| В.М. Гуминский Скачать epub pdf О причине, побудившей его отправиться на Святую землю, Авраам Сергеевич Норов высказался со всей откровенностью уже в самом начале книги. «Пройдя половину пути жизни, я узнал, что значит быть больным душою. Волнуемый каким-то внутренним беспокойством, я искал душевного приюта, жаждал утешений, нигде их не находил и был в положении человека, потерявшего путь и бродящего ощупью в темноте леса». В 1834 г. ему исполнилось 39 лет. Позади была учеба в Университетском благородном пансионе, откуда, не кончив курса, но, сдав экзамены по военным наукам, он вышел юнкером в артиллерию. В 1812 г. гвардейский прапорщик А. С. Норов , командовавший полубатареей из двух пушек, был тяжело ранен и ему ампутировали по колено правую ногу (впоследствии арабы прозовут его «отцом деревяшки»). Однако, несмотря на инвалидность, он не оставляет военной службы и только в 1823 г., уже полковником, определяется к статским делам. Все свободное время Норов продолжает отдавать литературе и истории, влечение к которым, по собственному признанию, испытывал с самого детства. Еще в 1816 г. публикуются его первые переводы из Вергилия и Горация, затем наступает очередь переводов с подлинников из Анакреона и из классической итальянской поэзии: Ф. Петрарка, Л. Ариосто, Т. Тассо. С особым чувством Норов переводит Данте, ставшего одним из любимых поэтов. Неслучайно, «Путешествию по Святой Земле в 1835 году» предпосланы в качестве эпиграфа начальные строки из «Божественной комедии» Тосканского Омира, как нельзя лучше отвечающие тогдашнему душевному состоянию автора: «Земную жизнь пройдя до половины…» и т. д. (пер. М. Лозинского). Их парафраз, по определению самого автора, и открывает «Путешествие по Святой земле». К слову сказать, Норов владел классическими и древнееврейским языками, а также английским, французским, немецким, итальянским (знал до тонкостей, включая, например, сицилийский диалект), испанским и некоторыми славянскими (чешским и лужицким). По литературным пристрастиям Норов был скорее «классиком», чем «романтиком», предпочитавшим «французский театр» (Корнеля, Расина и др.) драматургии Шиллера и Гете. Однако вслед за Лагарпом он одним из первых начинает переводить и Андре Шенье, и эти переводы многими современниками признаются образцовыми. Столь же высокую оценку получают и некоторые оригинальные сочинения Норова, например, отрывки из обширной дидактической поэмы «Об астрономии», печатавшиеся еще в 1818–1823 г. в «Благонамеренном», «Вестнике Европы» и «Сыне Отечества». В это время он становится действительным членом Вольного общества любителей словесности, наук и художеств и Вольного общества любителей российской словесности. Впоследствии Норов будет избран действительным членом Российской Академии наук по Отделению русского языка и словесности, Председателем Археографической комиссии, членом Русского географического и многих других отечественных и зарубежных научных собраний и обществ. |
| Так же точно по смерти протоиерея Недешева, в 1850 году, на место его определен протоиерей Николай Раевский. В 1851 году упразднено и само межевое училище, для которого определен был лишний священник, но он также остался при соборе. В 1854 году, по смерти священника Максимова, до замещения мнимо штатной вакансии, временно прикомандирован был даже посторонний священник, уволенный из военного в епархиальное ведомство, Николай Тихомиров, который с августа месяца 1854 года по 12 февраля 1855 года пользовался штатным жалованьем и половиной кружечного священнического дохода, пока не посвящен был, поступивший на место Максимова, наставник Новгородской Духовной семинарии, Захарий Образцов. Но когда в начале 1856 г. собранный причт, по причине скудного своего содержания, просил ходатайства почетного опекуна, генерал-лейтенанта Броневского перед Опекунским советом, о распространении на него прав на пенсии, постепенные прибавки и столовое содержание, подобно прочим лицам, служащим в ведомстве сего совета; тогда, при представлении своем, почетный опекун впервые заявил об излишестве против штата священнослужителей при соборе; и Опекунский совет, находя справедливым всеподданнейшим докладом испросить Высочайшее соизволение на усвоение причту собора пользования постепенными прибавками и пенсией, о столовом содержании и восстановлении штата положил: «Предоставить почетному опекуну войти по сему предмету предварительно в сношение с митрополитом Новгородским и С.