| Замечательные по времени издания Псалтири были в Москве в 1568, 1591, 1602 гг., в Вильне в 1576, 1581, 1586 гг., во Львове в 1608, 1615 гг., в Киеве в 1624, 1629 гг. Кроме того было еще издание Псалтири вместе с Новым Заветом в Остроге в 1580 г., в Вильне в 1625 г. и др. Другой вид Псалтири – Псалтирь с возследованием, или следованная. На том основании, что о ней не упоминают ни Алляций, ни Каве, писавшие о богослужебных книгах Греческой Церкви, думают, что она получила начало свое не в Греции, а у славянских племен и, может быть, составлена самими просветителями их Кириллом и Мефодием, хотя в известиях о переводе ими Священного Писания и богослужебных книг и о перенесении этих книг к нам в Россию о ней не упоминается. Впрочем, по содержанию своему она не есть какая-нибудь новая книга, отличная от других богослужебных книг; она выбрана из этих же книг, вероятно, с той целью, чтобы могла заменять их там, где их недоставало. В состав ее вошли главным образом две книги – Псалтирь и так называемый Великий часослов, к которым присоединяются разные прибавления из других книг; прибавления эти в разных Псалтирях, особенно рукописных,чрезвычайно разнообразны, так что весьма трудно определить вообще состав следованной Псалтири в древние времена. По замечанию Строева, “самое непременное в следованных Псалтирях: Псалтирь, часослов, последование вселетнего пения, каноны наиболее употребительные. Все прочее было произвольно и зависело от редакторов и писцов. Старинные печатные издания не менее рукописей между собою несходны” 52 . В старинных рукописных Псалтирях мы встречаем многое из того, что ныне содержится в молитвенниках (разные молитвы и акафисты), требниках (последование Пятидесятницы, чин над коливом ni усопшем и другие чинопоследования) и минеях (службы святым) 53 . Следованная Псалтирь в первый раз напечатана была в Кракове в 1491 г., в Цетине в 1495 г., в Вильне в 1525 г., в Венеции в 1546 г., в Остроге в 1598 г., в Москве в 1626 г. 54 . Толковая Псалтирь встречается в рукописях также в разных видах, или скорее с разными толкованиями, а именно: с толкованием святителя Афанасия Александрийского , с толкованием блаженного Феодорита Кирского , с толкованием, извлеченным из сочинений разных Отцов и учителей Церкви, и, наконец, с толкованием Брунона, епископа Вюрцбургского, умершего в 1043 г. Перевод Псалтири с толкованием святителя Афанасия Александрийского , по замечанию Востокова, сделан в самой глубокой древности, ибо он имеется в пергаменных списках XI и XII в. 55 . Не менее древен также, по его словам, перевод Феодоритовой толковой Псалтири 56 . Толкование Псалтири, извлеченное неизвестно кем из сочинений Златоуста, Августина, Феофилакта, Василия Великого , Кассиодора и др., переведено Максимом Греком в половине XVI в. 57 ; тогда же сделан перевод Брунонова толкования с латинского учеником Максима Грека Димитрием Герасимовым 58 . |
| 1. С. 39–40). То обстоятельство, что переводчик книг Царств, по словам акад. Соболевского, «не был большим знатоком греческого языка», «знал латинский язык» и переводил «очень небрежно», а, по отзыву Горского, «произвольно, как бы, наудачу», нам кажется, тоже имеет значение (...) указания на участие в этом переводе помощников Мефодия, именно, из мораван, вообще, западных славян, так как лично Первоучитель, при усиленной переводной деятельности незадолго до своей кончины, и при многих заботах по управлению паствой, едва ли и был в состоянии все доглядеть и исправить в трудах своих помощников, тем более, что переводились ведь не богослужебные тексты Св. Писания» 222 . По мнению Михайлова, славянский перевод книг Царств по качеству и словоупотреблению очень схож со славянским переводом книги прор. Даниила. Вместе с проф. Евсеевым, он приписывает и тот, и другой перевод св. Мефодию. В своих «Опытах...» проф. Михайлов блестяще разобрал проблему, затронутую ученым словенцем. Ниже мы приведем весь фрагмент его размышлений, как пример гибкого подхода к