| Далее, к обращению в мусульманство весьма многих влекло и самое свойство Мухаммедова лжеучения. Оно было обольстительно для чувственности человека естественного, снисходительно к плотоугодию и ко всем страстям человеческим, даже обещало последователям своим беспрерывные наслаждения за гробом, в сладострастнейшем раю, где будто каждому верному слуге Божию даны будут по 100 сил (человеческих) на то, чтобы есть и пить и непотребствовать от зари до зари... И к тому же эти прельщения чувственными наслаждениями, равно как и все свои догматы, Мухаммед выражал цветистым, витийственным, восточно-фигурным и сладкоречивым языком, который для арабов и вообще для жителей востока казался высоким и увлекательным красноречием и небесным словом. И точно, Мухаммед всегда старался подделываться под вкус арабов, привыкших к поэтическому выражению мыслей и чувствований; всегда сообщал свое учение в изящнейшей форме, в речи сильной, одушевленной и гармонической. Самым басням своим он умел придать занимательность и заманчивость. Оттого-то слова его для слушателей всегда были увлекательны. Хотя Мухаммед самыми условиями жизни своей как бы нарочито был приготовляем к преобразованию своих соотечественников, хотя он имел на своей стороне все благоприятствовавшие обстоятельства исторические, и, хотя, наконец, удачно и очень хитро приспособлялся к нравам и склонностям разнородных обитателей Аравии: однако же руководствуясь только этими средствами, он не мог приобрести себе многих последователей, доколе не употребил других способов, более действительных – насилия и меча. Сделавшись главою многочисленной толпы фанатиков, Мухаммед употребил эту страшную силу для подтверждения своего лжепророческого служения. Он уже не убеждал тогда, не доказывал, а угрозами повелевал верить себе на слово. С чашею удовольствий в одной руке и с мечем в другой, он говорил каждому из идолопоклонников: «веруй мне или умри», а иудеев и христиан, если они не хотели быть мусульманами, осуждал на вечное рабство. Вот каким образом подчинялось такое множество разного рода. людей учению и страстям красноречивого фанатика. |
| И еще: иудеи, представляя причины, почему не веруют в Мухаммеда, между прочим говорили: «Бог заключил с нами условие, чтобы мы не имели веры ни в какого посланника, пока он не совершит пред ними какого-либо, чуда, например, жертвоприношения, сведши огнь с неба». В ответ на это в ал-коране мы читаем: «Отвечай им: приходили к вам прежде меня пророки и посланники с чудными доказательствами и с тем, чего вы требуете, – почему же вы убили их, если вы правдивы? Если они подозревают тебя в обмане, то не думай об этом, они называли и прежде тебя бывших посланников обманщиками, хотя те приходили к ним с доказательствами, законами и книгами священными.» 108 Впрочем, Мухаммед невольно чувствовал, что чудеса необходимы для доказательства истинности веры. И так как он не мог представить истинных чудес, то принужден был прибегнуть к обману и хитрости. Частые припадки эпилепсии, которым он был подвержен, помогли ему утвердить мнение, будто он находится в общении с небом. Время своих припадков он выдавал за такое время, которое Всевышним Существом назначалось для его пророческих восхищений и небесных наставлений, а судороги свои объяснял не иным чем, как живым ощущением близкого присутствия Божия. 109 Сверх сего Мухаммед, как на чудо, указывал на свои победы, чрез которые он из простого гражданина сделался князем своего народа и которые будто одержаны им при пособии сонмов ангелов, сражавшихся вместе с его воинами. Но из всех чудес, кроме величайшего и постоянного чуда – корана, который выше всех чудес Моисеевых и Христовых и который один заключает в себе несколько (шестьдесят) тысяч частнейших чудес, из всех чудес Мухаммеда самое славное чудо, – это путешествие его на небо. 110 Но еще современники с насмешками приняли нелепую сказку дикой фантазии Мухаммеда об этом чуде. Эта сказка оскорбила многих до того, что некоторые даже из признавших ислам отреклись от него, и она едва не стоила жизни самому провидцу. Абу Бакр должен был клятвою подтвердить истину сказания нового пророка о путешествии его по небесам. Потому и позднейшие ученые мусульманские смотрят на это сказание различно. Впрочем, правоверные несомненно убеждены в истине сего лжечуда и повествование о нем принимают в буквальном смысле. Так Д’оссон, излагая по Омар Нéссефию члены мусульманской веры, под 28-м параграфом говорит: 111 «вознесение (мирадж) пророка несомненно: по воле Предвечного, он поднялся с плотью на самый верх неба». Но некоторые из мусульман и между ними Абульфеда, 112 самый скромный панегирист своего пророка из арабских писателей и сравнительно с ними очень добросовестный, выражают недоумение: было ли путешествие сие совершено с телом, или это только видение во сне. 113 |
