| Холодность к Богу, которая может маскироваться наружным исполнением обрядов. Самоотверженная любовь к ближним, забвение ради них самого себя, желание сделать для них как можно больше пользы духовной и материальной. По отношению к ближним – эгоизм, черствость и холодность, за исключением, может быть, родных по плоти. Мысли лишь о своих интересах. Смирение, проявляющееся в самом низком мнении о себе. Внимание и даже любовь к обличениям. Проявление кротости и скромности. Желание всюду занять последнее место. Гордость и тщеславие. Неприязнь и даже злоба к обличающим или укоряющим. Любовь к почестям и начальствованию. Боязнь богатства, роскоши, комфорта и греховных излишеств. Послушание пастырям и отвержение, когда только возможно, от своей воли. Самоуверенность и самонадеянность. Отвращение от подчинения своей воли другим. Склонность к сластолюбию, наслаждениям и развлечениям, пустым беседам и т. п. Терпение в скорбях, болезнях и несчастьях, благодарение за них Бога при неизменном мире душевном. В страданиях ропот, недовольство и раздражение. Озлобление и укоры за них людям. Если христианину встретится душа, отвечающая условиям первого столбца (хотя бы и из иноверцев), то пусть видит он в ней брата или сестру во Христе, с кем надо стараться сблизиться и у кого следует учиться добродетели. Ведь истинные друзья Христовы весьма редки в мире, но они-то и есть «свет мира» ( Мф.5:14 ) и именно через них просвещаются Христовым учением души людей. Как говорит преподобный Иосиф Волоцкий : «Если хочешь быть благочестивым, то найди человека, боящегося Бога и служащего Ему всей душой, и, если можно, живи с ним под одной кровлей. И если нашел ты такого человека, будь покоен: ты нашел ключ к Царству Небесному». 24. Второе явление всадника на белом коне (Откр. 19:11–21) Вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный. ( Откр. 19:11 ) Наступает время Второго пришествия Христа на землю, когда «явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою» ( Мф.24:30 ). |
| Чтобы уразуметь, что это воистину так, выслушай несколько примеров. Саул, царь Израилев, однажды помиловал, против воли Божией, Агага, царя амаликитян, и за это помилование был осужден Богом, – не только он сам, но и все потомки его ( 1Цар. 15 ). И Ахав, захватив царя Ассирийского Адера, помиловал его, вопреки тому, что было угодно Богу, и отпустил его с великими почестями; и Бог послал к Ахаву некоего пророка, сказавшего: «Так говорит Господь: за то, что ты выпустил из рук твоих человека-убийцу... душа твоя будет вместо его души, народ твой вместо его народа» (Ср.: 3Цар. 20, 26–34, 42 ). Подобно тому и некий пророк сказал другу своему, «по слову Господа: бей меня. Но этот человек не согласился бить его. И сказал ему: за то, что ты не слушаешь гласа Господня, убьет тебя лев, когда пойдешь от меня. Он пошел от него, и лев, встретив его, убил его. И нашел он другого человека, и сказал: бей меня. Этот человек бил его до того, что изранил побоями» ( 3Цар. 20, 35–37 ). Что может быть удивительнее этого? Бивший пророка спасся, а пожалевший – пострадал. Уразумей же, что, когда Бог повелевает, не подобает размышлять о природе происходящего, но следует лишь повиноваться. Поэтому все святые преподобные и богоносные отцы наши, пастыри и учители, умоляли благочестивых царей и князей, чтобы они истребляли еретиков. Так, святые отцы Шестого Вселенского Собора обращались к благочестивому царю Юстиниану: «А ты, царь, позаботься вот о чем: если какие-нибудь остатки эллинского или иудейского еретического зла попадут в зрелую пшеницу, искорени их, как сорняки – да будут они исторгнуты и да очистится церковная нива горячей любовью к Богу царей и властителей, превзошедших ревнителя Финееса и поразивших грех копьем». И святые отцы, собравшиеся в Иерусалиме, написали к Феофилу, царю греческому, пространный свиток, с такими словами: «Ты же, о царь, прислушайся к молитве смиренных, окажи милость Церкви своей, успокой церковные раздоры и прежде всего останови зловерных отступников, силою праведного своего царства, мышцею благочестия своего». |