решению труднейшего вопроса кирилло-мефодиевистики. Итак, Михайлов считал, что, если перевод книг Царств, как показывают кириллические рукописи XIV-XV вв., сделан по отношению к греческому подлиннику «очень небрежно» (А. И. Соболевский), нередко ошибочно, невыдержанно и очень произвольно (А. В. Горский), «а в отношении словоупотребления отличается от кирилло-мефодиевских переводов, то это вовсе не значит, что перевод книг Царств, как и, подобный ему, перевод Апокалипсиса, не мог принадлежать к серии переводов Св. Писания, сделанных Мефодием и его помощниками. Эти переводы могли быть разного качества, что зависело либо от степени важности той или другой ветхозаветной книги, с точки зрения христианского миссионера и употребления ее в богослужении, либо от большей или меньшей степени участия в переводе этой книги славян-помощников Мефодия; то и другое следует, нам кажется, учитывать. Очень важное указание акад. Соболевского, что «греческие слова в книгах Царств сравнительно редко остаются без перевода, а не результат поздней справы, что также возможно, то ее легко приписать помощникам Мефодия, которые, как славяне, старались быть понятнее, а, может быть, и самому Мефодию, который к концу жизни приобрел, конечно, больший опыт в переводах на славянский язык. |
| Магистр богословия Мироносицкий не без иронии относился к усилиям «мирянина» (читай: дилетанта) Нахимова: Даже и у «мирян» жажда ясности от богослужебных песнопений приняла нетерпеливый характер. Мы видим, что в ожидании лучшего «свыше» миряне начинают действовать по принципу «помогай себе сам» 468 . Это довольно меткая характеристика исторического момента: ожидание каких-либо действий со стороны церковных «верхов» действительно затянулось, а та работа, которая все же велась (прежде всего, деятельность Комиссии по исправлению богослужебных книг), оставалась скрытой от публики. Иронический тон критика встретил резкую отповедь мирянина: Да, для нас, мирян, понимание молитв и церковных песнопений не менее, если не более важно, чем для духовенства; мы тоже члены Церкви, и нас во много тысяч раз больше, нежели лиц духовных; ни из какой области церковных интересов мы никем не исключены 469 . В ответ же на справедливые вопрошания то и дело приходится слышать очень почтенную и освященную временем, но для нас, «мирян», совершенно невыносимую формулу: «Сие надлежит понимать духовно и притом двояко» 470 . Необходимо отметить, что Мироносицкий и сам занимался русскими переложениями богослужебных текстов 471 . Тем не менее, в рецензии на книгу Зайончковского он утверждал, что русские переводы богослужебных песнопений во многих случаях (...) совсем не нужны. Когда нам перекладывают на русскую речь песнопения, ясные и в церковнославянской, то получается только подстрочник (...) Напротив, в случаях трудных «перевод» является в сущности установлением нового текста, который будет понятен читателю лишь после пространных, большею частию филологических объяснений 472 . «Страшная, протокольная проза», некрасивость, будничность «рабского перевода-подстрочника», – такие упреки (во многом, пожалуй, справедливые) Мироносицкий адресовал труду Зайончковского, который, по мнению критика, может использоваться «лишь теми лицами, которые совсем не привыкли разбираться в церковнославянском языке» 473 . |
| 99 Историческая часть этих указаний (филологическую предоставляем филологам) должна быть дополнена указаниями на готов в Крыму и Азовско-черноморском прибрежье, где также славяне могли соприкасаться с готами, на факт существования готского языка, как языка живого, употребления готских богослужебных книг у томитан и других скифских народов около половины IX века, под которыми должны быть разумеемы славяне, на известность в это же время на азовско-черноморском прибрежьи и в Крыму руссов, как родичей готов, нашедших их язык, язык их богослужебных книг не только сродным, каким их был для соседних с готами славян, но и родным. 