| Как следует из «Письма о нелюбках», Иосиф в своей речи на соборе 1503 г. использовал следующий аргумент: «Аще у манастырей сел не будет, како чесному и благородному человеку постричися?» В «Слове ответном» встречаем прямое возражение на этот аргумент: «Не глаголете убо разуму нашему быти, да церквы божиа запустятся и манастырем и без престателей остатися». В Житии Иосифа, написанном сербским агиографом Львом Филологом, об участии Иосифа в соборе говорится одной фразой: «И в сих же съвопрошаниях Иосиф разумно и добре, разчиняя лучшая к лучшим, смотря обоюду ползующая». Точно такая же фраза использована составителем Жития Серапиона при описании роли Серапиона на том же соборе. Отсутствие упоминаний Иосифа в памятниках, вышедших из круга книжников, близких Троице-Сергиеву монастырю – «Слове ином» и Житии Серапиона, – можно объяснить тем, что они отражают тенденцию, враждебную Иосифу. В целом же сведения об участии Иосифа и Нила в соборных заседаниях, где решался вопрос о монастырских селах, можно признать вполне достоверными. Таким образом, первый спор между преподобными Нилом и Иосифом следует возводить к августу – сентябрю 1503 г. Но когда же начался спор о необходимости преследования и казней еретиков? 4 . Для решения вопроса о том, восходит ли противоборство «иосифлян» и «нестяжателей» по вопросу об отношении к еретикам к спору преподобных Иосифа Волоцкого и Нила Сорского , необходимо обратиться к творческой истории «Книги на еретиков». Принято считать, что древнейший вид памятника сохранился в рукописи РНБ, Солов. 326/346, переписанной Нилом Сорским и Нилом Полевым до 1508 г. Этот факт расценивается как свидетельство солидарности сорского аскета с позицией волоцкого игумена в отношении еретиков. Рукой Нила Сорского переписан в том числе фрагмент 7го Слова, где говорится о необходимости казни еретиков: «Но по божественных правилехъ зде главною казнию казнится и проклятию вечному предасться, по смерти же, съ диаволомь и съ распеншими Христа иудеи, рекшими: кровь его на нас и на чядех наших, въ огнь вечный осудятся» (РНБ, Солов. |
| Школа Пафнутия Боровского заметно сказалась на его ученике преп. Иосифе Волоколамском. Иосиф прежде всего выдающийся духовник. Поселившись в волоколамских пределах, он быстро прославился. Строгость жизни, доброгласие в церковной службе, широкая начитанность вместе с поразительной памятью и находчивостью («богодухновенного писания все памятию на край языка имый»), привлекательная наружность вместе со скромной, чисто монашеской осанкой и искусством в обхождении – все это привлекает внимание местной аристократии к подвижнику, который и сам был родовит. «И мнози князи и бояре приходяще к игумену Иосифу на покаяние» 715 , т. е. выбирают его себе в духовные отцы. Из князей, бывших духовными детьми преп. Иосифа, известны: Борис Волоцкий и Юрий Дмитровский Васильевичи, братья великого князя Ивана III, и Иван Борисович Волоцкий. Некоторые из волоколамских бояр, «иже от палаты княжа», из воевод «и воинов честных» также просили Иосифа быть их духовным отцом 716 . На исповедь к нему стремились и женщины. Хотя волоколамская обитель, как и боровская, была невходна женам, однако это не помешало княгиням и боярыням иметь преп. Иосифа своим духовным отцом. Между волоколамским —566— игуменом и его духовными дочерьми установились своеобразные сношения: женщины исповедают грехи свои письменно и с радостью принимают ответ преподобного, не умевшие писать сказывали грехи своим домовым священникам и посылали их к Иосифу 717 . Подвижник отвечал на письменные или устные просьбы своих духовных чад обоего пола и писал им послания. Памятником письменных сношений преп. Иосифа с духовными детьми служат дошедшие до нас «послания Иосифовы о епитимиях к вельможам, в мире живущим, детям его духовным». Они свидетельствуют, как строга была та покаяльная дисциплина, которой хорошие духовники подвергали мирян, впавших в тяжкие грехи, насколько была высока и непререкаема власть духовного отца 718 . Преп. Иосиф был выдающийся печаловник – «немощным спострадателен». В своих посланиях и личных беседах со знатными мирянами он заступается за холопов и за крепостных. Он пишет вельможам, наставляя их «восхищенное не по правде отдати»; увещевает «помиловать бедных и убогих, иже пусти беша человеческого утешения»; рабов, которые «гладом тают и наготою стражут», довольствовать, «чтобы с голоду и с наготы не плакали». При этом он просит господ не забывать, что они – одна плоть с рабами, крещены одним крещением, искуплены одною кровью и вместе станут на судище Христовом 719 . Печалуясь пред вотчинником за крепостного человека, Волоколамский подвижник становится на точку зрения их обоюдного материального интереса. «Будьте добры к пахотным крестьянам своим. Чем более станете вы понуждать земледельца к работе на вас и насильно отнимать его стяжание, тем скорее он придет в убожество. Но сделавшись нищим, как он будет платить подать и дань, чем сокрушенный нищетой пропитается он с домом своим? Обремененный оброком он продаст скот. А раз скот продан, кто бу- |
