последней и метафизику. Наряду с общими течениями в новейшей теории познания – с эмпириокритицизмом и имманентной философией – тория познания Вундта является чуть ли не единственной значительной защитницей научных методов. В то время как имманентная философия останавливается на ступени наивного реализма, считая дальнейшее движение удалением от истинного познания, Вундт указывает на то, что ступень наивного реализма служит только исходным пунктом, a не заключительною стадией в приближении к истинному познанию мира; он указывает именно на то, что в первоначальных представлениях – объектах нельзя видеть истинного отображения действительности в независимом от субъекта виде, так как в этих представлениях – объектах заключается кроме реально существующего объекта ещё и «способ» действия этого объекта на наш внутренний мир; освобождение от этого субъективного элемента, выражающегося в качественном содержании восприятия и приводящего к различного рода противоречиям, и представляет задачу науки, чтобы дать познание независимо от нас существующих объектов. Точно на таких же основаниях отрицает Вундт и тенденции эмпириокритицизма; обработка материала, данного в «чистом опыте», не есть только стремление, покоящееся на принципе экономии мышления и не имеющее для истинного познания мира более глубокого значения. Как бы в противовес этому последнему взгляду эмпириокритицизма, а также и в противовес имманентной философии, стремления Вундта направлены к тому, чтобы оправдать науку с её обобщениями и с её методами отвлечённой обработки опытного материала. Движение науки вперёд в её развитии от частных положений к общим, от разрозненных и противоречащих —257— элементов к гармоническим принципам, – это движение Вундт хочет подкрепить как действительно ценное для истинного познания, а не как простое лишь стремление мышления к приспособлению согласно с принципом наименьшей затраты сил. |
| из Константинополя. Во многих болгарских городах, когда эти последние находились ещё в ведении константинопольской патриархии, наши русские путешественники получали такой ответ на вопрос об их архиерее: «архиерей наш какой-то Грек; живёт в Стамбуле, к нам же он не смеет и носу показать» 339 . А если какой-либо из такого рода архиереев желал фактически занять принадлежащую ему кафедру, то при этом происходили трагикомедии в роде, следующей: «рукоположенный архиерей приходил к своему епархиальному городу и наперёд зная, что его не примут, подарками выпрашивал у турецкого начальства военный конвой. Не смотря на то, епископ находил архиерейский дом запертым и вступал в него при помощи турецкой же силы. Никто из народа не хотел принимать от него благословения даже тогда, когда к этому побуждало турецкое начальство» 340 . Известно, что нет сильнее тех ссор, какие бывают из-за денежных счётов. Нужно, впрочем, сознаться, что каждому греческому архиерею рассматриваемого периода будущность мало улыбалась и даже совсем не улыбалась. В случае отставки, даже сам патриарх константинопольский должен был очутиться в бедственном положении. Отставные архиереи не получали и не получают никаких пенсий из турецкого казначейства. Есть все основания догадываться, что из числа этих-то отставных архиереев некоторые, от нечего делать, начинали бродить по разным другим странам, для того, чтобы так или иначе зашибить копейку. Этих архиереев можно назвать ищущими «отхожих промыслов». Они готовы были кого угодно поставить во священники за самую сходную цену – за трёшницу на наши деньги 341 . Они же отправлялись в Россию в те времена, когда на греческих пришлых архиереев ещё смотрели здесь с уважением, и проделывали у нас самые непозволительные вещи. Блу- —248— ждая вдоль и поперёк по Руси, греческие митрополиты осмеливались возводить во священническую степень лиц, им совершенно неизвестных, не подвергнутых испытанию, даже отвергнутых в других местах, – возводили их безо всякого испытания, но за то предварительно аккуратно поторговавшись. |
| При занятии кафедры философии в Цюрихской Hochschuhle в 1874 году, во вступительной речи он ясно высказал тот взгляд, который впоследствии лёг в основание его «Системы». Указав в самом начале вступительной речи в нескольких штрихах философские направления предшествовавшего времени и затем упомянув о стремлении отдельных наук углубиться в содержание полученных результатов, Вундт говорит, что «повсюду из отдельных областей науки выставляются вопросы, относящиеся к философии, и успех отдельных исследований уже принуждает найти базис общего миропознания для —254— разнообразных результатов философского характера, задача чего принадлежит исключительно философии» 351 . Много позже, уже с более ясной дифференцировкой содержания определил Вундт задачу философии и в «Логике», где он указывает на то, что «философия ищет разрешения общих проблем отдельных наук, проблем двоякого рода: частью касательно общего содержания знания, частью относительно оснований и норм развития последнего» 352 . Переходя, далее, к «Системе философии» и «Введению в философию», мы находим взгляд Вундта вылившимся в окончательную форму, где философия определяется как «общая наука, которая соединяет все данные частных наук в одну непротиворечивую систему и сводит