100 Думаем, что этими соображениями достаточно констатируется факт влияния обстоятельств хазарской миссии святых братьев на укрепление в них мысли о славянском переводе священных книг и славянском богослужении, которая и оказывается вполне готовой и созревшей у Константина перед призывом его в моравскую миссию. Но прежде, чем пойдем туда мыслью за святые братьями, необходимо дать возможные для нас ответы на следующие вопросы: 1 . Если мысль о переводе священных книг была у святых братьев, и особенно у Константина, мыслью давней, зачавшеюся еще на Олимпе, то почему открыто выступает он с ней уже только при вызове его в моравскую миссию? Ответ на это почти весь заключается в том, что доселе сказано. Не совсем безопасно и надежно было выступить с этою смелой мыслью, не подготовив к ней влиятельные сферы в Византии, не восчувствовав большего авторитета за собой и не дождавшись благоприятного повода к тому. После хазарской миссии Константин мог возвышать свой голос смелее и авторитетнее, чем когда-либо прежде, а моравская миссия была наилучшим поводом к смелому и открытому заявлению этой мысли и к полному осуществлению ее. С другой стороны, только во время хазарской миссии, особенно во время пребывания в Корсуни завершилась для Константина его собственная подготовка к выполнению задуманного дела, необходимость которой он, без сомнения, сознавал и которая должна была состоять в прилежном и глубоком изучении текста священного Писания, в подлинниках и переводах, и свойств языка славянского, сличаемых им со свойствами других знакомых ему языков. |
| Первые меры к исправлению книг имели характер паллиативный. В 1551 г. на стоглавом соборе было постановлено, чтобы в городах поповские старосты и избранные священники пересмотрели по церквам богослужебные книги и, если книги окажутся не правленными и сомнительными, правили бы их собором с добрых переводов; «также которые писцы по городам книги пишут и им бы велели писать с добрых переводов; да написав правили, потом бы и продавали; а не правив бы книг не продавали. А который писец, написав книгу, продаст не исправив, и тем бы возбраняли с великим запрещением; а кто у него не исправлену книгу купит, и тем бы потому же возбраняли с великим запрещением, чтобы впредь тако не творили; а впредь таковые обличены будут продавец и купец, и у них бы те книги имали даром без всякого зазора, да исправив отдавали в церкви, которые будут книгами скудны» 59 . Это соборное постановление не могло принести существенной пользы, потому что трудно было установить контроль над списыванием книг и не всегда возможно было находить добрые исправленные переводы для переписки. Важнее была другая мера, принятая правительством к исправлению книг, заключавшаяся в устройстве в 1553 году книгопечатного двора в Москве. Печатные книги должны были заменить собой прежние неисправные рукописные книги, остановить дальнейшую порчу их необразованными переписчиками и дать церкви новые исправленные книги. Наш первопечатник, дьякон Иван Федоров, в послесловии к печатному московскому изданию книги «Апостол», устройство печатного двора в Москве ставит в непосредственную связь с неудачей постановления стоглавого собора о контроле над рукописными книгами, продававшимися на рынках; указав на то, что царь Иван IV «повеле святыя книги на торжищах куповати, в них же мали обретошася потребни, прочие же вси растлени от преписующих ненаученых сущих и неискусных в разуме, ово же и неисправлением пишущих», дьякон Федоров прибавляет: «и сие доиде царю в слух, он же начат помышляти, како бы изложити печатныя книги, якоже в грекех, а в Венеции и во Фригии, и в прочих языцех, дабы впредь святыя книги изложилися праведне», и с благословения м. Макария устроил двор для печатания книг 60 . |
