| Чтобы писать их, недостаточно сознавать пороки и недостатки и быть исполненным против них негодования. А нужно обладать искусством сочинять, иначе ничего не выйдет кроме нескладных и кратких нечто. Поэтому у нас, хотя наша церковная жизнь приводила людей к сознанию её пороков и недостатков, не могло являться настоящих её обличителей, и дело должно было ограничиваться только самыми незначительными попытками этого обличения. Впрочем, и здесь, как в памятниках законодательства, судьба была к нам не совсем немилостива и послала нам одного обличителя со стороны. В XVI в. прибыл в Россию для совершения одного частного книжного дела учёный Грек. По совершению дела он имел возвратиться домой. Но судьба (для пользы русской церковной истории, хотя и на несчастье его самого) распорядилась так, чтобы он навсегда остался в России, и этот Грек, – знаменитый преподобный Максим , став бичевателем пороков и недостатков современной ему русской церковной жизни, ярко изобразил нам эту жизнь со всем её смыслом за данный период времени. Из сейчас сказанного видно, до какой степени наша русская церковная история не богата теми главными из своих источников, на основании которых созидаются настоящие истории, и как ей мудрено и напрасно мечтать о том, чтобы сколько-нибудь приблизиться к идеалу истории. Этот идеал истории требует, чтобы люди, составляющие преемства лиц правительственных, и вообще все исторические деятели изображаемы были как живые люди с индивидуальной личной физиономией и с индивидуальным нравственным характером каждого. Поскольку в истории, подобно действительной жизни, которую она воспроизводит, всякий человек имеет значение только как живая нравственная личность и поскольку наше нравственное чувство ищет находиться в живом общении с историческими людьми и хочет знать, должны ли мы воздавать им почести или произносить над ними строгий, так-называемый, исторический суд. Но какие живые люди в нашей церковной истории, когда летописи дают нам только имена и имена и не обрисовывают людей ни единой чертой? На всём пространстве до-петровской церковной истории выступает перед нами как живой до некоторой степени человек только патриарх Никон , который сам до некоторой степени очертил себя 8 , а все остальные суть совершенно безличные тени и тени, и просто ярлыки на пустых местах. |
| Это уже было дело не безопасное, так как русские держались упорно буквы и противопоставляли Максиму такой довод: " Ты своим исправлением досаждаешь воссиявшим в нашей земле преподобным чудотворцам; они в таком виде священными книгами благоугодили Богу и прославились от Него святостью и чудотворением " . - " Не я, -говорил им Максим, - а блаженный Павел научит вас: каждому дается явление Духа в пользу; тому слово премудрости, тому вера, тому дар исцеления, тому пророчество, действие сил, а тому языки; все же это дарует один и тот же Дух. Видите, не всякому даются все духовные дарования; святым чудотворцам русским, за их смиренномудрие, кротость и святую жизнь, дан дар исцелять, творить чудеса, но дара языков и сказания они не принимали свыше; иному же, как мне, хотя и грешен паче всех земнородных, дано разуметь языки и сказание (дар выражения), и потому не удивляйтесь, если я исправляю описки, которые утаились от них " . Как возражение, так и ответ Максима знаменательны в нашей истории; здесь мы видим зародыш того громадного явления, взволновавшего русскую жизнь уже в XVII веке, которое называется расколом. И до сих пор у раскольников служит важнейшею опорою довод, приведенный противниками Максима, а равным образом и против них на разные лады повторяется ответ, данный Максимом своим противникам. Но если не безопасно было для приезжего грека посягать на букву богослужебных книг, то гораздо опаснее сделалось для него то, что, выучившись русскому языку, он начал подражать своему старому идеалу, Савонароле, и разразился обилием обличений всякого рода, касавшихся и духовенства, и нравов, и верований, и обычаев, и, наконец, злоупотреблений власти в русской земле. Превратившись поневоле из грека в русского, Максим оставил по себе множество отдельных рассуждений и посланий, которые, за небольшим исключением, носят полемический и обличительный характер. О многих из его сочинений трудно решить: написаны ли они прежде или после опалы, постигшей Максима, тем более, что, подвергнутый заключению, он продолжал писать свои обличения и в числе других причин был позван вторично на суд и за это. |
