| Боярин, Князь Михайло Репнин также был жертвою великодушной смелости. Видя во дворце непристойное игрище, где Царь, упоенный крепким медом, плясал с своими любимцами в масках, сей Вельможа заплакал от горести. Иоанн хотел надеть на него маску: Репнин вырвал ее, растоптал ногами и сказал: «Государю ли быть скоморохом? По крайней мере я, Боярин и Советник Думы, не могу безумствовать». Царь выгнал его и через несколько дней велел умертвить, стоящего в святом храме, на молитве; кровь сего добродетельного мужа обагрила помост церковный. Угождая несчастному расположению души Иоанновой, явились толпы доносителей. Подслушивали тихие разговоры в семействах, между друзьями; смотрели на лица, угадывали тайну мыслей, и гнусные клеветники не боялись выдумывать преступлений, ибо доносы нравились Государю и судия не требовал улик верных. Так, без вины, без суда, убили Князя Юрия Кашина, члена Думы, и брата его; Князя Дмитрия Курлятева, друга Адашевых, неволею постригли и скоро умертвили со всем семейством; первостепенного Вельможу, знатного слугу Государева, победителя Казанцев, Князя Михайла Воротынского, с женою, с сыном и с дочерью сослали на Белоозеро. Ужас Крымцев, Воевода, Боярин Иван Шереметев был ввержен в душную темницу, истерзан, окован тяжкими цепями. Царь пришел к нему и хладнокровно спросил: «где казна твоя? Ты слыл богачом». Государь! – отвечал полумертвый страдалец. – -Я руками нищих переслал ее к моему Христу Спасителю. Выпущенный из темницы, он еще несколько лет присутствовал в Думе; наконец укрылся от мира в пустыне Белозерской, но не укрылся от гонения: Иоанн писал к тамошним Монахам, что они излишно честят сего бывшего Вельможу, как бы в досаду Царю. Брат его, Никита Шереметев, также Думный Советник и Воевода, израненный в битвах за отечество, был удавлен. Москва цепенела в страхе. Кровь лилася; в темницах, в монастырях стенали жертвы; но... тиранство еще созревало: настоящее ужасало будущим! Нет исправления для мучителя, всегда более и более подозрительного, более и более свирепого; кровопийство не утоляет, но усиливает жажду крови: оно делается лютейшею из страстей, неизъяснимою для ума, ибо есть безумие, казнь народов и самого тирана. |
| Надлежало вдруг действовать всеми силами: отрядили войско к Каме; другое под начальством Князей Федора Мстиславского, Курлятева, Шуйских, заняло берега Оки; третие плыло на судах Волгою к Свияжску. Хан не дерзнул вступить в Россию; но бунт Черемисский продолжался до конца Иоанновой жизни с остервенением удивительным: не .имея ни сил, ни искусства для стройных битв в поле, сии дикари свирепые, озлобленные, вероятно, жестокостию Царских чиновников, резались с Московскими воинами на пепле жилищ своих, в лесах и в вертепах, летом и зимою; хотели независимости или смерти. Для стеснения мятежников Воевода Князь Туренин основал тогда крепость Козмодемьянск. Таким образом, купив дорогою ценою перемирие с Литвою, чтобы потоптать Швецию, но, вместо успехов важных, имев стыд безмолвно уступить ей и города Эстонские и самую древнюю собственность России – снова опасаясь и Батория и Хана – наконец видя кровопролитный мятеж в восточных пределах своей Державы, Иоанн, как уверяют, изъявлял наружное спокойствие; по крайней мере не терял бодрости в делах государственных, внутренних и внешних; жил в Москве, уже оставив злосчастную Александровскую Слободу, где, для его воображения, обитала кровавая тень убитого им сына; присутствовал в Думе Боярской; угощал Послов Шаха Персидского, Султанова, Бухарских, Хивинских, находясь в тесном дружестве с преемником Тамасовым, Годабендом, как с неприятелем опасной для нас Оттоманской Империи, – Султану изъявляя учтивость, но ни слова не говоря ему ни о войне, ни о мире: дозволяя только его купцам ездить в Москву и на Азиатские парчи выменивать соболей – с Царями Держав Каспийских также имея единственно дела торговые. Но всего любопытнее были тогда сношения Двора Московского с Лондонским. Торговля Англичан с 1572 года снова цвела в России: они снова хвалились милостию Царскою, везде находили управу, защиту, вспоможение, к досаде купцев Нидерландских и Немецких, которые своими происками и наветами хотели вредить им в мыслях Иоанновых, не жалея денег в Москве, подкупая Дьяков и Царедворцев. |
