| Об авторе его мы узнаем только из содержания самого письма, ибо внешние свидетельства почти полностью отсутствуют. Судя по посланию, Аммон примерно в 352 году прибыл в один из пахомиевских монастырей (Пабау или Фбоу), где прожил три года, после чего удалился в Нитрию и, после долгих подвигов здесь, стал епископом 636 . Свое послание, адресованное патриарху Феофилу Александрийскому, Аммон написал ок. 399–400 годов 637 , то есть спустя почти полвека после описываемых в нем событий. По характеристике И. Троицкого , «все свое длинное письмо Аммон посвящает почти одному Феодору, а изложению сопутствующих обстоятельств и самому Пахомию уделяет сравнительно очень немного места в своем труде. Поэтому в существе дела письмо является панегириком Феодору. Замечательно, что об Орсисии, главном игумене и правителе всех обителей тавеннисиотов, Аммон не упоминает даже единым словом. Это – нужно заметить – дает один из самых характерных и сильных штрихов портрета аввы Орсисия как истинного монаха, совершенно не видного за своим смирением, и, кроме того, как человека, совершенно не способного к какой-нибудь истинно административной деятельности». Несмотря на длительный срок, прошедший со времени его пребывания в среде пахомиевских иноков, память почти никогда не подводит Аммона: «Письмо это может служить образцом замечательной аккуратности и точности. Постоянное указание лиц, имен и мест, постоянное точное указание даже числа действующих лиц, указания иногда мельчайших подробностей какого-нибудь события, даже не имеющего никакой исторической важности, весьма многочисленные, почти не перемежающиеся хронологические даты и указания – вот тому доказательства» 638 . Современные ученые также достаточно высоко оценивают историческую значимость данного памятника: так, Д. Читти считает его одним из наиболее надежных свидетельств о преп. Пахомии, начертывающих образ его, который запечатлелся в памяти его ближайших преемников 639 . Правда, тот же И. Троицкий отмечает преизобилие элемента чудесного в сочинении, предполагая, что, «может быть, некоторую долю преувеличения нужно отнести насчет монахов-рассказчиков, а может быть, это нужно объяснять исключительно складом ума Аммона, только в этом чудесном видевшего истинно достопримечательное и достойное исторической памяти или же только внимания Феофила. |
| Статья же эта, как упомянуто, относится к 1836 году. Изд. 25 Против этих слов сделана в подлиннике заметка: «об Астарте и св. Пахомии». Вероятно эти места... должны были напомнить автору примеры, которыми он хотел подкрепить свою мысль. Изд. 26 Этот пример неверен, ибо небо по-болгарски – небе. Тем не менее, влияние звуков Турецких на язык Болгарский, действительно отличающийся от всех Славянских наречий преобладанием глухих тонов, не подлежит сомнению и может быть подтверждено любой Болгарской фразой. Изд. 27 Мы заключили в скобки приведённое автором для примера слово собака, потому что слово это, несомненно, Индо-Европейского корня, как доказывает сравнение с Санскритским савака и древне-Персидским спака: первое значит щенок, второе – собака. Изд. 28 Заключённые нами в скобки слова должны бы быть устранены из этих примеров, потому что их форма столько же Русская, сколько Сербская или Полеская; но автор мог бы подтвердить свою мысль многими другими доказательствами. Так например, теперешние специально-Русские формы порох, порог, пере-, солома и т. п., гораздо древнее в этимологическом отношении и ближе к Санскритским формам: парãга (пыль) парига (дверь, засов), пари– (предлог, с тем же значением, как пере-), калама (стебель), нежели формы всех прочих Славянских наречий: прах, или прох, праг, пре-, слама и т. под. Изд. 30 Здесь вкралась ошибка. Вместо Страбона следовало назвать Вегетия, который действительно упоминает (IV, 9) о Сарматских «cruda coria ad cataphractas» Сравни также Тацита (Histor. I, 79): «tegument praeduro corio consertum». Изд. 32 Arsaces, Ataces, Vadapaces, Badaces, Pharnaces, Medosaces, Iaphagos, Macagos, Dadagos, Cunagos, Argunagos, Usapher, Saetapharnes, Muliurgos, Beurgos, Banadaspus, Rausiumod, Alanouvamuth, Bages и проч. В битве народов на Каталаунских полях, имя Аланского короля – Сангибал или Самвида. Первое принадлежит к формам Мидийским, другое заимствовано от Славян. Примечание автора. 