| Возможно, эти описания действительно могли повлиять на понимание или на переименование образа – однако необходимо признать их далекими от византийских икон и не соответствующими древневизантийской иконописи. Источники : ΕΡΜΗΝΕΙΑ, 1909 – ΕΡΜΗΝΕΙΑ ΤΗΣ ΖΩΓΡΑΦΙΚΗΣ ΤΕΧΝΗΣ. Διονυσιου του εκ Φουρνα. Accompagné de ses sources principales indédites par A. Papadopoulo-Kérameus. St.-Pétersbourg, 1909. 351 φ. Ерминия, 1867 – Ерминия, или наставления в живописном искусстве, написанное неизвестно кем, вскоре поле 1566 г. (Первая иерусалимская рукопись 17-го века). Пер. Порфирия, еп. Чигиринскаго (Успенского). Киев: Издательство Киево-Печерской Лавры, 1867. 56 с. Книга о живописном искусстве, 1868 – Ерминия священника Даниила. Книга о живописном искусстве, указывающая господские и богородичные праздники, имена пророков и их прорицания, возраст, лица и волосы апостолов и другое необходимое и полезное для живописцев.//Ерминия, или наставление в живописном искусстве, составленное иеромонахом и живописцем Дионисием Фурноаграфиотом в 1701-1733 годах. Перевод епископа Порфирия (Успенского). Киев, тип. Киево-Печерской Лавры, 1868. С. 139-192. Ерминия, 1868 – Ерминия, или наставление в живописном искусстве, составленное иеромонахом и живописцем Дионисием Фурноаграфиотом в 1701-1733 годах. Перевод епископа Порфирия (Успенского). Киев, тип. Киево-Печерской Лавры, 1868. 250 с. Ерминия, 1993 – Ерминия, или наставление в живописном искусстве, составленное Дионисием Фурноаграфиотом, 1701-1755 год/Пер.: еп. Порфирий (Успенский). М. Издательство Свято-Владимирского Братства, 1993. 238 с. Голубцов А.П. Из чтений по церковной археологии и литургике. СПб., 1917. Православная энциклопедия. М. Тт. XV, XVIII. Полное название: «Ерминия, или наставление в живописном искусстве, составленное иеромонахом и живописцем Дионисием Фурноаграфиотом. 1701–1733 гг.». Дионисий Фурноаграфиот (1670 – после 1744) – афонский иеромонах, иконописец. Известен как «Фурноаграфиот», то есть «художник из Фурны», так как родился в этом городе. В 1686 г. удалился на Афон. В сане иеромонаха жил и работал в скиту Милетия в Карее до 1734 г., имел учеников- иконописцев. По возращении (1734 г.) в Фурну в 1740-1741 организовал иконописную школу под покровительством Константинопольской Патриархии [Православная энциклопедия, XV]. |
| Т. Г. Официальные документы. – 1910. – 863 с. Т. 2: Переписка. – 1910. – 1038 с. 710 . Норов А.С. Защита Синайской рукописи Библии от нападения о. архимандрита Порфирия Успенского . – СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1863. – 15 с. 711 . Петров Н.И. Коллекции древних восточных икон и обращиков древней книжной живописи, завещанные преосвященным Порфирием (Успенским) Церковно-археологическому обществу при Киевской Духовной Академии. – Киев: Тип. Корчак-Новицкого, 1886. – 41 с. – Из: Тр. Киев. Духов. Акад. – 1886. – Сент. – окт. 712 . Пономарев С.И. Новые труды преосвященного Порфирия Успенского . – СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1878. – 30 с. – Отт. из: Сб. Отд-ния рус. яз. и словесности Имп. Акад. наук. – 1878. – Т. 18, 9. 713 . Срезневский И.И. Собрания епископа Порфирия. – [СПб., 1867]. – 12 с. – Извлеч. из: Зап. Имп. Акад. наук. – Т. 12. 714 . Сырку П.А. Описание бумаг епископа Порфирия Успенского , пожертвованных им в Академию наук по завещанию. – СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1891. – XVI, 440 с. – Прил. к: Зап. Имп. Акад. наук. – Т. 4. – 9. 715 . Цагарели А.А. Преосвященный Порфирий о грузинских древностях: (Читано в заседании Восточного отделения Р[усского] археологического общества 21 мая 1885 г.). – [СПб.]: Тип. Имп. Акад. наук, – 11с.: ил. – Отт. из: Зап.-Вост. отд-ния Рус. археол. о-ва. – 1886. -Т. 1, вып. 1. Рункевич Степан Григорьевич (1867-?) Степан Григорьевич Рункевич родился 11 января 1867 года в семье протоиерея Минской епархии. По окончании Петербургской Духовной Академии в 1891 году Степан Григорьевич остался на службе в Синодальном архиве, в котором начал трудиться еще будучи студентом. Магистерская диссертация С.