| Лишь 29 апреля 1911 года он благополучно сдает экзамен по греческому, а перед тем подает «прошение Ректору о ходатайствовании пред митрополитом Владимиром о разрешении постричься в монахи». Дождавшись благоприятного ответа, едет к отцу. Прощаться. Обретение старца. О. Алексей Зосимовский 1910–1915 Сергиев Посад. Зосимова пустынь. Духовная академия. Старцы. Послушничество у старца Алексея. Пострижение в монашество (1911 г.). Личность ректора, еп. Феодора (Поздеевского) . Отношение О. Варнавы к преподавателям и к наукам. Конфликт веры и знания К тому времени Коля нашел еще одного отца, духовного. Советами которого уже руководствовался и духовную поддержку которого уже испытал на деле. Еще недавно строил планы на будущее, мечтал приобрести значение в глазах людей, стать полезным обществу своими талантами, горел, переживал, добиваясь нужного, и вдруг видит ничтожность своих устремлений, пустоту, скрывающуюся за блестящими «технократическими» мечтами. С содроганием обнаруживает, что изменил светоносному детству, теплоте материнских молитв, что затягивает воронка страстных желаний... Может быть, эта греховная копоть налипала и тогда, когда гимназистом «любил рыться в книжной пыли букинистов старой Москвы. И вот, помню, как в Проломных воротах, сзади памятника первопечатнику дьякону Ивану Федорову (здесь было одно из книжных гнезд, заканчивавшихся на Никольской прекрасными антикварными магазинами Ш-ва), обнаружил лоток, на котором лежало издание «Русских народных картинок» Ровинского, здесь же натолкнулся на многотомную энциклопедию по блудной страсти (на французском языке, конечно), и чего в ней только не было». Он с младенческих лет был склонен к созерцательности и юношей чувствовал за собой характерную особенность, которую, возмужав, смог сформулировать: «Душа таких людей, хотя и представляет очень удобную и добрую почву для сеяния и насаждения в ней всякой добродетели, но нуждается и в большом уходе, надзоре и руководстве, так как столь же легко на ней произрастают и плевелы. И чуть не доглядит, чрез самое короткое время они дали уже глубокие ростки... Деревцо добродетели растет быстро, если есть твердая и крепкая опора, при помощи которой оно могло бы возрастать и устоять во время ветров противных, бурь и непогод... С другой стороны, и сам человек, обладающий такой природой, должен с опаской блюсти землю души своей от вредных произрастаний греха, тотчас же вырывать их, если упадет на нее неприязненное семя, обильно поливать слезами покаяния до тех пор, пока оно не будет вырвано с корнем. И поступать так дотоле, доколе слабые растения и деревца не укрепятся благодатию Христовой. Тогда все пойдет скоро, будет быстро цвести, хорошеть и приносить плоды. Конечно, и тогда человек не застрахован до самой смерти, пока не соберет плодов в Небесную житницу, но все же ему – при всех обстоятельствах – преимущественно нужен подвиг...» 96 |
| Они воистину явили силу апостольской веры, с достоинством и твердостью отстаивая истину. В 1931 году архиепископ Феодор снова осужден на три года. В 1933–1935 годах – в ссылке в г. Усть-Сысольске, в 1935–1937 годах – в Сыктывкарской ссылке. Сведения о пребывании преосвященного Феодора в тюрьмах, лагерях и ссылках дошли до нас из разных источников. Часто эти сведения отрывочны, неточны и не могут дать ясной картины его жизни в то время или страдают тенденциозными и безосновательными мнениями 81 . По свидетельствам очевидца последних лет жизни (1935–1936 гг.) архиепископа Феодора, среди ссыльных он выделялся не только тем, что носил бороду и длинные волосы, но более всего величественным благообразием. “Преосвященный Феодор держался особняком Был замкнут в себе. Строгость во всем, ко всем, ко всему и, прежде всего, к себе самому искони прославила ректора Московской Духовной Академии” 82 . Подобные характеристики находим и у других очевидцев. Сподвижник Владыки Феодора по Соловкам архимандрит Феодосий (Алмазов) в своих воспоминаниях называет его “столпом Православия” 83 . В 1937 году