| Обзор оценок личности и творчества преподобного Иосифа Волоцкого, высказанных в научной и публицистической литературе прошлого и настоящего, предпринят в работе: Зуев А. «Оценка литературных трудов преподобного Иосифа Волоцкого в церковной и светской историографии»/Диссер. на соиск. уч. степ. кандидата богословия. Сергиев Посад: МПДА, 2004. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Ч. 3: Национализм и общественное мнение. Вып. 1. СПб., 1901. С. 51. Пыпин А. Н. Иосиф Волоцкий и Нил Сорский//Вестник Европы. 1894. Кн. 6; Довнар- Запольский М. В. Московские гуманисты и обскуранты XVI в.//«Москва в ее прошлом и настоящем». Т. II. М., б. г. [отд. оттиск]. Denisoff E. Aux origins de l " eglise russe autocephall//Revue des etudes slaves. Paris. T. XXIII, f. 1-4, 1947. С. 83-87 (По изложению в кн.: Лурье Я. С. Иосиф Волоцкий как публицист и общественный деятель//Послания Иосифа Волоцкого. М.; Л., 1959. С. 24); Золотухина Н.М. Иосиф Волоцкий. М., Юрид. Лит., 1981. С. 81. Невоструев К. И. Рассмотрение книги И. Хрущова «Исследование о сочинениях Иосифа Санина, преподобного игумена Волоцкого». СПб., 1870. С. 25. Костомаров Н. И. Рецензия на соч. И. Хрущова//«Вестник Европы». 1868. Т. II. Кн. 4. С. 969-972 (стб. 958-976). Казакова Н. А. Очерки по истории русской общественной мысли. Первая треть XVI в. Л., 1970. С. 60. Ивина Л. И. Крупная вотчина Северо-Восточной Руси конца XIV - первой половины XVI вв. Л., 1979. С. 50-51. Лурье Я. С. К вопросу об идеологии Нила Сорского//ТОДРЛ. Т. XIII. М.; Л., 1957. С. 209 - 213; Он же. Русские современники Возрождения. Л.: Наука, 1988. С. 116-118. Алексеев А. И. Под знаком конца времен. Очерки русской религиозности конца XIV - начала XVI вв. СПб.: Алетейя, 2002. С. 182. Питирим (Нечаев), митр. Преподобные Нил Сорский и Иосиф Волоцкий//Тысячелетие крещения Руси/Сб. материалов. М., 1989. С. 75-85. Кожинов В. В. История Руси и русского слова. Опыт беспристрастного исследования. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 433-464. Комментарии ( 1): Иеродиакон Павел (Дудоров)., Нижний Новгород |
| Между тем на Западе принцип дара - " безумие для эллинов, соблазн для иудеев " - был опорочен и отвергнут рационализмом флорентийских менял, давший жизнь двойной бухгалтерии, физике Ньютона, философии Локка и политэкономии Адама Смита. Век Просвещения, век XVIII, стал эпохой решающих побед буржуазной идеологии в Европе и начала промышленной революции. Средневековый Старый порядок должен был пасть и стать сырьём для переработки в новую рыночно-капиталистическую цивилизацию... " Жидовствующие в XV, а до них ещё стригольники в XIV веках во многом предвосхитили протестантские идеи Западной Европы " , - считал историк средневековой общественной мысли Будовниц (см.: Будовниц И.У. Русская публицистика XVI века. М.-Л., 1947. С. 64). См., напр.: Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма//Избранные произведения. М., 1990. Преподобный Иосиф Волоцкий. Просветитель. М., 1993. С. 111. Цит. по: Памятники литературы Древней Руси. XII век. М., 1980. С. 187. Преподобный Иосиф Волоцкий. Просветитель. М., 1993. С. 112. Такие идеи высказывали, например, флорентийцы Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола, жившие в конце XV в. (см.: Тарнас Р. История западного мышления. М., 1995. С. 180-181). В книге советского историка В.И.Рутенбурга " Титаны Возрождения " (СПб., 1991) в числе героев той эпохи фигурируют не только Леонардо да Винчи, Микеланджело, Дюрер, но и Лютер, а также Макиавелли. По мнению же Иосифа Волоцкого, " каждый, кто хочет понять Писание, пусть не надеется на свой ум, пусть не считает его достаточным " . И " если кто-либо порочит и осуждает Священное Писание, полагаясь лишь на свой разум, - нет его безумнее " (Преподобный Иосиф Волоцкий. Просветитель. С. 127). Божественное достоинство, по убеждению философов-просветителей, придавал человеку его разум. Один из современников Гоббса, француз Клод Жильбер, писал так: " Следуя разуму, мы не зависим более ни от кого, кроме самих себя, и тем самым становимся в некотором смысле богами " (Цит. по: Фёдорова М.М. Модернизм и антимодернизм во французской политической мысли XIX века. М., 1997. С. 62). Однако оборотной стороной претензий разума на божественность оказывалось сатанинское одиночество его носителей. |