Г. Рункевича по истории «Минской архиепископии» была удостоена Уваровской премии Академии наук и премии митрополита Макария. В 1894 году С.Г. Рункевич был назначен секретарем Святейшего Синода по делопроизводству о принятии, обмене и отчуждении недвижимых имуществ. В 1906 году Степан Григорьевич вел отдел хроники церковно-общественной жизни в журнале «Церковный голос». С 1891 года в течение семи лет был преподавателем Закона Божия в городских начальных училищах. С 1900 года – приват-доцент Петербургского университета. В 1900 году назначен обер-секретарем Святейшего Синода, в 1903 году – членом учебного комитета Святейшего Синода, в 1911 году – помощником управляющего канцелярии Святейшего Синода. Принимал участие в работе Комиссии по выработке новой формы послужных списков для священнослужителей. При ревизии начальных учебных заведений, которую С.Г. Рункевич проводил по распоряжению Святейшего Синода, составил записку о типе православной миссионерской семинарии. |
| 2668 Мельников Евгений Иванович (р. 1909), филолог-славист, родился в Волыни, в 1929 г. из Западной Польши приехал в Прагу и поступил в Карлов университет, в том же году стал стипендиатом при Семинарии им. Η. П. Кондакова; в 1935–1945 гт. был его сотрудником, а в 1940 г. – член правления; в 1946 г. перешел на преподавательскую работу, работал учителем русского языка в школе, лектором русского языка на медицинском факультете Карлова университета; с 1953 г. сотрудник Чехословацко-советского института, с 1964 г. сотрудник Института языка и литературы АН ЧСР. 2669 ПФА РАН. Ф. 116. Оп. 2. Д. 458. Л. 10–10 об. Письмо Г. В. Вернадского Ф. И. Успенскому от 28.05.1926. 2670 Письмо В. Гирсы Η. П. Кондакову от 9.05.1924. Опубликовано в двуязычном издании: Dokumenty k dejinám ruské a ukrajinské emigrace v ceskoslovenské republice (1918–1939). Документы к истории русской и украинской эмиграции в Чехословацкой республике (1918–1939)/Сост. 3. Сладек, Л. Белошевская. Прага, 1998. С. 50. 2672 Вып. 1. Appendix ad librum I «Трактат о царских походах»; Вып. 2. I, 1–37; Вып. 3. I, 38–59; Вып. 4. 62– 90; Вып. 5.I, 91–97; Вып. 6. II, 1–51; Вып. 7. II, 52–56. 2674 Острогорский еще в 1926 г. выражал Вернадскому готовность заказать фотографии кодекса «De Cerimoniis» в Лейпциге: АИИИ АН ЧР. К1–18/94. Л. 221, 274. 2676 Вернадский писал А. П. Калитинскому: «Что касается лично меня, я именно в этой работе и видел свой вклад к пятилетию»: АИИИ АН ЧР. Л. 169. 12.07.1930. 2678 ПФА РАН. Ф. 116. Оп. 2. Д. 458. Л. 10 об. – 11. Письмо Г. В. Вернадского Ф. И. Успенскому от 28.05.1926. Технические детали предполагаемого сотрудничества Вернадский изложил в своем письме Успенскому от 25.06.1926: «Что касается нашего перевода De Cerimoniis Константина Порфирородного, то хотелось бы вести это дело, а также и составление комментария, в полном согласовании с руководимой Вами Русско-Византийской комиссией. Не знаю, как сделать это формально, можно ли и нужно ли как-нибудь оформлять, но по существу можете считать меня (а также моих сотрудников H. |
| (Я говорю об евхологии, мною уже упомянутом, покойного преосвященного Порфирия Успенского) . Изданием упомянутой нами книги о митрополите Киприане и предыдущими учеными литературными трудами имя покойного профессора получило прочную литературно – ученую известность, и деятельность научная его была превознесена похвалами. Товарищи – сослуживцы и почитатели таланта 32 советовали почившему представить книгу о митрополите Киприане в качестве докторской диссертации 33 , чтобы этим хотя на несколько приостановить его кипучую литературную деятельность, требовавшую от него усидчивости и напряженного труда, и тем сохранить его ослабевающую физическую энергию, его