| Письмо 566. В начале поста. О м. Платоне и семинар. жизни. Милость Божия буди с вами! Пост великий начинаю исполнением, или уплатою долга к вам. За вчерашний день прошу прощенья, чем отягощал и огорчал вас, включая в это и угрозу епитимиею в прошлом письме безусловно. И я вас прощаю, а в чем — не имею ничего сказать, во всем, даже и в том, за что законно или незаконно сочтены вы были подлежащею епитимии. Благослови Господи вам надлежащим образом постничествовать по силам вашим, без поблажек, но и не сверх сил. Какое дивное это время!! Обведите взором ума всю Русь православную и дивитесь, как все смирились, спрятались и замолкли вместо вчерашних кличей и разгульностей. Дай Господи всем и внутренне смириться пред Господом и положить начало тому, чтобы хоть в продолжение поста не увлекаться необузданно пожеланиями и пресечь похотное творение угодия плоти. Вы поминаете о пр. митрополите Платоне. Благой и мудрый владыко! Он был моим наставником в Орловской семинарии, кажется в 29 г. два месяца. Он уехал в Спб. академию, а к нам приехал ректором архим. Исидор, нынешний владыка С.-Петербургский и был у нас 4 года с небольшим. Я очень его помню, да и все орловцы помнят. Пр. Серафим Воронежский был его любимый ученик. Также Лаврентий Иверский, Настоятель, предивного нрава человек. Других таких не помню. Я при нем был в низшем и среднем отделении семинарии. Он часто назначал меня читать в субботних собраниях мои философские бугомарания. У него были заведены в первые часы в субботу собрания всех классов в большую залу, на коих ученики всех классов читали свои сочинения, какие Владыке понравились. — Еще помню, — в словесности — первом классе семинарии, почему-то назначено было нам дома, в родительском доме на Рождественском отпуске написать проповедь по своему выбору предмета. Я писал ее с большим воодушевлением, за то отец ректор (теперешний ваш Владыка) повелел мне представить ему список. Тогда я долго не по земле ходил, а выше облаков. Вот сколько я наболтал, забывшись. Прошу извинения. |
| О Платоне, о том, почему его философию ценили отцы Церкви, зачем он писал диалоги и как пришел к мысли об идеях, рассуждает заведующий кафедрой философии ПСТГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии Виктор Петрович Лега . Платон «Естественное богословие» Многие считают Платона центральной фигурой философии . Так, английский философ ХХ века А. Уайтхед сказал: «Вся история философии есть не что иное, как комментарии к работам Платона». Платон поставил практически все философские вопросы и дал на них ответы так мудро, что эти ответы остаются современными до сегодняшнего дня – в особенности для христианства. Блаженный Августин писал о Платоне в своем труде «О граде Божием»: «Никто не приблизился к нам более, чем философы его школы». Он, как и мы, христиане, учил, что идеальное бытие выше, чем материальное. Он показал, что познание разумом выше, чем познание чувствами, – мы же не чувствами Бога познаём – Бога увидеть нельзя. В области нравственной Платон тоже выше всех философов. И ближе к христианству, потому что он первым сказал, что счастья можно достичь лишь в Боге, то есть в мире идей – по Платону. Священник Павел Флоренский: “Не христианство платонизирует, а Платон христианствует” Часто говорят, что Платон оказал влияние на христианское богословие. С одной стороны, это так, и многие отцы Церкви использовали положения платоновской философии в своих трудах. А вот знаменитый русский философ священник Павел Флоренский писал: «Не христианство платонизирует, а Платон христианствует». То есть не христиане опирались на Платона, а Платон за 400 лет до Христа пришел к тем же выводам, которые христиане получили из рук Самого воплотившегося Бога! Так думал не только отец Павел Флоренский: в первые века христианства близость христианских и платоновских положений многим бросалась в глаза. И тогда возникла гипотеза о том, что Платон, конечно, не мог самостоятельно, своим умом достичь таких высот. Как многие греки, он ездил по разным странам в поисках мудрости и был в Египте, где, возможно, и познакомился с первой книгой Моисея – Книгой Бытия – и переосмыслил ее по-своему. Платона даже называли Моисеем, говорящим на греческом языке. Августин потом показал, что эта гипотеза ошибочна, но в свое время она была очень распространена. |