| Когда Иосиф Волоцкий говорит о власти великого князя, что «царь естеством подобен есть всякому человеку, властью же подобен Богу», он прибавляет: «но якоже Бог хочет человека спасти, такоже и Царь все порученное ему хранит от вреда душевного и телесного, яко да Божию волю сотворит». И, необходимо отметить, что «место на престоле Божием» не отведено у него единственно для царя, как вселенского монарха. Все князья, все носители преемственной власти получили эту власть от Бога и ответственны Ему за эту власть. «Разумейте цари и князи, и бойтесь страха всевышнего вашего ради спасения... вас бо Бог в себе место посади на престоле своем. Сего ради подобает царям и князям всяко тщание о благочестии иметь». При этом власть, и светская и церковная, тогда лишь благословляются Богом, когда она следует заповеди Всевышнего: «Иже царь злочестивый не печется о сущих под ним, не царь есть, но мучитель. И еще епископ зол есть, не печется о стаде своем, не пастырь есть, а волк», Преп. Иосиф учит дальше, что власти зла должно не повиноваться... Дьяконов был совершенно прав, когда отмечал, что преп. Иосиф развивал революционную доктрину. Лишь боясь духовной и светской цензуры, этот исследователь не высказал более подробно своего взгляда об учении этого «традиционного идеолога самодержавия». Приводя пример властелина, не заботащегося о своих подданных, невнимательно относящегося к их духовным и житейским потребностям, Иосиф Волоцкий пишет: «таковой царь не слуга Божий, а дьявол и не царь, а мучитель. И такового царя или князя, к нечестию и лукавству ведущего, не послушаеши ; даже если он мучит, даже если смертью грозит». Эти слова, написанные, как раз в 1490-ые годы, когда Иосиф обвинял Uoahha III в «благоволительном покрытии» еретиков, были необычайно мужественными. Дьяконова они даже пугали и он не приводил, их дословно. Призыв к бунту слышится в посланиях этого защитника веры от самоволия монарха. Система религиозно-земского тягла распространяется Иосифом Волоцким не только на правителей, но и на весь социальный строй. Помещик поставлен Богом на свое место не для того, чтобы эксплуатировать своих крепостных или рабов, а чтобы заботиться о них. Она даже рассматривает земное неравенство только, как временный институт, который Всевышний Творец, пока что терпит. «Хотя здесь попустил Господь на малое время одному господствовать, а другому работать, но на Страшном Суде Христовом не будет ни раба, ни свободного, а каждый примет по делам своим». Пока же господствующий призван Богом заботиться о малых мира сего. В заботе и службе заключается роль каждого руководителя общества, он должен «не только о своих заботах пещися и своего точию живота править, но и все обладаемое им (подданные, слуги, рабы) от треволнения спасать и соблюдать, и от нужд и скорби, и бед избавлять». |