физическое здоровье, уже значительно пошатнувшееся в это время. Покойный принимал выражения участия к нему и одобрения его трудам с весьма скромною почтительною любезностью, благодарил подобного рода людей, но шутливо отвечал; «Боюсь, чтобы не залениться». Но «леность» не была в характере почившего профессора. Его живая и подвижная натура требовала постоянной деятельности, самой серьезной и энергичной, без которой он не мог оставаться даже на одре своей тяжелой болезни ни минуты. Вот поэтому то, вслед за своей работой о митрополите Киприан, он начинает в 1883 году серьезно готовиться к своему самому важному и можно сказать последнему труду в излюбленной им области. Его в это время серьезно занимал вопрос о судьбе нашего церковного Типикона. К этому вопросу он уже достаточно подготовил себя предшествующим своим трудом, где, как мы уже знаем, он несколько вводных страниц посвятил уже тогда волновавшему его вопросу. Изучение богослужебной письменности времени митрополита Киприана и других литургических источников, относящихся к истории церковного Типикона, значительно облегчало его настоящий труд, но только, так сказать, в первоначальной части его. Покойному профессору хорошо были знакомы, по прежним его трудам, εχολγιον Гоара, постановления апостольския, сочинения кардинала Питры, книга «De ceremoniis aulae Byzantiae», которую он считал настольною книгою для каждого литургиста-археолога и на изучение которой он посвятил немало времени в начале своей учено – литературной деятельности. К ним он прибавил изучение рукописного материала, хранящегося в московских библиотеках и у частных лиц, напр., рукописную Псалтирь 862 г. и Евангелие 835 г. из собрания преосв. Порфирия, Паремейники 10 в. из того же собрания и собрания Севастьянова и др. Не доставало покойному лишь знакомства со старопечатной богослужебной литературой, на изучение которой он и посвятил 1883 и 1884 годы, усердно пересматривая в М. Типографской библиотеке, как наши старопечатные книги, так архивные документы, относящиеся к истории книгопечатания у нас в 17 столетии. |
| Чтобы привести бумаги в надлежащий порядок, я должен был более или менее обстоятельно ознакомиться с их содержанием и только после этого оказалось возможным сгруппировать их и выделить в отдельные тома, а затем описать и, для большей сохранности, переплести. При образовании отдельных томов, я старался сохранить каждый клочок бумаги, найденный в коллекции. Имея в виду дать по содержанию каждому тому более или менее однообразный характер, я тем не менее преследовал и ту цель, чтобы сохранить и группировку, сделанную в том или другом случае самим автором. Таким образом, все готовые тетради, найденные в коллекции, сохранили почти всегда свой первоначальный состав. Вследствие этого, в некоторых томах встречается несовсем строгий подбор статей. Только в одном случае допущено некоторое отступление. Нередко в тетрадях, составленных нашим жертвователем, попадались отдельные печатные брошюры, содержание которых дополняло содержание тетради. Очевидно, что наш автор имел в виду, судя по печатным его трудам, воспользоваться в большей или меньшей степени содержанием брошюр при приготовлении того или другого своего труда к печати. Вот эти-то именно брошюры отделены от тетрадей, с отметками, откуда они взяты. Впрочем, оказалось невозможным прилагать эту меру при каждом случае так как иначе пришлось бы допустить в некоторых тетрадях большие пробелы со стороны содержания. На окончание всей вообще работы над бумагами преосвящ. Порфирия я употребил более года. В результате получилось 154 тома и 3 коллекции разного рода официальных и неофициальных бумаг, писем и телеграмм. Все эти тома и коллекции разделены на следующие пять отделов: 1) Автобиографические записки преосвящ. Порфирия, составившие 34 большие и малые тома под общим заглавием: Книга моего бытия и обнимающая годы с 1841 по 1884-й. К этому же отделу отнесена и вся официальная и неофициальная переписка преосвящ. Порфирия. 2) Богословский отдел, заключающий в себе 15 томов. 3) Исторический, – самый большой, состоящий из 78 томов; в этот отдел вошло, кроме чисто исторических сочинений и материалов по истории, также и все, относящиеся к истории литературы и словесности. |