| Древнерусские люди XVI в., как и предшествовавших, питали свою веру и благочестие не вниманием и пониманием христианских догматов, а приверженностью и любовью к церковному богослужению; к священникам своим и учителям русские прибегали не за разрешением каких-либо богословских вопросов и недоумений, а приходили спрашивать: что нам есть и пить в тот или другой день поста, какие класть поклоны. Благочестие русских питалось любовью к храмам, церковным уставам, к созиданию церквей и украшению их живописью, св. иконами, книгами и затейливою утварью. Все это было бы хорошо, если бы такой вкус и заботы о внешнем благолепии соединялись всегда с внутренним настроением и поведением русских вовне, в жизни, в отношениях к другим, к своему ближнему. Это несоответствие между внешним и внутренним замечал преп. Максим Грек ,– поэтому и вооружался в обличениях: “Что нужно сказать, писал преп. Максим о тех, кто всю надежду спасения полагает во едином лишении мяса, рыб и елея во время св. поста, между тем как не перестают обижать и утеснять своих слуг и должников, привлекая их на суд и доводя их до озлобления? Добро есть и поднужно (необходимо) тучнейших брашен отлучение ко умерщвлению плотских скоктаний (вожделений) и молитва ко просвещению душевных сил; но подобает к сим приложити и душевных страстей воздержание, да не речется и о нас божественное слово: храняще суетная и ложная, милость свою оставиша; брашна бо не поставит нас пред Богом. Пока мы пребываем во грехе, аще и вся молитвы преподобных, и тропари, и кондаки, и молебные каноны глаголем по вся дни и часы, ничтоже отнюдь исправляем”. Для доказательства того, как торжественное и пышное богослужение часто бывает обманчиво, соединяется с худыми нравами людей и сопровождается неблагоприятными последствиями, т. е. божьими наказаньями, преп. Максим приводит в пример свое отечество Грецию, политическое могущество и существование которой рушилось в то время, когда там было “боголепное пение вкупе со светлошумными колоколами и благовонными миры, какия там создавахуся красоты и высоты предивных храмов..., но где в то же время убога возненавидеша, и сира убиша, пришельца (намек на себя) и вдову”. |
| Преп. Максим, по происхождению своему, был грек (из Албании); нарицательное имя это обратилось в собственное, в прозвание. Родившись в 1480 г. (приблизительно верно) от знатных, богатых и благочестивых православных родителей, Максим, после раннего домашнего воспитания, основательное, схоластико-богословское и филологическое образование получил в Италии, которая в XV–XVI вв. была центром умственного движения с XIII ст., благодаря сосредоточению книжных сокровищ и покровительству тогдашнему просвещению со стороны пап и светских правителей. Здесь, в Италии (во Флоренции, Венеции, в Ферраре) преп. Максим познакомился с главными представителями тогдашнего просвещения (И. Ласкарисом, А. Маннуччи и др.) и теми произведениями греческой и римской литературы, которые, в то время, любители изучали до увлечения, в ущерб христианскому изучению догматов, слабому и одностороннему, ошибочному, схоластическому. Неразумное увлечение языческою литературою сопровождалось вредными следствиями, отразившимися в науке и жизни: в первой господствовало противорелигиозное, рационально-отрицательное направление, во второй – распущенность и легкость нравов и поведения. Вместо св. Писания и отцов церкви, руководителями и высшими авторитетами при исследовании и рассуждениях сделались греческие философы: Платон и Аристотель; с взглядами и способами мышления их ученые стремились сообразовать, примирить и доказать догматы христианской веры, положения практического здравого смысла и истории; христианским верованиям придавалось меньше значения в сравнении с языческими суевериями. Одновременно с языческими заблуждениями всей Европы XV–XVI вв. была распространена вера в астрологию, состоявшую в признании зависимости судьбы и действий человека от течения звезд и небесных планет (светил). Следуя астрологии, преподававшейся даже в высших училищах наравне с другими науками, начали верить, будто бы все в мире и судьбы человека управляются и направляются от движения и влияния звезд, – а некоторые стали отвергать будущую жизнь, не только подвергали сомнению истины веры, но и издевались над ними. |