-Петербургским» (Журн. опекун. сов. 1856 г. 5 апр. 2093). И действительно, по сношению Г. Броневского, Преосвященный митрополит Никанор (от 8 числа июня 1856 г. 2586) уведомил его, «что поскольку исправление христианских треб в не многозначительном приходе собора, могут беспрепятственно отправлять два священника с протоиереем: то он согласно заключению опекунского совета, нашел совершенно достаточным оставить при соборе число священников, назначенных по штату 1835 года, с предоставлением перемещения священника епархиальному начальству». Но прежде нежели эта последняя мера приведена была в исполнение, священник Зыков 10 сентября того же года умер, и по отношению почетного опекуна, от 15 октября, в коем он просил о распоряжении, чтобы открывшаяся сверхштатная священническая вакансия была совершенно упразднена, последовала резолюция Преосвященного митрополита Григория: «удовлетворить по сему.» О чем и дано знать протоиерею собора с причтом указом Д. Консистории от 7 декабря, 6470. |
| При отъезде я никак не мог принудить ни одного из его домашних принять малейшего возмездия за гостеприимство. С одной стороны, близость озера, порождающая сырость, а с другой, близость скал, отражающих сильный жар солнца, делают климат тивериадский нездоровым и порождают бесчисленное множество неприятных насекомых. Продолжая путь вдоль берега к горячим источникам, на юг, можно еще видеть следы древней Тивериады. Посреди малых остатков стен множество колонн разбросаны в разных направлениях; иные пересекают дорогу, некоторые еще стоят искаженные, но таких очень мало. Видно, что город был построен полукругом между двумя небольшими мысами. В ширину город шел от подошвы прилежащих скал в самое озеро, где видны еще подмытые волнами основания зданий и обрушенные колонны; в горах видны примыкавшие к ним стены, которые частью подымались на высоты; в ребрах скал заметно несколько погребальных пещер; говорят, что в них обитали те бесновавшиеся, которые были исцелены Иисусом ( Мф 7:28 ; Мк 5:2–3 ; Лк 8:37 ). От Табарии до горячих источников полчаса расстояния. В древности эти термы назывались Аммаус и пользовались славою. Тут расположился лагерем Веспасиан перед взятием Гамалы. Эти воды сравнивают с Ахенскими; температура источника доходит от 131 до 139° фаренгейтова термометра. По разложению этой воды в ней главные части состоят из муриата и соды с значительною примесью железа и серы. Теперь эти термы возобновлены довольно великолепно по образцу восточных бань. Помост и бассейны мраморные, но содержатся довольно неопрятно. Там я нашел очень много больных солдат, которых присылают сюда на леченье от всех болезней без разбора. С этого берега снял я вид Тивериадского озера: на ближнем плане видна Тивериада, далее на высоте гор, Ветулия (или Сафет), она видна со всех сторон; сказывают, будто о ней говорил Спаситель в учении на горе Блаженств, когда сказал: «Вы свет мира; не может город укрыться стоя наверху горы» ( Мф 5:14 ). Снежный Эрмон великолепно высится в конце горизонта. Здешние арабы называют эту гору Гебелуш-Шейх и Гебелуль-Тельдж, т. |
