| — Ну, князь Мышкин не Фердыщенко все-таки-с, — не утерпел генерал, до сих пор не могший помириться с мыслью находиться с Фердыщенком в одном обществе и на равной ноге. — Эй, генерал, щадите Фердыщенка, — ответил тот ухмыляясь. — Я ведь на особых правах. — На каких это вы на особых правах? — Прошлый раз я имел честь подробно разъяснить это обществу; для вашего превосходительства повторю еще раз. Изволите видеть, ваше превосходительство: у всех остроумие, а у меня нет остроумия. В вознаграждение я и выпросил позволение говорить правду, так как всем известно, что правду говорят только те, у кого нет остроумия. К тому же я человек очень мстительный, и тоже потому, что без остроумия. Я обиду всякую покорно сношу, но до первой неудачи обидчика; при первой же неудаче тотчас припоминаю и тотчас же чем-нибудь отомщаю, лягаю, как выразился обо мне Иван Петрович Птицын, который, уж конечно, сам никогда никого не лягает. Знаете Крылова басню, ваше превосходительство: «Лев да Осел»? Ну, вот это мы оба с вами и есть, про нас и написано. — Вы, кажется, опять заврались, Фердыщенко, — вскипел генерал. — Да вы чего, ваше превосходительство? — подхватил Фердыщенко, так и рассчитывавший, что можно будет подхватить и еще побольше размазать. — Не беспокойтесь, ваше превосходительство, я свое место знаю: если я и сказал, что мы с вами Лев да Осел из Крылова басни, то роль Осла я, уж конечно, беру на себя, а ваше превосходительство — Лев, как и в басне Крылова сказано: — С последним я согласен, — неосторожно вырвалось у генерала. Всё это было, конечно, грубо и преднамеренно выделано, но так уж принято было, что Фердыщенку позволялось играть роль шута. — Да меня для того только и держат и пускают сюда, — воскликнул раз Фердыщенко, — чтоб я именно говорил в этом духе. Ну, возможно ли в самом деле такого, как я, принимать? Ведь я понимаю же это. Ну, можно ли меня, такого Фердыщенка, с таким утонченным джентльменом, как Афанасий Иванович, рядом посадить? Поневоле остается одно толкование: для того и сажают, что это и вообразить невозможно. |
| 17). Небольшое приложение к сочинению автора в 12 страниц, где дается замечание о магической литературе, о взгляде талмудистов и представителей астрономических гипотез на библейские сновидения, без ущерба делу могло рассеяться в примечаниях к сочинению. Приложение предполагает серьезный, а не случайный материал, каким является все содержимое в приложении к труду нашего автора. Но все указанные недочеты искупаются в значительной мере трудолюбием автора и общим внимательным отношением его к литературе вопроса и в особенности к данным святоотеческих писаний. Поэтому мы признаем работу о. Крылова заслуживающей степени кандидата богословия». б) Доцента иеромонаха Варфоломея (Ремова) : «Небольшое сочинение о. Крылова посвящено исследованию серьезного и трудного вопроса, и нужно признать, что оно совсем не представляет собой работы, исчерпывающей и разъясняющей предмет. Добросовестный автор чувствовал, что не по силам будет ему такая работа: поэтому он сузил рамки своего труда и, по-видимому, не претендует на научный характер его. Это, конечно, мы говорим не в укор о. Крылову и относим на счет его похвальной скромности и непритязательности. Но есть в работе нашего автора то, что при самой снисходительной оценке должно быть ей вменено, как серьезные недостатки. О. Крылов желает быть в своей работе апологетом (стр. 15), но он забывает, что ему прежде всего должно быть историком. Но как выполнять хотя бы апологетическую задачу работы, этого о. Крылов себе не представляет и в самом процессе исследования он идет ощупью. —275— Ясно осознанного метода исследования у о. Крылова нет, и сочинение от этого очень проигрывает. О. Крылов прочитал довольно много хороших книг, с прилежанием пчелы отовсюду собирая себе нужный материал. Но, во-первых, литература, которой пользовался наш автор, далеко не всегда отборная, не столько помогавшая автору, сколько его затруднявшая. А, во-вторых, о. Крылов, откровенно скажем, не всегда умеет пользоваться ею. На стр. 52 с примеч. 131 о. Крылов пишет, что памятник, содержащий рассказ о сне Бактана, «исследован и опубликован был Champollon’oм... |