из Сыктывкара преосвященный Феодор для следствия по делу “даниловского братства” направлен в Ивановскую тюрьму, печально известную происходящими там зверствами, где и был расстрелян 23 октября 1937 года. Незадолго до своей кончины он принял схиму с именем Даниил – в честь преподобного Даниила Московского. Место захоронения Владыки неизвестно. Одним из таинственных моментов в жизнеописании архиепископа Феодора остаются последние дни его жизни. Обстоятельства их предварительно изучены несколькими известными церковными историками, и поскольку данная работа не ставит задачей тщательное исследование биографии преосвященного Федора, а дает лишь общие описания его личности (для выяснения окончательного суждения по этому поводу необходимо проделать специальную историко-архивную и аналитическую работу), то приведем уже имеющееся, можно сказать согласное мнение исследователей о конце исповеднического пути Владыки. Во время последнего следствия в поведении архиепископа Феодора, судя по протоколу допроса от 25 июня 1937 года, произошла внезапная перемена: он оговаривает себя и признает несуществующую вину, выдает имена своих духовных чад. |
| Как уже говорилось, студенты активно участвовали в политической жизни страны. Помимо митингов и забастовок, революционных речей и призывов, была и такая форма, как служение панихид по убитым или казненным политическим деятелям. По случаю казни 6 марта руководителя восстания на крейсере «Очаков» лейтенанта П. Шмидта студенты Петербургской академии в ее стенах отслужили панихиду. Подобно и в Донской семинарии воспитанники устроили забастовку и требовали отслужить панихиду, на что начальство не согласилось. Тогда студенты спели «Вечную память» и похоронный революционный марш. Получив известия о казни П. Шмидта, воспитанники Владимирской семинарии устроили митинг, пригласив на него партийных, а после под пение «Вы жертвою пали» ушли на городскую демонстрацию. Весной 1906 г. беспорядки произошли во многих семинариях. Причем некоторые, возобновив занятия после рождественских каникул, были вынуждены снова закрыться до конца учебного года. Тяжелая обстановка в течение всей весны была в Пензенской семинарии. «В конце апреля дело дошло до устройства баррикад, - пишет Б. Титлинов, - из-за которых камнями встречали семинарское начальство. 24 апреля группа пензенских семинаристов с красными флагами и пением революционных песен вышла из семинарии и демонстративно прошла по Дворянской улице, где была рассеяна полицией. При обыске, произведенном в Пензенской семинарии после разъезда семинаристов, в семинарском здании были найдены взрывчатые вещества, снаряды, нелегальная литература. Расследование установило виновность семинаристов в метании разрывных снарядов в пасхальную ночь на семинарском дворе, 11 апреля - у здания полицейского управления и 13 апреля - на соборной площади». Некоторые семинарии (Петербургская, Псковская, Самарская и Казанская) устроили политические первомайские забастовки. 2 мая 1906 года воспитанник I класса Тамбовской семинарии Владимир Грибоедов совершил покушение на ректора архимандрита Феодора (Поздеевского), выстрелив в него из револьвера. Ректор, к счастью, остался жив, однако воспитанники распевали Марсельезу и выказывали недовольство неудачностью покушения. Лишь немногие студенты отрицательно отнеслись к преступлению и отслужили благодарственный молебен в приходской церкви, не решившись совершить его в семинарском храме. |