| Такое новое развитие старого литературного мотива у Чехова обусловлено его ощущением крайней разобщённости между людьми. Это ясно обозначено уже в «Иванове»: когда Саша делает своё полное тоски признание отцу перед свадьбой с Ивановым: «Папа, я и сама чувствую, что не то… Не то, не то, не то. Если бы ты знал, как мне тяжело! …Так страшно, как никогда не было! …Я утомилась. Бывают даже минуты, когда мне кажется, что я… я его люблю не так сильно, как нужно. А когда он приезжает к нам или говорит со мною, мне становится скучно. Что это всё значит, папочка? Страшно!» (С-12,66-67). Всё та же разобщённость… И обречённость на одиночество. Однако создаётся впечатление, что разъединённость между людьми порою искренне забавляет писателя. Таковы чеховские водевили. Эта малая драматическая форма возникла в русской литературе под влиянием переводных французских водевилей в начале XIX века. Водевиль — это пьеса лёгкого комического или сатирического содержания, сюжет которой строится на забавных недоразумениях, переодеваниях, преднамеренном или случайном обмане и т.п. Первоначально обязательным элементом водевиля было пение куплетов и танцы, — при этом куплет являлся своеобразным комментарием к сценическому действию, средством характеристики персонажей. В куплетах формулировалась и нехитрая мораль, вытекающая из показанных на сцене событий. Авторы первых русских водевилей ориентировались на французские образцы, порою лишь незначительно переделывая их, и ставили перед собою задачу развлечь, развеселить зрителя, не отягощая его сознания сложными проблемами. Это положение сохранялось сравнительно долгое время. Ещё в 1835 году Белинский отмечал, что русские водевили «суть переделки или переломки французских». Русская классическая одноактная драматургия развивалась в противодействии засилью водевилей на театральных подмостках. Может быть, именно поэтому лучшие наши одноактные пьесы почти всегда относятся к комическому жанру: в противовес легковесным водевильным ситуациям русские драматурги стремились выявить совершенно иные источники комического — не в искусственно создаваемых забавных ситуациях, а в закономерностях и конфликтах реальной действительности. |
| Писарев, став владельцем Люблино, стремился превратить его в образцовое хозяйство. Он выписал стадо дорогих тирольских коров (каждая по 35 червонцев), устроил теплицу для ананасов и фиников и тоже зазывал гостей – среди них был и Иван Михайлович Снегирев, знаменитый московский историк. Только теперь гости вместо театра развлекались прогулками по саду. Новые хозяева обычно жили в Горках, а Люблино отдали под дачи для состоятельных горожан. С той поры оно начало превращаться в дачную местность. Но что-то не сложилось в семейной жизни Писаревых. В 1840 году генерал жаловался другу в письме, что его выгоняют из его «гнездышка», из «дорогого Люблино». А в 1848 году он умер, и вдова, не справляясь с управлением огромным хозяйством, продала имение московскому богачу Н.П. Воейкову. Скоро грянула отмена крепостного права, и содержать такое владение он тоже не смог. Так Люблино попало в руки купца 1-й гильдии Конона Никоновича Голофтеева и его компаньона Петра Рахманина. Они вместе занимались торговлей «модным дамским товаром». Кроме того, Голофтееву принадлежал пассаж на Петровке, устроенный им на месте самого первого пассажа Москвы – галереи князя М.А. Голицына, возведенной в 1835 году. Голицынская галерея вскоре перешла к Голофтееву и стала называться Голофтеевской. Упомянем, что ее здание сгорело в начале ХХ века, и в 1912 году архитектор И. Рерберг выстроил на том месте новый Голофтеевский пассаж – последний пассаж дореволюционной Москвы и первый магазин, построенный из железобетона. Его разобрали после войны и выстроили на том месте новый корпус ЦУМа. Компаньоны совместно владели Люблино. Им принадлежал дворец, в котором они отдыхали с семьями летом, для чего незначительно его переделали, не тронув планировки и интерьеров. Люблинские же земли они отдали исключительно под дачи и стремились привлечь к себе состоятельную публику всяческими оригинальностями. Тем временем 30 мая 1872 года в Москве открылась Политехническая выставка, устроенная в честь 200-летия со дня рождения Петра Великого. |