| прот. Николай Балашов Глава 2. Вопрос о богослужебном языке Из всех литургических проблем, которые обсуждались в предсоборный период, наибольшее внимание привлекал вопрос о недоступности для молящихся текста наших богослужебных книг. На эту тему больше всего писали и чаще всего спорили на разного рода церковных собраниях. Почти все признавали, что те или иные перемены в наших богослужебных книгах необходимы. Лишь изредка раздавались голоса сторонников сохранения их в неприкосновенном виде. Другое дело, что признавая неудовлетворительность существующего текста, участники дискуссии расходились в своих предложениях – от радикального перевода всего богослужения на русский язык до минимального редактирования хотя бы самых невразумительных и попросту неверно переведенных мест. Постановка вопроса в Отзывах епархиальных архиереев Особый интерес представляют суждения о богослужебном языке и об исправлении богослужебных книг, напечатанные в 1906 г. в составе четырехтомного собрания Отзывов епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе 26 . Содержащиеся здесь документы (по первоначальному замыслу К.П. Победоносцева не подлежавшие опубликованию) составлялись преосвященными при содействии особых епархиальных комиссий. В ряде случаев учитывались предложения, специально подготовленные епархиальными съездами духовенства и мирян. Отзывы, затрагивающие широкий круг вопросов, согласно синодальному циркулярному указу от 27 июля 1905 г., надлежало представить в канцелярию Синода к декабрю, чтобы они могли послужить основой для предварительной разработки материалов к предстоящему Собору. В действительности же материалы из 64 епархий еще и в начале 1906 года продолжали поступать в Петербург. В 31 отзыве содержались предложения включить в повестку предстоящего Собора вопрос о богослужебном языке и тексте богослужебных книг 27 . Анализ этих документов показывает, что архиереи и их помощники использовали в своей работе некоторые из публикаций по вопросам церковной реформы, которые к тому времени уже появились в печати. Так, в петербургской газете «Слово» 11 июня 1905 г. впервые, кажется, было публично высказано мнение группы московских священников: «Все богослужение должно быть совершаемо на безусловно всем ясном и понятном языке» 28 . О малопонятности церковнославянского языка даже для специально изучавших его священников писал в том же месяце еженедельник СПбДА «Церковный вестник» 29 . Но наиболее очевидно влияние брошюры киевского миссионера священника СМ. Потехина, разосланной осенью 1905 г. в качестве бесплатного приложения всем подписчикам популярной среди духовенства газеты «Русское дело». |
| Этот отдельный пример с отрывком из синаксаря Пасхи чрезвычайно поучителен, поэтому на нем пришлось так подробно остановиться. Во-первых, на этом примере мы в очередной раз убеждаемся в правоте святоотеческого правила о том, что нельзя тронуть даже один камушек, чтобы не рухнуло все здание. Во-вторых, видим, что исправление богослужебных книг, предпринятое якобы из-за непонятности текста, на самом деле может привести и приводит к существенным искажениям смысла или к его полной потере, как в данном случае. А поскольку для неообновленцев очень многие положения православной веры кажутся «небесспорными», то нет никаких гарантий, что в разряд таковых во время нового исправления или нового перевода не попадут и более важные с точки зрения догматики предметы, чем хронологическое совпадение дня Пасхи с днями Сотворения мipa и Благовещения. Так как мы знаем, что особенно большому исправлению подверглись синаксари и каноны Пятидесятницы, то вполне естественно можем быть обеспокоены тем, сколько же таких «небесспорных утверждений» было «снято» Комиссией начала XX века и сколько их «снимут» будущие справщики, которые, вероятнее всего, еще в б ольшей степени будут следовать не греческому оригиналу и Священному Преданию, а протестантскому убеждению в том, что Священное Предание не авторитет и подлежит критическому переосмыслению. Небезынтерсным был отзыв о деятельности Комиссии под руководством архиепископа Сергия (Страгородского) со стороны старообрядцев. В.