| л. Книга (IA 7 ) состоит из 126 пронумерованных листов обыкновенного листового формата, писанных на чисто рукой о. Порфирия, судя по почерку, в разное время до последних годов его жизни, с планами, сделанными от руки в текст, из которых некоторые раскрашены. Дневник после переписки был пересмотрен, как видно из поправок чернилами между строками. Записи начинаются с 1-го января и доходят до 1-го июля, но они не стоят под каждым числом месяца. Содержание книги следующее. На обороте заглавного листа помещена статистика «Народонаселения в Сирии» по округам. За этим следуют главы: I. Пребывание в Бейруте (до 12-го января; – л. 1–8). II. Возвращение в Иерусалим (до 22-го января; – л. 9–44). III. Пребывание в Иерусалиме (до 22-го Февраля; – л. 44–57). IV. Неудачная поездка в Хеврон и возвращение в Иерусалим. – Иовлев водометный колодец. Источник Ргель (до 28-го Февр.; – л. 57 б –67). V. Поездка в Гаваон и на гору неби-Самуил (до 3-го марта; – л. 68–71). VI. Поездка в село Тайбе и в окрестности его. – Ефремское протопрезвитерство. – Остатки крепости Дк (до 6-го марта; – л. 71–98). VII. Пребывание в Иерусалиме (до 25-го июня; – л. 100–116). VIII. Плавание от Яффы до Константинополя (с 25-го июня по 1-ое июля; – л. 116 б –126, т.е. по конец книги, которая обрывается на полмысли. Следовательно книга без конца). Две памятные книжки (IA7/ α и IA7/ β)составляют путевые заметки о. Порфирия или черновое предыдущего; они писаны на местах путешествия то чернилами, то карандашом, со многими такими же поправками и помарками. В первой книжке(IA7/ α) вырвано несколько листков из середины, но от одного листка осталось еще одна половина; вместо вырванных листков прибавлено 4 других из серой бумаги, в 4-ку. Вторая книжка (IA7/ β)носит заглавие: « Книг α р αб Ар χим αндрит α в 54; А50;МФ лето Госпдн ε. Мсцы м рт, αпрель, м αй, – а сверху на этом же заглавном листке отмечено: «Перспис.», т.е. переписана, как и на первом листке первой книжки, которая не имеет ни начала, ни конца; – она начинается с 20-го янв. |
| 2) – Одесского Общества любителей истории и древностей на звание действительного члена 23 апреля 1839 г. 3) – Императорского Русского археологического общества два диплома: на звание члена-корреспондента 31 мая 1856 г., и на звание почетного члена 20 апреля 1881 г. 4) – Святейшего синода ставленная грамота 23 Февраля 1865 г. 5) – Новороссийского университета на звание почетная члена 13 декабря 1866 г. 6) – С.-Петербургского университета два диплома: на степень доктора греческой словесности honoris causa 15 сентября 1869 г., и на звание почетного члена 30 апреля 1884 г. 7) – Московского Общества любителей духовного просвещения на звание почетного члена 5 февраля 1870 г. 8) От Киевского отдела славянского благотворительного общества адрес и диплом на звание почетного члена 21 декабря 1872 г. 9) – Киевского общества садоводства на звание почетного члена 2 апреля 1873 г. 10) – сербского военного министерства княжеский диплом о награждении Таковским офицерским крестом 2-й степени 5-го ноября 1876 г.; тут же приложены два свидетельства от сербского министерства иностранных дел от 14-го августа 1878 г., одно письмо оттуда же на французском языке от 20-го марта 1877 г., и другое от с.-петербургского славянского общества от 30-го апреля 1877 г., о том же, и Высочайший указ 22-го мая 1880 г. о праве ношения этого ордена. 11) – Императорского общества истории и древностей при Московском университете на звание действительного члена 27-го апреля 1878 г. 12) – Церковно-археологического общества при Киевской духовной академии на звание почетного члена 25-го июня 1878 г. 13) – общества древне-русского искусства при Московском Публичном музее на звание действительного члена 6-го июня 1878 г. 14) Отношение от Московского археологического общества об избрании в действительные члены 2-го мая 1879 г. 15) Отношение и свидетельство от Российского общества Красного креста о выдаче о. Порфирия знака красного креста 13-го марта 1879 г. и ответ о. Порфирия о получении его от 17-го января 1880 г. |