38 Вместо Кранция, позднего компилятора, можно было сослаться на Эйнгарда: Annal. sub а 789: «natio quaedam Sclavenorum est in Germania, sedens super litus oceani, quae propria lingua Weletabi, Francica autem Wiltzi yocatur». Изд. 40 В древности Venetae. К этому можно бы было прибавить ещё остров Vindilis (теперь Belle-Isle) близ устья Луары. Изд. 41 Автор имеет в виду слово βιλινουντα, (первая форма у Диоскорида, вторая у Апулея), Гальское название растения hyoscyamus, белены, и выражение morimarusa, которое, по свидетельству, приводимому Плинием (Hist. Nat. IV, 13), на языке Кимвров значило мёртвое море «mare mortuum». Изд. 43 Мы не могли отыскать этой поговорки в находящихся у нас под рукою Славянских источниках. Быть может, автор слышал её изустно во время путешествия своего в западных Славянских землях. Судя по слову суе, поговорка эта принадлежит Альпийским Словенцам: у них суяти яз суем, он суе значит сыпать. Наречию Сербскому эта форма чужда. Изд. |
| Такой автор, разумеется, подлежит строжайшему суду истории: он распространил заблуждение. Греческий компилятор тем более заслуживает строжайшего осуждения, что он играет с самым высоким человеческим чувством, чувством религиозным: он внушает любовь к таким лицам, которые заслуживали обратного. Наконец, компилятор свою фальсификацию назначает не для каких-нибудь ограниченных умов в Египте; нет, он обращается с нею ко всему (?) цивилизованному мipy: его проделка должна была иметь и имела последствия, которые чувствуются и по сию пору. Все христианские страны сознательно введены в обман; поставленная автором цель отнюдь не может оправдывать подобной плутни. 759 Можно ли больше наговорить нелепостей, чем сколько наговорил здесь Амелин – это сомнительно. Какая-то странная слепота, какое-то непонятное пристрастие руководить исследователем, говорящим то, что он говорит. Мы отнюдь не согласны с Амелин в его взглядах на греческую редакцию. Для того, чтобы дать полный и обстоя- —175— тельный ответ на возражения французского ученого, для этого – откровенно говоря – нужно было бы написать специальную монографию. Мы со своей стороны должны ограничиться лишь несколькими замечаниями, предполагая, что когда-либо и кому-либо они могут пригодиться. что Пахомий не был ученым человеком? Но, ведь, этого никто не утверждал и после появления в свет греческой редакции «жития»? Правда, приводя свое суждение о Пахомии, сейчас нами выписанное, Амелин вслед за тем прибавляет: «я не могу того же сказать о знаменитой конгрегации Пахомиевой» (т.е. того, что и все ученики Пахомия были безупречны по нравственному характеру). Но никогда никто не утверждал этого и утверждать не мог. Развернем книгу «Лавсаик» известный древний сборник сказаний о разных монахах, преимущественно египетских. Что найдем здесь? Откровенное свидетельство о том, что и в самое древнее время между монахами было много лиц, не соответствовавших своему призванию. Вот что напр., говорит автор Лавсаика: «я описал жития как тех (подвижников), которые до конца пребыли в добродетели, так и тех, которые с высоты подвижничества, после многих трудов, по нерадению увлечены были диаволом в разнообразные его сети. |
| —147— Известно, что основателем монашества в главнейшей и важнейшей его форме был св. Пахомий Тавеннский в Египте. 736 Но известно также, если не всем, то занимающимся древнею церковною историей, что о св. Пахомии, его жизни, первоначальном виде его учреждений, его воззрениях и идеалах, что обо всем этом мы очень мало знаем. Источники, которыми до настоящего времени приходилось пользоваться историку первоначального египетского монашества, в особенности поскольку дело касалось св. Пахомия, были неудовлетворительны: частью они были слишком отдалены по своему происхождению от той эпохи, когда жил св. Пахомий, частью же – и это главное, – касаясь египетского монашества, они, однако ж были не туземного, а иностранного происхождения по отношению к Египту. Раскрывая эту