| Архиепископ Феодор был сломлен не сразу. На первых допросах он колебался, делал попытки схитрить, скрыть некоторые свои связи с единомышленниками, не желая подвести близких, но затем признавался в даче ложных сведений. Дело осложнялось тем, что один близкий к владыке человек ранее дал нужные следствию показания. Архиепископ поначалу сопротивлялся обвинениям в создании и руководстве неким «контрреволюционным» центром, но под нажимом довольно информированного и настойчивого следователя был сломлен. Не исключено, что во время следствия применялись незаконные методы. Хотя, как показала практика изучения материалов судебно-следственных дел, на человека гораздо сильней действуют методы психологического, нежели физического воздействия, особенно на людей образованных, неординарных, знающих о своей неординарности и не готовых в один миг от такого самосознания отказаться. Показания архиепископа Феодора (Поздеевского) от 19.07.1937 с его подписью Конечно же, на архиерея не жалели времени и сил. Велась смертельная борьба. Человек – очень хрупкое создание. По словам узника Колымы Варлама Шаламова, уже через две-три недели нахождения в застенках, при тяжелой работе, холоде, голоде, побоях и отсутствии надежды, он мог совершенно измениться, сломаться, и очевидно, что три месяца интенсивных допросов не прошли даром для архиепископа. Многоскорбная душа владыки не устояла, и на допросе 19 июня 1937 года он подписал первый «признательный» протокол. Аналогичные показания были даны им также на допросах 25 июня и 25 июля . Ф.М. Достоевский, исходя из своего арестантского опыта, говорил, что труднее всего переживаются не физические лишения, а нравственные, что человеку интеллигентному нет ничего ужаснее, как находиться в чуждой среде, он как рыба, вытащенная из воды на песок. Упорная, всеобщая, ничем не смиряемая ненависть отравляет. Невыносимы отчуждение и одиночество. Фрагмент протокола допроса. Обвиняемый неграмотен и ставит отпечаток пальца вместо подписи. С обвинением он не согласен, и следователь |
| 7 марта. Понедельник. Чтобы приехать к началу заседания Совета Академии к 11 часам, я встал очень рано, в половине седьмого утра. Однако, трамваи ходили уже весьма полные. На вокзале я встретился с проф. П. П. Соколовым, и с ним вместе сели в вагон. Говорить о предстоящем мы не могли, т. к. в других купе сидели другие профессора Академии: Алмазов и Гумилевский – и первый должен был быть героем дня. Поэтому П. П. [Соколов] лег и заснул, а я погрузился в чтение кандидатского сочинения некоей курсистки об удельном княжестве. В 11 часов я был уже в квартире ректора [епископа Волоколамского Феодора (Поздеевского) ], и началось заседание. Произошло столкновение из-за премии митрополита Макария. Я представлял на эту премию только что вышедшую книгу Лысогорского о Единоверии на Дону, печатание которой обошлось ему около 1 000 рублей на свои средства, и типография требует с него уплаты. Н. Л. Туницкий представил на ту же премию труд также доцента – В. П. Виноградова – несколько его статей, соединенных в одну брошюру. Эти представления были сделаны еще в январском заседании, и, хотя мне такая конкуренция была не особенно приятна и, прямо, досадна, однако, я с ней примирился, ввиду указания на прежние случаи дележа премий между двумя соискателями и так и сказал Лысогорскому. Однако, в Совете раздались голоса, что справедливее будет отдать всю сумму (и всего-то 482 руб.) Лысогорскому, в возмещение хотя части его расходов. Тогда я счел своим долгом всецело поддерживать своего кандидата. Было продолжительное словесное состязание, читалось положение о премии, и прочтены были опять наши отзывы. За Виноградова говорили Туницкий и, особенно, С. И. Смирнов , справедливо указавший, что бедственному положению Лысогорского лучше бы всего помочь проведением его в экстраординарные профессора на имеющееся уже долгое время свободное место. Это было резонно; но раз он не профессор, помочь ему надо было хоть премией. Мне пришлось голосовать против моих друзей Смирнова и Попова, и мой кандидат получил большинство в 3 или 4 голоса и, таким образом, премия была признана за ним. |