использованные научные методы и предпосылки познания к их принципам» 353 . Таким образом объединение научных данных является по Вундту основной задачей философии. Не «случайные экскурсии в область естествознания или психологии» для оправдания метафизических взглядов представляют эту задачу, но беспристрастное объединение научных и познавательных принципов должно само повести к построению метафизики. Подобный индуктивный метод, конечно, труднее всякого другого уже в том отношении, что все области науки должны быть тщательно исследованы и проанализированы вплоть до их оснований перед тем, как на этих данных будет воздвигаться постройка научной философии. Кантовский голубь почувствовал бы себя в такой атмосфере значительно стеснённым оказываемым сопротивлением обильного материала; да и сам Вундт чувствует эту трудность. |
| Из всего сказанного до сих пор ясным представляется суждение общества в первые времена церкви Христовой, а в особенности церковной иерархии, о браке вообще и о втором браке в частности. Под влиянием такого мнения и суждения развилось и церковное законодательство о браке священных лиц в том направлении, которое и до сих пор существует в православной церкви по этому вопросу. Перевод с сербского Л. Раича Н. В. [=Высоцкий Н. Г.] Из периодической печати. Два проекта церковной реформы//Богословский вестник 1907. Т. 1. 2. С. 386–407 (2-я пагин.). —386— В Синодских Церковных Ведомостях 4) опубликованы предположения по вопросу об отношении государственной власти к Православной церкви, внесённые Обер-прокурором Св. Синода на рассмотрение Совета министров и сводящиеся к необходимости установления следующих основных положений: «1) Неуклонно проводя в жизнь действие Высочайше дарованных узаконений об укреплении начал веротерпимости и свободы совести, правительство обязано силой основных законов неизменно стоять на страже прав и преимуществ православной церкви, как господствующей в государстве. 2) Ограждая интересы православия в соответственной области церковно-государственных правоотношений, правительство признает за православною русскою церковью полную свободу внутреннего управления и самоустроения на основании соборных правил и её собственных установлений и узаконений, наблюдая лишь за соответствием церковных распоряжений· общим законам государства. 3) Признавая необходимость широких реформ во всех сторонах внутренней жизни православной русской церкви, правительство всецело относит это великое и святое дело в ведение самой церкви в лице предстоящего поместного всероссийского церковного собора. Содействовать успешному осуществлению собора и проведению в жизнь его будущих —387— постановлений по мере государственной в том необходимости правительство почитает своим долгом. 4) В виду особой важности дела устроения православных приходов правительство, поскольку предстоящая церковно-приходская реформа будет касаться государственного ведения, считает долгом пойти в этом деле навстречу заботам церкви и оказать полное своё содействие к осуществлению тех церковных предначертаний, которые потребуют санкции государственной власти и закона. |
| геля. «Область истории, – говорит он, – по своей природе отлична от области философии. Философия должна исследовать сущность вещей и всеобщие законы бывания, история же имеет своею задачей изложить и объяснить из их эмпирических условий определённые, данные в известном времени явления. Обе они нуждаются друг в друге, но ни одна из них не может быть вытеснена или заменена другою, и, в свою очередь, именно история философии не может сделать никакого употребления из тех приёмов, которые применимы (да и то с большими ограничениями) лишь в философской системе. (Когда утверждают, что историческая последовательность философских систем тожественна с логическою последовательностью понятий образующих главные характерные черты этих систем, то здесь смешиваются две весьма различных вещи. Логика, как ее понимает сам Гегель, должна изложить чистые определения мысли как таковые, история же философии излагает развитие человеческого мышления во времени. Если допускать, что тот и другой ход развития совпадают, то надо предположить, что логические или, точнее, онтологические определения образуют существенное содержание всех этих философских систем и что эти определения в течение истории получаются с тех же исходных точек зрения и в том же порядке, как и в логической конструкции чистых понятий. Но на самом деле это не так. Философия не есть только логика или онтология; предмет её образует действительность вообще. Философские системы показывают нам совокупность доселе предпринятых попыток достигнуть научного мировоззрения; их содержание, поэтому, нельзя сводить только к логическим категориям, не лишая его чрез это свойственных ему особенностей и не улетучивая в абстракции. В то время, как спекулятивная логика начинает с самых абстрактных понятий, чтобы отсюда переходить к более конкретным определениям, историческое развитие философского мышления начинается с рассмотрения конкретного, – ближайшим образом внешней природы, потом человека и только постепенно приводит к логическим и метафизическим абстракциям. И закон развития в логике иной, нежели в истории. Там дело идёт только о |
|
|
