| Еккл.2:4). Это соображение подтверждается множеством подобных же поэтических, из животного и растительного мира и из мира искусств, образов в Притчах Соломона. В обеих книгах находится уподобление человеческой красоты лани и серне (Песн.1 Притч.5:19; 6:5), светилу на небе (Песн.6 Притч.4:18). Упоминаются: благовонные травы (, — Песн.4 Притч.7:17), мед () и елей, капающие из уст человека (Песн.4 Притч.5:3; 16:24); уподобляется приятная речь пенящемуся вину () и золоту (Песн.7:10; 5 Притч.2:3; 23:31; 25:11); упоминаются драгоценные камни и мраморные украшения и столбы дома (Песн.1:16; 3:14—15; 15 Притч.7:16—17; 9:1), ожерелье (), украшающее шею (Песн.4 Притч.1:9). — Очень много между книгами Песнь Песней и Притчей сходных оборотов и сравнений. Например, проникающее Песнь Песней учение о любви и ее всеобъемлющем в жизни человека значении (особ. Песн.8:6—7: крепка как смерть любовь, люта как преисподняя ревность… все богатство дома любящий не возьмет за любовь)имеет сходство с учением книги Притчей о том же (напр., Притч.6:34—35: ревность — ярость мужа, не примет он никакого выкупа и не у довольствуется никакими дарами…). Уподобление брачного союза водам колодца глубокого и запечатанного — очень употребительное сравнение в Песни Песней (4:12) и Притчах (5:15—18). Описание женских ласк со всеми подобиями и образами поэтическими и символическими сходно в обеих книгах (Песн.1:3, 12; 3:2; 4:5; 5:2—6 Притч.5:3—4, 19; 7:8, 21). Соломона же, наконец, со всеми его увлечениями, описанными в книгах Царств и Екклезиаст, с его многочисленным гаремом из 700 жен и 300 наложниц (3Цар.11:3; ср. Еккл.2:7), ясно напоминает свидетельство о себе писателя Песни Песней: «есть шестьдесят цариц и восемьдесят наложниц и девиц без числа, но единственная — она, голубица моя…» (Песн.6:8—9). Кроме многоженства, из этого выражения несомненнейший вывод, что писателем был царь, ибо у простого подданного не могут же быть женами царицы. А еврейская история знает всего двух царей-писателей: Давида и Соломона. |
| В первом отделении Возлюбленная выражает сильное желание видеть и лобызать своего Возлюбленного, и высказывает свое чувство к нему в описании его красоты; сознает свой недостаток красоты, чтобы быть достойною любви такого прекрасного, но. извиняя этот недостаток обстоятельствами, снова выражает стремление свое к Возлюбленному ( Песн.1:1–7 ). Отвечая, Возлюбленный обещает украсить ее и сделать прекрасной, и отсюда начинается между ними разговор, в котором они взаимно друг другу выражают глубокое чувство любви ( Песн.8:2–7 ). Во втором отделении содержится изображение грёз Возлюбленной во сне: она слышит голос Возлюбленного, который идет к ней и зовет ее к себе – насладиться вместе прелестями наставшей весны и изъявляет желание, чтобы вредные для виноградников животные были пойманы, и чтобы Возлюбленный её скорее шел к ней ( Песн.2:15–17 ). От преизбытка любви к Возлюбленному в ночном видении, она спешит ночью в город – искать своего Возлюбленного и находит его, причем снова выражается их взаимная пламенная любовь ( Песн.3:1–5 ). Содержание третьего отделения следующее: жители Иерусалима, или – может быть – друзья жениха и невесты видят царский одр, несомый от пустыни, и выражают свой восторг при взгляде на прекрасного царя ( Песн.3:6–11 ). Затем Возлюбленный выражает чувство любви к своей Возлюбленной в подробном изображении красоты её и призывает ее к себе, чтобы насладиться вместе с нею плодами прекрасных садов, которые имеет у себя Возлюбленный ( Песн.4:1–5:1 ). В четвертом отделении Возлюбленная рассказывает девам Иерусалимским, как она слышала раз во сне голос своего Возлюбленного, который приходил к ней, но опять ушел, и как она искала его по городу, причем встретившиеся стражи города прибили её ( Песн.5:2–8 ). На вопрос дев: что особенного в её Возлюбленном, что она болит от любви к нему, она отвечает восторженным описанием красоты своего Возлюбленного ( Песн.5:9–16 ). В ответ на эту похвалу девы желают вместе с нею искать его, и она указывает им место, где он находится, а он снова выражает к ней любовь свою в восторженном описании красоты её ( Песн.6:1–9 ). |