| Как крылатые орлы, ногтями вырывали они глаза не право смотрящих. Отлетели ко Христу те, которые крыльями своими покрывали множество верных, и нас сирых покинули. Затем Иосиф говорит о Зосиме совершенно то же, что писал Нифонту о его еретических мыслях и о бесчинной жизни. Далее идет речь о распространении ереси под покровительством Зосимы в Москве, где уцелели от казни и были в силе еретики: Федор Курицын, Сверчок, Кленов и многие другие. Иосиф говорит об осторожности, с какой держали они ересь в тайне, и что людей благоразумных и знающих писание они не осмеливались приводить в жидовство, «но некыя главизны божественнаго писания ветхаго же завета и новаго на кривосказующе.... и баснословия некая и звездозакония учаху простейших же на жидовство учаху». И было смущение, продолжает Иосиф, между христианами, какого никогда не случалось с тех пор, как солнце благочестия стало сиять в Русской земле. Иноки, пустынники и мирские люди с горькими слезами молили Бога, да уничтожить пагубную ересь. Зосима воздвигал гонения на обличителей ереси: священников и дьяконов за это лишал сана и при этом говорил, что не следует осуждать еретика и отступника; говорил также, что если еретик-святитель кого отлучит и не благословит, то Божий суд согласен будет с судом его. Но читавшие Божественное писание знали, что еретиков и отступников следует осуждать, проклинать, предавать лютым казням. Митрополит клеветал державному на своих обличителей и неповинные претерпели узы и темницу. Тут уже Иосиф начинает говорить о своей книге – как необходимо было написать её: «Аще невежа и груб есмь, но обаче должно ми есть о сих не нерадити противу моея силы». Он говорит, чтобы не осудили его за то, что он объявил имена еретиков: Алексея, Федора Курицына, попа Дениса и других, потому что так делали и святые отцы, когда они писали против древних еретиков и передавали имена их в роды родов. «Собрах во едино от различных писаний божественных», оканчивает Иосиф своё предисловие к Просветителю «яко да ведящии божественная писания, прочетше, воспомянут себе, неведущии да разумеют. |
| В осьмом слове м. Даниила находится очень много данных святоотеческой литературы, которые тожественны с теми, какими пользовался Иосиф Волоцкий в своем Просветителе. Но это нисколько не говорит против самостоятельности Даниила в написании осьмого слова. Замечательно, что те памятники святоотеческой литературы и церковной письменности, авторитетом, которых в свое время пользовался Иосиф, хотя и находятся в осьмом слове Даниила, но в последнем случае они всегда почти имеют пред собою указание на источник, своего заимствования и на название слова, из которого сделано это заимствование. Притом приводимые Даниилом святоотеческие свидетельства отличаются всегда обширностью и даже часто излишнею полнотою и буквальностью. Между тем в Просветителе Иосифа Волоцкого те же самые свидетельства, помимо того, что не сопровождаются никакими более или менее точными указаниями своего источника, кроме общего указания имени св. Отца, а иногда и без этого, они еще отличаются краткостью. А иногда бывает и так, что автор просветителя совершенно умалчивает об источнике, откуда заимствуется им то или другое сведение, и тем самым вводит в заблуждение изучающего его творение, который предрасполагается видеть здесь слова не того или другого церковного памятника, а самого автора Просветителя. Вообще в указании цитат Даниил далеко превосходит в аккуратности своего знаменитого учителя. Нечего упоминать о том, что в осьмом слове Даниила собрано не мало таких свидетельств, которые не имеют места в Просветителе. Таким образом, Даниил, как автор восьмого слова, вполне, самостоятелен и чужд литературных заимствований из Просветителя. Рассматриваемое с точки зрения формальной, т. е. с точки зрения богатства священной богословской аргументации, осьмого слово Даниила может быть поставлено в параллель с тринадцатым словом. Просветителя. Оно так же обширно, как и последнее; оно так же обширно святоотеческими свидетельствами, как и это. Но по характеру содержания свидетельств оба слова имеют между собою некоторые различные оттенки. У Даниила является более преобладающею теоретическая сторона, тогда как у Иосифа – историческая. У Даниила находится более таких свидетельств, которые в принципе допускают преследования и казни еретиков, тогда как Иосиф более всего подбирает у себя исторические факты, свидетельствующие, что казнь еретиков законна. Здесь им перебирается, рассматривается с известной точки зрения история отношений разных византийских императоров к еретикам, поступки греческих святителей и преподобных мужей и т. д. В осьмом слове Даниила исторический элемент сравнительно слабее. |