| Но у преподобного Максима имеется замечательный труд, представляющий собой первый образец древнерусских лексиконов. Этот труд озаглавлен «Толкование именам по алфавиту» 232 . В древнерусской рукописной традиции произведение сохранилось в трех редакциях. Наиболее близкой к оригиналу следует признать первую редакцию. Она представлена наиболее древними и авторитетными списками и имеет более стройное построение. Словарь написан по-русски и представляет собой толкование греческих, латинских и еврейских собственных имен и названий некоторых предметов и понятий. Всего в словаре до 270 толкований. Толкования расположены в порядке греческого алфавита, но этот порядок не выдержан. Максим часто указывает, из какого языка взято то или иное слово, но иногда признаётся, что не знает значения того или другого имени (Игнатий, Сергий, Нестор). При некоторых словах имеются своеобразные замечания («Флавиан – рус не языком, а власы и брадою»). Слово «синклитии» переведено термином «бояре веденные», который при Максиме Греке не был уже живым термином. Словарь составлен, несомненно, для русских по просьбе кого-либо из друзей Максима Грека . Источники словаря указать невозможно. Он создан по образцу Лексикона Свиды 233 , но прямых заимствований оттуда не заметно. Возможно, что Максим использовал латиногреческие словари, которые он мог вывезти из Италии. Толковый словарь Максима Грека вместе с другими его лексикографическими трудами послужил одним из главных источников для нового типа произведений в русской литературе, получивших название Азбуковников, или Алфавитов, и имевших характер небольших энциклопедий. Один из наиболее древних Азбуковников, упомянутый нами выше, на котором особенно заметно отразилось влияние Максима Грека ,– это «Книга, глаголемая Лексис, сиречь недоведомыя речи, превод Максима Грека от иноверных на русский язык право». Порядок расположения материалов в «Лексисе» следующий. Вначале приводится оглавление, составленное довольно подробно, с разделением на 25 глав. Затем сообщаются сведения о важности просодий, особенно для каллиграфов, указывается количество этих знаков (10), выясняется, где ставится каждый. Далее говорится о залогах, временах; потом о происхождении славян, их делении и снова о просодиях, этимологии, 8-ми частях речи. На листах 21–23 находится краткое предисловие к словарю, а листы 24–175 занимает самый словарь, в котором по алфавиту расположены греческие слова и слова из других языков с переводом их на русский язык и толкованиями, иногда довольно обширными 234 . |
| для разбора, описания и перевода греческих рукописей в княжеской библиотеке, но где пришлось поневоле остаться до смерти, последовавшей в 1556 г. (1480–1556 г.), на 76-м году жизни. Во все это продолжительное время пребывания в России преп. Максим Грек занят был книжным делом, т. е. переводом с греческого на славяно-русский язык святоотеческого писания, проверял существовавшие переводы чрез сличение их с оригинальным текстом и исправлял вкравшиеся в наши богослужебные книги ошибки и неточности; это он делал по поручению церковно-гражданской власти: но в, то же время преп. Максим самостоятельно предавался составлению трактатов, посланий, слов и заметок, в которых то обличал ложные мнения инославных и русских современников о разных предметах веры, то указывал на господствовавшие недостатки и пороки среди русских, не исключая монашества и духовенства, то давал объяснения и ответы многим обращавшимся к нему с запросами по поводу разных недоумений в области церковно-богослужебной, административной, церковно-канонической и т. п. предметам, волновавшим тогдашнее общество. Не легко и не безопасно было преп. Максиму Греку справиться с предстоявшими ему задачами, постепенно расширявшимися, при незнании Максимом славяно-русского языка, вместо которого, на первых порах до изучения, он должен, и вынужден был пользоваться латинским при помощи русских толмачей, переводивших не всегда удачно работы Максима с латинского на русский. Но не эта была главная причина, изменившая бесповоротно и злополучно судьбу преп. Максима: изучивши (далеко, впрочем, несовершенно) славянский язык, Максим слишком воспользовался им для открытого, резкого и поголовного обличения заблуждений, недостатков и пороков русского общества. Указание на неисправность богослужебных книг, резкое осуждение привязанности русских к обрядовой стороне веры взамен искреннего благочестия и добродетельной жизни, обличение любостяжательности и стремления монахов к приобретению и пользованию земельными имуществами, наклонности к сутяжничеству, притеснению и жестокости и т. |