| В. Гоголь. Полное собрание сочинений. Т. VIII. Μ., ΛΗ СССР, 1952. С. 392). Статья вошла в состав нашумевших «Выбранных мест из переписки с друзьями». 287 Ibid. – Интересно, что тенденция к отмежевыванию Крылова от жанра басни проявляется также у столь бурного оппонента «Выбранных мест…», как Белинский: «Басня как нравоучительный род поэзии в наше время – действительно ложный род; если она для кого-нибудь годится, так разве что для детей: пусть их и читать приучаются, и хорошие стихи заучивают, и набираются мудрости, хотя бы для того, чтобы после над нею же трунить и острить. Но басня как сатира есть истинный род поэзии» (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Т. VIII. М„ АН СССР, 1955. С. 575). 289 Лис ухватил его (сыр) и сказал: «Сударь мой, знайте, что всякий льстеп живет за счет того, кто его слушает. Этот урок, несомненно, стоит сыра». 290 …Она громко жаловалась на голод своей соседке Муравьихе, умоляя ее одолжить несколько зерен, чтобы протянуть до нового сезона… 292 «Два Голубя», «Осел и рябина» (Граф Д. И. Хвостов, Сочинения, Москва, 1999, с. 95 и 110–111). 293 Правда, здесь необходима оговорка: ко временам Крылова уже установилась русская традиция передачи Cigale как «Стрекозы». Еще Сумароков со свойственной его эпохе небрежностью передал лафоитеновскую ситуацию словами. 296 А. С. Пушкин. Собрание сочинений в десяти томах. М„ 1981. Т. IX. С. 216. Слова Пушкина «Молчи, то знаю я сама,/Да эта крыса мне кума», – как известно, чуть-чуть модифицированная цитата всё из того же Крылова (из басни «Совет мышей»). 297 Первое издание опытов в этом новом роде: G. Е. Lessing. Fabeln. Drey Biicher. Nebst Abhandlungen mit dieser Dichtungsart verwandten Inhalts. Berlin, 1759. 298 Цит. uo изданию: G. Ε. Lessing. Gesammelte Werke in 10 Biinden, hrsg. v. P. Rilla. Berlin, Autbau, 1954/55. Bd. I, S. 278–279. Первое издание: G. Ε. Lessing. Fabeln, Drey Bucher, nebst Abhandlungen mit dieser Dichtungsart verwandten Inhalts. Berlin, Christian Friedrich VoB, 1759. Примеры взяты соответственно из I и II книг. |
| Обращается комментатор и к примерам из Ветхого Завета, приводит цитаты из псалмов, гораздо менее известных широкому кругу читателей. Анализируя многим с детства знакомую басню «Ларчик», он пишет: «Простота в Библии означает не ограниченность ума, но прямоту характера». И приводит цитаты: «Любите справедливость, судьи земли, право мыслите о Господе, в простоте сердца ищите Его» (Прем. 1, 1), «Хранит Господь простодушных, я изнемог, и Он помог мне» (Пс. 114, 6). Книга – не просто сборник текстов с комментариями. Авторы позаботились и о том, чтобы читатели закрепили полученный материал. В конце их ждет задание – назвать пословицы из басен и басни, из которых взяли пословицы. Оно побуждает еще раз по прочтении обратиться к тексту басен и вновь вдуматься в их мораль. А еще – любителей басен ждет интерактивный сюрприз, о котором писать, пожалуй, не стану. Пусть он станет приятной неожиданностью от встречи с этим ярким изданием, оформленным в лучших традициях детской отечественной литературы. Басни для взрослых – в том числе Ошибается тот, кто считает басни Крылова приметой раннего детства. Прочтите «Волк и ягненок», «Гуси», «Ручей», «Щука», «Крестьянин и лошадь» – и вас испугает их злободневность. Написанные в XIX веке, в наше время эти тексты обретают новую актуальность. Впрочем, это общая черта по-настоящему классических произведений. А потому не только ребенок, но и взрослый