| 27 августа. Суббота. Утро прошло бесполезно, в разгрузке вещей. После обеда – визит в «Русское слово» для перевода газеты. Грустное впечатление производит Москва. Летом ремонта домов не было; все как-то потемнело, облезло, облупилось, обломалось, загрязнилось; все стало какое-то драное. Неприятно. Вечером оставался с Миней, читали. Так день, без всяких научных занятий. Забыл, впрочем, записать пренеприятный визит утром Е. И. Стратонова, опять лезущего с проектом держать магистерский экзамен, с которым он приходил ко мне года два тому назад. Ему теперь 44 года. Я решительно отказался руководить им и убеждал его бросить это дело, т. к. начинать его слишком поздно. 28 августа. Воскресенье. Утром ясная погода. Прогулка с большим наслаждением, и с грустью читал «введение» к магистерской диссертации С. И. Смирнова «Духовный отец в древней восточной церкви». Очень ясно и стройно написано. В первом часу пришел А. П. Басистов. Вечером мы с Л[изой] были у Богоявленских, где были Холи, Кузина, Д. Н. Егоров. Разговоры о войне, об историческом журнале, о поползновениях С. Б. Веселовского на докторскую степень етс. 29 августа. Понедельник. Утром я отправился в участок, чтобы добыть карточки на сахар, выдаваемые полицией; но участок оказался закрыт по случаю праздника. Был затем на почте, отправлял ректору Академии [епископу Волоколамскому Феодору (Поздеевскому) ] темы для семестровых сочинений. Проходя мимо церкви Успения на Могильцах, зашел туда и простоял всю обедню, восхищаясь красотою православной литургии. В первом часу ко мне приехал доцент Академии Н. В. Лысогорский и обедал у нас. Он получил уже степень доктора и все еще остается в доцентах, поэтому он и приезжал; но средств у меня помочь ему почти нет, так как, очевидно, что против него имеет нечто ректор. Совет же Академии в делах, в которых ректор с ним не согласен, – пустая тень, призрак. Во время нашей беседы с ним, звонил по телефону А. Н. Филиппов, просил оттиска статьи моей о Ростовцеве 481 . Ему Историческим обществом поручено составить историю освобождения крестьян, задача не из легких. Тон А. Н. Филиппова совсем минорный по поводу предстоящего уничтожения гонорара, прямо, говорит, жить нечем. Но, надо полагать, за многие годы, приносившие по 18 000, кое-что, при его скромной жизни, да сбережено. Эта иеремиада заставила меня рассмеяться. После ухода Лысогорского я начал читать диссертацию Яковлева 482 , и она стала меня подкупать рассыпанными там блестками таланта. Вечер дома. |
| Газеты принесли сегодня весть о смерти М. Ф. Владимирского-Буданова. О нем сказал несколько слов в Совете Филиппов. Боюсь, не содействовал ли я каким-нибудь образом ускорению его конца своей рецензией, которую, думаю, ему прочесть было не особенно приятно. Я, впрочем, старался написать ее в самых мягких выражениях, все время помня о его преклонном возрасте. Я намеренно и не послал ему ее – и, может быть, он, живя где-то в Полтавской глуши, о ней ничего и не знал. Тем лучше. 27 марта. Воскресенье. Был у меня некто Феменоменов 347 , преподаватель одной из варшавских гимназий, подготовляющийся к магистерскому экзамену. Нельзя сказать, чтобы он производил на меня впечатление благоприятное. Что-то поверхностное и скользящее. Очень опасаюсь, как бы не провалился. Будет скандал. Весь день я подготовлял лекции для издания. Вечером у меня Н. Н. Фирсов – в весьма радостном настроении. Он получил все, чего мог только желать. Опять избран и на этот раз утвержден в Казанском университете. Он без Казани не мыслим и по Казани тосковал, как по родине. Я его с этим успехом от души поздравил. Был также С. К. Богоявленский. 28 марта. Понедельник. Встал в седьмом часу утра и выехал к Троице на последний экзамен по философии. Опять приехал уже к концу экзамена. Дело не обошлось без инцидента. И. В. Попов , член этой комиссии, перепутал дни и опоздал к началу, пришлось за ним посылать. Доцент Андреев почему-то не решался начать этой глупой и пустой формальности один и просил ректора [епископа Волоколамского Феодора (Поздеевского) ], который и присутствовал до прихода Ив. Васильевича [Попова]. Умные философы могут быть иногда странными формалистами. Я после экзамена заходил к ректору принести извинения за причиненное (по глупости) беспокойство. Действительно, в этой среде только и можно быть бумажно-формальным. По дороге читал «Кремль Иловайского». Выпады против Середонина, Сперанского М. Н. и С. П. Шестакова. 