| Cедмица.RU Церковно-Научный Центр «Православная Энциклопедия» По Благословению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации Издательская деятельность православного духовенства в Прибалтийском крае при архиепископе Платоне Архиепископ Платон уделял много внимания работе обновленного комитета (с 22 июля 1850 г.) по переводу на эстонский и латышский языки православных церковных книг, изданию и распространению этих книг, потому что ощущалась острая необходимость ознакомить новоприсоединенных с истинами православия. Еще в 1847 г. преосвященный Филарет изложил обер-прокурору Святейшего Синода свое мнение о том, что «статьи и сочинения для православных лифляндских крестьян следовало бы издавать в виде журнала и что для издания такого журнала необходимо учредить особый комитет из лиц, знающих духовную литературу и способных не только выбирать готовые статьи из русских изданий, но и составлять свои» . Но вскоре преосвященный Филарет был переведен из Риги на Харьковскую кафедру, и издание журнала так и не осуществилось. В сентябре 1851 г. преосвященный Платон возобновил деятельность по подготовке и изданию журнала. Указом от 28 марта 1852 г. Святейший Синод разрешил издавать журнал, утвердив основные положения: «1) журнал назвать «Училищем благочестия», печатать на каждом языке в количестве 1000 экземпляров и издавать чрез каждые три месяца отдельными книжками; 2) издание журнала предоставить Рижской семинарии с назначением главным редактором ректора семинарии, помощником ему — инспектора, сотрудниками — наставников семинарии и ученых священников по избранию местного епископа и собственному желанию; 3) в состав журнала помещать на первый раз статьи одного духовно-нравственного и исторического содержания, заимствуя их из книг, издаваемых на отечественном языке и отсылая в оригинале и переводе на предварительное рассмотрение в Санкт-Петербургский духовный цензурный комитет; 4) предполагаемому журналу назначить самую крайнюю соразмерно стоимости его цену, дабы и беднейшие из крестьян могли бы без затруднения приобретать его покупкою» . |
| Этого мало. М. Макарий дополняет вышеприведенные нами святоотеческие отрицательные мнения о философе Платоне. Он показывает, какая путаница была у Платона в его учении о Боге. А между тем Платон имеет такое важное, основоположительное значение в софийном миросозерцании прот. Булгакова. В § 29 своего «Догматич. Богословия» М. Макарий говорит: «Постижимость» догмата о Св. Троице думают доказать тем..., что понятие о Божеской Троице находят у философа Платона. Но и Платон говорит в этом случае с такою неотчетливостию и сбивчивостию, что лучшие из последователей его не знали, как его разуметь, и одни думали, что учитель их допускал трех богов: бога высшего, который есть причина всего и отец мира; бога второго – низшего, который создан от перваго, есть какой-то ум, и чрез которого все сотворено; наконец, бога третьего, еще низшего, который создан от второго и есть душа мира, или даже самый мир; а другие полагали, что Платон допускал собственно не троицу, а четверицу в Боге: потому что три начала всего, друг другу подчиненные, подчинял еще какой-то высшей единице. Отсюда – очевидно, что между учением Платона о трех или четырех богах неравного достоинства и учением христианским о трех равночестных Лицах во Едином Боге нет ни малейшего сходства, и некоторые из учителей Церкви не без основания называли Платона предтечею Ария; естественно заключить, что понятие о божественной Троице Платон высказывал не как плод собственного соображения и разумного сознания (иначе он высказывал бы их с отчетливостию), а как понятия, откуда-то заимствованные, и, может быть, неправильно или недостаточно усвоенные; а мог он позаимствовать эти понятия или из слышанных преданий религий языческих, или, как утверждали многие христианские учители, из священных книг ветхого завета и обращения с Иудеями» 307 . Дополнительно к словам М. Макария о Платоне мы должны сказать, что по учению прот. Булгакова София есть душа мира 308 , которая не есть Бог, и не есть тварь. A по учению Платона, как видим, душою мира является третий бог и притом бог созданный. Имея в виду такое различие указанных двух точек зрения на один и тот же предмет и такое крайне несостоятельное учение Платона о Боге в глазах христианского миросозерцания, остается удивляться, как мог о. Булгаков положить в основание своего учения о Софии учение Платона?! |