| Что же, по-человечески защитников православия можно понять. После долгой борьбы еретики были подвергнуты анафеме, заключены под стражу, и 9 человек были казнены через сожжение. Известно, что святой Иосиф Волоцкий приложил много усилий, чтобы эта казнь состоялась. В своей книге «Просветитель» св. Иосиф отводит целую главу на обоснование того, что казни еретиков не просто допустимы, но и необходимы! А одобрение и поддержка физического уничтожения еретиков является, по мнению св. Иосифа, благочестивым долгом православного христианина, несогласие же с такой позицией – преступлением, сравнимым по тяжести с ересью. Но то понимание благочестия, которое я усвоил из Нового Завета и Священного Предания, совершенно не совпадало с провозглашаемым в «Просветителе». Кротость, смирение, любовь, увещевание... этим качествам не было места среди слов о ненависти, гневе, осуждении и наказании. Моя совесть восставала едва ли не против каждой строчки в 13-й главе «Просветителя»... Но «Просветитель» – творение св. Иосифа Волоцкого , прославленного на небесах и на земле. Дерзая слушать глас совести, не путаю ли я его с бесовским искушением? Дерзая не согласиться со Преподобным, не совершаю ли я акт отступничества от Православия, страшный грех хулы на Святого Духа? Эта проблема встала передо мной в полный рост – и чтобы подробнее разобраться в этом вопросе, я обратился к «Просветителю» и к трудам Святых Отцов, которых цитирует св. Иосиф в подтверждение своего мнения, желая найти в них разъяснения, более понятные моему несовершенному разуму. Попытка анализа этой работы и вылилась в настоящую статью. Я не буду затрагивать сейчас какие-то вторичные вопросы, обратимся сразу к 13 главе, которая непосредственно касается волнующей меня темы. Цитаты из «Просветителя» выделены синим цветом. Слово тринадцатое, против ереси новгородских еретиков, говорящих, что нельзя осуждать ни еретика, ни отступника. Здесь же собраны свидетельства из святых книг о том, что еретика и отступника не только осуждать, но и проклинать следует, царям же и князьям и судьям подобает отправлять их в заточение и предавать лютым казням. |
| В опровержение такой искусительной мысли Иосиф приводит в пример самого Спасителя, от которого отбегали ученики и в числе 12-ти им избранных, был Иуда; затем приводит в пример неверных учеников апостола Павла и здесь удивляет своей начитанностью, называя их поимённо; от них переходит к нечестивым ученикам св. Саввы Освященного. Из примеров отступничества он выводит такое положение: кто хулит монашество за то, что не все из монахов спасаются – хулит самого Христа, потому что не все из учеников Его спаслись. Объяснив иночество как второе крещение, Иосиф приводит те же слова Никифора патриарха, какие приводил в послании к четырем духовным лицам, – а именно: чернеца, оставившего иноческой образ, подобает проклинать, как еретика и отступника. Послание оканчивается таким противоположением: «яко же Господь наш Иисус Христос хотя всякого человека спасти, второе крещение (т. е. иночество) подает на очищение грехов, так и враг наш диавол, хотя всякого человека погубить влагает в сердце человеком злая и сопротивная, не ведающим божественного писания». Таким заключением осторожный Иосиф дает самому читателю возможность догадаться, кого искушает дьявол и кто остаётся в сем случае невеждою в Божественном Писании. Зная нетерпимость того, к кому пишет, Иосиф на этот раз отступает от обычной ему формы прямого обличения. Послание это, по всей вероятности, было написано в первый период борьбы Иосифа с ересью (около 1490 г.). Это можно заключить из того, что Иосиф предполагает в вельможе вольнодумные мнения о пользе иночества; на такое же вольнодумство нападает он и точно таким же образом говорит об иночестве в одиннадцатом слове «Просветителя». Послание к вельможе о миловании рабов 115 Поводом к посланию к вельможе о миловании рабов был дошедший до Иосифа слух о том, что вельможа дурно содержал своих рабов и сирот домашних, в тесноте и скудости, что «они гладом тают и наготою стражют». В конце послания Иосиф говорит, что он пишет не только по слуху, но и сам видел их страдания. Этот вельможа не был его духовным сыном, и Иосиф признается, что ему не совсем ловко писать об этом: «не лепо ми, господине, тебе писати о сих, самому ми сущу грешну, и тебе посылати наказание к пользе, и учительский сан восхищати, не имея ума, не размысла очищена». |