29 марта. Вторник. Утром работал над подготовкой прочитанного курса к изданию. Заседание факультета, в которое пошел поддержать просьбу Туницкого, желающего вступить в приват-доценты. Грушка сделал заявление о своем разговоре с Туницким, по-видимому, ожидая возможных выходок со стороны Щепкина. Но Щепкин отнесся к заявлению снисходительно, сказав, что он знаком с Туницким по его книге о Клименте 348 , что это работа тонкая, умная, «ювелирная», что Туницкий практически знает славянские языки, хотя школы не проходил, и поэтому, едва ли будет выступать с лингвистическими курсами. Сперанский так же отозвался с похвалами. Затем сказал несколько слов я о том, что Т[уницкий] в Академии пользуется успехом, как прекрасный лектор. Готье, с которым я говорил утром по телефону, тоже дал краткий отзыв о книге. Так что ходатайство было встречено благосклонно. Вечер я провел дома за вторым томом Зайончковского. |
| Ответ: Да, такое письмо я Холмогорову писал и в нем указывал на свое «раскаяние» в том, что не выступил на поместном соборе церковников в 1917 и 1918 гг. против передачи (см. допрос Холмогорова от 10 февраля. – Ред.) церковного имущества государству духовенством. Вопрос: Из переписки Вашей с Холмогоровым видно, что Вы систематически собирали сведения о ссыльных и осужденных епископах и др. высшего духовенства. Скажите, с какой целью Вы собирали эти сведения? Ответ: В письмах к Холмогорову я действительно интересовался осужденными и высланными епископами, которых я знал или как моих бывших учеников, или как сослуживцев. Интересовался я этим просто для своего сведения, без всякой какой-либо другой цели. Вопрос: Вы передавали эти сведения за границу – с антисоветской целью? Ответ: Нет, за границу я никаких сведений не передавал. Вопрос: Скажите, кто из-за границы, через Красный Крест, Вам оказывал материальную помощь, когда Вы были в ссылке? Ответ: Мне в течение длительного срока оказывал материальную помощь Красный Крест, по моей просьбе. Вопрос: Вы возбуждали ходатайство об этом перед Красным Крестом? Ответ: Нет, письменного ходатайства я не подавал, но в 1934 году, когда я находился в тюрьме, Каретникова Александра Игнатьевна (опять неправильное отчество, владыка неправильно его назвать не мог. –Ред.) с моего согласия ходила в Красный Крест и просила оказать мне помощь. Вопрос: В чем выражалась упомянутая помощь Вам Красного Креста? Ответ: Когда я сидел в тюрьме, то получал от них передачи, а будучи в ссылке Красный Крест прислал мне несколько продуктовых посылок». (Лл. 85–89 об.) 4. Последние допросы архиепископа Феодора И вот произошел перелом в следствии. Видимо, был дан приказ: «Хватит копаться. Заканчивайте», – да и «материала» собрано более чем достаточно, и следователь Новиков приступил к обвиняемым, судя по всему, в прямом смысле слова засучив рукава. Обвиняемый Поздеевский стал вдруг «послушно» и «подробно» отвечать на все вопросы следователя. Причем, «ответ» сначала полностью повторяет вопрос, а потом следуют небольшие дополнения – для большей убедительности в их подлинности. |
| В тот же день был допрос архимандрита Симеона, судя по всему, после Голубцова или, возможно, одновременно, потому что допрашивали разные следователи – киржачский и «начальник 3 отделения 4 отдела УНКВД лейтенант Государственной Безопасности Новиков» – запомним эту фамилию, этот следователь будет вести все дело. Отец Симеон был прикован к инвалидной коляске, после того как в 1907 году на него, в то время ректора Тамбовской семинарии, было совершено покушение. Отец Михаил (Карелин) был келейником отца Симеона и хорошо знал состояние его здоровья. Вот, что он рассказывал (запись 1989 г.): «Арестовали жестоко, некрасиво. Я пришел с работы, а у нас полный дом НКВД, и уже все они перевернули, и на батюшке лица нет, взволнованный такой, расстроенный. Подали они какую-то карету, батюшку, меня, Лидию Сергеевну – была такая келейница, всех нас посадили, увезли. Потом всех разлучили. Оставили меня только с батюшкой отцом