| Приведенные мысли преп. Максима извлечены из первого сочинения его “Слова на Люторы”, известного и под другим заглавием: „Слово о поклонении святых икон“. Другое сочинение преп. отца против лютеран озаглавливается: “Слово на хульники пречистыя Божиея Матери”. Последнее „Слово” не соответствует ни своему содержанию, ни назначению. Дело в том, что полемист вооружается против тех христиан неправославного образа мыслей, которые держатся особенных, отличных от наших, представлений о достоинствах Божией Матери; мнения эти можно назвать заблуждениями, но отнюдь не хульными, какими считал преп. Максим в порыве увлечения; тем более несправедливо причислять к хульникам Богоматери лютеран, не отвергавших ее святости, славы и досточтимости; не отвергали и не отвергают тех же достоинств и лютеранские богословы, утверждая только, что пресвятая Дева Мария, равно как и все святые Божии, non sunt religiose, suppliciter et fiducialiter invocandi aut adorandi. “Конечно, говорит М. Лютер, Божия Матерь была чистая, св. Дева, благословенная в женах, как величал ее Ангел, и как сама она говорила в своей песне: „отныне ублажат Мя вси роди”; мы высоко уважаем пресвятую Деву: но она не страдала за нас, не распялась за нас. Христос искупил нас своими страданиями и молился за нас на кресте“. Это говорил М. Лютер в опровержение папистов, приписывавших, по его мнению, Богоматери величие и славу, принадлежащие одному Богу. Между тем преп. Максим Грек относился в вопросе о почитании Божией Матери одинаково, как к лютеранам, так и другим инославным христианам, хотя и менее благоговейно почитавшим Богоматерь, но все-таки не хулившим ее. На основании этого можно думать, что второе “Слово” преп. Максима направлено было против тех, кто думает учить о Богоматери несогласно с православною церковью, унижая ее достоинства, к каким “хулителям” принадлежали и русские „жидовствующие“, не исключая и магометан, извращавших христианскую истории и догматы. Преп. Максим обличает заблуждения тех, “которые отметают неприкладныя высоты, святости и славы пречистыя и всепетыя Божия Матери, высшия небес и всех небесных умных сил, иже глаголет: тогда точию бывшу ея святу и преславну, в елико время ношаше в пречистей утробе ея Еммануила, а по еже родити и отдоити Его, бывшу прочее ея акы едину от прочих жен?“ Приведенные и подобные неверные мнения преп. отец опровергает многоразличными ссылками на ветхозаветные пророчества и прообразы, которые, по объяснениям отеческим, относятся к Божией Матери, которая “и прежде, еже зачати Еммануила и во чреве носити, и по еже родити Его, и по своем священном преставлении, славна бе, и есть выну, и будет, и елика, аще просит у Сына и Творца своего, вся сильна есть совершити призывающим ея на помощь с верою и надеждою твердою”. 17 |
| Приведем для примера несколько выдержек из сочинений Максима Грека , в которых обличается внешняя обрядность и религиозное лицемерие. Как могут угодить Богу те, говорит он в одном месте, которые «всю надежду спасения полагают во едином лишении мяса и рыб и елея, во время священных постов, а еже обидети и лихоимствовати бедные подручники и в судилища влачити их и враждебне их ратовати и озлобляти различие не престают». 91 «Ведомо убо да есть нам благочестивым, – говорит в другом месте Максим, – яко дóндеже пребываем во гресе... аще и вся молитвы преподобных и тропари и кондаки и молебные каноны глаголем по вся дни и часы, ничтоже отнюдь исправляет». 92 Особенно строги и сильны обличения Максима Грека современного ему фарисейства и внешней обрядности в указанном нами выше знаменитом его слове, написанном по случаю страшного тверского пожара. Здесь Максим представляет Тверского епископа Акакия умоляющим Бога открыть, чем согрешили тверитяне и навлекли на себя Божий гнев. Причина такого ужасного гнева казалась тем более необъяснимой для пострадавших, что они ревностно заботились о благолепии храмов, об украшении икон золотом и серебром, о соблюдении религиозных праздников и других внешних дел религии. На эту просьбу Сам Бог отвечает: «Вы наипаче прогневаете Моя утробы, доброгласных пении и колоколов шум предлагавшие Мне, и многоценное икон украшение и различных мир благоухания, яже аще приносити Ми... от неправедных и богомерзких лихв, лихоимания же и хищения чужих имений». Этих приношений «не точию возненавидит душа Моя, аки смешена слезами сирот и вдовиц умиленных и кровьми убогих, но еще и вознегодует на вас». И далее приводится в качестве примера разорение Греции, которую не спасли от беды «ни благолепное пение, вкупе со светло-шумными колоколы и благовонными миры», ни «пения всенощная», ни «красоты и высоты предивных храмов», ни «даже мощи апостольские и мученические», в этих храмах скрывавшиеся, «понеже там (в Греции. – А.И.) убога возненавидеша и сира убиша из-за златолюбия, неправосудия и мздоимства». 93 В. Отрицательный взгляд на астрологию |