| Соломон, в любовном чаду совсем не замечает этой любви Суламиты к другому и принимает возглас на свой счет: «пришел я в сад мой, сестра моя невеста» радостно восклицает он и приглашает своих гостей разделить на веселом пиру его радость ( Песн.5:1 ). В пятой картине ( Песн.5:2–6:3 ) напряжение любви Суламиты к возлюбленному достигает такой степени, что она не может далее скрывать эту любовь. Как наяву, она видит сон, представляющий опять смешение воспоминания действительности с фантазией. Возлюбленный её ночью приходит к ней, покрытый росою, – стучится и просит отпереть. Она смущена, находится в наивном недоумении, как надеть уже скинутый хитон и не замарать вымытых ног. Отпирает. Но возлюбленного нет. В исступлении бежит она искать его по городу, сторожа принимают её за потерянную женщину, тащут с неё покрывало и бьют ( Песн.5:2–7 ). Этот сон свой и признание в любви к Энгеддскому пастуху Суламита рассказывает сначала, в полугорячечном бреду, придворным дамам. Она наивно заклинает их сказать её возлюбленному, если они встретят его, что изнемогает от любви к нему ( Песн.5:8 ). На наивное предположение Суламиты, что окружающие её женщины знают её возлюбленного, те в свою очередь с удивлением спрашивают: кто такой её возлюбленный? Неужели можно менять его на Соломона? Чем он лучше других? – Суламита отвечает восторженным изображением его красоты ( Песн.5:9–16 ). Тронутые такой сильной любовью Суламиты, женщины спрашивают, где найти её возлюбленного, – и обещают ей свое содействие. Суламита сообщает, что он – в саду своем (в Энгедди), и заканчивает заявлением твердости их взаимной любви: «Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленый мой – мне, он пасет между лилиями» ( Песн.6:1–3 ). В шестой картине ( Песн.6:4–8:4 ) Суламита, при содействии придворных женщин, уже решается прямо открыться Соломону в своей любви к другому. Соломон в этой картине дважды объясняется в любви к Суламите. На первое объяснение ( Песн.6:4–10 ) Суламита отвечает указанием на насильственное разлучение её с возлюбленным, благодаря случайной встрече её с царем и его свитою ( Песн.6:11–12 ), хотя её и предостерегали об опасности подобных встреч для таких красавиц, как она, на что она однако же не обратила внимания, ища своего возлюбленного, с коим её разлучили её братья ( Песн.7:1 ). |
| 46. Итак, препояшься, дева, и если желаешь, чтобы сад благоухал у тебя таким именно образом, огради его пророческими заповедями. «Положи... охрану устам твоим и огради двери уст твоих» (Пс. 140:3), чтобы и ты могла сказать: «что яблонь между лесными деревьями, то возлюбленный брат мой между юношами. В тени ее я возлюбила сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей» (Песн. 2:3). «Я... нашла того, которого возлюбила душа моя, ухватилась за него и не» отпущу (Песн. 3:4). Пришел возлюбленный мой в сад свой, чтобы поесть от плодов дерев своих (Песн. 5:1). «Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле» (Песн. 7:12). «Положи меня как печать на сердце твое, как перстень на руку твою» (Песн. 8:6). «Возлюбленный мой бел и румян» (Песн. 5:10). И вот надлежит, чтобы ты, дева, в совершенстве знала Того, Кого любишь, а равно всецело познала в Нем таинство, как свойственного Ему от рождения Божества, так и воспринятого Им воплощения. «Бел» — по достоинству, ибо Он есть блистание Отца; — «красен», ибо Он есть рождение Девы. В Нем блистает и червленеет цвет той и другой природы. При этом памятуй, что украшения (insignia) божественности в Нем более древни, чем таинства (sacramenta) плоти, потому что Он не начал от Девы (своего бытия), но пришел в Деву, как существовавший (уже ранее). 