Симеоном. Это трагические дни, кошмарные дни. Нас отвезли в тюрьму, и, может, суток не прошло, как открылась дверь через маленький волчок, и ключарь сказал, чтобы я собирался со всеми вещами. Я говорю: «Что, на прогулку?» – А он сказал, что я сюда больше не вернусь. Я должен был оставить батюшку одного, беспомощного. Я поклонился батюшке в ножки, говорю: «Простите, батюшка, благословите». Батюшка вымолвил последние слова: «Ну вот, теперь мы больше не увидимся, я здесь умру, а ты еще вернешься, ты еще многое увидишь». Батюшка Симеон был предельно прост и скромен. О своей болезни он не любил говорить, а мне и не надо было спрашивать: когда я батюшку опрятывал, я видел у него на пояснице такое сплетение кожи и косточек, сделанное исключительно умелым хирургом, что отпадало желание спрашивать. У меня было единственное желание, как бы так взять батюшку, чтобы ему не сделать больно. Был один такой случай, я сажаю батюшку на колясочку, батюшка берет меня за шею, а я должен взять батюшку за талию и ножки, ножки не действовали. Я взял батюшку, а он вдруг так вскрикнул, что я перепугался до трясения. Я говорю: «Батюшка, простите, что так получилось». Он тогда и говорит: «Ты знаешь, вот если бутылку взять и мелко натолочь стекло и потом за кожу положить – вот такая у меня боль». Это был единственный случай, когда батюшка сказал, как ему больно. У него мочевой пузырь настолько плохо работал, что выделения напоминали сгустки крови. Он был сугубо болезненный человек и требовал постоянного умелого ухода, осторожного и гигиеничного. Малейшая инфекция могла принести болезнь. И, несмотря на это, батюшка никогда не говорил, как он себя чувствует. Иногда я заходил к нему в комнатку и видел, что у него лицо воспаленное, и лежит он полумертвый. Но чтобы он жаловался – этого не было. Из этого я делаю вывод, насколько он был многострадален и терпелив. Конечно, это священномученик». |
| – Ред.) в качестве его руководителя. Следствие считает, что Вы дали ложные показания в той части, что к Вам в ссылку в г. Сыктывкар не приезжал никто из послушников б. Даниловского монастыря. В распоряжении следствия имеются данные о том, что к Вам в ссылку – в Сыктывкар приезжали за указаниями в контрреволюционной деятельности руководитель нелегальной группы церковников архимандрит Поликарп Соловьев. Вы признаетесь в этом? Ответ: Да, я признаюсь в том, что в этой части дал на предыдущем допросе действительно ложные показания. Весной 1936 г. архимандрит Поликарп Соловьев действительно приезжал ко мне в ссылку в Сыктывкар и был в течение 6–7 дней. Вопрос: С какой целью приезжал к Вам Соловьев? Ответ: Для встречи со мной, повидаться. Вопрос: С кем приезжал к Вам Соловьев? Ответ: Приезжал он с церковницей Полиной Ивановной, которая сопровождала его в виду болезни Соловьева. Вопрос: Как продолжительно находился у Вас Соловьев? Ответ: Дней десять-одиннадцать. (Владыка несколько поменял свою «тактику»: теперь он не отрицает категорически все и сразу, ведь уже понятно, что материал на него собран и что если о чем-то конкретном спрашивают, то, значит, уже имеют об этом точные сведения и совершенно отрицать это уже бесполезно. Поэтому владыке приходится «признаваться» в каких-то вещах, от которых уже явно не откажешься. Но больше никаких «фактических» «признаний» не поступает. И потом, почему только что было написано 6–7 дней, а теперь уже 10–11? Тоже похоже на небрежно сделанные вставки. – Ред. ) Вопрос: Какие задания Вы давали Соловьеву по контрреволюционной деятельности? Ответ: Никаких указаний по контрреволюционной деятельности я Соловьеву не давал. Я просил его написать мне одну молитву, что он и сделал за время пребывания у меня. Вопрос: На какие средства содержится Соловьев, поскольку он находится без определенных занятий? Ответ: На какие средства живет Соловьев, я не знаю. Вопрос: Вы говорите неправду. Соловьев, как активный участник к/р организации «Иноческое братство князя Даниила», содержится на средства рядовых послушников этого «братства». |
|
|