| Далее о. Порфирий говорит, что «восемнадцатый день текущего месяца (т.е. декабря) был горький (было: черный) день» в жизни, ибо «капля дегтя ( sic ) нечаянно упала в ток жизни моей и жизнь моя огоркла» и после этого он рассказывает следующее: «Сапожник принес мне заказанную ему обувь. Я примерил ее. Пришлась по ноге. Ремесленник потребовал деньги «Теперь нет у меня денег»: сказал я ему; завтра отдам. Подожди. – Пожалуйте или деньги, или сапоги: возразил он. Я протянул, ему ноги. Он унес с собой новую обувь. А я, босоногий, бросился на постелю свою и зарыдал от того, что никогда не бывал нищим» (стр. 142). К этому он прибавляет, что «мучение» его «души было невыразимо сильно» и затем описывает это мучение, которое в заключение представляет так: «Словом сказать: я был в полном разгаре греха от того, что безжалостно стеснили меня в первых потребностях жизни. Благодать Божия отступила от меня. Мой ангел хранитель стоял у изголовья моего, и плакал» (там же). Сказав после этого, что «девятнадцатый день был черный день» его жизни, он рассказывает, что «в девять часов дня он пошел к митрополиту, дабы попросить у него 500 рублей в заем». «Владыка сегодня никого не принимает к себе», сказал ему митрополичий слуга. «Я, молча, воротился и, как сам не свой, потащился к викарию Нафанаилу по длинным застекленным коридорам лавры», говорит он. Викарий принял его; но, «заметив необыкновенную бледность и томность», спросил его с участием о здоровье. О. Порфирий сказал ему причину своего состояния. Но викарий заметил ему, что «давно нетерпеливо ждут трудов» нашего автора. «Я советовал бы вам спешить. Вы сами знаете, что здесь любят плоды, которые посевают рано и скоро», прибавил он. На это о. Порфирий ответил ему, что его «плоды такого рода, что зреют долго, да и на приволье.... и помня умное слово: quod cito fit, cito perit, не торопится; ибо, говорить он, «предварительно освещаю предметы для себя, и уже потом рисую их для других. Мне надобно решить некоторые современные церковные вопросы, например: о значении духовной власти вселенского патриарха и об отношениях к нему прочих патриархов и нашего св. синода, о поземельной собственности церквей и монастырей, и о праве или неправе государственной власти облагать данью эту собственность. Основательное решение этих и подобных вопросов требует ученых справок и времени. Наконец, мне известны происшествия, просьбы, жалобы восточных братий, кои думаешь и раздумываешь помещать в отчетах. Впрочем все эти узоры я выткал бы скоро, если бы недуги мои от сырой квартиры не отнимали у меня части сил и драгоценного времени (стр. 143–144). После этого викарий сказал, что действительно квартира о. Порфирия «не завидна»; он сам жил в соседстве с ней и страдал, и когда митрополит заметил его нездоровье, то приказал дать ему другое помещение; затем прибавил: «Если бы от меня зависло распределение келий, то я успокоил бы вас. Но вы знаете, что я не распоряжаюсь в лавре». На это о. Порфирий ему сказал (стр. 144): |