Сенатов в 1915 году писал: «Труден для понимания текст иосифовский, но все же в нем чувствуется какая-то глубокая и вполне вразумительная мысль. Менее понятен и более сбивчив текст никоновский (которым мы пользуемся сегодня. — Прим. авт.). Уже совершенно неопределим и положительно бестолков текст новейший». В подготовленном Проекте Межсоборного присутствия о научном переиздании Триодей в редакции Комиссии по исправлению богослужебных книг при Святейшем Правительствующем Синоде (1907–1917) говорится: «В 1969 году, когда обсуждался вопрос о том, какую редакцию Триоди следует переиздавать, в распоряжении издателей не было материалов, характеризующих редакторские принципы, которым следовала Комиссия архиепископа Сергия. Поэтому Издательский отдел Московской Патриархии предпочел использовать старую, неисправленную версию Триоди. Публикация материалов Комиссии началась лишь в 90-е годы XX века». |
| В январе 1769 г. иеромонах Софроний, по приезде в Россию в 1759 г. исполнявший разные переводческие работы по поручению Синода 42 , доносил Синоду о «деле, до Церкви Св. касающемся». «А понеже мне не нарочно случилось читать некоторые места в Триоди Постной на славянском языке и усмотреть некоторые несходства с греческим оригиналом, как в приобщенном при сем реестре можно увидеть, из чего можно заключить, что и в этой книге и в минеях месячных немало несходств, поправки требующих, найдется, не прикажет ли Св. Синод все церковные канонические книги мне единому в свободное от положенной на меня должности время пересмотря выписку несходных речений чинить и через два месяца при рапортах Св. Синоду представлять» 43 . Синод определением от 4 февраля 1769 г. ограничил этот предложенный Младеновичем проект систематического пересмотра всех богослужебных книг проверкой текста Триоди Постной: «Иеромонаху Софронию на первый случай... Триодь Постную... с греческим оригиналом освидетельствовать и, какие несходства окажутся, учиня выписку прислать в Св. Синод». Это поручение иером. Софроний выполнил в несколько месяцев. Сравнив Триодь 1915 г. с греческим подлинником, печатным и рукописью (?), кроме паримийных чтений, он 22 июня представил «выписку несходств». Синодальное определение состоялось лишь 1 марта 1770 г. Рассмотрение всего материала и исправление «в чем следует» передавалось еп. Тверскому Гавриилу (Петрову) 44 , исполнявшему и другие поручения Синода по исправлению богослужебных чинов 45 . Только через 4 года – 20 июня 1774 г.– Гавриил, тогда уже архиеп. С.-Петербургский, смог доложить Синоду, что он рассмотрел «выписку на Постную Триодь о оказавшихся с греческим оригиналом несходствах... и оказавшиеся достойными поправления слова во оной выписке отметил, и сверх того, по записанному в Журнале Св. Синода мая 21 дня сего года приказанию и в самой печатной Постной Триоди против тех отметок все те слова... исправил». Сравнивая выписку с Триодью 1704 г., он обнаружил, что «многие исправления Младеновича касаются вкравшихся в новые издания типографских ошибок, «которые смысл стихов потемнили». Эти ошибки побудили Синод вынести следующее постановление: «А как усмотрены... многие погрешности против издания 1704 г., то дабы и в протчих книгах разных погрешностей остаться навсегда не могло, другие книги при первом с получения посланного по сему указа печатания с оригиналами печатными около 1700 г. свесть, и есть-ли где сыщутся погрешности, оныя исправить, а буде о чем окажется сумнительство, о том представить Св. Синоду с мнением» 46 . Исправленную же митр. Гавриилом Триодь «хранить в Синодальном Архиве» до нового ее издания. Вероятно, исправления Младеновича вошли в Триодь Московского издания 1777 г. 47 |