| 702 ...Дмитрий Иванович Шкурлятев... – Дмитрий Иванович Курлятев – князь из рода Оболенских, боярин с 1549 г., сослан за «великие изменные дела» в 1562 г. и пострижен в монахи со всей семьей, а затем умерщвлен. О Курлятеве и его дочерях царь с особым раздражением упоминал в посланиях Курбскому. 703 ...казначй Микита Фуников... – Никита Афанасьевич Фуников-Курцев, дьяк и печатник с 1545–1550 гг. Казначеем Никита Фуников стал позже 1553 г. – такое его наименование является анахронизмом и свидетельствует об относительно позднем происхождении текста приписки. В Первом послании Курбскому царь упоминает о Фуникове с сочувствием, как о жертве Сильвестра и Адашева (см. с. 50). Казнен в 1570 г. по новгородскому «изменному делу». 704 ...съ княгинею Офросиньею, съ сыном ея съ княземъ Владимеромъ... – Евфросиния Андреевна, в иночестве Евдокия, – мать Владимира Старицкого, вдова брата Василия III князя Андрея Ивановича Старицкого, после смерти мужа в 1537 г. была отправлена вместе с сыном в заточение; в 1540 г. они были освобождены; во Втором послании Курбскому царь ставил это освобождение себе в заслугу, хотя ему в то время было 10 лет. В 1569 г., после убийства сына, была умерщвлена. 705 ...Дмитрей Федорович Палетцкой... Офросинья, княже Владимерова мать... – Здесь отмечаются родственные связи ряда представителей московской знати. О Д. Ф. Палецком см. выше, прим. к с. 298. Враждебность составителя Лицевого свода к Дмитрию Палецкому проявилась уже в том, что в приписке к своду за 1542 г. он обвинялся в участии в заговоре («совете») Шуйских, свергших И. Бельского и обесчестивших митрополита Иоасафа. Д. Палецкий был связан свойством через окольничего Василия Петровича Борисова-Бороздина с Евфросинией Старицкой, дочерью князя Андрея Федоровича Хованского, женатого на сестре Борисова-Бороздина. 706 А посылал князь Дмитрей... а служити имъ готовы. – Обвиняя Д. Ф. Палецкого в тайных сношениях с Евфросинией Старицкой после данной им присяги сыну царя, приписка связывает эту двойную игру с расчетами Палецкого на получение части удела старицких князей его дочерью – женой слабоумного брата царя Юрия Васильевича. |
| И после того посылал государь ко княгине боярина своего Дмитрия Федоровича Палецкого, да дьяка Ивана Михайлова, чтобы она велела к той грамоте привесить княжескую печать. И они ко княгине ходили трижды, и она с трудом дала приказ приложить печать, а говорила: «Что это за крестное целование, если поневоле?» – и много бранных речей говорила. И с тех пор была вражда государю с князем Владимиром Андреевичем, а между бояр смута и мятеж, и царству во всем оскудение. ...По сем же, по крещении царя Семиона Казанского 696 , въ среду третия недели поста, марта 1 дня, разболся царь и великий князь Иван Васильевич въсея Русии. И бысть болзнь его тяжка зло, мало и людей знаяше. И тако бяше болен, яко многимъ чаяти: х концу приближися. 697 Царя же и великого князя дияк Иван Михайлов 698 воспомяну государю о духовъной; государь же повел духовъную съвершити, въсегда бо бяше у государя сие готово. Съвершивше же духовъную, начаша государю говорити о крестномъ целовании, чтобы князя Владимера Ондревича 699 и бояр привести к целованью на царевъчево княже Дмитреево имя. 700 Государь же въвечеру томъ приведе к целованью бояр своих князя Ивана Федоровича Мстиславского, князя Володимера Ивановича Воротынского, Ивана Васильевича Шереметева, Михаила Яковлевича Морозова, князя Дмитрея Федоровича Палетцкого, дияка Ивана Михайлова, да бояр же Данила Романовича, Василья Михайловича Юрьевых. 