| Порфирий приобрел страсть к далеким путешествиям, давшим его имени громкую известность в науке. По личному желанию 86 , в 1841 году арх. Порфирий Успенский был назначен настоятелем церкви при Императорской российской миссии в Вене, куда он выехал из Петербурга 3 мая. «Состоя при венском посольстве, я, – пишет пр. Порфирий, – в досужие часы занимался изучением и древнейших памятников архитектуры пеласгической, римской, сарадинской по книгам» 87 . Здесь, в Вене, он изучал дотоле ему неизвестный немецкий язык 88 , на котором впоследствии он даже мог говорить 89 . Отсюда он совершил путешествие по Далматинскому побережью от Триеста до Каттаро, знакомясь, главным образом, с бытом юго-западных славян и памятниками их письменности 90 . Служение архимандрита Порфирия Успенского в Вене было непродолжительно, около полутора лет. В августе 8 числа 1842 года он был отозван из Вены в Петербург 91 и, возвратившись через Краков и Варшаву, он узнал о новом своем назначении в Иерусалим, каковое было подсказано, как можно было думать, его одесским другом и ревнителем православия на Востоке A. С. Стурдзою 92 . Неожиданное для архимандрита Порфирия назначение на Восток было вызвано следующими обстоятельствами и побуждениями. До 1840–1841 гг. истекшего XIX столетия на святых местах в Палестине не хотели признавать в России никаких интересов, не смотря на то, что тяготение у русских людей туда, почти с первых дней христианства в нашем отечестве, было велико и постоянно. Официальный покровитель наших многочисленных паломников в Палестину явился только в 1839 году, когда было учреждено в Бейруте, в Сирии, русское генеральное консульство с подчинением ему и Палестины. Но это равнодушие к интересам православия и своих соотечественников сменяется в нашем министерстве иностранных дел тревогою, когда в Иерусалиме в 1841 году 7–19 июля было учреждено англиканско-евангелическое епископство, и когда протестанты и католики, дотоле сравнительно равнодушные к святыням на Востоке, начинают обнаруживать в деле пропаганды среди обитателей Сирии и Палестины энергическую деятельность. |
| «Некогда я любил философию, – признается откровенно епископ Порфирий, – но покинул ее, потому что она бестолкова, мятежна и вредна. Теперь люблю веру. Эта красавица – девица весьма степенна, строга, целомудренна и возвышена. Житье с нею спокойно, приятно и полезно» 56 . Однако же, веру приобрел он не из лекций профессора богословия – «многоученого наставника своего архимандрита Иннокентия Борисова , который учил, что мы, по воскресении своем, будем летать, и что для этого волосы под мышками наших рук преобразятся в крылья. Знать, не помнил этот профессор богословия известной заповеди: ничего своего не прибавлять к тому, что сказано в Священном Писании ; но так себе фантазировал перед нами, младоумными. Щеголял он на кафедре своей немецкою ученостию и неологизмом». Лекции его пр. Порфирий называет «болтовнею " 57 . Симпатии о. Порфирия Успенского , по-видимому, более всего в это время склонялись к изучению истории и древностей, но и эта любовь едва ли образовалась у него под влиянием академических лекций. Преподавание истории в Академии, по крайней мере, гражданским бакалавром А. И. Райковским представлено им в автобиографических записках в комическом виде. «Бывало, – пишет пр. Порфирий, – бакалавр A. П. Райковский спрашивал меня, напр., о причинах падения карфагенской республики, наперед плюнув подле своей кафедры и потом огласив меня по прозванию: «Успенский!». Успенский приподнимался медленно, обдумывая причины, и отвечал: – Первая причина – изнеженность нравов и роскошь. – Нет-с! Это не первая причина, а четвертая, – поправлял меня бакалавр, потешаясь улыбкой моих товарищей. Я продолжал: – Вторая причина – плохое благочиние наемных войск. – Это-с третья причина, – говорил наставник, ударяя указательным пальцем по воздуху. Я продолжал: – Третья причина – внутреннее несогласие, свойственное каждому народному правлению. – Прекрасно-с! Но это вторая причина. У меня уже лоб потел; однако, поднатужившись, я брякнул: – Четвертая причина – превосходство римско-европейского гения перед африканским, по слову поэта: «Andax Japbeti genus Jgnem fraude mala gentibus intullit!». |
|
|