47. Он, истерзанный воинами (Мф. 27:29), прободенный копьем, дабы кровию святой раны исцелить нас, конечно, ответит тебе, Он ведь «кроток смирен сердцем» (Мф. 11:29), ласков взором: «Восстани, севере, и гряди, юже, и навей в вертограде моем, и да потекут ароматы» моя (Песн. 4:16). И вот со всех сторон света возблагоухала воня священной религии и воспламенились члены возлюбленной девы. «Добра еси, ближняя моя, яко благоволение; красна, яко Иерусалим» (Песн. 6:3). Вот почему, украшением дев служит не красота тленного тела, имеющая погибнуть от болезни, или от старости, не та слава добрых подвигов, которая не подвержена никаким случайностям и никогда не может умереть 48. А так как ты достойна сравниваться уже не с земными (существами), а с небесными, жизнь которых проводишь ты на земле, то прими от Господа заповеди и соблюдай их. «Положи мя, — говорит, — яко печать на сердце твоем, яко печать на мышце твоей» (Песн. 8:6), чтобы (таким образом) обнаружились наиболее ясные доказательства и твоего благоразумия, и (твоих) деяний, в которых пусть светит образ Божий — Христос, Который, будучи величию равен отеческой природы, отпечатлел в Себе всю ту полноту Божества, которую воспринял от Отца. Поэтому и ап. Павел говорит, что мы запечатлены в Духе (Ефес. 1:13); ибо образ Отца имеем в Сыне, а печать Сына имеем в Св. Духе. Запечатленные сей Св. Троицей будем тщательнее остерегаться, чтобы с того залога, который мы приняли в сердца наши, не сняли печати ни нравственное легкомыслие, ни обольщение какого-либо прелюбодеяния. |
| Его объяснение в любви становится всё пламеннее, его любовная страсть – все сильнее ( Песн.4:1–11 ), – он сравнивает Суламиту с цветущим ароматным садом своим ( Песн.4:12–16 ), куда он страстно желает войти. Но Суламита не слышит этих любовных излияний, её мысль устремлена к жениху и при последних словах Соломона она машинально обращается к своему Энгеддскому возлюбленному, как бы отвечая Соломону: „пусть придёт возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его“ ( Песн.4:16 ). Соломон, в любовном чаду совсем не замечает этой любви Суламиты к другому и принимает возглас на свой счёт: „пришёл я в сад мой, сестра моя невеста“ радостно восклицает он и при- —494— глашает своих гостей разделить на весёлом пиру его радость ( Песн.5:1 ). В пятой картине ( Песн.5:2,6:3 ) напряжение любви Суламиты к возлюбленному достигает такой степени, что она не может далее скрывать эту любовь. Как наяву, она видит сон, представляющий опять смешение воспоминания действительности с фантазией. Возлюбленный её ночью приходит к ней, покрытый росой, – стучится и просит отпереть. Она смущена, находится в наивном недоумении, как надеть уже скинутый хитон и не замарать вымытых ног. Отпирает. Но возлюбленного нет. В исступлении бежит она искать его по городу, сторожа принимают её за потерянную женщину, тащат с неё покрывало и бьют ( Песн.5:2–7 ). Этот сон свой и признание в любви к Енгеддскому пастуху Суламита рассказывает сначала, в полугорячечном бреду, придворным дамам. Она наивно заклинает их сказать её возлюбленному, если они встретят его, что изнемогает от любви к нему ( Песн.5:8 ). На наивное предположение Суламиты, что окружающие её женщины знают её возлюбленного, те в свою очередь с удивлением спрашивают: кто такой её возлюбленный? Неужели можно менять его на Соломона? Чем он лучше других? – Суламита отвечает восторженным изображением его красоты ( Песн.5:9–16 ). Тронутые такой сильной любовью Суламиты, женщины спрашивают, где найти её возлюбленного, – и обещают ей своё содействие. Суламита сообщает, что он – в саду своём (в Енгедди), и заканчивает заявлением твёрдости их взаимной любви: „Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленый мой – мне, он пасёт между лилиями“ ( Песн.6:1–3 ). |