найдет, о чем поразмышлять, читая эту книгу. Так и сделали мы с участниками Клуба любителей культуры в Покровском епархиальном образовательном центре. Вот, вроде бы, «Стрекоза и муравей» – что тут нового скажешь? Гимн трудолюбцам и анафема лентяям… Именно на эту грань басни обращал внимание преподобный Анатолий Оптинский в письме к своей духовной дочери: «Вчера или третьего дня о. М. сказал, что ты там все пляшешь. Я ему советовал указать тебе басню Крылова Стрекоза и Муравей”. К тебе она подходит. Та тоже любила масленицу и не жаловала поста – все плясала. Говорю это не в укор тебе, а чтобы ты знала настоящее положение вещей и при случае не теряла головы, то есть помнила бы, что за сладостию – расслабление, за мирскою веселостию – скука, за пресыщением – тяжесть и даже болезнь следуют, как тень за телом. И Крылов, светский писатель, сказал свою Стрекозу” не тебе одной и не мне, а всему свету, то есть кто пропляшет лето, тому худо будет зимою. Кто во цвете лет не хочет заняться собою, тому нечего ждать при оскудении сил и при наплыве немощей и болезней». |
| 166. Федоров — Б. М., бездарный литератор. Пинский — М. М Карниолин-Пинский, сотрудник «Сына Отечества». Полевой — Н. А. «сам ищешь полудня…» — буквальный перевод французской пословицы («делать невпопад»), употребленной Вяземским в письме от 28 августа 1825 г. Милость царская — разрешение лечить аневризм во Пскове (ср. примеч. 130). Асмодей — см. примеч. 2. Приезд Мойера — см. письмо 147. «Водопад» — см. письмо 158. Железный Колпак — см. примеч. 159. Цветной колпак — «фригийский», «красный колпак» (революционный). Моя трагедия — «Борис Годунов». Орлова — Е. Н., жена М. Ф. Орлова, урожд. Раевская (дочь ген. Н. Н. Раевского). X и XI том — «Истории» Карамзина. Муханов — А. А., автор статьи «Отрывки г-жи Сталь…», вызвавшей возражения Пушкина в его статье «О г-же Сталь…». Адъютантом ген. Н. Н. Раевского был брат А. А. Муханова. В. А. Раевский — ген. Н. Н.-старший (см. примеч. 13). Анти-критика Полевого — см. примеч. 153. Горчаков — кн. А. М., лицейский товарищ Пушкина; Пушкин встретился с ним у его дяди Пещурова. 167. Отослано не было. 168. Не отсылайте — письма Кузен — А. Н. Вульф. Анета — Анна Н. Вульф. 169. Горчаков — см. примеч. 166. Моя комедия — «Борис Годунов». Песня Земфиры из «Цыган» («Режь меня…») с приложением нот «дикого напева» была напечатана в «Московском Телеграфе» Н. А. Полевого, 1825, ч. VI. Вьельгорский — М. Ю., композитор — дилетант. Милонов — М. В., поэт-сатирик. В одной из своих сатир зло задел В. Л. Пушкина. Рассказывали, что В. Л. Пушкин жаловался знакомым, говоря: «А я его чаем поил!» 170. Губернатор — Б. А. Адеркас. Руланд — Г. X. М. (1784–1837). Мойер — см. письма 147 и 166. Годунов — «Борис Годунов». 171. Ср. письмо 164. Анна Петровна — Керн. Подражание Языкову — элегии «Подите прочь…». 172. «Разбор…» — статья Вяземского «Жуковский. Пушкин. Новая пиитика басен». Жуковский говорит — в письме к Пушкину от 2-й половины сентября 1825. Упрятать… ушей — ср. письмо 166. «Ты уморительно критикуешь…» — в письме к Пушкину от 16–18 октября 1825 г. «Молчи, то знаю…» — из басни Крылова «Совет мышей». Я назвал его… в статье «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен Крылова». «См. господина Карамзина» — «Историю» Н. М. Карамзина. Орлов — Г. В., издал французский и итальянский переводы басен Крылова с предисловием Лемонте. Губернатор — Б. А. Адеркас. |