| Около этого же времени видим типографию в волынском местечке Рохманове, где в 1619 г. напечатал свои проповеди Кирилл Транквиллион-Ставровецкий. С 1638 г. книгопечатание производилось в г. Кременце 423 . Впрочем, эти типографии прекратили свое бытие и действие еще в 1-й половине XVII в. После того на Волыни была только одна славяно-русская типография – почаевская. Начало книгопечатания положено в Почаеве еще в 1618 г. помещицею Анною Гойскою, но по смерти ее типография пришла в совершенный упадок и возобновлена уже в 1730 г. 424 Главною целью учреждения типографий было умножать число богослужебных книг как пособий православию. При этом просвещенные пастыри волынские, замечая многие погрешности в различных богослужебных книгах, ревностно заботились об их исправлении – сличая текст каждой назначаемой к печатанию книги с древними славянскими списками и с текстом греческим. Особенную ревность в этом деле показал Гедеон, епископ львовский: его старанием тщательно исправлены были и изданы ( в Стрятине) служебник и требник 425 . Следуя примеру досточтимого пастыря, львовское братство и после Гедеона не иначе издавало книги, как после предварительного сличения текста с подлинником и славянскими списками 426 . Братство острожских училищ не отставало от других в ревности о чистоте богослужебных книг. Изданный им в 1612 г. часослов поверен с греческим текстом и с древними славянскими списками, и разности между тем и другими отмечены знаками 427 . Памятниками духовного просвещения на Волыни в период унии служат многие переводы отеческих писаний, равно как и собственные сочинения просвещенных пастырей и проповедников церковных. Один из самых достойных представителей православного просвещения на Волыни был отчасти уже известный нам владимирский епископ Леонтий Карпович. Православные пастыри, паны и шляхта, граждане и даже грамотные поселяне по всему княжеству литовско-русскому с особенным наслаждением читали всегда слова Леонтия и называли его «подобным Златоусту в витийстве» 428 . |
| Исследование славянских переводов богослужебных текстов было начато во второй половине XIX в., когда были опубликованы древнейшие литургические рукописи XI в. И. В. Ягичем было проведено лингвистическое исследование перевода древнеславянских служебных миней [Ягич 1886], Г. А. Воскресенский выделил основные редакции славянского перевода Евангелия и прокомментировал основные разночтения между редакциями Евангелия от Марка [Воскресенский 1896]. Вышли в свет работы А. В. Михайлова , посвященные изучению книг Ветхого Завета [Михайлов 1900], В. А. Погорелов описал различия между древнеславянскими переводами Псалтыри [Погорелов 1901]. Славянские последования литургии начали изучаться в трудах Н. Ф. Красносельцева и С. Д. Муретова [Красносельцев 1885:1889; Муретов 1895:1897]. После революции 1917 г. в силу идеологических причин исследование славянских богослужебных текстов перестало быть приоритетным направлением в советской славистике, и интерес ученых сосредоточился по большей части на оригинальной письменности Древней Руси или на переводах исторических и философских произведений. Лишь с 70-х годов XX столетия в работах Л. П. Жуковской [Жуковская 1976], Е. В. Чешко [Чешко 1982], А. А. Алексеева [Алексеев 1983:1984], Г. Попова [Попов 1985], М. А. Моминой [Момина 1992] возобновляется интерес к изучению Священного Писания и богослужебных книг, разрабатываются методы их текстологического исследования, оценки разночтений и обсуждаются проблемы их издания. В этой книге изучается история славянского перевода литургии, который до настоящего времени не был предметом специального источниковедческого и филологического исследования: разработана методика текстологического изучения памятника, составлена периодизация правок литургии у славян, даны попытки объяснить исторические причины этих исправлений, очерчен круг славянских книжников, занимавшихся правкой текста, описаны нормы переводов литургии в различные исторические периоды. Описания совершения литургии находились в уставах литургии (диатаксисах) и в какой-то мере в толкованиях на литургию, которые, как и литургия, переводились с греческого языка. Различные толкования на литургию исследовались нами ранее [Афанасьева 2012а], в данной работе изучается славянский перевод Диатаксиса Филофея Коккина, ставший в XIV в. основным кодифицирующим уставом литургии. |
|
|