| Слова в особенном философском значении: ματαιτης – суета (1:2, 14; 2:1, 11, 15 и др.; 8:14), περσσεια – избыток (1:3; 2:11; 3:9; 5:8, 7: ανδρεα – успех (2:21; 4:4), преимущество (5, 10); αρρστια – несчастие (5:15–16), недостаток (6:2); συκοφαντα – обида (4:1; 5:7; 7:8); μερς – земная награда и удел (2:10, 21; 3:22; 5:17; 9:6, 9) и множество других. Особенно же всем известное слово ματαιτης, приобретшее техническое значение в богословской литературе. Особенности греческого перевода и недостатки его вследствие излишнего буквализма перешли и в наш славянский перевод. Как греческие переводчики старались копировать еврейский текст, так славянские копировали греческий, и неясность их оригинала перешла и в наш славянский перевод. Из греческих списков наш славянский текст приближается к александрийскому, но с тем же уклонением к ватиканскому, которое было отмечено нами в книге Иова, хотя здесь это уклонение заметно менее, чем в книге Иова. Таковы уклонения к ватиканскому кодексу в Еккл. 1:11; 2:10, 12, 15 ; Песн. 4:4 . Даже чтения александрийского кодекса, отличные от ватиканского, оскобляются ( Еккл. 7:1 ), опускаются (8:4), заменяются чтениями ватиканского кодекса (2:24; 3:11; 9:11) и пополняются ими (7:27; 2:10; 10:19; 11:9). Но в отличие от всех переведенных нами книг, славянский перевод Екклесиаста и Песни песней приближается почему-то к альдинскому изданию. Как Псалтирь близка к церковному греческому тексту, так и эти книги к рук. 147, 149, 157, 159, 198–199 у Гольмеза и к альдинскому изданию. Это замечено во всех славянских вариантах и уклонениях от александрийского и ватиканского кодексов ( ; Песн. 8:2,13 и др.). В других книгах мы такой близости не замечали. При копиизме славянского перевода, в рецензиях его, оскоблены в нем слова, не имеющие себе соответствия в греческом и латинском тексте ( Еккл. 3:11; 5:6; 6:3, 8; 8:6 ; Песн. 2:5; 3:2; 7:5 ). Не оскоблены лишь дополнения в Еккл. 2:18; 4:10; 9:1 ; Песн. 3:2 и нет точного соответствия греческому и латинскому тексту в Еккл. 1,9; 5:7; 9:11; 8:8,15; 9:13; 12:14 ; Песн, 1:11; 8:13. Напрасно оскоблены слова в Еккл. 2:24; 7:1 , 8:3; Песн. 5:12; 8:6 . В славянском пропуск по сравнению с еврейским, греческим и латинским текстом в 2:6 1 , Славянский перевод близок к Вульгате с уклонением от греческого текста в ; Песн. 1:11; 6:10 . |
| тогда я... привела бы Тебя в дом матери моея. Ты меня учил бы» ( Песн.8:2 ). Потом, движения и проявления этой любви ощутительны, но духовны, – открыты и вместе таинственны: так, оба они видятся, беседуют друг с другом обыкновенным и открытым образом, но и при самой тихой их беседе бывает то, что любящая, сама же заговорив об успокоении своем вместе с Другом, по этому одному сейчас же является уже покоящейся под его охранением ( Песн.2,3,8 ); или, напротив, во время сна, сердцем слышит и видит она своего Друга, и вследствие этого сейчас же сон сменяется действительностью, действительным свиданием и беседою ее с Другом ( Песн.5 ); или же иногда, разговаривая с подругами об отсутствующем возлюбленном, она мысленно обращается к нему, как бы в его присутствии, – и этим самым начинается уже беседа ее с Ним самим, – и беседа такая, как будто и до этого Он, и притом Он один, был с нею ( Песн.1,6 ). Словом: воспеваемая в книге «Песни песней» любовь в своих проявлениях не подлежит условиям нашей земной действительности, но открывает такое зрелище, в котором действия идут по одним движениям мысли и сердца, – зрелище из мира мысленного, духовного, или даже из области Божественной, не стесняемой условиями пространства и времени. – Кроме того, есть существенное различие между любовью Друга и его сестры – невесты; и свойства любви того и другой также показывают, что эта любовь не земная, а Божественная. Он, весь преданный и принадлежащий своей подруге, в тоже время являет в самой своей любви величие