| Недавно я был поставлен в необходимость, по принятому на себя словарному труду, просить по этому делу разъяснения и наставления, но получил уклончивый и притом иронический ответ, коего смысл и цель мне еще менее понятны, чем Русская грамматика. Возвращаюсь, после этого отступления, к своему предмету: виною всей путаницы этой, которую еще долго будем разбирать по ниточке,— западный научный взгляд на язык наш. Он [стал] причиною остановки в письменной обработке нашего языка. Дурное направление это может получить развязку двоякую: или найдутся после нас люди более самостоятельные, которые отыщут ключ потаенного замка, разгадают Русскую грамматику и построят ее вновь, откинув нынешнюю вовсе; или язык наш постепенно утратит самостоятельность свою и с неудержимым наплывом чужих выражений, оборотов и самых мыслей подчинится законам языков западных. И выйдет Польский, только еще пожиже. Бросим грамматику и перейдем к иному примеру. Она мне и так уже надоела пуще редьки и довела до того, что я решился, при обработке Словаря своего, вовсе не показывать небывалых залогов, а объяснять, где нужно, употребление глагола примерами. Фабричная промышленность приняла было у нас особенное направление; где только одного земледелия не хватало на все нужды мужика, там он чутьем доходил до какого-либо промыслового вспомогательного источника, говоря: промеж сохи и бороны не схоронишься; ищи хлеб дома, а подати на стороне. Нужда, которая так хитра на выдумки, почти повсеместно заставила мужика взяться за ремесло, которое, обратившись вскоре в общее достояние всей деревни или села, приняло вид фабричного производства. Таким образом есть целые села, занимающиеся сапожным ремеслом, другие башмачным, третьи портняжным, плотничьим, столярным, и в числе последних — особые селения краснодеревцев; есть селения, выделывающие обручную или вязаную посуду, другие работают одну щепенную, снабжая ею всю Россию; есть санники, тележники, колесники, кузнецы разных родов, так что одно село работает исключительно косы, другое подковы, третье гвозди — двоетес, четвертое штукатурные, опять иное или подковные; есть такие же селения тулупников, Шапошников, валяльщиков, ткачей рогож, решет и сит, полотен и разных бумажных тканей; Богородский уезд почти весь обратился в шелкопрядов, как их шутя называют, в шелковых ткачей. Заметим, что местами начинало входить и разделение труда, в чем и ныне еще легко убедиться: стоит заглянуть в Ворсму, Павлово и Безводное, Нижегородской губернии, где также все слепые и калеки, не лишенные силы рук или ног, находят приют и работу по себе: обращение точил и колес. |
| Небесный мост упоминается и в загадках: «Золотой мост на сотню верст» (лучи солнца, свет), «Протянулся мост на семь верст, а в конце моста золотая верста» (неделя, дни недели), «Намощен мост на семь верст, на мосту яблоня, на яблоне цвет во весь вольный свет» (семь недель Великого поста и Пасха). В святочных гаданиях мост и вода связаны с символикой любви и брака. Девушка ставила на ночь у кровати сосуд с водой или сделанный из дров колодец, а потом связывала из прутьев или палочек мостик и клала его сверху; во сне ей должен был явиться жених и перевести через мост. В русских сказках на калиновом мосту происходит единоборство со змеем. Иногда схватка происходит на ледяном мосту, который создан на море дыханием змея, или на трех мостах: сначала на медном, потом на серебряном и, наконец, на золотом. Одна из трудных задач в сказках – построить за ночь большой чудесный мост – одна мостина серебряная, другая золотая. Ист.: Топорков А. Мост//Славянская мифология. М., 1995. Мостовский Михаил Степанович Писатель, этнограф. Окончил Московский университет (1862). Соч.: Этнографические очерки России. М., 1874; Храм Христа Спасителя в Москве. 