| 3) Лента шелковая муаровая, красного цвета, с двумя белыми узкими полосами по обеим сторонам, шириной 40 мм, носимая на шее. 4) Звезда ордена носится на правой стороне груди и при наличии других орденов Русской Православной Церкви располагается среди них согласно перечню орденов, указанному в статье 3.3.2. 5) Планка ордена представляет собой прямоугольную металлическую пластину, обтянутую муаровой лентой красного цвета с двумя белыми узкими полосами по обеим сторонам. В центре орденской планки расположена миниатюрная звезда ордена с золочением и серебрением. В центре звезды – золотистый медальон, окруженный рубиновым эмалевым поясом. Размеры планки ордена: ширина 29 мм, высота 13 мм. На обратной стороне имеется приспособление для крепления. 6) Планка ордена может носиться на повседневной одежде и располагается в таких случаях на левой стороне груди. При наличии других орденов Русской Православной Церкви планка ордена святителя Макария, митрополита Московского, 2 степени располагается согласно перечню орденов, указанному в статье 3.3.2. 4.19.5. Знаки ордена третьей степени: 1) Знак ордена представляет собой четырехконечный золотистый крест с расширяющимися концами в виде свитков, окантованный выпуклым рантом и покрытый белой эмалью. В центре знака – круглый золотистый рельефный медальон с образом святителя Макария, митрополита Московского. Изображение поясное, правая рука святителя – благословляющая, в левой – Святое Евангелие. По сторонам, над плечами святого, стилизованная надпись: у правого плеча – СТ?ЛЬ, чуть ниже – MAKA?PIЙ, у левого плеча – МОС, чуть ниже – KO?BCKIЙ (Святитель Макарий, митрополит Московский). Вокруг медальона расположен пояс, покрытый рубиновой эмалью. Медальон и пояс окантованы позолоченными рантами в виде жгута. На поясе помещена стилизованная надпись: ЗА ДУХОВНОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ. Буквы надписи золотистые. В нижней части пояса помещены две золотистые лавровые ветви, отделенные друг от друга и от надписи золотистыми точками. Листья ветвей покрыты рубиновой эмалью. Между ветвями креста расположены серебристые группы гладких лучей, по семь лучей в каждой группе. На обратной стороне знака имеется номер, зарегистрированный в Наградной комиссии, и приспособление для крепления. Материалы: медь с серебрением и позолотой, холодная эмаль. Размеры знака ордена: ширина 55 мм, высота 55 мм. |
| 3) Лента ордена шелковая муаровая, зеленого цвета, с широкими белыми полосами по краям и тонкой зеленой каймой, шириной 95 мм, носимая через правое плечо светскими лицами, архиереями и клириками носимая на шее. 4) Звезда ордена носится на левой стороне груди; при наличии других орденов Русской Православной Церкви располагается среди них согласно перечню орденов, указанному в статье 3.3.2. 5) Планка ордена представляет собой прямоугольную металлическую пластину, обтянутую муаровой лентой зеленого цвета с широкими белыми полосами по краям и тонкой зеленой каймой. В центре орденской планки расположена миниатюрная звезда ордена золотистого цвета. Вертикальные и горизонтальные лучи звезды, которые образуют ветви креста, покрыты зеленой эмалью. В центре звезды – золотистый медальон, окруженный эмалевым поясом зеленого цвета. Размеры планки ордена: ширина 29 мм, высота 13 мм. На обратной стороне имеется приспособление для крепления. 6) Планка ордена может носиться на повседневной одежде и располагается в таких случаях на левой стороне груди. При наличии других орденов Русской Православной Церкви планка ордена преподобного Серафима Саровского 1 степени располагается согласно перечню орденов, указанному в статье 3.3.2. 