| А как он по причине старости отказался следовать в царствующий всероссийский славнейший град Москву, то вместо его был послан пишущий сие Максим, наименьший монах, богомолец твоей державы, который, прибыв сюда и получив от твоей державы врученную ему оною книгу, по благословению святейшего Варлаама, при помощи Божией, сподобился в теченье одного года и пяти месяцев окончить перевод толкований с греческого на русский язык. При этом нахожу необходимым предпослать этой книге несколько слов для объяснения ее достоинства и значения и желаю сказать об учителях церковных, составивших оную – кто они такие были, сколько их, и какой порядок их толкования, – дабы, во-первых, твоя богохранимая держава, а потом и все множество православных, могло знать: с кем беседуют, как, и о чем. Если для познания подлежащих чувству зрения предметов или дел, нуждаемся в объяснении их людьми опытными и с удовольствием слушаем их рассказы о сем, тем более прилично нам поступать так относительно предметов божественных, постигаемых разумом, – и это настолько необходимее, насколько божественные предметы выше человеческих, и разумные выше чувственных. Делая помянутое разъяснение, я имел в виду последовать примеру тех, которые, окончив какое-нибудь далечайшее необычное плаванье или путешествие, обыкновенно, по возвращение к своему месту, рассказывают спрашивающим их о всем, что они слышали особенно замечательного. Подражая таким плавателям и путешественникам, и я извещаю то, что видел в этом плавании. И если окажусь многоречивым, пусть никто этому не удивится, ибо кто рассказывает о чем-нибудь одном, тому можно и немногими словами много высказать. А кто говорит о многих и при том разнообразных предметах, тому не только неудобно сделать это, но если бы он так поступил, то рассказ его оказался бы весьма непригодным для слушателей, ибо этим он нанес бы им лишение не менее того, как если бы кто покусился одним словом изъяснить какое-нибудь бесчисленное царское сокровище. Итак, я приступаю к разъяснению. Священная сия книга составлена древними мужами, украшенными всякою премудростью и глубиною разумений. |
| А посол(ь)ства правил Иван три стат(ь)и, а одной стат(ь)и еще не правил. И Ибреим паша у Ивана реч(ь) перенял, а говорил паша Ивану. «Иные Гоеударские рйчи с нами переговориш, и мы их Государю скажем. Асам Салтан по проговорил к Ивану ни одного слова ни х которой речи» (л. 280 об.). Когда Ивану пришлось быть у Султана во второй раз уже на отпуск, то к нему обратился с тробованием «подарков» «казначей и дьяк» Аббисалом, угрожая разстроигть посольство в случа отказа, со стороны посла Москвы. «Сентября 12 приехав приставов к Ивану на подвор(ь)е да говорили Ивану: «Сегодни, господние, тобе быти у Салтана в стану, – да то тобе, господине, и отпуск“.... «И того ж дни в стану приходил к Ивану Андреян грек от казначея я от диака Салтанова от Аббисалома, и говорил Андреян Ивану: «Велел, господине, тобе Аббисалом говорити. «Наша, деи, господине, пошлинка есть, и ты б, господине, нас не забыл. А наперед того послы бывали у нашего Государя от Государя вашег(о), – и они, господине, нам пошлину давали: и ты б, господине, нас не покинул же». Да пригож, господние Иван, тобе его почествовати, зан(е)же, господине, он у Салтана ближней человек и дела Государские, бол(ь)шие на нем лежат. А не почтиш, господине, его, – ино, господине, и делу не зделатца» (лд. 282 об. – 283). Наш посол, отказался удовлетворить эти вымогательства, заявив что он прислан к Султану и ему ни до кого нет дела, помимо самого Султана. «И Андреян Ивану отвечал: «Аббисалом, господине, говорит: и тол(ь)ко, деи меня посол не почтит, ино, деи, и делу не зделатца; и велел мне на после взяти карабленые налоги: кафинской и царегородской и все пошлины с рухледи азовские и кафинские и царегородцкие» (л. 283). Когда же угрозы Андриана не подействовали, то был подослан пристав Мурат чеуш, но уже от имени якобы Султана.. «А после Андрияна пришел к Ивану пристав Мурат чеуш, а говорил Ивану: «Велел, господние, тобе Салтан молыт(ь): «Аббисалом у меня человек ближней – диак и казначей и зят(ь), и ты меня деля его почти, – нечто ему пошли» (л. |
|
|