3-е изд. М., 1884, 1889, 1896. Мотня В малороссийских шароварах очень большой клин в шагу, сильно их расширявший, делавший их удобными в жару и в седле. Мотыга Земледельческое орудие. Известно с древности (Х в.), когда с ее помощью вручную обрабатывали подсеки. Мотыгу, которой возделывали подсеки, севернорусские крестьяне называли тяпка, цапка, копаница, копыло, карапуля, копач и т. д. О самом процессе говорили: цапать, копылить, тяпать, карапулить. Это орудие было похоже на топор с длинным топорищем, причем железное лезвие было насажено не вдоль топорища, как у обычного топора для рубки дерева, а поперек. Лит.: см. лит. к ст. «Соха». Мочало Волокна липы с внутренней части ее коры. Использовалось для изготовления рогож, циновок, кулей, веревок и простых мочалок для мытья. Мудрость Одна из семи человеческих добродетелей в православном смысле, соединение истины и блага, высшая правда, слияние любви и истины, высшее состояние умственного и нравственного совершенства, знание добра и зла. |
| Новых иноков он освобождал от всякой внешней заботы на первое время. Когда первые ученики открыто выражали Пахомию свое сожаление по поводу его постоянных трудов для них, то он говорил им с глубокой верой: «Какой человек может привязать животное к машине и пренебрегать им дотоле, пока оно не упадет и не умрет? Когда Господь увидит, что я утомлен, он пошлет нам людей, которые будут помогать нам во всяком добром деле» 2482 . Пахомий любил особенно часто ходить в Тавенниси. Но и во время этих посещений он не оставлял своего обычного труда. По распоряжению аввы Феодора, Тавеннисиоты употребляли особенный способ плетения рогож: у них не стягивали особенно веревки, вследствие чего меньше было труда, и рогожи выходили лучше. Когда Пахомий плел свою рогожу здесь, один мальчик, живший в монастыре, исполнявший в эту седмицу свою чреду на этом послушании, откровенно заметил Пахомию, что он не так плетет рогожу, как распорядился авва Феодор. Пахомий кротко выслушал замечание отрока и просил научить его, как именно следует работать. Мальчик показал Пахомию, как у них работают. Авва Пахомий тотчас же стал плести свою рогожу точно так, как его научил мальчик 2483 . Пахомий ни в чем не хотел иметь преимущества пред братией. Трудился наравне с братией, не допускал, чтобы кто-нибудь облегчил его труд. Однажды он отправился с братьями на работу. Каждый со своим спутником должен был взять некоторое количество хлеба. Спутник Пахомия хотел нести все. Но Пахомий не согласился на это, говоря, что начальник во всем должен нести те же труды, что и братия 2484 . Он не терпел никакого отличия для себя 2485 . Когда Па- —608— хомий был болен, Феодор подал ему воды умыть руки. Больной попросил Феодора, чтобы тот дал ему вымыть свои ноги. Он говорил: «Если я не умою ног твоих, то совесть будет мучить меня, почему я, обязанный служить другим, принимаю сам услуги?» И будущим всем аввам Пахомий заповедал, чтобы начальник на общей работе был впереди 2486 . Св. Савва был довольно долгое время смотрителем над лошаками, Кириак Отшельник рубил дрова, Авксентий ходил за рабочим скотом. |
| А.Е.Разин «Разоренный город»: «В лесах сентябрь месяц делался очень неприятным, потому что погода становилась суровее. Но во всем этом не было большой беды. Человек способен ужиться со всяким неудобством, притерпеться ко всевозможным трудностям. Нельзя только ужиться с порабощением Отечества, нельзя притерпеться к унижению Родины». Какие сильные слова! Как важны они в любое время! Рыленков «На старой Смоленской дороге»: «Русские не допустили. Эти слова все чаще приходилось слышать Наполеону. Русские не допускают до Москвы его обозы с продовольствием, не допускают его фуражиров, не допускают занять выгодные позиции его маршалам. Значит надо мириться. Во что бы то не стало надо мириться». Несколько картин о победоносном шествии нашей армии: «Березина. Сожжение знамен», «Переправа русской армии через Неман. Декабрь 1812 г.» и др. С.