| Не спи, пастух… — тоже отрывок из баллады.. Мрр, мрр! Это кошка — серая. — Неясно, новое ли это название беса или принятое в английском языке подражание мурлыкающему коту (русское «мурр»). Держи! — Имеется в виду Гонерилья, которая, по предположению Лира, убежала, пока он обращался к Регане («А вот другая»), ибо как явствует из дальнейшего, Регану он продолжает видеть перед собою. …стал сухим твой рог… — Юродивые, бродя по дорогам, носили с собой рог, в который они трубили, возвещая о своем прибытии. Будучи закупорен, этот рог служил им сосудом, который наполнялся милостыней. Возможно, что эта фраза Эдгара имеете иносказательный смысл, а именно — что он не может больше выдержать принятой на себя роли. Вы скажете, что это персидский наряд. — То есть одеяние, отличающееся восточной роскошью. А я лягу спать в полдень. — Эти слова шута, будучи естественным ответом на замечание Лира: «Ужинать мы будем утром», представляет собой жестокую в данной ситуации шутку — картину ночного кутежа. Однако некоторые комментаторы находят в реплике шута еще другой, скрытый смысл. Дело в том, что это последние его слова; даже в окончании этой сцены он безмолвствует и после обращенных к нему слов Глостера: «Не стой без дела» — помогает унести Лира и больше на сцене не появляется. Отсюда возможность понять его слова как извещение о предстоящем исчезновении его — не из жизни (как без всякого основания думают некоторые критики, стремящиеся его «похоронить»), а из пьесы, где с возвращением к Лиру разума гротескно обличительные функции шута на самом деле прекращаются. Какая шляпа славная! — Этот возглас, прерывающий «проповедь» Лира и уводящий его мысли в другую сторону, комментаторы обычно объясняют тем, что Лир, став в позу проповедника, держит перед собой шляпу. Но возможно и другое объяснение: в своем бредовом состоянии Лир внезапно замечает войлочную шляпу Эдгара и продолжает говорить, указывая на нее. Проходи, господин хороший… — И здесь, и в двух следующих репликах Эдгар, прикидываясь простым крестьянином, в подлиннике говорит на соммерсетском диалекте. |
| «Даже Служба безопасности Украины при аресте американца публично заявила, что единственное его " прегрешение " — это публично высказанные мысли! Даже заголовок официального сообщения СБУ свидетельствует о том, что Лиру задержали за " отрицание преступлений рашистов " . Причем в этом пресс-релизе украинские каратели постеснялись назвать арестованного гражданином США, там было сказано: " Фигурант имеет гражданство одной из стран Латинской Америки " . Хотя обвинительное заключение свидетельствует о том, что СБУ прекрасно знала об американском гражданстве по рождению, которое имел Лира (он родился в Калифорнии). Это заключение на самом деле является прямым обвинением украинского режима в преступлении против свободы слова. Поскольку все, что вменяют в вину блогеру, — это его видеопосты, где он рассказывает правду о спецоперации на Украине и преступлениях киевского режима. Причем рассказывает обстоятельно, сопровождая свои слова фактами и цитатами», - говорится в статье. «В одном из последних постов накануне первого ареста, в апреле прошлого года, Лира предупреждал мир о провале готовившегося авантюрного контрнаступления Украины. Цитируя Зеленского, блогер честно предупредил: " Он знает, что жизни всех этих людей будут потрачены зря " . Сейчас об этом кричат уже открыто и на Украине. То есть Лира говорил правду. И именно за эту правду его бросили за решетку, где затем медленно и методично убивали. Пока Вашингтон отворачивался и делал вид, что не замечает убийства своего гражданина. Повторимся, таким образом киевский режим устранил уже немало своих критиков. Сам Лира, понимая, что его ждет, тогда же, в апреле прошлого года, привел далеко не полный список убитых и арестованных оппонентов Зеленского. Но никто на Западе даже не пикнул по поводу их устранения — они же не американцы, не " люди высшего сорта " . Гибель Лиры меняет дело. Теперь о кровавом характере диктаторского режима в Киеве трудно будет молчать. Как и о том, что Вашингтон прямо участвует в его преступлениях», - заключил Владимир Корнилов. |