| Но особенно меня поразили лекции о Платоне. Флоренский был платоником, поэтому, говоря о заветном, он достигал предельного совершенства. По этой же причине А.Ф. Лосев считал его истолкование идеализма Платона лучшим и никем не превзойденным во всей философской литературе 73 . He только помыслить, но и ощутить можно было все, когда он говорил об идеях, раскрывая тайную сущность «мифа о пещере», или уяснял и развивал положения «Пира» и «Федра». После них я выходил прямо-таки опьяненный, чувствуя и себя в какой-то мере причастным этой поистине божественной жизни. Хотелось жить, мыслить, творить. Раскрывались глаза на мельчайшие детали окружающего мира, прекрасное начинало сиять и ласкать своей просветленностью. Зло переставало угрожать, оно постигалось как тень, как всего лишь отсутствие прекрасного. Оставаясь в мире, оно не делало человека беспомощным и слабым; наоборот, звало к борьбе, к подвигу, к отречению от зла в самом себе для победы над мировым злом... Сила лекций Флоренского, как я уже говорил, была поразительной. Он не только живописал. Он очаровывал, подобно Орфею, магически овладевал душой слушателя, превращая ее в воск или глину, из которой затем лепил свои создания. Особенностью моей натуры было то, что определялось когда-то словом «визионерство»: явление, поразившее меня чем-то в реальности, возвращалось претворенным в сонном видении, где трансформировалось, утончалось и углублялось до невыразимости, но в то же время становилось в своих образах понятнее и доступнее. Один из таких снов я увидел после цикла лекций о Платоне. Какие-то светлые существа (даймоны Платона!) увлекли меня в сказочную страну, которая возникает разве что на картинах итальянских прерафаэлитов, – прозрачные потоки среди холмов и долин, покрытых цветами и деревьями, усеянными плодами, прозрачные голубеющие дали, замки и маленькие средневековые города...И в момент прощания зазвучала музыка, которая потрясла меня до слез. Каково же было мое удивление, когда через некоторое время я услышал ту же божественную музыку в исполнении одного из моих знакомых, одаренного скрипача! Это была мелодия «Орфея» Глюка. И потом, когда она начинала звучать в концерте или по радио, я вспоминал свой сон, отчетливо сознавая, что до него мне никогда не приходилось ее слышать... |
| Так почему же, говорят, Христос действовал не в Платоне и не в Пифагоре? Потому, что душа Петра была гораздо более философской, чем душа тех людей . Ведь они подлинно были детьми, которые всюду увлекались пустою славою; а Пётр был муж философ и способный к принятию благодати. А если ты смеёшься, когда слышишь это, то и неудивительно, ведь и тогдашние смеялись и говорили, будто апостолы напились сладкого молодого вина (см. Деян. 2:13 )… Хочешь ли, я покажу, кто такой Пётр и кто такой Платон? Исследуем пока, если угодно, их нравы и посмотрим, чем занимался тот и другой. Так вот, этот последний потратил всё время жизни, занимаясь учениями бессмысленными и излишними . В самом деле, какая польза знать, что душа философа становится мухой? 69 Подлинно – мухой, только не она попала в муху, но муха вошла в душу, обитавшую в Платоне . Разве это не пустословие? Откуда же могло прийти в голову – говорить подобный вздор? Этот муж был полон насмешливости и ко всем был расположен завистливо. Он как будто бы старался о том, чтобы ни от себя, ни от другого не вводить ничего полезного: так, от другого он взял переселение душ, а от себя ввёл учение о гражданском обществе, где в качестве закона установил самые постыдные правила. Пусть, говорит он, жены будут общими, пусть обнажённые девицы борются на глазах любовников, пусть будут общими и отцы, и рождающиеся дети 70 . Не выше ли это всякого безумия? Но таков он со своим учением. Здесь же не природа делает отцов общими, а философия Петра, поскольку это-то учение Платона и уничтожало. Ведь оно ничего другого не делало, кроме того, что настоящего отца почти не знали, а ненастоящего записывали отцом. Платон поверг душу в какое-то опьянение и в грязь. Пусть все, говорит он, безбоязненно пользуются женщинами. Я потому не рассматриваю учений поэтов, чтобы не сказали, будто я разбираю мифы, но я говорю о других мифах, которые намного их смехотворнее. Где поэты рассказывали такого рода сказки? Но глава философов, как о нём думали, даже облекает женщин оружием, шлемами и наколенниками и утверждает, что род человеческий ничем не отличается от собак. |