| Нетрудно показать, как замысел преподобного Иосифа бледнеет и искажается в следующих поколениях «осифлян», как слово у них расходится с делом, так что очень учительные пастыри оказываются в то же время потаковниками. Но не в этих искажениях острота вопроса. В самом замысле и задании преподобного Иосифа есть внутренняя опасность, не только в его житейских искажениях или приспособлениях. Эта опасность — перенапряженность социального внимания. И отсюда известное опрощение, — может быть и не для самого себя, но именно для народа, — известный минимализм. Сам Иосиф был несравненным начетчиком, [ 4 ] и в Волоцком монастыре было богатое собрание книг. «Богодухновенные писания вся памятию на край языка имый», говорили о нем. И не так уже важно, что эту начитанность он приобрел скорее из разных сборников и отечников, чем из полных собраний отеческих творений. Но при всей своей книжности Иосиф равнодушен к культуре. Или точнее сказать, в культуре он только то приемлет, что подходит под идеал благочиния и благолепия, но не сам пафос культурного творчества. Вот почему осифляне совсем не редко воздвигали величественные и художественные храмы, и украшали их вдохновенным иконным письмом. Но к богословскому творчеству оставались недоверчивы и равнодушны. Именно от этого равнодушие и сам Иосиф не выходит за пределы своей начитанности, остается только начетчиком. Весь его «Просветитель» ведь почти без остатка разлагается в ряды выборок и свидетельств. «Книгу эту едва ли даже можно назвать самостоятельным или в строгом смысле русским произведением», заметил даже сдержанный казанский издатель. Свое сказывается только в выборе или подборе чужого. В этом выборе Иосиф был скорее смел, не останавливается и перед новизной, даже западной, готов подходящее взять и из западного источника… Здесь не место разбирать и устанавливать, какое значение имела проповедь и деятельность осифлян в истории религиозно-политической мысли и жизни XVI-ro века. Важно отметить только, что она не благоприятствовала культурному подъему. Всегда «хождение в народ» ведет скорее к культурному равнодушию, по каким бы мотивам в народ не уходили. И замысел социальной справедливости легко может выродиться в идеал равновесия и уравнения, против которого творческий пафос вообще покажется опасным беспокойством… Богословский запас писателей-осифлян не был мал или узок. В первоисточниках вероучения, в Писании и в отцах, лучшие из них были опытны и искусны. Сам Иосиф, еще свободнее митр. Даниил, располагали достаточным богословским материалом. Нельзя говорить о скудости данных. И не исчерпывает вопроса и ссылка на то, что они были только начетчиками, — ибо и их противники, в известном смысле, были ведь тоже начетчиками. И не только «Просветитель», но и «Предание ученикам» преподобного Нила построены скорее как сборник или «цепь», чем как самостоятельное рассуждение… |
| Не находя себя виноватым перед Серапионом, пострадавшим теперь ради его, Иосиф, по духу церковных постановлений, считает себя не вправе просить прощение у отлученного. Нельзя не видеть здесь того, что Иосиф горячо смотрел на нанесенную ему обиду. Он не напрасно повторяет несколько раз, что он, Иосиф, благословлен, а Серапион сана извержен. И если мне у него прощаться и назваться виноватым, говорит он далее: «ино то мне обезчестити священныя правила и вся божественная писания и царский и святительской суд; занеже, господине, инако судится прост человек, инако священник. Аз, господине, аще и недостоин, но имею на себе рукоположение священства и игуменства, имею под собою братию и всем есми отец духовный и многим князем и бояром. И аще отец духовный не благословен и отлучен, а детям будет кая надежда спасения? Ино того безчестия несть ничтоже злейши». Отсюда ясно, что свое общественное и иерархическое положение Иосиф ставит выше своего единичного человеческого достоинства. Доказав, что нельзя бить