| Для начала следует отметить, что «Ларчик» вошёл в первый опубликованный сборник басен Крылова. Между прочим, выход его после достаточно жёсткой цензурной проверки из Санкт-Петербургской губернской типографии в феврале 1809 года совпал с сорокалетием автора. Конечно, столь позднее достижение им реальной возможности обрести прочное место в литературе имеет весьма весомые причины, если учесть, что первые публикации своих (кстати, даже не подписанных) басен автор видел на журнальных страницах, когда ему ещё и двадцати не исполнилось. Впрочем, выяснение этих причин в рамки настоящего обсуждения не вписывается. Что касается непосредственно интересующей нас басни, то впервые она была прочитана самим автором почти за два года до выхода сборника на вечере у князя Шаховского, весьма влиятельного театрального деятеля, и затем опубликована в издававшемся им же журнале «Драматический вестник». Нелишне заметить, что журнал этот создавался не без участия самог Крылова, уже имевшего значительный опыт в таком деле. Если же возвратиться к упомянутому сборнику, включавшему двадцать три басни («Ларчик» был в нём шестым по счёту), то его появление стало достаточно значимым событием для петербургской общественности: тираж книги (1200 экз.) разошёлся мгновенно. А обитатель литературного Олимпа В.А. Жуковский вскоре отозвался обстоятельной статьёй «О басне и баснях Крылова»; он даже особо выделил пять, по его мнению, лучших басен из опубликованного сборника (правда, «Ларчик» в их число не вошёл). Следует, далее обратить внимание на одно весьма существенное обстоятельство. Дело в том, что сам баснописец никогда не отрицал заимствования сюжетов подавляющего большинства своих творений у других авторов, в частности, Лафонтена и Эзопа. По крайней мере лишь три-четыре из помещённых в упомянутый сборник басен можно отнести к целиком оригинальным; «Ларчик», безусловно, входит в их число. Стало быть, Крылов не только выявил явную злободневность обнаруженной им проблемы, но и нашёл в окружающей действительности весьма подходящие средства для создания на этой основе целиком самобытного сюжета. |
| Когда усвоится таланту евангельский характер, - а это сопряжено с трудом и внутреннею борьбою, - тогда художник озарится вдохновением Свыше, только тогда он может говорить свято, петь свято, живописать свято... Чтобы мыслить, чувствовать и выражаться духовно, надо доставить духовность и уму, и сердцу, и самому телу. Недостаточно воображать добро или иметь о добре правильное понятие: должно вселить его в себя, проникнуться им». Крылов очень хорошо понимал, что по-настоящему положительного героя не видно в литературных произведениях его современников. Как, впрочем, и позднее читателю предлагалась масса «сочинений явно греховных, исполненных сладострастия», как отметил еще святитель Игнатий. Он же сказал по этому поводу: «Чтение романов возбуждает помыслы неверия, разных недоумений и сомнения относительно веры». Разве не преступнее разбойников все эти авторы? «Горе человеку тому, имже соблазн приходит» (Мф. 18:7), - учил Господь. Но Крылов был не из числа этих сочинителей. Христианский мудрец, «истинно народный», по выражению Пушкина, писатель, он с доброй усмешкой, с сердечным участием говорил людям о вечном - о евангельских истинах, о губительной силе порока, о нужности противостояния греховным помыслам, о смысле жизни, о том некрадомом богатстве, которым может обладать каждый - старый и молодой, умный и не очень, простец и вельможа... Богатство это - Царство Божие. Вот она, разгадка тайны Крылова. Его жизнь, натура, православное мировоззрение органично запечатлелось в его баснях. Каждый из нас может прикоснуться к этому некрадомому богатству, отсвет которого лежит и на творениях баснописца, узреть его своим внутренним взором. Нам и детям нашим, живущим в конце безбожного века и забывшим прямое слово спасительного благовестия, сделать это труднее, чем современникам баснописца. Но как благополезен такой труд! Разгадывая тайну Крылова, мы делаем шаг в верном направлении - к духовному постижению Того, Кто есть Путь, Истина и Жизнь. Монах Лазарь (Афанасьев) Справка Монах Лазарь (в миру Виктор Васильевич Афанасьев; 1932-2015) - поэт, прозаик, литературовед, церковный писатель, член Союза писателей СССР, автор биографических книг о русских поэтах XIX века. |