701 А боярин князь Дмитрей Иванович Шкурлятев, 702 тот не целовал, рознемогся, а целовал нолны на третей день, как уже мятеж минулся. А казначй Микита Фуников, 703 тот рознемогся рано, а встал, как государь гораздо оздравл, и тогды целовал, после въсх людей. А глаголаху про князя Дмитрея Курлятева да про Микиту Фуникова, будто они ссылалися съ княгинею Офросиньею, съ сыномъ ея съ княземъ Владимеромъ, 704 а хотли его на государство, а царевъчя князя Дмитрея для младенчества на государство не хотли. А боярин князь Дмитрей Федорович Палетцкой, тот после целованья посылал ко княгине Офросинеи к сыну къ е ко князю Владимеру зятя своего Василья Петрова сына Борисова Бороздина, а за ним б князя Дмитрея Палетцкого сестра; а Васильева сестра родная была за Хованскимъ, а Хованского дочь, а Василью племянница – княгиня Офросинья, княже Владимерова мать. 705 А посылал князь Дмитрей Василья того ради понеже судомъ Божиимъ, а государскимъ царя и великого князя произволениемъ понял царя и великого князя брат князь Юрьи Васильевич княж Дмитрееву Палетцкого дочерь, и князь Дмитрей Палетцкой посылал Василья о томъ ко княгин Офросинь и к сыну къ е къ князю Володимеру, чтобы княгиня и сынъ е пожаловали князю Юрью Васильевичю и дочери его, а княж Юрьев княгин дали удл по великого князя Васильеве духовъной грамоте: а они имъ будут, княгине Офросинье и князю Володимеру, на государство не сопротивны, а служити имъ готовы. 706 |
| Сколь ни благодетельны были все эти исправления Св. книг, нельзя однако ж не сознаться, что многие трудившиеся в этом деле, исправляя в Славянских списках различные ошибки переписчиков и разноречия, сами привносили в них новые погрешности, и все вообще изменяли древний язык Славянский. Так Митрополит Киприан родом Серб, первый был восстановителем просвещения в России и первый начал употреблять слова и выражения Сербского наречия в переводе наших Св. книг. Древние Сербские рукописи, которые он привез в Россию и ввел в употребление, должны были произвести новые разноречия в списках. Сам он, исправляя Славянский перевод Св. писания, не совсем для него понятный, сделал его еще непонятнее, потому что исправлял, большей частью, по Сербскому наречию, как это заметил ученик Максима, монах Нил Курлятев, об исправленной им Псалтири 163 . Максим Грек , в первые годы своих трудов, не знал еще хорошо славянского языка; а потому переводил толковую Псалтирь на Латинский язык, с которого два переводчика переложили ее на Славянский. Софроний Лихуд и сотрудники его, как известно, исправляли Славянскую Библию не по одному Греческому переводу, но и по другим тогда существовавшим 164 . Тоже можно думать и о прочих, занимавшихся исправлением Библии. От того, при всем усердии к своему делу, переводчики не могли не привносить иногда новых разноречий и погрешностей к прежним: «первее бо " – как замечает Св. Димитрий, Митрополит Ростовский, – «Греческие переводчики, Российских некиих речей не совершенно уразумевшии, на некоторых местах не против Греческаго положиша. Потом переписями многими различными погрешения и описи многия привнидоша, якоже то видети есть во всех древних рукописных книгах» 165 . Наконец те, которые занимались исправлением Св. книг во времена позднейшие, изменяли язык древних списков потому, что сообразно с предположенною ими целью и с потребностями Христиан, применялись к Греческому переводу и языку своего времени, много уже изменившемуся от влияния других различных наречий. Общим следствием всех этих исправлений было то, что с одной стороны, Славянская Библия получала более и более достоинства от точности перевода и близости его к подлиннику, но с другой стороны, –не могли некоторым образом не изглаждаться в ней следы первоначального перевода, потому что древний Библейский язык при многократных исправлениях книг, последуя за изменениями живого народного слова, изменялся и разнообразился беспрестанно. |