челом и просить прощения у соборно отлученного епископа, Иосиф вновь переходит к обвинению Серапиона в том, что, отлучив Иосифа, он поступил вопреки законам церковным. Он приписывает архиепископу гнев, ярость, гордость и указывает на 4-ое правило Седьмого Вселенского собора – как епископу следует поступать с своею паствою духовною, и насколько виноват тот, кто отлучает «ради своея страстныя воли». Затем говорит, что никто из святителей никогда так не поступал, как Серапион, и приводит в пример митрополитов Киприана и Иону и архиепископа Ростовского Вассиана (Рыло). У каждого из этих святителей была распря с подвластными им игуменами (у первого с Евфимием Спасо-Суздальским, у второго с Пафнутием Боровским, у третьего с Нифонтом, игуменом Кирилло-Белозерским) и никто из них не дерзнул наложить отлучение на игуменов, несмотря на то, что Евфимий и Пафнутий не хотели называть Киприана и Иону митрополитами, а Нифонт оскорбил Вассианова десятинника. Здесь Иосиф говорит о том, как он почитал Серапиона 219 . |
| Нетрудно показать, как замысел преподобного Иосифа бледнеет и искажается в следующих поколениях “осифлян,” как слово у них расходится с делом, так что очень учительные пастыри оказываются в то же время потаковниками. Но не в этих искажениях острота вопроса. В самом замысле и задании преподобного Иосифа есть внутренняя опасность, не только в его житейских искажениях или приспособлениях. Эта опасность — перенапряженность социального внимания. И отсюда известное опрощение, — может быть и не для самого себя, но именно для народа, — известный минимализм. Сам Иосиф был несравненным начетчиком, и в Волоцком монастыре было богатое собрание книг. “Богодухновенные писания вся памятию на край языка имый,” говорили о нем. И не так уже важно, что эту начитанность он приобрел скорее из разных сборников и отечников, чем из полных собраний отеческих творений. Но при всей своей книжности Иосиф равнодушен к культуре. Или точнее сказать, в культуре он только то приемлет, что подходит под идеал благочиния и благолепия, но не сам пафос культурного творчества. Вот почему осифляне совсем не редко воздвигали величественные и художественные храмы, и украшали их вдохновенным иконным письмом. Но к богословскому творчеству оставались недоверчивы и равнодушны. Именно от этого равнодушие и сам Иосиф не выходит за пределы своей начитанности, остается только начетчиком. Весь его “Просветитель” ведь почти без остатка разлагается в ряды выборок и свидетельств. “Книгу эту едва ли даже можно назвать самостоятельным или в строгом смысле русским произведением,” заметил даже сдержанный казанский издатель. Свое сказывается только в выборе или подборе чужого. В этом выборе Иосиф был скорее смел, не останавливается и перед новизной, даже западной, готов подходящее взять и из западного источника... Здесь не место разбирать и устанавливать, какое значение имела проповедь и деятельность осифлян в истории религиозно-политической мысли и жизни XVI-ro века. Важно отметить только, что она не благоприятствовала культурному подъему. Всегда “хождение в народ” ведет скорее к культурному равнодушию, по каким бы мотивам в народ не уходили. И замысел социальной справедливости легко может выродиться в идеал равновесия и уравнения, против которого творческий пафос вообще покажется опасным беспокойством... Богословский запас писателей-осифлян не был мал или узок. В первоисточниках вероучения, в Писании и в отцах, лучшие из них были опытны и искусны. Сам Иосиф, еще свободнее митр. Даниил, располагали достаточным богословским материалом. Нельзя говорить о скудости данных. И не исчерпывает вопроса и ссылка на то, что они были только начетчиками, — ибо и их противники, в известном смысле, были ведь тоже начетчиками. И не только “Просветитель,” но и “Предание ученикам” преподобного Нила построены скорее как сборник или “цепь,” чем как самостоятельное рассуждение... |
|
|