| Действительно, и человек в некоторой мере предугадывает будущее. Предугадывание это основывается на связи прошедшего и настоящего с будущим и зависит от следующих обстоятельств: от степени, в какой будущее приготовляется в настоящем и как бы уже некоторым образом высказывается в ном, от знания, какое человек имеет о настоящем, и от искусства соединить в одно целое свои наблюдения, Так астроном предсказывает затмение солнца, мореплаватель предвидит бури, врач предузнает исход болезни, искусный политик, знающий по опыту обыкновенный ход страстей, склонностей и дел человеческих, задолго предугадывает имеющие произойти политические перемены и говорит о них с уверенностью: однако же это не пророчества. Далее, при определении истинности пророчеств, должно брать во внимание образ предсказания, который, по требованию самого понятия о пророчестве, невозможности должен быть ясен н определенен: этою чертою отличаются пророчества от предчувствий человеческих, обыкновенно темных, от различных гаданий и предположений на счет будущих происшествий, от прорицаний языческих, которые всегда были двусмысленны и темны, как дело хитрости и обмана. Впрочем, ясность и определенность и истинных пророчеств не без ограничения. Бог свободно определяет, что и сколько открывать человеку о будущем и до какой степени изощрять духовное его оно; притом пророчества представляются отрывками будущей жизни, не без промежуточных обстоятельств, связывающих ее с настоящим: отсюда по необходимости в них относительная неясность и неопределенность, которые увеличиваются от сопоставления настоящего с будущим. В этом отношении свойство пророческого слова в писании прекрасно уподобляется светилу, сияющу в темном месте, дóндеже день озарит и денница воссияет ( 2Пет. 1:19 ). При оценке пророчеств следует также иметь в виду и обстоятельства, при которых произнесено было то или другое пророчество: истинные пророчества, как получаемые непосредственно от Бога, не могут зависеть от условий места, времени и каких-либо, предварительных приготовлений; а потому странно было бы назвать пророчествами ложные прорицания языческие, которые привязаны были к определенным местам и временам и изрекались всегда после разных приготовлений. |
| Внешнее богослужение мусульманской веры состоит из обрядов, не имеющих никакого высокого смысла и значения, из обрядов большею частью пустых и суеверных. Внешнее богослужение мусульманской веры не достойно ни Бога, Существа достойно покланяемого, ни человека, существа, покланяющегося. Оно не возбуждает ни удивления величию Божию, ни благоговения к таинственному присутствию везде присущего Господа всяческих, не возбуждает в душе молящегося ни умиления сердечного, ни размышления разумного. Совершаемые народом в мечетях молитвословия, в которых предстоятельствует имам, состоят в монотонном чтении и пении положенных молитв и стихов корана. Они так однообразны, так стеснены числительным рядом поклонов, стояний, сидений и разных поворотов, что трудно допустить, чтобы при отправлении их могло возникнуть чувство благочестия, и чтобы ум мог углубиться в смысл произносимых слов, и это тем более, что малейшее уклонение от устава для молитвы, опущение некоторых, хотя очень не важных, слов, положение руки не на установленном месте, по понятию мусульманина, отнимает все достоинство и ценность молитвы. Моление же соединенных между собою дервишей, мусульманских аскетов – суфиев, состоящее в различных кружениях под такт голоса или музыки и оканчивающееся изнеможением и исступлением, нелепо в высшей степени и показывает только или безумный фанатизм, или жалкое изуверство. По внешнему виду своему, богослужение Мусульманской веры бедно и крайне несовершенно. Это и естественно: как скоро пусто самое содержание веры, нет в ней красот внутренних, то не может быть и внешнего благолепия. Так, например, обряд жертвоприношения (курбан), совершаемый мусульманами в месяц зуль-хидже и состоящий в принесении в жертву Богу какого-либо, животного из домашнего скота, хотя основан, по учению мусульманскому, на желании приносящего жертву выразить свою покорность Богу, свое исповедание Его владыкою всего живущего и умирающего; но как обряд, в основании которого лежит один человеческий произвол смертью благоугодить Животворящему, есть обряд суетный. Видна только здесь преемственность предания, перешедшего от отцов, но уже утратившего духовную силу вместе с духовным значением. Авраам и Измаил, родоначальники арабского племени, приносили жертвы, и Моисей установил законный их порядок для народа израильского: но что предзнаменовали сии жертвы? Ибо, по словам св. |