| В поучениях мы видим святителя-ратоборца, выступившего со своим смелым, одушевленным словом в защиту Церкви и государства в бурные дни, пережитые нашим Отечеством; видим и слышим архипастыря, стоящего среди пасомых с неерестающей заботой и пламенеющей ревностью об их спасении. Как истинный добрый пастырь и отец, он собирает вокруг себя Богом врученных чад и ко всем подходит со спасающим словом истины. Передовые, образованные классы населения внушениями веры, указаниями на Небесное, Божественное достоинство Того, Кто облагодетельствовал мир светом этой веры, он предохраняет и врачует от болезней религиозного равнодушия и безверия; простецов усиленно и настойчиво укрепляет и утверждает в вере необходимым сообщением ее святых истин и их разъяснением. Поучая и назидая пасомых всяких степеней развития и всех возрастов, владыка в разнообразии нравственных состояний не хочет упустить из виду ни одного, чтобы не приложить к нему пастырского совета, вразумления, наставления, а нередко и обличения. Людей рассеянного образа жизни он призывает к серьезности и сосредоточенности в жизни, обращая их внимание на смысл и цель жизни, на то вечное благо, к наследию которого мы призваны и которое приобретается усилиями; увлекающихся в погоне за удовольствиями отрезвляет и вразумляет напоминаниями о молитве, о храме – о всем том, из чего слагается и чем созидается должная и добрая христианская настроенность. Человека, всецело погруженного в заботы о благах мира сего, он предупреждает, чтобы не упустил из виду единое на потребу, чтобы не забывал об обязанности в Бога богатеть (Лк. 12, 21). Спящего в греховном состоянии старается разбудить, призвать и расположить к покаянию, тщательно, любовно, отечески оберегая его душу от опасности возможного отчаяния. Выразительно, с восторгом пламенной веры указывая светлости уготованного Небесного Царствия, владыка побуждает, умоляет и ободряет пасомых, кто бы и каковы бы они ни были, идти и подниматься к ним, причем от избытка архипастырского сердца дает подробные руководственные наставления, как идти, как подниматься в неизбежной борьбе с соблазном и грехом. Сам неусыпно ревнующий о спасении вверенных душ, архипастырь призывает к той же ревности своих ближайших в пастырстве сотрудников и, с целью научения и одобрения в трудах пастырского делания, обильно делится со священниками богатым опытом своего долговременного церковного учительства. В душевном желании привести в ограду Церкви и ко Христу и тех словесных овец, которые не от двора сего (Ин. 10, 16), владыка призывает верных на помощь миссии и вместе облегчает труд миссионеров своими примерными, образцовыми миссионерскими беседами. Всем он желает дать всё, что относится к истинному благу жизни и к деятельности для этого высшего блага. Он дает это от души, зовущей к любви и исполненной любви. Поучения проникнуты духом отеческой любви. Любовь заботливого, ревнующего, отеческого сердца явственно слышится в самих прошениях и обличениях. |
| Будучи прежде всего разъяснением и систематизацией католич. догматики, Н. не содержала оригинальных богословских положений. Но перед авторами курсов богословия кроме традиц. задач стояла проблема апологетики, поэтому наиболее значительный памятник Н.- «Лекции по богословию» Дж. Перроне - открывается трактатом «Об истинной религии», а не традиц. учением о Боге, едином и троичном. Как и вся посттридентская схоластика, неосхоластическое богословие наряду с авторитетом Соборов и отцов Церкви признавало определяющее значение папских суждений, следуя позиции ультрамонтанства . Первой задачей богословия становилось обоснование авторитета, на решениях к-рого должно держаться вероучение (см.: Perrone G. Praelectiones theologicae. R., 1835. Vol. 1. P. 371. Not. 328). Н. и история философии Необходимость воспроизведения авторитетных образцов естественно вела неосхоластических мыслителей к проблеме их изучения, поэтому, не будучи вполне самостоятельным течением, Н. дала образцы архивных изысканий, к-рые поныне считаются классическими (напр., «Патрология» Миня). В то же время, будучи сторонниками концепции «вечной философии», чаще всего отождествляемой с томизмом, неосхоласты, транслируя определенную систему, воспринимали окружающую их философскую культуру как состояние смешения и борьбы 