| Иван Андреевич жил в Петербурге, почти не покидая его, служил главным библиотекарем в Императорской Публичной библиотеке по отделению русских книг (там же трудился его друг поэт Н.И. Гнедич), квартира его располагалась тут же, в одном из библиотечных корпусов, на втором этаже, выходя окнами на Гостиный двор (Гнедич жил над ним). Казалось, весь быт его был нараспашку: кто только из писателей к нему не захаживал и где только не бывал он... Шли десятилетия. Выходили книги его басен, принесших ему заслуженную славу. Его узнавали простые люди на улице, показывали детям: «Вон идет дедушка Крылов!» Он ни с кем не поссорился ни разу, но ни с кем и не подружился, исключением был сосед его Гнедич, который и собирался написать о нем, но рано, в 1833 году, умер. И вдруг оказалось, что о Крылове мало что известно, что и самая личность великого сочинителя басен - «загадка»! Пушкин, Гнедич, Жуковский " width="" height=""/> Крылов, Пушкин, Гнедич, Жуковский В 1845 году в «Современнике» появился обширный труд П.А. Плетнева «Иван Андреевич Крылов». Это первая биография баснописца. «Трудно найти человека, - пишет он, - которого жизнь была бы до такой степени обогащена анекдотическими событиями, как жизнь Крылова... Если бы можно было собрать в одну книгу все эти случаи и сопровождавшие их явления, она составила бы в некотором смысле энциклопедию русского быта и русского человека - в виде Крылова». В дальнейшем в печати появилось множество статей, где такие случаи клались в основу воспоминаний: Крылов-де - феноменальный обжора, неряха, лентяй, его поведение удивляло, смешило, ставило в тупик, а то и отталкивало людей от него. Но все, однако, его уважали - знаменитого, мудрого, действительно в чем-то загадочного. По сути, его не знал никто. Он не был женат. У его прислуги была дочь, молва приписала ее Крылову, будто бы отцу этой девочки. У него был брат, Лев Андреевич, военный, звавший его в письмах «тятенькой», так как Иван Андреевич ходил в старших, а родителей уж не было в живых. Но и брат ничего не знал о нем, да и почти не видел его никогда. Мемуары (собранные в одну книгу и изданные в 1982 году в Москве ) трудно читать из-за обилия пустяков и домыслов. Но кое-что, однако, можно и здесь выловить. «Каждую Пасху Крылов встречал в Казанском соборе, - пишет Л.Н. Трефолев. - Большого труда стоило ему пробраться через густую толпу. Однажды тучное тело баснописца особенно страдало от толчков; но когда полиция это заметила и сказала: «Раздайтесь, ведь это Иван Андреевич Крылов!» - народ с уважением уступил дорогу». |
| с. 121–137, 144–152). Говоря о последнем, автор попутно описал школьные и студенческие годы Горского и сказал нечто о влиянии на Горского Филарета Гумилевского и об их совместной в Академии жизни и деятельности. Таковы результаты работы о. Крылова. Жаль все-таки, что автор всего лишь семь страниц (137–144) уделил Горскому. Если значение Горского в истории Академии должно быть поставлено на первом мест, то ему и внимания следовало бы уделить гораздо более. Преемнику Горского, Михаилу Лузину автор также должен был посвятить хоть несколько страниц. Впрочем, все это не выполнено о. Крыловым за недостатком времени. О. Крылов склонен приписывать особое значение в истории Академии первым ее ректорам. Но не впадает ли он здесь в ошибку, хотя и невольную и вполне естественную для него, как изучившего жизнь главным образом этих ректоров? По мере того, как лица и события отходят в область истории, отрицательные черты и различные шероховатости, все более и более сглаживаются в них и, таким образом, прошлое окрашивается для нас розовым светом: тогда как настоящее, реально переживаемое нами, всегда заявляет нам о своем несоответствий идеалу... Так и