| Те замечания, которые сделаны п. Никоном на счет прежней книжной справы, и те начала, которые потом приняты в основу его справы, намечались, высказывались и даже прилагались к делу еще до п. Иосифа. Поэтому описание прежней книжной справы получает свой интерес и представляется необходимым для точного выяснения внутренней деятельности печатного двора при Никоне. Мысль о том, что наши богослужебные книги неисправны во многих отношениях и нуждаются в коренном исправлении их, в первый раз открыто была высказана на Руси в первой половине ΧVI века преподобным Максимом греком . Приглашенный в Москву, между прочим, к рассмотрению и исправлению русских богослужебных книг, он находил в них множество ошибок, противных не только грамматическому и логическому смыслу речи, но и православному учению; причину такой порчи книг он видел в необразованности прежних русских переводчиков и переписчиков и доказывал, что все эти книги должны быть исправлены не через сличение их только с древними славянскими спискама, но посредством нового перевода их с греческих книг и притом лицами вполне образованными, знакомыми с грамматикой, риторикой и философией 56 . Сотрудник Максима грека , Нил Курлятев, под руководством его трудившийся над переводом псалтири с греческого языка на русский, указал и другой существенный недостаток в богослужебных книгах, – недоступность их для понимания простого народа от нечистоты в них русской речи и от недостаточного знакомства переводчиков с русским языком 57 . При тогдашнем недоверии русских к грекам, считавших греков со времени флорентийской унии утратившими чистоту своего православия, приведенный взгляд Максима на русские церковные книги и на меры к их исправлению был признан смелым и оскорбительным для национального русского чувства; против Максима тогда же говорили, что он своим отзывом о русских книгах наносил великое оскорбление русским чудотворцам, которые по этим священным книгам благоугодили Богу и прославлены от Него святостию и чудесами. Максим был осужден и отправлен в заключение 58 ; но мысль его о необходимости исправления русских богослужебных книг была усвоена самим правительством и к осуществлению ее приняты были свои меры. |
| А то, что ты пишешь о Курлятеве, о Прозоровских и о Сицких, и не пойму, о каких узорочьях, о каком проклятии, и тут же припоминая деяния Крона и Афродиты и стрелецких жен, – то все это достойно осмеяния и подобно россказням пьяных баб, и на все это отвечать не требуется, как говорит премудрый Соломон: «Глупцу, – сказано, – отвечать не подобает», – поскольку уже всех тех вышеназванных, не только Прозоровских и Курлятевых, но и других многочисленных благородных мужей поглотила лютость мучителей их, а вместо них остались калики, которых силишься ставить воеводами, и упрямо выступаешь против разума и Бога, а поэтому они вскоре вместе с городами исчезают, не только трепеща при виде единственного воина, но и пугаясь листка, носимого ветром, пропадают вместе с городами, как во Второзаконии пишет святой пророк Моисей: «Один, – сказано, – из-за беззаконий ваших обратит в бегство тысячу, а два – десятки тысяч». А в том же послании напоминаешь, что на мое письмо уже отвечено, но и я давно уже на широковещательный лист твой написал ответ, но не смог послать из-за постыдного обычая тех земель, ибо затворил ты царство Русское, свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне, и если кто из твоей земли поехал, следуя пророку, в чужие земли, как говорит Иисус Сирахов, ты такого называешь