2 групп: традиционалистов и рационалистов. При этом традиционализм понимается здесь не в духе учения Л. Г. А. де Бональда и Ж. де Местра, а как следование вероучению в принятой Церковью трактовке. В отличие от рационализма традиционализм опирается на авторитет и полагает, что для разума требуется внешняя удостоверяющая инстанция, сообщающая ему знания о том, что превышает непосредственные возможности познания, т. е. знание о Боге, нравственности, творении мира и предназначении человека ( Sanseverino G. Philosophia christiana. Neapoli, 1862. T. 1: Logica. P. 31). Сама история представляла собой борьбу или содружество богословия и философии, разума и веры - через эти отношения Н. трактовала всю историю культуры и развитие человечества (см.: Perrone G. Historiae theologiae cum philosophia comparatae synopsis. R., 1845). Т. о., хотя история философии не имела в Н. самостоятельного значения, под ее влиянием в XIX в. сформировалось изучение средневек. философии как особое направление. Наибольшее влияние имели исследования А. Штёкля (см., напр.: Stöckl А. Geschichte der Philosophie des Mittelalters. Mainz, 1864-1866. 3 Bde (рус. пер.: Штекль А. История средневек. философии. М., 1912. СПб., 1996р)). Ж. Б. Оро привлек внимание к раннему периоду средневек. философии и поставил вопрос о внутреннем единстве этой эпохи. Влияние |
| 1. Главным аргументом являются пастырские послания, если они подлинны, — а я считаю их таковыми невзирая на возражения оппонентов начиная с Де Ветте (1826) и Баура (1835) и заканчивая Ренаном (1873) и Хольцманом (1880). Конечно, я не могу полностью исключить возможность того, что эти послания были написаны до заключения Павла — например, во время его трехлетнего пребывания в Ефесе (54 —57) или полутора лет жизни в Коринфе (52 —53 г.), — но такое объяснение сталкивается с серьезными сложностями. Путешествия апостола, на которые он ссылается в этих посланиях, не упомянуты в Книге Деяний и, очевидно, были предприняты в более поздний период его жизни. 2. Освобождение Тимофея из итальянской — вероятно, римской — тюрьмы, упомянутое в Послании к евреям (Евр. 13:23), могло быть как–то связано с освобождением Павла, который, возможно, был вдохновителем, если не соавтором этого замечательного послания. 3. Древнейшее послеапостольское свидетельство принадлежит Клименту Римскому, который около 95 г. писал: «Павел… доходил до границы Запада (πι τ τρμα της δσεως λθν) и мученически засвидетельствовал истину перед правителями (μαρτυρσας π των ηγουμνων). Так он переселился из мира и перешел в место святое, сделавшись величайшим образцом терпения» (1 Послание к коринфянам, гл. 5). Учитывая, что Климент писал из Рима, выражение τρμα της δσεως, «край Запада», указывает, скорее всего, на Испанию или Британию; а поскольку Павел намеревался принести Евангелие в Испанию, в первую очередь на ум приходит именно эта страна, поддерживавшая постоянные торговые отношения с Римом и давшая миру таких выдающихся писателей и государственных деятелей, как Сенека и Лукан. Страбон (II. 1) называет Геркулесовы столбы πρατα της οικουμνης; а Гай Веллей Патеркул называет Испанию textremus nostri orbis terminus». См. Lightfoot, St. Clement, p. 50. Но против такого умозаключения говорит то, что церковное предание ни словом не упоминает о путешествии Павла в Испанию. Еще менее вероятно, что апостол там погиб, хотя именно такой вывод логически следует из слов Климента. Поскольку Климент писал коринфянам, он мог назвать границей Запада столицу Римской империи, следуя их представлениям. В любом случае, этот отрывок носит риторический характер (речь идет о семи заключениях, πτκις δεσμ φορσας) и ничего не говорит о дальнейшей деятельности Павла на Востоке. |