4.13.4. Знаки ордена второй степени: 1) Знак ордена представляет собой золотистый четырехконечный крест с расширяющимися округлыми концами и килевидными завершениями. Ветви креста обрамлены узким выпуклым рантом и покрыты зеленой эмалью. Между ветвями креста расположены серебристые гладкие лучи, разделенные между собой дорожкой из металлических зерен. В центре креста – рельефный золотистый медальон с образом преподобного Серафима Саровского . Святой изображен погрудно, в рясе с епитрахилью. По сторонам, над плечами, стилизованная надпись: над правым плечом – ПР?П, чуть ниже – СЕРАФ?МЪ, справа – САРО?В., чуть ниже – ЧУД. Медальон окантован выпуклым рантом. Вокруг медальона располагается пояс со стилизованным девизом: СТЯЖИ ДУХЪ МИРЕНЪ. В нижней части пояса помещены две лавровые ветви с зелеными эмалевыми листьями, контуры которых позолочены. Ветви отделены друг от друга и от девиза золотистыми точками. Пояс также покрыт зеленой эмалью и окантован выпуклым рантом. Знак посредством кольца и треугольной планки крепится к орденской ленте. На обратной стороне знака имеется номер, зарегистрированный в Наградной комиссии. Материалы: медь с серебрением и позолотой, холодная эмаль. Размеры знака ордена: ширина 60 мм, высота 60 мм. |
| Скифы и фракийцы, маверы и индийцы, персы и савроматы, насельники Эллады и Эпира, вся, так сказать, земля под солнцем была посвящена демонам, и теми мучителями приводились в неистовство страна, город и пустыня, земля и море, иноземщина и Эллада, горы, долины и холмы; только иудейское племя, по-видимому, было благочестиво, имело пророков и малые семена богознания; но и оно от времени ниспроверглось, учителя этого народа сделались горькими обвинителями его грехов между ними, - и настолько были далеки, чтобы воспитывать остальных и руководить к благочестию, что стали тогда виновниками соблазнов даже для остальных; и это объясняя, пророк говорил: " … постоянно, всякий день имя Мое бесславится " (И c. 52:5). 3. Итак, почему, когда вселенную обнимало столько зол, и ещё не были повергнуты смена, - ведь всюду (были) терние, волчцы и худые травы, - ещё не была очищена земля, и плуг не был протащен, и борозды не были прорезаны, - Он беседует о жатве и говорит: " жатвы много " ? И ради чего Он так называет Евангелие? Ради чего? Так как дела были в таком положении, а Он намеревался послать их (апостолов) всюду по вселенной, естественно, что они волнуются, смущаются, рассуждают с собою и говорят: как возможно одиннадцати, - один был уловлен зверем, - простым, неученым, бедным, неизвестным, безоружным, в одной одежде, без обуви, не беря с собою ни пояса, ни посоха, ни денег, проходить всю вселенную, находящуюся в таком состоянии, отвлекать от древней привычки, вводить их (людей) в догматы нового (завета) и преподавать им некоторое странное учение? Когда в самом деле мы вырвем терние? Когда посеем смена? Когда возделаем их душу? Когда взойдёт посев? Кто не рассеет нас? Кто не низвергнет с крутой скалы? Как мы сможем раскрыть уста, стать, беседовать, явиться пред столькими тысячами? Как уничтожим ярость тиранов, возмущения народов, доводы философов, красноречие ораторов, власть предубеждения, силу старой привычки, козни демонов, души, которыми раньше завладели тысячи болезней? Итак, мы одиннадцать как будем исправлять всех во вселенной - простые мудрых, безоружные вооружённых, подчиненные начальников, пользующиеся одним языком в беседе с тысячами наречий, с народами иноземными и иноязычными? Кто нас потерпит, когда речей наших не сможет даже понимать? Чтобы, так рассуждая, они не волновались, Он назвал Евангелие жатвою, как бы говоря (так): всё приготовлено, всё устроено; посылаю вас на готовую уборку плодов; в тот же самый день вы будете в состоянии и сеять и жать. |