изменником, а если схватят его на границе, то тем или иным способом предаешь его смерти. Так же и здесь, уподобившись тебе, жестоко поступают. И поэтому так долго не посылал тебе того письма. А теперь как этот ответ на теперешнее твое послание, как и тот – на широковещательное послание твое предыдущее посылаю к высокому твоему величеству. И если окажешься мудрым, да прочти их в тишине душевной и без гнева! И к тому же прошу тебя: не пытайся более писать чужим слугам, ибо и здесь умеют ответить, как сказал некий мудрец: «Захотел сказать, да не хочешь услышать», то есть ответ на твои слова. А то, что пишешь ты, будто бы тебе не покорялся и хотел завладеть твоим государством, и называешь меня изменником и изгнанником, то на все это не отвечаю из-за явного на меня твоего наговора или клеветы. Также и от других ответов воздерживаюсь, потому что можно было писать в ответ на твое послание либо сократив то, что уже тебе написано, чтобы не явилось письмо мое варварским из-за многих лишних слов, либо отдавшись на суд неподкупного судьи Христа, Господа Бога нашего, о чем я уже не раз напоминал тебе в прежних моих посланиях; поэтому же не хочу я, несчастный, перебраниваться с твоим царским величеством. |
| В самом суде должен был находиться русский поверенный (Drost), ради тех русских, которые будут судиться с немцами; но ни он, ни наместник не должны препятствовать процедуре суда между немцами. По старым обычаям по просьбе города, предоставлено гражданам и иностранцам, живущим в городе, свободно оставлять место своего жительства и выселяться, но прибавлено, что, в таком случае, с имущества, выбывавшего платится в казну десятая часть. Имение осуждённых доставалось казне, то есть государю, а казна принимала на себя обязанность платить их долги; также, если кто убежит из города и захватит с собою имущество, то всё остающееся, и движимое и недвижимое, доставалось казне, и кредиторы теряли иски свои: они должны были прежде с разбором давать деньги. 161 Позволяя немцам торговать и селиться в России, царь допускал не только торговать русским в Дерпте, но и селиться там на житьё, – этим показывалось уже намерение провести в новоприобретённую страну господствующую народную русскую стихию. Вообще, по этой грамоте московские начальники имели уже повод налегать на жителей; например, запрещено было приходящим не немецким уроженцам ночевать в доме Дерптского гражданина, запрещено ходить вечером и ночью без фонаря, запрещено гражданам продавать вино московским ратникам. При всех этих мерах предосторожности, воеводы всегда могли придираться к жителям, поверять – соблюдают ли они правила. 162 Грамота эта была нарушена с московской стороны тотчас же в самом важнейшем праве: в ней обещано не выводить дерптских жителей из мест жительства; но вслед за утверждением грамоты, самого епископа потребовали в Москву. Он уже не воротился в свое Фалькенау: царь дал ему в московской земле до смерти город с волостью. 163 По известиям современника, его содержали в милости. В Ливонии и во всей Европе его подозревали, как изменника: говорили, что он для своего спокойствия пожертвовал независимостью Дерптского края, находившегося в его управлении. Осенью Шуйский уехал к царю, а в Дерпт прибыл начальником князь Димитрий Курлятев с новыми воеводами, которые должны были разделить между собою надзор за городом по воротам, то есть по частям, прилегающим к разным воротам. |