последнюю мысль, мы могли бы спросить себя: что это была бы за история, если бы примерно описание Печерской лавры по ее происхождению и первоначальному устройству составлено было исключительно по каким-либо немецким источникам? Всякий признал бы подобный факт странным. В положении очень близком к этому, до последнего времени, находился церковный историк, изучавший историю св. Пахомия. Греческие и латинские источники очень темного происхождения, в замечательно плохой редакции, источники притом же немногочисленные – вот и все, что было в распоряжении иссле- —148— дователя такого знаменательного исторического явления, как первоначальное монашество в Египте. Лично на меня указанные сейчас источники всегда производили такое впечатление, что как будто бы читаешь вторую половину растрепанной книги, начало которой безвозвратно утрачено. Если не ошибаюсь, такое же впечатление эти же источники производили и на некоторых исследователей, писавших о происхождении и первоначальном устройстве древнеегипетского монашества. Разумеем немецкого ученого Вейнгартена, употреблявшего невероятные усилия, рывшегося во всяком литературном мусоре, единственно для того, чтобы доискаться: что заключала в себе потерянная часть гипотетической «книги жизни» древнеегипетского монашества; для того, – говоря иначе – чтобы решить вопросы, как возникло и сложилось иноческое общежитие по уставу Пахомиеву (но его усилия пропали попусту). 737 |
| ным источником исторических сведений о Пахомии» (стр. 7–50). Здесь он ведёт речь об авторе жития и времени появления его, определяет научную ценность его, и устанавливает на основании данных, заключающихся в этом житии, хронологию жизни Пахомия и Феодора. Следующий отдел (56–74) посвящён изучению второго памятника, известного под именем Паралипомен, и содержит в себе характеристику рассматриваемого сочинения, защиту его греческого происхождения, время написания и оценку его научного значения. В третьем отделе автор рассматривает две остальных греческих редакции жизни Пахомия – Метафраста (так. наз. Суриевскую) и Дионисия Малого со стороны их взаимного отношения и зависимости от главного источника (74–94). Обсудив на нескольких страницах (94–108) письмо Аммона к Феофилу Александрийскому, он обращается к правилам Пахомия, сохранившимся в семи редакциях, подвергая каждую из них критическому разбору и устанавливая их подлинный текст (143–163). Дальнейший отдел имеет своим предметом жизнь Павла Фивейского, описанную в шести разных редакциях; предложив характеристику этого памятника и доказав действительное историческое существование этой личности, автор подробно анализирует все сохранившиеся о нем сказания, определяет их взаимную связь (143–163). Центральным пунктом его труда являются следующие два отдела: об оригинале жизни Пахомия (163–190) и о коптских источниках (190–306). Общий результат, к которому он приходит, выражается в следующих тезисах: первоначальное житие Пахомия появилось на греческом языке и написано греком монахом, пребывавшим некоторое время в одной из обителей, основанных Пахомием, и ещё лично слушавшим его ближайшего ученика Феодора. Мемфитское житие в настоящем его виде представляет собою перевод греческого, осложнённый некоторыми вставками во вкусе коптской фантазии и в целях наибольшего прославления Пахомия, хотя и не лишённый всякого исторического интереса. Что касается до жития Пахомия и Феодора, сохранившегося на арабском языке, то оно является ничем иным, как только компиляцией коптских (прежде всего мемфическаго) и греческих сказаний, составленной к тому же крайне не- |