Макаров описывает переправу через реку Березину армии Наполеона на глазах окружавших ее со всех сторон русских войск: «Вместо прежних прекрасно дисциплинированных войск - нестройные их полчища. Солдаты великой армии, едва прикрытые обрывками разной одежды, священнических риз, ковров и рогож, в дамских салопах, едва передвигавшие ноги... Это были тени великой армии». Из книги Раковского «Кутузов»: «Наполеон хотел попробовать восстановить порядок в своих войсках... приказал читать строгий приказ. В нем призывал всех, оставивших свои части вернуться под угрозой военного суда. Но угроза расстрела не пугала никого. Смерть от изнурения и голода и так подстерегала каждого». И, наконец, строки из книги Г.П.Данилевского «Сожженная Москва»: «Наполеон проехал Вильну в Екатеринин день, 24 ноября, а русскую границу - 26 ноября, в день святого Георгия. Подпрыгивая па ухабах, Наполеон с досадой вспоминал торжественную прокламацию, изданную им несколько месяцев назад, при вступлении в неведомую для него в то время Россию. Он вещал тогда миру " Вперед! покажем силу Франции, перейдем Неман, внесем оружие в пределы России; отбросим эту новую дикую орду в прежнее се отечество, в Азию " . Теперь Наполеон, вспоминая эти выражения, только подергивал плечами и молча хмурился. Его мыслей не покидал образ сожженной Москвы и его вынужденный позорный выход из ее грозных развалин. " Зато будет меня помнить этот дикий, надолго истребленный город! " - рассуждал Наполеон, убеждая себя, что он и никто другой сжег Москву. Его путь у границы лежал по кочковатому, замерзшему болоту. На одном из толчков возок вдруг так подбросило, что император стукнулся шапкой о верх кузова и его едва не выбросило в распахнувшуюся дверку. - От великого до смешного один шаг! - с горькою улыбкой сказал при этом Наполеон». |
| Подвижнику-старцу назначали одного, двух и трех учеников из новоначальных – частию для услужения ему, главным же образом для руководства их в духовной жизни. Старец с учениками представлял маленькую общину и жил самостоятельною жизнью. Он назначал ученикам те или другие послушания: ученики доставали необходимые вещи, сами готовили пищу и пр. Старец руководил их и в аскетических трудах; свое время назначалось для молитвы, для изучения и чтения псалмов или для пения их. Между старцем и учениками устанавливалась внутренняя связь; ученик-послушник все делал с благословения старца, открывал ему свои помыслы и сердечные движения, пользовался его духовными советами и наставлениями. Некоторые старцы имели собственные кельи, которые они приобретали на свои средства. Если вступающий в обитель был пожилых лет, такому позволялось оставлять за собой часть денег или имения. Наступала наконец для подвижника высшая степень подвижничества – самое строгое уединение и безмолвие. Старец-подвижник уже навсегда затворялся в келье, пребывал в ней безвыходно и наслаждался полным и совершенным безмолвием; сношения с миром и людьми прекращены, многомятежная молва житейская его не касалась и не тревожила; его дух, чуждый дум и попечений о внешнем, житейском и всецело устремленный в мир горний, находился в общении с Высочайшим Существом, Источником жизни, света, радости и блаженства, погружался в созерцание Его бесконечных совершенств; старец-безмолвник ощущал в сердце неизреченную сладость и блаженство; тишина кельи нарушалась только приходом брата, в известные часы приносившего ему скудную пищу, но и тот молча входил в келью затворника, молча же из нее и выходил. В то же время в обители Серидовой, как и во всех иноческих обителях, на всех степенях подвижничества считался необходимым для инока физический труд: обыкновенно плетение корзин, рогож, рыболовных сетей и др. Материалы и запасы для рукоделия иноки доставали сами; для сего они в пустыне собирали прутья и жесткие высокие растения, годные для рукоделья, или отправлялись в Египет, славившийся обилием всякого рода материалов. |