| Князя Курлятева не было уже в городе, на место его воеводою был князь Андрей Иванович Ростовский. Московские люди защищались упорно, и стрельбой не допускали немцев к городу ближе, чем на версту; немцы не решались на приступ, стояли под Дерптом пятьдесят дней, во время осады потеряли человек сто, а у московских людей убили до сорока, наконец сняли осаду и двинулись к Лаису. Если бы, говорит современник, немцы поступали благоразумнее, то Бог бы мог дать иную судьбу городу. 193 В Лаисе московских людей, было человек триста (сто детей боярских, да 200 стрельцов). Когда немцы отошли от Дерпта, то князь Ростовский успел послать туда ещё сто стрельцов под начальством головы Андрея Кошкарёва. Немцы окопались около Лаиса, поставили туры, взмостили на них пушки и принялись стрелять. С города им отвечали бодро. Уже немцы успели разбить в одном месте на пятнадцать саженей в ширину стену и два дня приступали к этому пролому. 194 Но неприятель, говорит ливонский историк, 195 показал такую храбрость и такое мужество, что наши ничего не могли сделать с ним. Много храбрых рижских и ревельских воинов было убито. Между ними один капитан. 196 Московские выстрелы разбили немцам их две пушки, 197 и наконец немцы отправились от Лаиса к Оберпалену со стыдом и срамом, по единословному выражению и русских и немецких историй. 198 Там войско потребовало жалованья, роптало на погоду и готово было поднять бунт. Сначала начальники его уговаривали, а потом принуждены были отпустить на зимние квартиры, 199 а всю артиллерию отправили во Феллин. 200 Ливонцы также скоро утешались какою-нибудь надеждою, как и теряли дух при опасности. К старому гермейстеру заехал тогда императорский посол, ехавший в Москву с ходатайством за Ливонию от императора. Снова стали немцы полагать надежды на ходатайство императора. Сейчас дали знать Готгардту Кетлеру, и он приехал. В довершение удовольствия прибыли послы из Польши в Ригу. Тогда рыцари говорили: целы у нас ещё два главные города – Ревель и Рига; мы ещё собьём спесь дерзкому врагу. 201 |
| 100 Русская летопись уверяет, будто немцев, напавших на них, было человек тысячу, но это, как кажется, ошибка. 114 Карамзина 8, прим. 515 сс. на кенигсбергск. бум., донесения послов, 4 698 и 699. – ...«Solthen sie thun» als die Keisers zu Cassan und Asterkan einer v. kriesten, und auch der Keiser Segalei selbst, mechtigc Hern, gethan lietteu und vor dem Grossfursten komen mit dem zins aus dem ganzen Lande zu Lifflandt ihrer Key. Grosmajest. das Haupt schlagen und ferner thun, was ihre Key. Grosmaj. von ihnen wurde begeren.» 116 «Да в большем же полку со князем Петром Ивановичем воевода Андрей Иванович Шеин, в передовом полку боярин князь Андрей Михайлович Курбский, да воевода Данило Федорович Адашев, в правой руке боярин князь Василий Федорович Серебреной, да Богдан Юрьев сын Сабурова, в левой кн. Петр Щепин Оболенский, да Вас. Вас. Розладинь Квашнин, в сторожевом полку кн. Григорей Иван. Темкин да кн. Григорей голова Звенигородской». Львова 229. 117 Ibidemque ad dies viginti quatuor morantes, omne tempus quieti et luxuriae concedunt.» Bredenb. 20. Hist. Ruthen. serisst. 120 Bredenb. 21... raptis virginibus et feminis, illos nudos, omnique argento spoliatos dimittunt. 160 «Soll der Stadthalter vonn densulvenu de gesettzte straffe nehmen unndt ynn allen Sachenn sollenn unuser Stadtthalter unndt Woywodenn, die Dorbichenn Borgemestere unndtt Radttmann Besimzere, Burger. alless Dorbische unnd woywodenn ynn allen Dynngenntmitt denn Dorbischen richtenn nach diesenn unnsernn Breff. 161 «Unnd so dar gemanndes werde verlafuen uber de Sehe mett synen Gudtternu, so sollenu dessellbygenn Heuser, Gartternn und Landttguetter ahnu unnss ffallenn for ihrre Schuldtt, unnd soll mann de Kredytorenn nichtts bettzahlenn, darumb dass sie auff dieselbenu schuldigenn Leutte kenne Achtt habenn. 164 Львова лет. 5, 242. «...боярина князя Дмитрея Ивановича Курлятева, да окольничево Вас. Дмитр. Данилова, да со князем Дмитриемже воевод князя Петра Щепина, да Михаилу Петрова Головина, Федора Ивановича Бутурлина, князя Антона Ромодановского, и велел государь князю Дмитрею ворота разделити, и беречь своего дела и земского...» |
|
|