| Иосиф приглашает прочесть правила, на которые указал он вначале послания и вслед за тем продолжает: «Да и ныне (Серапион) точию единаго смотрит во всем, еже свое гордостное мнение сотворити, да и говорит такие речи: все де на грех поступали, один я за правду стал». Пример фарисея и мытаря: «Серапион, как мытарь, всех осудил и говорит: за правду стал. Ино, господине, всякая правда бывает по свидетельству божественных правил, а которое слово или дело не от Божественных Писаний, то все от лукаваго». Слова св. Никона об этом, слова из Лествицы, слова св. Дорофея о гордости. «Бес тщится в ров воврещи бывшаго архиепископа Серапиона, а на то ему надежа». Хвалят его те, которые не разумеют Божественных Писаний, «яко скоти не смыслеши... и ничтоже смотряюще точию, дабы кто что взял у него». Осуждая московских сторонников Серапиона, Иосиф по-своему объясняет и ту любовь, которою пользовался архиепископ со стороны новгородцев, видевших в нем святителя, подобного древним святым владыкам их – Никите, Иоанну и недавнему Ионе. «Коли был в Новгороде архиепископ Серапион, когда еще приехал в Новгород, тогда же получил от человек славу, а не от Бога. Да которые живут в Новгороде бояре и дети боярские и приказаные люди, и что ни есть церковных приходов, и он им роздал, а иное истощил церковное имение; пьяницам и смутом отворил погреба, и они, напившеся, зовут его святителем, государем. Да как нечего уже давати, ни поити нечем и он был хотел того деля и владычество оставити. А ведомо, господине, тебе аще кто прост человек богатство свое, а не церковное раздает богатым и пьяницам.... ино не похвально ни от Бога, ни от человек; а еже архиепископу или епископу церковное имение раздавати не убогим, богатым и пьяницам.... сие отречено есть правильным законом, и святотатцем судом осужаеми бывают творяще таковая». Затем Иосиф снова порицает тех московских сторонников Серапиона, которые придавали его благословению чрезмерное значение. «Неразумны, скоту подобны человецы, – говорит он, – приходят ныне к бывшему архиепископу Серапиону да говорят ему: ты де, государь, стой, лица сильных не срамляйся, стой крепко». |
| За неисполнение своей обязанности Иосиф угрожает Митрофану страшным гневом Божьим. Обязанность же Митрофана, по мнению Иосифа, состоять в том, чтобы докучать государю о еретиках: пусть для Божьего дела он оставить все дела: «занеже Божие дело всех нужнее». В заключение всего Иосиф просит Митрофана написать ему о том, каково будет о том «государское попечение». В послании к Митрофану Иосиф открыто высказал свое мнение, что еретиков надо казнить, и тут же подобрал ряд примеров истребления еретиков по распоряжению благочестивых царей восточных. Мнение о том, что надо казнить еретиков, высказывал и Геннадий в послании своем к митрополиту Зосиме; причём он приводил в пример «Шпанскаго короля». О введении инквизиции Фердинандом Католиком, рассказывал Геннадию посол Цесарский, при проезде через Новгород. При первом розыске Геннадий доверял покаянию еретиков и только не нераскаянных отдавал на суд гражданской власти. Когда после первого собора (1490 года) еретики присланы были к Геннадию, он вздумал учредить в Новгороде нечто подобное тому, о чем ему с сочувствием, повествовали католики. Он устроил позорный въезд еретиков в Новгород, причем на каждом из них, подобно тому, как и на жертвах инквизиции, была надпись; «се есть сатанино воинство»! И хотя еретики не были сожжены, но зато были сожжены венцы на их головах. Иные из них умерли после того в заключении. Поп Денис умер через месяц после пытки в страшных страданиях. Умер также и чернец Захар, главный враг Геннадия. Истребив таким образом главных врагов своих, Геннадий более не преследовал ереси. Деятельность его с самого 1492 года имеет уже новый характер: он хочет мериться с еретиками, иметь в борьбе с ними равное оружие. Еретики новгородские имели, хотя отрицательное, но тем не менее несомненное влияние на архиепископа. У них была в руках Библия . Он заботится о полной Библии и о других книгах, на авторитет которых они ссылались. Захар чернец, как мы видели выше, нападал на обычай ставить священников по мзде. Геннадия мы видим деятелем на соборе 6-го августа 1503 г. Забота об училищах и сознательное недовольство современным состоянием духовенства служат лучшим свидетельством просвещенной деятельности этого иерарха. |