| Об этом же Пахомии Иерофей утверждает, что он был человек совсем неграмотный и в доказательство приводит суждение турок, которые будто бы убедились, что патриарх (в это время Пахомий был патриархом) не умеет читать сочинений Фомы Аквината (!!). Вообще, ту часть «Истории» Иерофея, какую мы теперь анализируем, правильнее было бы назвать не историческим повествованием, а карикатурой на патриархию конца XVI в., и притом карикатурой очень аляповатой. По-видимому, Иерофей выделяет из числа других патриархов своего времени Иеремию II и считает его достойным лицом; но и тут нельзя не замечать тенденции автора чернить Константинопольских патриархов. Об Иеремии он говорит, что он не был человеком, имевшим навык в монашеском деле, а это, конечно, не похвала в устах Иерофея; далее он дает знать, что Иеремия против своей совести и церковных правил дал Митрофану священническое место и т. д. Вообще, и Иеремия (Транос) не особенно светел выходит из-под пера митрополита Монемвасийского. Собственно единственное лицо, заслуживающее всякой похвалы, — по разумению нашего автора — это он сам. В своем историческом труде, описывая рассматриваемые нами времена, Иерофей без малейшей церемонии называет себя человеком «весьма хорошим, ученым и просвещенным». Удивительный писатель! Дальше, он многократно указывает: что ни скажет он сам при каком-нибудь случае, являясь действующим лицом, или что ни сделает, — все это было чрезвычайно умно, кстати, дельно и таким признаваемо было другими. Главная фигура разбираемой части «Истории» Иерофея, без сомнения, сам Иерофей. Вот каков историк Иерофей Монемвасийский. При таких особенностях рассматриваемой части труда этого писателя нужна великая осторожность, чтобы не дал нам Иерофей вместо хлеба камень. Самым благоразумным делом было бы и вовсе не пользоваться Иерофеем при изучении вышеуказанных четырех патриархов; но беда в том, что о многом из этой эпохи митрополит Монемвасийский — единственный источник, а потому игнорировать его невозможно. Сумеем ли мы воспользоваться Иерофеем, избежав допускаемой им фальши и преувеличений, — решение этого вопроса следует предоставить другим. |
| Данные, заключающиеся в известиях коптского жития о происхождении первой биографии Пахомия, приводят нас к совершенно другим заключениям. Уже самое название «братья» в устах коптов, всегда презрительно и недоверчиво относившихся к иностранцам, 57 должно указывать на авторство коптов. Далее, Феодор свою речь о необходимости почтить память Пахомия держал в Певоу и здесь же, а не в доме иностранцев, находившемся в Тавенниси, появилось первое житие Пахомия, как показывают слова его к братьям, сказанные в том же Певоу: «запомните и пр.». И, наконец, – самое важное, – авторы первого жития были постоянными переводчиками, прислуживавшие Федору в его непрерывных сношениях с приходящими из чужих стран людьми. Разговоры Феодора с —68— пришельцами, конечно, но могли ограничиваться одной передачей событий из жизни Пахомия; они, без сомнения, касались самых интимных сторон религиозной и нравственной жизни приходящих, затрагивали глубочайшие тайники человеческого сердца, и сопровождались со стороны Феодора соответствующими наставлениями, почерпнутыми из практики ежедневного обихода, обсуждением их мыслей и дел, как это было обычным приемом у Пахомия. 58 Доверить эти интимные беседы чужестранцу-переводчику ни Пахомий, ни Феодор физически не могли и должны были пользоваться для этих специфически-монашеских целей своими коптскими, братьями-переводчиками. Никто не спорит, что изучать греческий язык тавеннисийские монахи не имели особых побуждений, но нельзя же представлять себе коптов людьми не способными ни к какому умственному развитию, – хотя бы в той мере, чтобы ознакомиться с иностранным языком. И действительно мы видим, что еще до прихода Феодора александрийского с греческой братией среди коптов находились люди, знавшие греческий язык. 59 Уже пример самого основателя киновитства Пахомия, на старости лет изучившего греческий язык, необходимо должен был вызвать подражание среди наиболее даровитых коптов, особенно в виду всё увеличившегося наплыва иностранцев, вызывавшего нужду в переводчиках. Эта нужда нигде так сильно не чувствовалось, как в Певоу, месте постоянного жительства Феодора, – в целях объяснения с иностранцами, – и потому неудивительно, что копты, братья-переводчики, изучившие греческий язык, постоянно жили здесь, в Певоу, при Феодоре, часто слушали рассказы его о Пахомии и оказались способными написать такую жизнь его, которая заслужила одобрение самого Феодора. Таким образом, вся совокупность исторических обстоятельств свидетельствуем в пользу коптских данных. Первое житие Пахомия написано было коптами, братьями-переводчиками, помогавшими Феодору в его сношениях с иностранцами, и под его непосредственным руководством, на том языке, на каком говорил Феодор и все пахомиевские обители. |