| „Если вы будете себя воодушевлять таким образом каждый день, братие мои, то увидите, как Бог вскоре возобитает в вас, как в Своем храме; а с Ним вы не только не будете бояться никаких козней вражеских, но всегда будете просвещаемы Духом Овятым, который, лучше тысячи наставников, поведет вас незаблудным путем спасения и подаст вам духовное ведение, какое не может сообщить никакая мудрость человеческая.» Это было не единственное видение пр. Пахомия: он сподоблялся их неоднократно. Бывало, что и враг подходил с своими мрачными прелестями; но пр. Пахомий имел очень верные чувства духовные, обученные в различении добра и зла. Злой дух покусился однажды прельстить пр. Пахомия, и предстал ему, когда он в уединении занят был работою рогож, говоря, что он Христос. Но пр. Пахомий тотчас определил, кто этот явившийся, по впечатлению, какое производил он на душу. „Присутствие Христа Господа, говорил он сам в себе, сопровождается миром; взор на Него вливает радость и чужд всякого страха; Он изгоняет помыслы земные и воспламеняет желание вечного; теперь ум мой возмущен и мятется разными низкими помыслами земными. " -Почему, оградив себя крестным знамением, он сказал явившемуся: удались, дух-обольститель, проклятый, с своими призраками и кознями, нет тебе места с рабами Божиими. Сказав сне, он дунул на него, и тот мгновенно исчез, оставив по себе страшное зловоние. В другой раз, он явился ему в образе простого смертного, и прямо объявил, кто он. У них шла долгая беседа. Бес, между прочим, сказал св. Авве, что ему попущено искушать его и учеников его; но что он к прискорбию своему видит, что вместо успеха в свою пользу, оп доставляет только братиям венцы чрез борьбу с искушениями, каким он подвергает их; что, впрочем, он надеется, что после смерти старца они наверно чаше будут попадать в его сети, не будучи поддерживаемы его бдительным над ними надзором и наставлениями. Сказал он ему еще, что как ни слабы бесы, особенно после воплощения Бога-Слова, разрушившего их владычество, но они не отступают от своего дела, и всячески ухитряются, как бы сгубить кого из иноков; ходят за каждым, чтоб чем-нибудь прельстить его; лишь заметят в ком какое-либо внимание к своим внушениям, спешат усугубить усилия, чтоб совсем завладеть его сердцем и подчинить его своей власти; но если кто, вместо внимания к их искусительным внушениям, сразу отвергаешь их, строже начинает бодрствовать над собою, пребывая твердым в исполнении всех уставных порядков, тогда они оставляют такого и бегут. |
| Прежде всего Сережка принимается за аналой. Работает он терпугом, долотом и шилом. Крест на аналое, Евангелие и епитрахиль, спускающаяся с аналоя, удаются ему вполне. Затем приступает к голубю. Пока он старается выточить на лице голубя кротость и смиренномудрие, Матвей, поворачиваясь как медведь, обделывает крест, сколоченный из бревен. Он берет крест и окунает его в прорубь. Дождавшись, когда вода замерзнет на кресте, он окунает его в другой раз, и так до тех пор, пока бревна не покроются густым слоем льда… Работа не легкая, требующая и избытка сил и терпения. Но вот тонкая работа кончена. Сережка бегает по селу, как угорелый. Он спотыкается, бранится, клянется, что сейчас пойдет па реку и сломает всю работу. Это он ищет подходящих красок. Карманы у него полны охры, синьки, сурика, медянки; не заплатив ни копейки, он опрометью выбегает из одной лавки и бежит в