| Весьма показательным, в частности, является отзыв авторитетного представителя русской эмиграции XX века церковного историка И. К. Смолича : «Иосиф пренебрегал (курсив мой. – В. К.) и духовными основами христианской аскезы в целом, и основами монастырского наставничества в частности. Это особенно остро проявилось в его взглядах на взаимоотношения между настоятелем и братией. Требования, которые Иосиф предъявляет настоятелю, носят лишь внешний характер. Говоря об этом в своем уставе, он подкрепляет рассуждения многими примерами из истории восточного иночества и требует от настоятеля крайне сурового обхождения с братией. Он воспитывает инока не воздействием на его совесть, не доказательства- ми духовного достоинства аскезы, а запугиванием непослушных...» 259 Даже как-то неловко читать у православного ученого эти «пренебрегал», «внешний характер», «крайне суровое обращение», «запугивание» – так не соответствуют они тексту «Духовной грамоты». Совершенно очевидно, что подобное отношение не есть итог добросовестного историко-филологического и герменевтико-семантического анализа произведения. Такое отношение, думается, сопряжено, во-первых, с весьма поверхностной трактовкой последнего, вполне, к тому же, игнорирующей факт признания Русской Церковью святости его преподобного автора (более глубокое понимание Устава явил, между прочим, католический исследователь 260 ); во-вторых, – с идеологическим и, по существу, вне научным предубеждением, которое никак не определяется объективной оценкой содержания литературных источников, а отражает былую борьбу в русском обществе второй половины XIX – начала XX века либерально-революционных идей и консервативно-традиционалистских воззрений. Как ни печально, фигура святого волоколамского писателя заняла в этой борьбе ключевое место, порождая вплоть до сегодняшнего времени прямо противоположные характеристики 261 : «вождь старомосковской партии» 262 , представитель формально консервативного направления и сторонник мрачных начал русской жизни 263 или же созидатель «“Града Божия” на земле в нашей национальной истории» 264 , новатор и западник 265 . |
| Весьма показательным, в частности, является отзыв авторитетного представителя русской эмиграции XX в., церковного историка И. К. Смолича: «Иосиф пренебрегал (курсив — В. К.) и духовными основами христианской аскезы в целом, и основами монастырского наставничества в частности. Это особенно остро проявилось в его взглядах на взаимоотношения между настоятелем и братией. Требования, которые Иосиф предъявляет настоятелю, носят лишь внешний характер . Говоря об этом в своем уставе, он подкрепляет рассуждения многими примерами из истории восточного иночества и требует от настоятеля крайне сурового обхождения с братией. Он воспитывает инока не воздействием на его совесть, не доказательствами духовного достоинства аскезы, а запугиванием непослушных...» . Даже как-то неловко читать у православного учёного эти «пренебрегал», «внешний характер», «крайне суровое обращение», «запугивание», — так не соответствуют они тексту «Духовной грамоты». Совершенно очевидно, что подобное отношение не есть итог добросовестного историко-филологического и герменевтико-семантического анализа произведения. Такое отношение, думается, сопряжено, во-первых, с весьма поверхностной трактовкой последнего, вполне, к тому же, игнорирующей факт признания Русской Церковью святости его преподобного автора (более глубокое понимание Устава явил, между прочим, католический исследователь ); во-вторых, — с идеологическим и, по существу, вненаучным предубеждением, которое никак не определяется объективной оценкой содержания литературных источников, а отражает былую борьбу в русском обществе второй половины XIX — начала XX в. либерально-революционных идей и консервативно-традиционалистких воззрений. Как ни печально, фигура святого волоколамского писателя заняла в этой борьбе ключевое место, порождая вплоть до сегодняшнего времени прямо противоположные характеристики : «вождь старомосковской партии» , представитель формально-консервативного направления и сторонник мрачных начал русской жизни или же созидатель « " Града Божия " на земле в нашей национальной истории» , новатор и западник . |