власти, руководящей, покровительствующей, снисходящей в отношении к ней, и, с этой стороны, она доходит до какой-то непостижимости в поступках с нею: для удостоверения в этом довольно взять во внимание, как Он, сам же вызвав к себе возлюбленную, внезапно скрывался от нее, был невнимателен к ее воплям, оставлял ее жестокости городских стражей ( Песн.5:2–7 ). Она выражает свою любовь в стремление к Нему, как высочайшему своему благу, часто в воплях и мольбах, в безусловной покорности, доверии и даже вере: вот городские стражи «били ее, изранили ее, сняли с нее верхнюю одежду», – а это единственно потому, что ее Возлюбленный, Сам же нарушив ее ночной покой, вдруг оставил ее одну; но, несмотря на то, она тут же, после самых восторженных Ему похвал, говорит своим подругам о нем, что «уста Его сладость и весь Он желание» ( Песн.5:7,16 ). |
| Едва ли можно отрицать, что отдельные песни подвергались редактуре в процессе их объединения. Однако резкое разведение традиции и редакции остается весьма гипотетическим, и его не следовало бы класть в основу интерпретации Песн. 1.3 Жанры отдельных частей книги Отдельные песни могут быть отнесены к следующим жанрам (при этом жанры рамки и отдельных членов могут накладываться друг на друга); песня-описание (1:13 слл.; 4:1–7; 5:9–16); песнь восхищения (1:9–11; 4:9–11; 6:4–7, 10; 7:2–6, 7–10; 8:5а), самоописание (1:5 слл.; 2:1; 8:10), хвастливая песня (6:8 слл.; 8:11 слл.), плач у дверей (параклавситюрон) (2:10–14; 5:2b), песня желания (1:2–4; 2:4 слл.; 7:12 слл.; 8:1 слл., 6 слл.), диалог «по ролям» (1:7 слл., 15–17; 2:1–3; 4:12–5:1; 6:1–3; 8:8–10, 13 слл.), описание пережитого (2:8–14; 5:2–8; 6:11; 6:12–7:1; 8:5b), описание сновидения (3:1–5), описание ситуации (2:6 слл.; 8:3 слл.), описание свадебной процессии (3:6–11). 2. Возникновение Существует три предположения относительно времени возникновения Песн: (1) По мнению Дж. Джерльмана (G. Gerleman), Песн скорее всего возникла в начале царской эпохи, наиболее вероятно, во время Соломона (X–IX вв.) с его пробуждением чувства психологии («соломонов гуманизм») и оживленными связями с Египтом, где уже существовала хорошо развитая любовная поэзия. (2) О. Кель в своем комментарии к Песн датирует собрание песен серединой царской эпохи (VIII–VI вв.). Около 700г. до н.э., во времена царя Езекии (ср. Притч.25:1 ), в Иудее наблюдается значительная литературная активность. Некоторые песни (напр., 4:8) могли возникнуть в Северном царстве и попасть в Иудею после падения Самарии (722г. до н.э.) вместе с людьми, знавшими их. Многочисленные арамеизмы Песн возможны самое раннее с VIII в. Древнеегипетская литература, в которой находятся ближайшие параллели к Песн, в то время еще процветала. Древневосточные мотивы также переживали последнюю эпоху расцвета в Израиле. Упоминание оазиса в Эн-Геди указывает на конец VII в., некоторые названия экзотических пряностей и ароматов относятся к концу допленной эпохи и началу эпохи плена. |
| Бог выступает из мрака. Он приходит за человеческой душой, как тать в ночи (Матф.24:42—44; 2 Пет.3:10; 1 Фес.5:2; Откр.3:3; Откр.16:15) не потому только, что Он судия. Он приходит за ней еще и как Жених, с «ночною влагою» на кудрях (Песн.5.2) и по той причине, что Он любит и желает ее. Человеческая душа, прежде чем раскрыться навстречу Богу, впустить Его, прежде чем «отпереть» дверь своего сердца (Песн.5:6), должна узнать в нем того Возлюбленного, которого она ждала всю свою жизнь, «искала и не нашла» (Песн.3:1). Прежде чем прилепиться к Богу, ухватиться за Него и не отпускать Его (Песн.3:4), как Иаков не отпускал Ангела, душа должна, подобно тому же Иакову, опытно познать Его силу на себе, должна убедиться, что Бог, неизмеримо сильнейший ее, могущий одним касанием повредить ее, как Он повредил бедро Иакову, все же «не одолевает» ее, не может взять ее силой. Встречая сопротивлением