| Помолившись и облобызав руку владыки, иеромонах упал ему в ноги и со слезами стал просить:-- Вем, владыко, почто звал еси мя! Не помяни греха моего! Стыд мой предо мною есть выну!.. Не лишай, владыко, благодати благословения десницу, благославлявшую Царя на битву!Эти слезы и слова старца-монаха взволновали митрополита, и он, сдерживая волнение, сказал ему:-- Встань, слабый, и скажи мне, как протекла жизнь твоя и откуда ты произошел?-- Из причетнических детей, владыко, а обучался в московской духовной академии.-- Значит, ты должен помнить владыку Платона, когда он был учителем пиитики и катехизатором академии? -- спросил Филарет.-- Помнить, владыко! -- воскликнул иеромонах, всплеснув руками, причем обильные слезы снова полились из глаз. -- Владыку Платона помнить?!... Пусть прилипнет язык к гортани моей, когда я забуду славить владыку Платона! Забудь меня Господь Бог , когда я хоть раз, отходя ко сну, забуду вознести мою молитву о владыке Платоне. Он питал ко мне отчую любовь; я был у него лучшим учеником: владыка пророчил мне высокую участь, но волею Создателя я пошел в белое духовенство, а у владыки Платона явился другой, достойнейший преемник Василий Михайлович Дроздов, звезда коего воссияла и на ком до сих пор почиет благословение владыки Платона!Иеромонах-старец, говоря это, плакал; по лицу митрополита Филарета тоже текли невольные слезы при воспоминании о Платоне, нарекшем его своим духовным преемником в деле проповедования слова Божия.И этот, ныне виновный монах, и святитель, держащий судьбу его в своей власти, были когда-то одинаково близки сердцу Платона.-- Дальше, дальше, -- говорил Филарет.-- Дальше -- женился, и суета мирская объяла меня... что должно было расцвесть и принести плод, еще в состоянии почки было побито хладом мятежной жизни... При полках протекало мое служение, и с ними я отправился в великий поход против предводителя галлов и с ними двадесяти язык...-- Так... так... Ну, и здесь ты имел случай видеться с покойным императором Александром Благословенным?-- Неоднократно служил я на походе благодарственные молебны о дарованных нашему оружию победах, и сия недостойная десница благословляла монарха и была лобызаема им с христианским благоговением.-- Но это к храбрости еще не относится... |
| Удивительная чудовищность! Но оставим это. Оно нас не касается, не имеет особой важности для нашей жизни, не грозит опасностью нашему благосостоянию. Вот это опасно, это странно, это должно внушать ужас всякому честному человеку: если указанное воззрение будет принято за вероятное, то всякое злодеяние, если только кому-нибудь покажется вероятным, что его следует совершить, он совершит, не подвергаясь укору не только за преступление, но и за заблуждение, лишь бы он не сочувствовал этому, как истине. Итак, что же? Неужели они не видели этого? Нет, видели как нельзя проницательнее и всестороннее. Я никоим образом не позволю себе думать, чтобы я мог в каком-нибудь отношении угнаться за Марком Туллием в том, что касается искусства, бдительности, дарований, учености. Однако же, если бы ему, когда он утверждал, что человек не может ничего знать, сказали только одно: «Я знаю, что это мне так кажется», – он не нашел бы, чем это опровергнуть. 17 . Итак, почему таким мужам вздумалось постоянными и упорными спорами вести дело так, чтобы казалось, что знание истины недоступно никому? Выслушайте теперь несколько повнимательнее не то, что я знаю, а то, что я думаю; я приберег это к концу, чтобы объяснить вам, если буду в состоянии, общую цель, которую, на мой взгляд, имели в виду академики, О Платоне, этом мудрейшем и ученейшем муже своего времени, который говорил так, что все, чтобы он ни сказал, было великим, и такое говорил, что как бы ни высказал, оно не было малым, об этом Платоне говорят, что по смерти учителя своего Сократа, которого он особенно любил, он изучал многое и у пифагорейцев. Пифагор же, недовольный греческой философией, которая в то время или почти не существовала, или содержалась в слишком большой тайне, слушал, путешествуя повсюду, многих мудрых после того, как под влиянием рассуждений некоего Ферекида, пришел к убеждению, что душа бессмертна. Итак, говорят, что Платон, присоединив к сократовской привлекательности и тонкости, какую высказал в нравственного свойства рассуждениях, знание вещей естественных и божественных, которое старательно приобрел от тех, о ком я упомянул, и, прибавив к этому как бы образовательницу и судью означенных частей философии, диалектику, которая или сама есть мудрость, или же такова, что без нее мудрость решительно невозможна, составил совершеннейшую систему философии, о которой, впрочем, входить в рассуждения в настоящее время неуместно. |