о. Крылов, несомненно, думается, переоценивает несколько значение и деятельность первых ректоров Академии. По- —335— хвально стремление автора помянуть добром тех, которые более других потрудились над созиданием воспитательного, церковно-учебного строя нашей Академии, но едва ли все-таки можно уравнивать в этом отношении очень непродолжительную деятельность Симеона Крылова с благотворным влиянием Филарета Амфитеатрова и строгое правление аскета – Кирилла с более слабым правлением Поликарпа. Гораздо более дефектов в работе о. Крылова – с внешней, литературной стороны. Прежде всего, в ней поражает отсутствие порядка, стройности и планомерности как в размещении и расчленении материала, так и при переписке его. Например, в начале сочинения помещено предисловие или введение, затем исчислены источники и пособия, потом оглавление и после него сам текст сочинения, причем первая его глава обнимает 12 страниц, вторая – 9, а третья – 79 и пр. |
| Отец его был штабс-капитаном, оборонявшим от пугачевского войска городок Яицк, затем служил председателем магистрата в Твери. Умер он в 1778 году, оставив вдову с двумя малолетними детьми (Ивану было около 11 лет). Мать его, как писали, была почти неграмотной женщиной, но это сомнительно, так как она, по словам биографа (Лобанова), улавливала на слух ошибки во французских упражнениях сына-отрока. Из мемуаров можно узнать, что в доме были русские книги - «частью духовные, частью исторические, также и словари». Семья была явно православной, но об этом почти никто не пишет. Вот о патриотизме Крылова и его русскости все биографы пишут много. Лобанов: «Уже и на двадцать четвертом году его жизни везде решительно выказывался патриотизм и русская душа его, неколебимая в своих правилах и думах, не изменившаяся в течение почти семидесяти- семилетней жизни ни от каких посторонних влияний и прививок иноземных, везде и всегда искала пользы своему отечеству». Плетнев: «В Крылове мы видели перед собой верный, чистый, совершенный образ Русского. Его индивидуальную духовность всего точнее можно уподобить слитку самородного золота, нигде не проникнутого даже песчинкой постороннего минерала». Жуковский даже высказал пожелание, чтобы был написан роман о Крылове, роман о русском человеке. Самым типичным русским человеком Жуковский считал именно Крылова. А какой же русский - без Православия? Вот еще важный случай. Многие мемуаристы вспоминают, что Крылов якобы побился об заклад с Гнедичем, переводчиком «Илиады», что он выучит древнегреческий язык (а ему было уже за пятьдесят). Лобанов пишет: «Он начал по ночам читать Библию на греческом языке, сличая с славянским переводом, которого близость делала даже и словари ненужными. Потом купил полное собрание греческих классиков и всех прочел. Это продолжалось два года - он глубоко изучил древний греческий и никто не был участником его тайны». Плетнев: «О замечательной способности Крылова к иностранным языкам я заметил уже выше. Когда-то разговорились у Оленина (Алексей Николаевич Оленин - директор Публичной библиотеки, президент Академии художеств, хозяин салона, который, по свидетельству современника, «соединял в себе всё, что было замечательного в Петербурге по части литературы и искусства»), - как трудно в известные лета начать изучение древних языков. Крылов не был согласен с этим мнением и оспаривал его против Гнедича. Желая представить когда- нибудь несомненное доказательство своих слов, он дома шутя принялся за греческий язык. Без помощи учителя, в несколько месяцев узнал все грамматические правила. После, с лексиконом, прочитал он некоторых авторов, менее трудных; наконец, восходя от легкого всё выше и выше, он уже не затруднялся в чтении Гомера». И далее: «Сколько в старости положил он трудов на греческий, без всякой цели, кроме удовлетворения минутной прихоти». |
|
|