| Очутившись в темноте на улице, Тения все это вспомнила и содрогнулась. Положение ее было исполнено такого отчаяния, что если бы в эту минуту возле нее очутились отрок Евлогий или Тивуртий-доимщик, то, быть может, она им сказала бы: «Вы победили, я готова идти, к кому вы хотели меня отвести». Но, по счастью, людей этих не было здесь, они вместе с другими смотрели, как ловят осу, и Тении оставалось выбрать между двумя опасностями: подвергать себя встрече с дозорами, которые могли настичь ее где-нибудь на городских пустырях, или же поспешить выбежать за городские ворота и ночевать в траве оливковой рощи, среди которой было кладбище. Она выбрала последнее: ей лучше казалось провести ночь в тишине кладбища, и, к тому же, в уме ее пробудилось заложенное там с детства суеверие: у людей языческой веры, в которой выросла Тения, было в обычае, при больших недоумениях, вопрошать кости мертвых. Тения быстро пошла за городские ворота к оливковой роще, с намерением отыскать на кладбище, в песчаной долине, одну могилу, из которой торчал наружу провещательный череп, и вопросить: как он ей скажет – она так и поступит. Все живые ее осуждают, все говорят, что не тот ключ благодетелен, который хранит свою чистую воду в своем водоеме, а тот, который разбегается далеко потоком и поит всех, кого томит жажда. Все эти доводы мутят в ней ясность сознания, она сама не верит себе, что поступает как должно. – О, скорее, скорее, я пойду – вопрошу кости мертвых! И Тения быстро пронеслась по темным полям к оливковой роще, сокрывавшей кладбище. Разбойников, бродивших вокруг Аскалона, по дорогам к Азоту и Газе, она не боялась. Почему они ей не казались страшны, – в этом она себе не давала отчета. Не Анастас ли один изо всех в аскалонской темнице сберег и отдал ей для детей ее подаянные хлебцы с чернушкой? К тому же, на ней нет ни затканных золотом тканей, ни цепей, ни браслетов, ни драгоценного пояса, – одежды ее бедны и просты, с нее нечего взять. Во всем остальном разбойники ей не казались опасней, чем Милий, Тивуртий, Раввула-темничник и даже сама свекровь ее Пуплия и, наконец, даже сам Фалалей, потому что и он, истомившись, стал алчен, как волк, и начал говорить ей такое, отчего ей до сих пор страшно. |
| После ее упомянутых хульных слов она сразу почувствовала, что в окружающей обстановке произошла перемена. Появились какие-то шорохи, стуки, стали ходить какие-то тени; какие-то неописуемого вида существа то приотворят дверь в соседнюю комнату, потянут за скобку, то зашуршат, забегают. Стала она слышать голоса, которые одобряли ее поступок, говорили, что она очень хорошо и правильно поступила, сбросивши крест и похуливши Бога, теперь ей остается еще пойти на чердак и удавиться. Так продолжалось с неделю. На восьмой день эти существа уже прямо явились в виде небольшого роста кудреватых черных людей, одетых в неопределенной формы одежду, вроде какой-то не то мантии, не то еще чего-то (показывались ей до пояса только). Они прямо ей сказали: – Если хочешь получить обратно сына и увидеть его, то слушайся во всем нас. Мы тебе его покажем. Ты только разденься (а был март), сиди и жди. «Я разделась до сорочки, села на кровать лицом к стене и стала ждать. Для меня настали какие-то особенные переживания. Свет как бы померк для очей моих, я не замечала смены дня и ночи, ем ли я, пью ли... Вокруг ютились и вертелись эти существа, которых иногда набиралось до сотни, тысячи, иногда целые громадные толпы. Они были везде: в комнатах, за дверями, окнами, окружали дом на улице. Они все время мне говорили: – Удавись, это так легко, вот возьми веревочку, и готово... И я в одно мгновение отрывала от кофточки, от плюшевого одеяла (откуда-то сила бралась) кромки, свивала их моментально в жгутики и затягивала петлю. Из нее меня вынимали несколько раз. Креста я выносить не могла, золотую цепочку я разорвала на мелкие кусочки; опять мне соединят я опять разорву и крест отброшу. Даже после, когда они видимо отошли, и то крест жег меня. Я все старалась, чтобы он не касался непосредственно моего тела, все старалась вытащить его наружу, положить поверх платья. Если же он как-либо соприкасался с телом, то я чувствовала как бы прикосновение пламени, даже цепочку старалась разъединить с телом. Просидевши в таком положении долгое время, вдруг я слышу, мне говорят: |