другую. Из лавки рукой подать в кабак. Тут выпьет, махнет рукой и, не заплатив, летит дальше. В одной избе берет он свекловичных бураков, в другой луковичной шелухи, из которой делает он желтую краску. Он бранится, толкается, грозит и… хоть бы одна живая душа огрызнулась! Все улыбаются ему, сочувствуют, величают Сергеем Никитичем, все чувствуют, что художество есть не его личное, а общее, народное дело. Один творит, остальные ему помогают. Сережка сам по себе ничтожество, лентяй, пьянчуга и мот, но когда он с суриком или циркулем в руках, то он уже нечто высшее, Божий слуга. Настает крещенское утро. Церковная ограда и оба берега на далеком пространстве кишат пародом. Всё, что составляет Иордань, старательно скрыто под новыми рогожами. Сережка смирно ходит около рогож и старается побороть волнение. Он видит тысячи народа: тут много и из чужих приходов; все эти люди в мороз, по снегу прошли не мало верст пешком только затем, что бы увидеть его знаменитую Иордань. Матвей, который кончил свое чернорабочее, медвежье дело, уже опять в церкви; его не видно, не слышно; про него уже забыли… Погода прекрасная… На небе ни облачка. Солнце светит ослепительно. |
| Я постоял на темноватой лестнице, засыпанной обрывками рогож, надеясь, что придет еще кто-нибудь из сотрудников. Но никто не пришел. В недоумении я вышел на улицу и увидел человек двадцать раненых красноармейцев. Пыльные и измученные, они тяжело шли по мостовой. У иных на руках, а у иных на лице сверкали снежной белизной только что наложенные перевязки. Я пошел вслед за ними. Было ясно, что эти люди только что вышли из боя и добрели до города пешком. Они прошли по Васильковской улице, потом по Крещатику и начали спускаться на Подол к Днепру. Они шли, и сначала торговая и шумная Васильковская, а потом не менее шумный и нарядный Крещатик медленно замолкали. Прохожие останавливались и долго смотрели красноармейцам в спину. Тревога шла вслед за ранеными по Крещатику и вскоре перебросилась на все соседние улицы. Я догнал одного из красноармейцев и спросил, где сейчас бой. – Под Красным Трактиром, – ответил красноармеец, не взглянув на меня. – Там теперь жарко, товарищ. Деникинцы наступали с юго-востока, от Дарницы, а Красный Трактир лежал к юго-западу от Киева. – Неужели деникинцы уже окружают город? Много их там, деникинцев? – спросили из толпы. – Да какие там деникинцы! – с досадой ответил красноармеец. – Там их сроду и не было. – А с кем же вы дрались? – Понятно, с противником, – ответил красноармеец, усмехнулся и ушел вслед за своими. Все это было непонятно. Когда же через час над городом со знакомым воем стали перелетать снаряды и разрываться на Подоле и пристанях, полное смятение охватило киевлян. Снова началось переселение в подвалы. Снова начались дежурства во дворах, коптилки, гаснущие от взрывов, собирание воды во всяческие сосуды, слухи и бессонные ночи. Пожалуй, ночные дежурства были самым спокойным занятием в то бурное время. Я даже полюбил эти дежурства в нашем маленьком дворике около глухой железной калитки и таких же глухих чугунных ворот. Почему-то в этом тесном дворике, где рос единственный развесистый каштан, я чувствовал себя по ночам в безопасности, как в неприступной крепости. |