| Вообще настоящее поучение не выдается из ряда других поучений, о которых было говорено раньше, никакими сколько-нибудь характерными особенностями. Учения о Промысле Божием касался и препод. Иосиф Волоцкий . Он развивает его в трех словах своего Просветителя 832 . Но между ними и одиннадцатым словом Даниила не существует никакого сходства. Из всей массы приводимых Даниилом святоотеческих свидетельств только одно повторяется в Просветителе, но и то с несомненными признаками его самостоятельного происхождения 833 . В своих словах Иосиф рассматривает учение о Промысле Божием и непосредственной связи с возражениями жидовствующих по поводу неосуществившегося ожидания кончины мира по истечении семитысячелетнего его существования. Здесь им развивается во всех подробностях теоретическая, догматическая сторона вопроса и не затрагиваются воззрения, сформировавшиеся на почве неосуществившихся ожиданий мировой кончины в области нравственно-практической. Совершенно обратное явление замечается в слове Даниила о Промысле. Здесь теоретическое учение о Промысле затрагивается вскользь и излагается в самых общих положениях, а самая большая часть рассуждений вращается в области рассмотрения с точки зрения учета о Промысле частных вопросов, выдвинутых новыми историческими условиями, какие слабо заявляли о себе при преподобном Иосифе (распространение астрологических знаний), а напротив в сильной степени при Данииле. Богословское значение и ценность одиннадцатого слова стоят не высоко. Аргументация общего учения о Промысле и качественно и количественно обоснована слабо: если не считать изречения апостола Павла, то в подтверждение его останутся два свидетельства от патерика и старчества – основания по своему значению очень второстепенной важности и весьма мало имевшие веса в глазах современных вольнодумцев. Что касается других отделов слова – рассмотрения и примирения частных, отдельных фактов несоответствия между добром и злом в жизни человека с общим учением о Промысле Божием, равно как и учения о младенцах умирающих, то здесь авторская самостоятельность Даниила обнаружилась в самой незначительной степени. |
| В октябре 1492 года, когда исполнилось 7000 лет, на соборе, в Москве поручено было Геннадию составить Пасхалию на 8-ю тысячу. Архиепископ занялся этим важным делом. Он предпослал Пасхалии предисловие, где доказывал от Священного Писания несостоятельность верования, по которому ждали по исполнении 7 тысяч, кончины Мира. И так Геннадий занялся делом важным, долженствовавшим успокоить умы и тем более, что еретики воспользовались одним поколебавшимся верованием для ниспровержения других. Имея в лице митрополита покровителя, московские и новгородские еретики стали открыто на рынках, на улицах, в домах, толковать Писание. В это-то время Иосиф Волоцкий сказал себе: «Настало время труду, время течению и подвигом» 149 . Первым письменным памятником его открытого вмешательства в борьбу с жидовствующими следует считать его Послание к Нифонту, епископу Суздальскому и Тарусскому 150 Из самого послания видно, что оно написано во время Зосимы митрополита: «ныне на том же престоле сидит скверный и злобесный волк». Следовательно написано после 1490 и прежде 1494 года. Но Нифонт присутствовал на соборе 1492 года, а из послания видно, что он находится под опалой. Из таких обстоятельств профессор Казанский выводит предположение, что послание написано уже после 1492 года. Послание это, как можно полагать, относится к году, когда Зосима, перестав таиться, стал открыто брать сторону еретиков и, вместе с тем, несдерживаемый уздой Божьего страха, стал предаваться ужасному пороку своего времени и пьянству. Нифонт присутствовал на первом соборе против жидовствующих еретиков и на нём держал себя как следует защитнику православия. Нифонт был в переписке с Иосифом, и само разбираемое нами послание написано было в ответ на грамоту Нифонта, в которой этот епископ просил Иосифа разрешить его сомнение, действительно ли проклятие, когда оно исходит от еретика? Иосиф отвечает ему на этот вопрос отрицательно: «А что еси, господине, ко мне писал, аще проклянет еретик христианина, то последует ли ему Божественный суд, то еретическое проклятие в проклятие ли, или ни во что? Ино, ты сам, господине, ведаешь, что мнози еретицы христиан прокляша, не последова им Божественный суд, но клятва их на них возвратися». |
|
|