| Предполагалось, что пробудем мы в пути дня 4, и продукты нам выдали на неделю. Вот что нам дали: по одному «кирпичу» хлеба; по стакану пшена (и то неполному); одну соленую щуку на двоих: Груне — голову, мне — хвост. Даже трудно поверить, что на таком пайке можно работать несколько дней, причем ночевать под открытым небом в летней одежде, в сапогах и даже без рукавиц! Но я была рада: хоть какое-то разнообразие. А то, что это опасно и трудно — ерунда! Хорошо, что моим ментором была опытная сибирячка, выросшая в тайге, среди болот! Без нее я бы замерзла на первом же ночлеге, если до того не утонула бы в зыбуне! Накануне была еще золотая осень, но, когда мы выходили, уже основательно подмерзало. Мела поземка. К вечеру сильно приморозило. Мы, особенно я, промокли чуть не до пояса. Счастье, что Груня была не только хорошим проводником, но и опытным лесовиком. Она уверенно указала место для ночлега. Пока я рубила еловый лапник и связывала — старательно, но неумело — шалаш, Груня свалила две смолевых сухостоины, распилила их и обтесала так, что, положенные рядом, они почти вплотную прилегали одна к другой и были обращены комлями чуть вверх и в сторону шалаша. Несколько смолевых щепок — и огонь запылал между бревнами, а жар — почти без дыма — потянул в наш шалаш. Вскоре мы не только обогрелись, но разомлели от приятной теплоты. Мы разулись и обсушились, вскипятили в кружках воду, и тогда я по достоинству оценила это гениальное сибирское изобретение! Называется оно, если память мне не изменила, нодия. И еще я поняла, какое это блаженство — попить кипятку! Его почему-то здесь называют чаем. Наутро мы убедились, что это уже настоящая зима! Мороз был градусов 18–20. Мы быстро шли; еще быстрее расправлялись с валежниками и буреломом, преграждавшими путь. Надо было во что бы то ни стало добраться до Торгаевского балагана — среднее между сторожкой и шалашом, построенным некогда черкесским охотником Торгаевым. В щели дуло, в окне не было стекол. Но окно мы заткнули сеном, растопили печурку и вскипятили «чай». Здесь я съела последний кусочек хлеба. Осталась лишь кожа от соленой щуки, которую я весь следующий день сосала, чтобы обмануть щемящий голод. |
| «Таже поклонения три пред предложением сотворше, глаголют кийждо: «Боже, очисти мя грешнаго и помилуй мя» и «Святителю, отче Иоанне Златоусте , моли Бога о нас, грешных». И по сем, воздев руце, глаголет иерей: «Искупил ны еси…» до конца и метание. Нецыи же и в землю кланятися по сем обыкоша; яже не зле, мним, зрится» (т.е. положить здесь земной поклон – не злой обычай, думается – изд.). «Аще же собором служат священнии мнози, действо проскомидии един иерей токмо да творит, и глаголет изображенная: прочии же служителе ничтоже проскомидии особно да глаголют. Сия же о проскомисании агнца, и по нем двою просфору, разумей (здесь речь о просфорах Богородичной и девятичинной – изд.). Приношение же о живых и усопших вси творят. Зри Триодь постную в вечер Великия Субботы и Литургиарион. Тако и Лавра Печерская творит» . Ни в коем случае нельзя смешивать – при службе одного священника – начала проскомидии с началом часов, или начинать её после их начатия. Есть и такие «специалисты», что с начатием часов начинают входные молитвы и во время чтения часов совершают входные молитвы, облачение и проскомидию. Большинство же начинает часы ещё облачаясь и делает возгласы, завязывая тесьму пояса или причёсываясь, а кто – из глубины надеваемого подризника, которые ещё не наброшен на голову. Это – крайне неверно и неблагообразно. Сначала совершаются входные молитвы; затем – облачение по чину и умовение рук; затем – начинается проскомидия, без всякого перерыва до приношения пятой просфоры. И только после этого (если наступил положенный час) начинать часы. Дары покрываются на псалмах шестого часа, а если храм большой – на третьем часе. Именно на псалмах, с начатием их, чтобы не прерывать чина покровения возгласами или не пропустить их время, отвлекшись им. Часы надо читать неспешно, т.