| Память 16 мая Житие преподобного отца нашего Феодора Освященного, ученика Пахомиева Святой Пахомий был уже везде известным аввою, когда Феодор Освященный был еще мальчиком. Он получил сведение о Пахомии, живя уже в одном из монастырей и с юношеским жаром стремясь к высшему совершенству. Феодор был сын богатых и знатных родителей На двенадцатом году от рождения он ежедневно ходил в школу, по желанию отца. Он был более всех детей любим матерью за свой ум и благочестие. Однажды в праздник Богоявления его родители приготовили прекрасные кушанья, поставили разные вина, во всех комнатах разостлали ковры. Юный Феодор, увидав торжественную обстановку дома и роскошный стол, пришел в сильное смущение от одной мысли. Он сказал себе: «если ты будешь есть эти кушанья, то Бог не дарует тебе благ будущей жизни». Крайне взволнованный этою мыслию, мальчик уходит в уединенное место, становится на колени и со слезами молится Спасителю. — Я не хочу, — говорил он, — этой тленной пищи, которая ведет к гибели; но я желаю Тебя Единого с теми благами, которые Ты назначил верным в другом мире. Он долго со слезами повторял эти слова. В это время мать ищет его по всему дому. Ожидали Феодора к столу и никто не начинал есть. Найдя его и заметивши на лице его слёзы, мать с нежною любовью говорит ему: — Ты плакал, сын мой! где ты был? мы тебя искали. Феодор ответил, что с ним ничего не случилось. Мать зовёт его обедать, прибавляя, что, если он не станет есть, то и никто не сядет за стол. Феодор решительно отказался от вкушения праздничной пищи. Он еще некоторое время жил в доме родителей, предаваясь посту, молитве и плачу. От этих слёз у юного Феодора даже заболели глаза. Он в это время продолжал ходить в школу. Но вот приходит конец этого года. Недалеко от селения, где жили родители Феодора, был один монастырь. Здесь каждый брат жил отдельно от других, в своей келлии. Феодор явился сюда и стал жить отшельником. Его здесь скоро все полюбили за его ум, благочестие и скромность. В том монастыре, где поселился преподобный Феодор, было обыкновение каждый день вечером после трапезы собираться вместе для духовной беседы. Говорили о том, что кому пришлось узнать из Священного Писания или услышать, если это могло послужить к общему назиданию. Эти беседы могли давать обильную пищу для души и предохраняли от праздных бесед или увлечения дурными помыслами. Во время одной из таких бесед, один инок, посетивший недавно Пахомиев монастырь, вспомнил объяснение одного места из Священного Писания, слышанное им от Пахомия. Этот инок с восторгом рассказывал о порядках Тавеннисийского общежития, о том, с какой любовью его там встретили, а более всего о самом Пахомии. Особенно внимательно по обыкновению слушал юный Феодор, сам всегда хранивший молчание. После такой восторженной речи о Пахомии, Феодор воспламенился желанием увидеть великого авву. Оставшись один, он с великим жаром молился. Вот содержание молитвы юного подвижника: |
| 126 Самый ранний список его, нам известный, в сб. Тр. Сер. л. 4б6, лис. в 1505 году, л. 372–386; в этом же сб. помещено и житие Сергия, но пахомиевской редакции. Другой си. половины XVI века в у помин, рук. волокол. Иософова мон. N° 606, л. 151. 128 То есть вслед за житием, около 1418 года, как и думает архиеп. Филарет. Обз. русск. д. лит. I, стр. 120. 129 «Яко възлюбленных чад отец к духовному веселию ныне созвавши и яко любителя отец в светлей сей церкви радостно пиемлющи…». 130 На этом предположении останавливается преосв. Макарий, прибавляя, что слово, вероятно, читалось братии в день кончины святою. Ист Р Ц. V, 237. 132 Арх. Филарет в Обз. русск. дух. лит. I, стр. 143 и след. Шевырев в Ист. русск. слов. III, стр. XVIII и 315 Ср.: Ник.. 39. 