| Иисус Христос, при окончании мира, прилет на землю во славе. Все, по гласу Его, воскреснут из мертвых и предстанут на суд Его, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла ( 2Кор. 5:10 ), и идут грешные в муку вечную, праведницы же в живот вечный ( Мф. 25:46 ). Вот краткое изложение важнейших истин христианской веры, по учению святой православной церкви! Некоторые из сих истин суть истины естественной веры, только повторенные, более раскрытые и подтвержденные откровением: потому всегда могут быть доступны для нашего разумения. Вникая в эти истины, каждый здравомыслящий не может не сознаться, что все они изложены в христианстве с такою ясностью и непререкаемою важностью, в такой полноте, в какой не являлись никогда и ни у одного из любомудров. Некоторые же из представленных истин – сверхъестественны, составляют дар благодатного ведения, которые хотя принимаются разумом, но далеко превышают пределы опытного его ведения: это – тайны. Что касается до тайн христианской веры, то хотя, не постигая их, мы не можем судить о их внутреннем достоинстве; но имеем основания утверждать, что они суть истинные тайны и совершенно достойны веры истинно-божественной. Тайны христианства имеют между собою самую тесную связь: все они образуют самую строгую, премудрую систему, в которой каждая мысль имеет глубокое значение и не может быть отвергнута без отвержения целой системы. Спрашивается, кто же составил столь чудно-премудрую систему тайн? Быть не может, чтобы разум человеческий: ибо, руководствуясь разумом, мы едва разумеваем, яже на земли, и яже в руках обретаем с трудом, а яже на небесех, по словам Премудраго, – кто исследи ( Прем. 9:16 )? Она не могла быть произведением и ума ангельского: ибо, и ангелы желают только приникнути в недоведомые тайны нового завета ( 1Пет. 1:12 ). Очевидно, это – дело самого ума божественного. Притом, тайны христианства все до одной суть важнейшие истины, отличающиеся особенною глубиною, высокою и спасительною, что составляет опять ясное знамение их высшего происхождения, показывает недосягаемое их превосходство пред всеми вероучениями естественного разума. |
| Политическая несостоятельность мусульманского мира в продолжении стольких столетий зависит, между прочим, от неопределенности и скудости законодательных предписаний Мухаммеда, предписаний, весьма несложных и оказавшихся только в начале удовлетворительными для религиозно-воинского братства, в котором все страсти сосредоточивались на угождении главе; но после смерти Мухаммеда, когда заговорили личные интересы, скудость и несовершенство сих правил обнаружились вполне. Внутренние волнения в мусульманском мире были почти беспрерывны как в религиозной жизни мусульман, так и в гражданской. Секты одна нелепее другой быстро возникали; заговоры и убийства сделались самым обыкновенным явлением; жертвы гибли даже в храмах во время богослужения. И вообще, вся последующая история халифата доказывает непрочность постановлений корана. Если в заслугу Мухаммеду ставят то, что он соединил тесными узами веры разъединенные, кочующие племена Аравии и некоторых других стран востока; то не он ли же такт, резко очертил мусульманина, оттолкнув его от ближайшего соприкосновения с другими народами. Он сообщил своим последователям нестерпимую гордость и надменность, два качества, препятствующие единению народов. Сверх всего этого, мусульманская вера во многих отношениях положительно вредна. Например, учением своим о безусловном предопределении она хотя с одной стороны укрепляет человека против бедствий, но за то с другой совершенно ослабляет, самобытность характера, сообщая последователям своим какую-то беспечность в действиях. Ибо, все случающееся с человеком, по её взгляду, нисколько не зависит от личных его побуждений, а от тяготеющей над ним судьбы, которой все должны покоряться безусловно. Оттого-то ислам, видя имущество свое гибнущим в огне, видя человека, умирающего от заразы, мореходца, поглощаемого волнами по не искусству кормчего, больного, жестоко страждущего от невежества врача, на все это смотрит самым холодным и равнодушным образом, восклицая только: «велик Аллах»! Еще гибельнее и вреднее учение корана о многоженстве. Отсюда-то происходит у народов, исповедающих ислам, развращение обоих полов и, особенно, постоянное унижение и угнетение женского пола, т.е. целой половины человеческого рода, которая повергнута у них в жалкий позор и крайнее бедствие. Женщина, по смыслу корана, не более как вещь, сотворенная и назначенная мужу только для чувственных наслаждений. Какойнизкий и недостойный взгляд на жену, созданную Богом быть помощницею мужу! И сколько от сего бывает беспорядков и неустройств в семействах мусульманских! |