| Августин даже может быть назван антисинергийным антропологом. У него были на это свои причины. Хоружий С.С.: Ну, это слишком сильно сказано. Сержантов П.Б.: Во всяком случае, он воспринимал концепцию синергии как полупелагианство и с ним сражался всячески, как только мог. Но блаженный Августин действительно был гениальным мыслителем. И то, что он во времени увидел реальность человеческого бытия — это его великая заслуга. Если до него время было измерением космической души, мировой души, то блаженный Августин вывел время в качестве измерения человеческой души. Он попытался расписать, как время составляется, конституируется внутри человека, в человеческом опыте. И блаженный Августин здесь указал на те силы души, которые выстраивают это внутреннее время, время человека: это память, это созерцание или внимание, это ожидание. Таким образом выстраивается временной непрерывный ряд как измерение человеческой души. Это был большой импульс в осмыслении проблемы времени, и его дал именно блаженный Августин. После него многие мыслители занимались временем, но вот в 20 веке немецкий феноменолог Эдмунд Гуссерль даже написал, что ничего принципиально нового со времен блаженного Августина в отношении времени открыто не было. Так это или не так, я комментировать не буду. Но, во всяком случае, мне представляется, что мы упустим в рассуждении о времени очень ценный материал, если ограничимся вот этим мейнстримом, начиная от Августина. И до Августина можно еще брать и других представителей. Хоружий С.С.: Тут говорят в первую очередь, конечно, о Платоне. Сержантов П.Б.: И о Платоне, и о Плотине и так далее. Есть рассуждения о времени у Аристотеля. Можно говорить о времени у Юма, о времени у Декарта. И если мы возьмем только этот европейский мейнстрим и не учтем восточно-европейскую традицию, то это будет упущение. Хотя восточно-европейская традиция не оставила после себя трактатов о времени, и в этом есть большая сложность. Даже в огромном своде исихастских текстов нет отдельных глав, посвященных времени. Но, тем не менее, там описывается опыт человека, в котором фигурирует его время. И фигурирует оно совершенно особым образом. Если для |
| Платоне, и было бы очень желательно появление ее в печати. Главы 2 и 3 по местам страдают от того, что автор, употребив большую часть времени на изучение архивного материала, не вполне детально изучили напечатанные произведения митр. Платона: некоторые, имеющиеся в них ценные для характеристики митр. Платона данные, опущены автором из внимания, а некоторые приводятся из вторых рук; особенно обиженными остались «Сокращенная христианская Богословия» и «Краткая Российская Церковная История». В общем строении сочинения ощутителен некоторый недостаток общей научно-пасторологической перспективы и критического взгляда, благодаря чему некоторые мероприятия митр. Платона (например, гражданско-принудительного характера, см. с. с. 215–219 и др.), остаются загадочными, а некоторые, чрезвычайно характерные для духа пастырской деятельности митр. Платона (например, резолюция: велеть духовнику мужа увещевать ко исправлению и к любовному сожитию с женкою; ежели же он в том не успеев, то ему – духовнику – представить ево нам для увещания, с. 165) – не оцененными как должно, и потому и занимающими несоответствующее своему значению место. Степени кандидата богословия за свой талантливый труд автор заслуживает вполне». —372— б) Экстраординарного профессора А.Л. Орлова: «Сочинение г. Руднева написано по очень ясному и стройному плану. После краткого предисловия (I–XIV), заключающего в себе обзор источников и пособий темы, автор в первой главе своей работы сообщает биографические сведения о митр. Платоне (с. с. 1–45); затем во второй главе (с. с. 45–89) выясняет, главным образом, на основании проповедей почившего иерарха, его воззрения на сущность пастырского служения, на призвание к пастырству, на те требования, каким должен удовлетворять истинный пастырь; третья глава (с. с. 89–222) обрисовывает личность самого митр. Платона, как пастыря, – рассматривает по преимуществу его учительную деятельность, в связи с характеристикой религиозно-нравственных недугов той эпохи, в какую жил митр. Платон, – равно как характеризует пастырско- миссионерскую его деятельность (отношение к раскольникам); четвертая глава посвящена характеристике митр. |
|
|