| В казне ж сундук, а в нем образцы образные, да 4 кувшина с олифою. Коробья с краски с иконными, лазори 4 гривенки, вохра и синило. Короб с судами с деревянными. Ставцев 30, достоканцев 24 27, братин 12, две яндовки, питьих ковшев 20, четыре ковша шадровых, чаша корелчатая, 9 ковшев больших водяных, ложек колуских 100, да кириловских 50, да сапогов 13. Сапоги красные старские, да белых шестеры, четверы притачки, двои ветчаны, ловчих сапогов 20, девять удиля, пятеры подошвы, 4 кожи дубленных, да кожа красная, два борана белых и полбелых,4 кожи ворваньих, рукавици ровдужьи 25 с исподками 16, семеры верхницы ровдужьи, 6 верхницы ловчия, да 36 верхницы дубленныя. Да в казне пищалей 10, свинцу три пуда, да тул с стрелами, две сабли, 3 седла, рогатина, два топорка дорожных, да стремен седельных четверы. Топоров добрых и худых 52, тупиц 9, кос 60, укладу 26 полпуда, трои железа ножныя, четыре ручныя, три тесника 27 , пазник 28 , скобелей 7, безмена 3, три замка задорожчатых, криц 29 железных 2 пуда, четверы железа плужныя. Коробок с железом, молоты и наковальни, и иная кузнечная рухлядь, 3 напари 30 , 8 пил, контар большой, да контар другой полувозной, да пять кирок. В казне же мелкая всякия рухляди. Прядена сетнаго сорок три мота, сетей редких 84 сажени, да 110 морд, переметы два, частых сетей 150 сажен, да 2 матицы частых, шестеры гужи хомутные, десятеры вожжи санныя, две узды, хомутов 17, да красных два хомута, 5 войлоков спальних, обротей 20, попон сермяжных худых и добрых 13, мешков холщевых 30, два меха кожаных медовых, да сумки переметныя двои, колесо часовое малое, 10 сеток бобровых,5 парусов лодочных, да рогож 50, ужиц русских 100, да веревок 130. Да в казне же перепись государевым грамотам и кабалам и всяким письменным крепостям. Грамота несудимая блаженный памяти царя государя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси, да грамота того же государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси велено без пошлин на Вологде торговать. Грамота государева царева и великого князя блаженныя памяти Федора Ивановича всея Руси ружная о хлебе, да грамота о кудме того же царя государя и великого князя Федора Ивановича всея Руси. |
| Ибо все бессмысленные проделки слепого фанатизма, совершаемые во имя Христово, творятся пред лицом всего неверия... Тема для мысли представлялась нескончаемая, но её заслонила собою внезапно показавшаяся селитва человеческая. Темнота, сменившая мерцание луны, помешала разглядеть город издали. Вблизи же он, конечно, не поразил нас своим величием. Мы остановились на одной площадке. Начались стучанье в дверь, выкликание какого-то знакомого, кончившееся перебранкой, нетерпение седоков, ржание лошадей, лай собак, беганье от дома к дому... Всё это было следствием какого-то недоразумения, или не выполненного во время приказания, или – нарушенного условия, не знаю – чего именно. Поиски знакомого ночлега кончились решением отправиться в хан, что всем, не исключая первого меня, было по сердцу. Хан наименовали «Пашиным», как и почему – я не допрашивался, довольный тем, что могу принять другое положение и дать покой ногам, занятым во время дороги почти бесперерывно хлопаньем по бокам своего ленивого «вологлава» (βουκφαλος). Весь верхний этаж хана отдан был в наше распоряжение. Но европейское слово: этаж также шло к нему, как к корове седло. Довольно сказать, что никто из нашего общества не поместился в жилых комнатах. Выпросив у хозяина рогож, мы разостлали их в сенях, имевших скорее вид сенника с выхваченным боком на городскую улицу, и расположились на них повалкой, уложив себе в головы, вместо подушки, седла, саквояжи, и что у кого было кроме того. Весна, деревня, луга, земля, кипящая млеком и мёдом... подумали мы с соседом, и спросили себе у сонного ханьджи молока. Пришлось пожалеть, что обратились с таким наивным вопросом к человеку. – Да у нас и дети не видят молока, отвечал он, ставя кальян перед высокими Кунсул-эфенди, шлющими нам ироническую улыбку... Так, конечно! Детям нужнее молоко, чем нам, перерослым. Но, у детей нет, во 1-х, ни среды, ни пятницы. А во 2-х, они и не ездят целый день по таким местам, где единственный способ утолить голод – не иметь желудка. Время, правда, было уже позднее, и на какое-нибудь подкрепление в хане рассчитывать было нельзя. |
|
|