Возлюбленного, душа человеческая свидетельствует, что не приемлет насилия над собой, что она достойна того великого дара свободы, который составляет духовную основу ее девства и целомудрия. Она свидетельствует, что Жених не обознался, что она действительно Его невеста, та, что ждала только Его, потому что только Ему, давшему ей свободу, она готова вверить ее, потому что, как и Он, она готова жертвовать собой ради свободы. Это то, что очень четко сознавал В. Соловьев, что было его философским кредо: подчинение безусловному началу в принципе не может быть насильным. «Становясь внешней силой, перестает быть высшим началом и теряет право господства над человеческой личностью» (23, с.19). Такая религия способна покалечить человека: «Встретили меня стражи, обходящие город; избили меня, изранили меня; сняли с меня покрывало стерегущие стены» (Песн.5:7), — но не способна указать путь к Богу: «Встретили меня стражи, обходящие город: «не видали ли вы того, которого любит душа моя?» Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя» (Песн.3:3—4.). Язык свободы и любви оказывается тем языком, по которому узнают друг друга в вавилонском столпотворении века сего Бог и человек. |
| Песн.2:2 . Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами. Если Невеста только из скромности называет себя лилиею долин (ст. 1), то Жених сравнение ее с лилиею берет образом ее великой красоты и несравненного превосходства пред всеми другими придворными женщинами (ср. Песн 6.8–9 ). «Как лилия не может быть сравниваема с тернами, между которыми она всегда появляется, так ближняя моя над всеми дщерями есть то же, что лилия посреди тернов» ( Ориген – Иероним, с. 163). Песн.2:3 . Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей. Ответные слова Невесты (ст. 3а) представляют полную параллель похвал ей со стороны Жениха (ст. 2). Яблонею (евр. таппуах, греч. μηλον, лат. malus), как и ниже под яблоками (ст. 5, см. Песн 8.5 ), разумеется не наша яблоня, не имеющая тех свойств плодов своих, которым усвояются плодам этой яблони (ст. 5), не растущая в качестве лесного дерева и вовсе не встречающаяся в Палестине, а другое какое-то плодовое дерево: апельсиновое, лимонное или абрикосовое. Пребывание в тени этой яблони и вкушение ее плодов здесь, как и ниже (ст. 5, сн. Песн. 4.16, 7.14 ) образ привлекательной близости и отрады ласк Возлюбленного. «Все деревья, все древесные произрастания в сравнении с Словом Божиим почитаются неплодоносными лесами. Для Христа все, что бы ты ни назвал, есть лес, и все бесплодно. Ибо что, в сравнении с Ним, может быть названо плодоносным? Даже деревья, которые, по-видимому, гнутся от множества плодов, в сравнении с пришествием Его, оказываются бесплодными» ( Ориген – Иероним, с. 163). Песн.2:4 . Он ввел меня в дом пира, и знамя его надо мною – любовь. Песн.2:5 . Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. «Он ввел меня в дом пира» – выражение совершенно параллельное словам Песн 1.3 «царь ввел меня в чертоги свои», но в отличие от этого места, имеет метафорический смысл, образное выражение родственной мысли, как показывает уже выражение (4б): «знамя его надо мною – любовь». Смысл тот, что пламенная любовь, подобно воинскому знамени, защищает Невесту, развеваясь над ее главою (см. Песн 6.4, 10 ). Не столь ясно чтение ст. 4 по славянск. тексту «введите мя в дом вина, вчините ко мне любовь», представляющее точный перевод с греческого текста. «Вино» здесь берется в ассоциации с Песн 1.1, 3 , как образ веселья, и «дом вина» (Vulg. cella vinaria), вопреки буквальному пониманию у многих новых толкователей, есть только образ полноты радостей любви. Мидраш истолковывает ст. 4 так: «Общество Израилево говорит: Бог ввел меня в великое виноградное точило, на Синай, и там дал мне мое знамя, – закон, заповеди и добрые дела, – и я приняла их с великою любовью» (S. 59). |
|
|