к. необходимо время для частной проскомидии, особенно, если нет подсобных не служащих священников. О частной проскомидии следует сказать, что ни в одном из церковных священнодействий не допущено столько злоупотреблений и беспорядка, сколько с ней. Народ, по невежеству (т.к. мы его не учим) подаёт просфоры в любое время службы (подавал бы и за всенощной, если бы додумались продавать их ещё и за этой службой; продаём же за Преждеосвященной и – люди подают!), отрывая священника от важнейших действ и молитв литургии. Надо учить народ; особенно, если состав молящихся состоит из постоянных прихожан, чтобы подавали просфоры и поминания до часов, и на часах, в крайнем случае – не позже сугубой и заупокойной ектений. С ектении об оглашенных церковный ящик должен прекращать продажу просфор и подачу купленных ранее. |
| Заури смахнула слезу. — Ну хоть что-нибудь ты должна помнить! — воскликнул тогда инспектор. — Даже маленькие дети что-то сохраняют в памяти. — Я помню только сиенду, — сказала, всхлипнув, рабыня. — Тогда я предлагаю для начала, — сказал инспектор, — просветить Заури мозг. — Ой! — воскликнула, испугавшись, рабыня. — Это больно! — Ничего подобного. Твой мозг просветят специальными лучами, и если в нем есть спящие воспоминания, мы их постараемся проявить. — Соглашайся! — сказала Алиса. — Это же интересно. — И не будет больно? — Даже не будет щекотно, — улыбнулся инспектор. — Мы часто применяем такой метод, когда человек забыл что-то очень важное. Только три дня назад у нас был директор центральной ювелирной фабрики. Он забыл, куда положил ключи от входа. — И вспомнил? — Вспомнил, — сказал инспектор. — А заодно вспомнил, что должен был позавчера навестить друга, у которого день рождения. — Навестил? — спросила Алиса. — Нет, не навестил, — вздохнул инспектор. — Его друг пять лет назад умер. Наконец Заури согласилась пройти испытание. Инспектор Кром вызвал доктора, который должен был все подготовить, а Алиса тем временем отправилась на космодром проводить бабушку Лукрецию и сказать ей, что немного задержится, пока не выяснится загадка Заури. Бабушка Лукреция вместе с бывшим магом и дрессировщиком носорогов Пуччини2 ждали ее у голубого фонтана посреди зала ожидания. Алиса увидела их издали, потому что фокусники, как всегда, страшно ссорились. Они махали руками, а их воображение все время рождало чудовищ, которые вылетали из рукавов и взмывали кверху. К тому времени, когда Алиса подбежала к старым фокусникам, люстра над их головой была обсажена гарпиями, стервятниками, птеродактилями, летающими бегемотиками и неизвестными науке тварями. Алиса уже знала, в чем причина постоянного спора между старыми друзьями. Весной Пуччини2 выгнал из циркового училища кентавра Тиберия. Да, да, самого настоящего кентавра — до пояса человека с руками, а дальше — могучего коня. Этот кентавр появился на свет по недоразумению — его выдумала бабушка Лукреция для своих выступлений, а потом материализовала. Ведь она была фокусником высшего магического разряда! Никто не запрещает фокусникам выдумывать и показывать зрителям любых чудовищ или, скажем, единорогов. Но после окончания выступления чудовище должно раствориться, исчезнуть! Ведь оно ненастоящее! Оно только кажется настоящим. Однажды после представления бабушка, как и положено, сказала кентавру: |