| Другой догмата мусульманской веры, т.е. о безусловном предопределении или неизбежной судьбе совершенно ложен и вовсе недостоин Бога, существа высочайше премудрого, всеблагого и праведного. По этому догмату Бог представляется не премудрым правителем мира, а скорее деспотом, который распоряжается всем, и миром физическим и миром существ нравственных, без всякого отношения к свободе последних, по какому-то слепому произволу, и который, не известно почему, одних предопределяет к райскому блаженству, а других к вечным мучениям во аде. Мухаммед боялся сказать, что Бог имеет закон для себя и действует по закону, из опасения, как бы тем не ограничить существа Божия и не назначить предела Его действиям, между тем как мысль о законе, приличествующем Богу, нисколько не ограничивает и не стесняет беспредельности существа Божия. Бог имеет закон и всегда действует по закону. только этот закон – такой, которого никто и никогда не предписывал Ему: Он Сам для Себя закон. Иначе сказать: Бог действует всегда в высочайшей степени свято и премудро, а не по какому-то нерассудительному произволу, как думает Мухаммед. Далее, догмат о неизбежной судьбе или неотразимом роке возмутителен и для человека, существа нравственно-свободного: потому что он делает последнего существом не действующим, безличным, как бы одною тенью... Кроме того: догмат мусульманский о роковой судьбе находится в противоречии с самим собою и с другими истинами. Мухаммед учил о безусловном предопределении; но он же должен был говорить и о свободе человека, и о вменяемости дел наших. Ясно, что ни то, ни другое нисколько не гармонирует друг с другом и не имеет для себя никакой примиряющей среды. Наконец, все приписывая Богу и не принимая никакого различия между попущением и самым действием, Мухаммед должен был выставить Бога причиною, производящею в мире не только добро, но и зло, не только жизнь, но и смерть. Бог – виновник зла и смерти!? Не богохульство ли это? Учение об ангелах у Мухаммеда стоит на ряду с важнейшими истинами, составляющими сущность веры; а между тем он не позаботился о том, чтобы передать оное во всей чистоте и простоте. К мыслям верным и назидательным, заимствованным из ветхого и нового завета, Мухаммед привнес разные предания из еврейского талмуда и смешал оные с учением о добрых и злых духах из древнейшей веры персидской, и все это подкрасил вымыслами собственного своего воображения, суеверными и недостойными существ духовных. Вообще учение об ангелах, какое содержит в себе мусульманская вера, слишком чувственно, слишком отзывается антропоморфизмом. Сверх сего, Мухаммед изобрел какой-то особый, небывалый род существ между ангелами и людьми... |
| егоже Бог воскреси ( Деян. 2:22–24 ), – и слышавшие не противоречили сему, но умилялись сердцем м спрашивали: что сотворим мужие братие ( Деян. 2:37 )? . Наконец, достоверность чудес Иисуса Христа засвидетельствована писателями не только своими и близкими, но чужими и даже враждебными христианству. Здесь можно привести слова иудейского историка Иосифа Флавия. 34 В своем сочинении о древностях иудейских, изображая правление Пилата и сказавши о возмущении против него народа, он присовокупляет: «в этоже время жил Иисус, человек мудрый, если только можно назвать Его человеком: ибо, Он совершил дела чудные, учил тех, которые с охотою приемлют истину, и приобрел себе множество последователей как из иудеев, так и из язычников: это был Христос. И хотя Пилат, по доносу наших старейшин, осудил Его на крест, однако последователи не оставили прежней к Нему любви. В третий день Он опять явился живым, согласно предсказаниям божественных пророков, предрекших как о сем, так и о других многочисленных чудесах Его». И в последующее время самые злейшие враги веры Христовой не отвергали чудес Спасителя, но или производили их от магии, как талмудисты 35 и Цельс, 36 или противополагали им чудеса вымышленные и ложные, как Иерокл 37 – лжечудеса Аполлония Тианского; или старались унизить их, делая предметом шутки или насмешки, как Юлиан богоотступник. 38 А что действительно в первые христианские века никто не отвергал подлинности чудес евангельских, это видно из христианских апологий, тогда писанных: здесь защитники веры с уверенностью говорят о них, как действиях доказанных, о которых никто с ними не спорит, и стараются только опровергнуть ту мысль язычников, будто чудеса Иисус Христос творил силою магии и будто такие же и даже высшие чудеса не раз были совершаемы богами и некоторыми героями мира языческого. Заключим наше исследование о чудесах Иисуса Христа: это – чудеса, запечатленные всеми признаками истинно-божественных чудес; они утверждаются на таких исторических непререкаемых доказательствах, что с полным достоинством могут выдержать не только строжайшую, но даже самую злую критику. Как чудеса Иисуса Христа являли в Нем божеское Его свойство – всемогущество, так пророчества – божеское Его всеведение. |
|
|