| Поэтому удивительным кажется нам заявление автора, что его «желанием было – сделать труд свой, сколько возможно, общеполезным... преимущественно для жизни, во всех многоразличных её отношениях» 480 . Против наличности в сознании о. протоиерея подобного желания, конечно, не имеем оснований возражать, но об осуществлении его говорить почти не приходится, по крайней мере, – как и замечено выше, – серьезно. В пользе книги «для школы» о. Солярский, повидимому, не сомневался. 481 Здесь он был прав лишь только до известной степени, поскольку иметь в виду наличность в «записках» нового материала, не имевшегося в прежних нравоучительных произведениях, напр., у арх. Платона и др. Но, что касается того, как этот материал в «записках» изложен, – насколько он был ценен в смысле удовлетворения современным научным требованиям и пр., – это – совершенно другой вопрос, ответ на который будет не совсем в пользу о. Солярского: здесь книга о. Платона во многих или, по крайней мере, в некоторых отношениях будет стоять выше (особенно должно быть подчеркнуто то единство духа, каким система о. Платона проникнута, как придерживавшаяся одного по преимуществу образца, чего нельзя сказать о «записках» о. Солярского, на которых отразились самые разнородные влияния) и для школы, пожалуй, будет отчасти даже удобнее (сравнительно, впрочем, только). «Желание» авторское «сделать» книгу «полезною для наставников и воспитателей юношества, для детей, для родителей» 482 ... также, в свою очередь, почти не перешло в осуществление: «для детей» она мало подходит, «родителям» немного даст, а «наставникам и воспитателям», особенно первым, придется обратиться скорее к другим пособиям. Впрочем, в этом случае не следует все же игнорировать того «почти», высказывающегося в пользу о. протоиерея. «Для духовных пастырей» 483 последний, конечно, мог бы, безспорно, дать многое, как человек, «пред» которым издавна (еще с «1835 года») «были открыты тайны сердца человеческого во всей наготе их» 484 и который, следовательно, обладал огромным и ценным в настоящем случае материалом...; но, к сожалению, этот материал так и остался в личном лишь распоряжении автора, и «тайны человеческого сердца», – как говорит один ученый, – 485 «так и остались тайнами, и в записках о. |
| к занятиям, ограничивала свои работы тем, что пересматривала по протокольным книгам синодальные постановления, и из них назначала для переписки те, которые, по мнению комиссии, следовало внести в собрание законов по духовной части. Равным образом тем же порядком пересматривались реестры узаконений, вошедших в Полное собрание законов и между ними отмечались указы, долженствовавшие поступить в собрание законов по духовной части. Отмеченные в том и другом источнике узаконения списывались для внесения их в собрание. Таким образом производилась и составлялась вся работа, о ходе которой Куницын неопустительно доносил синодальному обер-прокурору. 15 июня 1836 г. Куницын донес вступившему в исполнение обязанностей синодального обер-прокурора графу Протасову: «Вследствие Высочайше утвержденного 11 марта 1835 г. доклада бывшего обер-прокурора Св. Синода, собираются узаконения по духовной части для напечатания оных в особом издании. С открытия занятий чиновников... собраны и приведены в надлежащую форму для печатания узаконения с 1721 по 1762 годы. Но как сие издание предварительно должно быть обревизовано духовною властью, – то покорнейше прошу Ваше Сиятельство учинить по сему предмету надлежащее распоряжение, дабы можно было приступить к печатанию, продолжая в то же время и дальнейшее изготовление оного». Не давая сему делу формального хода, граф Протасов предварительно озаботился узнать мнение старейших членов Св. Синода, коими в то время были: Серафим митрополит С. – Петербургский, Филарет митрополит Московский и Филарет архиепископ Ярославский, после митрополит Киевский. Все они единогласно отозвались, что собрание законов гражданских не может служить образцом предполагаемому собранию церковных узаконений, и что печатать сего последнего никак не следует. Ежели настоит надобность духовные узаконения сделать более известными и удобными к употреблению в действиях церковного управления и правосудия, – то должно начать дело с корня, т. е. с издания точного перевода полных постановлений св. |
|
|