| Когда от Вас были взяты – в 1914 году в декабре месяце. Нами они были взяты с полной обстановкой. А в настоящее время в них уже ничего нет. Наше правительство должно за все уплатить. Акты будут подписывать двое, которые будут Вам сдавать. Подпишитесь Вы и еще кто-нибудь». Так все окончилось. Я поблагодарил начальника, и мы отправились к своему пароходу. Прибыли вечером в 9 часов 22 октября. С нами прибыл и турецкий офицер, назначенный от визиря. Он спросил меня: «На сколько человек нужно приготовить провизии для пленных и где вам нужно приготовить». – «Около 1000 человек на Пантелеймоновском подворье, которое я беру, то есть, буду принимать, где будут и пленные» – ответил я. Мы с ним простились и он уехал домой. На пароходе после его отъезда вся администрация гетманского посольства собралась в один зал. Доктор и офицер, бывшие со мной, рассказали своим представителям, где мы были и что видели. 22-го октября на Казанскую Божию Матерь на праздник к 10 часам утра прибыл на пароход назначенный чиновник, который должен был сдать нам подворья. Я взял с собой доктора и мы поехали на Пантелеймоновское подворье. Начали принимать. Подворье было в таком виде, что ничего не было, кроме пола и нар, которые были сделаны для солдат, стекла в окнах были выбиты. В 11 часов привезли военные кухни, провизию: мясо, хлеб. В 2 часа дня был готов обед для пленных. Накормив, их стали размещать. Разместили 800 человек, а 250 остались. Тогда я принял Белозерское подворье, где их и поместили. 23-го октября я принял Златоустовское подворье и Положение Пояса. Пленные все прибывали. 24-го октября принял Крестовоздвиженское и Троицкое подворья. В течение недели пленных собралось 3700 человек. Из Одессы потребовали пароходы. Пароходов не было. Все они были разорены и побиты. Шилингины (?) угнал много пароходов с людьми за границу. Остался только один, который взял только 700 человек, а остальных не на чем было отправить. Продовольствие давало турецкое правительство. 1-го ноября 1918 года в Константинополь прибыл английский, французский, итальянский и греческий флот и заняли Константинополь, сделав с 1-го ноября его нейтральным. |
| – Ясен пень! Я ж в деревне жил. Прозвонил колокол на обед. – Шабаш! – объявил архимандрит и начал обтираться снегом, постанывая и покряхтывая от удовольствия. Владлен поглядел на него, поежился, подхватил с бревна свой ватник и быстренько потопал за монахами в трапезную. Обедал Владлен с аппетитом, и это несмотря на то, что уже другой послушник заунывным речитативом читал за аналоем о страданиях святых мучеников Акиндина, Пигасия и Анемподиста: «Царь повелел приготовить три котла и наполнить их оловом, серою и смолою, разрубить старые лодки на дрова и развести ими большой огонь под котлами. Когда это было сделано, и сильно раскалённые котлы кипели и клокотали, святых связали цепями и свесили их сверху в котлы, сначала до пояса, потом – до груди и наконец – до шеи. Они же взирали, среди этих мучений, на небо, и каждый из них пел свою песнь из псалмов Давидовых». Владлен на этот раз слушал вполуха и только покачивал головой. Лишь один разок негромко, хотя и на всю трапезную, прокомментировал: – Нет, это надо же – они еще и пели!.. Крепкие ребята. Архимандрит на него покосился, но замечания делать не стал. Привстав, Влад поднял крышку над общей кастрюлей и налил себе вторую миску дымящегося борща. Между прочим, постного. Но на грибном бульоне, из одних белых, а это уже что-то! После обеда все монахи и трудники куда-то вдруг поразбрелись. Владлен вышел на пустой монастырский двор и отправился изучать монастырские стены. – Ты чего там ищешь, отрок? – окликнул его старческий голос. – Не заблудился ли часом? Влад резко обернулся. На дорожке стоял тот самый старенький монах, что сидел за столом вместе с архимандритом и отцом Агапитом. Владлен уже знал, что это казначей обители отец Дионисий. – Или потерял чего? – монах близоруко приглядывался к Владлену. – Нет, батюшка, ничего я пока не терял. Я вот ищу, где бы мне тут покурить! В обители ведь курить нельзя? – Нельзя, отрок, не положено у нас. – Вот я и подумал, что надо бы мне за этим делом за ворота выйти… – Коли надо, так и шел бы. |
|
|