135 Его мы нашли только в двух списках библ. Тр. Серг. л, из коих один XV века 746, л. 209), другой писан в 1524 году 771). Списков второго пересмотра в одной лаврской библ. сохранилось от XV века до восьми. О стилистическом отношении обоих пересмотров можно судить по началу жития. Перв. пер. по N° 746: «Бе бо некто муж благоверен, бе же и законом сопряженное иодружие ему Мариа. Поучахуся в заповедех господних день и нощь, всяческими же добродетелми украшени беху и едини к Единому душю с телом иреклонше, моляху Бога, яко да дарует им отроча». Втор. пер_- «Бысть бо некто муж в граде Ростове, Курил именем, благоверен сый и бояйся Бога и всякими добродетелми украшен сый, тако и с супружницею своею Мариею именем поучающийся в заповедех господних день и нощь, и едини ко Единому душю с телом иреклонше, моляхуся». 137 Они помещены непосредственно пред послесловием Пахомия в житии по сп. синод, сб. 637, л. 54. В печатном житии, изданном в полов. XVII века Симоном Азарьиным, эти чудеса неверно помечены 1468 годом: самый список жития в указанной синод рукописи, где они помещены, писан раньше, в 1459 году, как обозначено в приписке на первом листе. 141 N° 746: житие Сергия здесь на л 209–261; на обор, л 336 скорописью одного почерка приписано: «В лето 6939 списася книга сия в святой горе Афонеце, в обители царстве, в лавре великаго Афанасия, под крылием св. Григория Паламы и преп. отца нашего Петра Афонскаго, в кущи св. и славнаго пророка Илии. Преписася (рукою) многогрешнаго и смиреннаго инока Лфанасиа Русина, последи же повелением господина Зиновиа, игумена Сергеева монастыря, списася грешным Ионою, игуменем угрешским». Эту приписку поняли по-видимому так, что и житие Сергия вместе с прочими статьями в сборнике переписано на Афоне в 1431 году. (Ист. оп. Серг. Л., изд. 1S65 г., стр. 158. Р. Свят. сент., прим. 231). Но как попало на Афон в том году житие, которое Пахомии, по его собственным словам, писал в Сергиевом монастыре и писал после чуда 1438 года? Приписка прежде всего дает понять, что сборник, в котором она находится, составлен не на Афоне, а в России, и только имеет в своем составе произведения, списанные на Афоне в 1431 году. |
| 26. Об авве Пахомии говорили, что труп мертвого несли по дороге, и встретив его авва Пахомий видит двух ангелов, сопровождающих мертвого позади одра, и размышляя о них, просил Бога, чтобы Он открыл ему касательно их. И пришли два ангела к нему, и сказал он им: зачем вы, будучи ангелами, сопровождаете мертвого? И сказали ему ангелы: один из нас ангел среды, другой пятка. И поелику до тех пор, пока не умер он, душа сия не оставляла поститься в среду и пяток, то мы сопровождаем труп сей. Так как даже до смерти своей сохранял он пост, то и мы прославляем его, добре подвизавшегося для Господа. 27. Блаженный Павел Простый, ученик аввы Антония, рассказал отцам следущее: однажды прийдя в монастырь для посещения и пользы братии, после обычной беседы, мы пошли в церковь Божию совершать обычную службу. Блаженный же Павел, смотря на каждого из входящих в церковь, наблюдал, с какою душею входят: ибо имел и такую благодать, данную ему от Бога, что видел каждого таким, каков он в душе, как мы видим лица друг друга. Когда все входили со светлым взором и блистающим лицем и с каждым ангел, радующийся о них, увидел он одного черного и мрачного всем телом, и демоны с обеих сторон держали его и влекли к себе и накладывали на ноздри его узду, а святой ангел его следовал издали, плача и печалясь. Павел, плача и часто ударяя рукою в грудь, сидел у церкви, оплакивая того, которого видел он таковым. Видившие, что делал он, и столь скорую перемену в нем, по причине его слез и плача, смутились и спрашивали его и пытались просить сказать, что он видел. Опасаясь, не обо всех ли узнавши что, делает он так, просили его идти с ними к службе. Павел же отгоняя их и отказываясь идти, сидел молча и чрезмерно оплакивая того, кого увидел таковым. Не много времени спустя в церкви окончилось все и стали выходить. Опять смотрел на всех Павел, и зная, каковы вошли, хотел узнать, каковыми они выйдут. Здесь видит, что оный муж, прежде черный и мрачный всем телом, выходит из церкви светел лицом и бел телом, а демоны следуют за ним далеко, а святый ангел пребывает близ его веселый и радостный, торжествуя и радуясь о нем. |
|
|