| Ярко-зелёный травной ковёр; тёмнолиственные клёны. «На тёмно-голубом эфире златая плавала луна в серебряной своей порфире, блистаючи с высот» – такова обстановка видений... Является жена «солнечной красы», с очей блестяще отливается эфира чистого лазурна даль, или очи «сафиросветлые»; на ланитах – заря. «Как снег тонища бела обвивает ея орехокурчаты власы». Одежда – серебряной волной; пояс – злат, виссон черноогненный подобен радуге. Это – вершины духа. Но световидны и будничные полосы жизни: младенчество – капля блестящей росы; юность – ручей, перлом блестящий на лугу; мужество – река в полдень; старость – стеклянное озеро. Огнём неугасимым светится любовь и дружба и ярко-пестры все, самые чувственные, слишком человеческие, утехи – наслаждения. Вот обед... «Багряна ветчина, зелёны щи с желтком, румяно-жёлт пирог; сыр белый, раки красны; что смоль янтарь – икра и с голубым пером там щука пёстрая – прекрасны». Кубок сафирный, перлами блестящий; пунш в искрах; вина – красно-розовы, чёрно-тинтово, злато-кипрское... Таким образом и нечувственное, и чувственное, и вершины и низины человеческой жизни световидны, разноцветны, и поэзия Державина, по преимуществу, поэзия света. Правда, сам поэт называет свою лиру тихострунной, но его лира, строго говоря, не лира: Державин – художник, стихия которого свет и краски; его лира не тихо и не громко-струнная: Державин – поэт блеска, а не треска. «Державин – поэт блеска» – эта дальнейшая кристаллизация нашего тезиса почти очевидная и раньше – может быть проверена на анализе религиозно-патриотических излучений поэзии Державина. напоминающее, по существу, богочеловеческие отношения по типу «я – червь, я – Бог». Внутренне близки Державину величественные стороны поэзии Псалтири. Бог – огонь поедающий – громом и молнией испепеляет он гордость – мнимое величие человека. Бог – царь Славы: слава человеческая, и громкая и тихая, пред ним ничто. Бог – красота красот незримых; все земное – тлен, тина. Человек – ничто, но он существует. «Я есмь, конечно, есть и Ты». |
| Особое искусство, как например, музыка или медицина должно придти на помощь, чтобы враждебно–несовместимое превратить в любовно–согласуемое и установить гармонию (Там же, 187 С). Этим Платон удерживает в неприкосновенности закон противоречия; ибо если противоречие не переживается как противоречие, то теряют смысл и ценность разрешение и гармония. Лук и лира не тождественны, так как лира есть новое изобретение, преобразование и сублимация лука. Гармония есть иное, новое отношение противоположностей, третий вид противопоставления. На нем покоится, согласно Платону, здоровье и красота, медицина и музыка; на нем покоятся также взаимно дополняющие отношения мужчины и женщины и оно переживается и ощущается как любовь и эрос. Ни в каком случае нельзя отожествлять и смешивать «взаимное питание противоположностей» с их взаимным пожиранием, провозглашая «тождество противоположностей» и «снимая» закон противоречия. Тем самым, вся серьезность диалектического про цесса превращается в софистическую игру, и безнадежное подражание гегелевскому стилю и гегелевской ошибке его эжигонов14). И у Аристотеля находим мы диалектическое исследование той «прекраснейшей гармонии, которая возникает из противоположностей и борьбы». Известное изречение Гераклита мы находим в этике Аристотеля в следующем контексте. Ставится платоновский вопрос, между кем существует дружба и любовь — между одинаковыми или между противоположными? И сперва цитируется Эврипид: «сухая земля любит дождь, а небо любит в дожде низвергаться на землю» (этика Никомаха, LVIII, г.1 в конце) и затем Гераклит15) на много позднее (LVIII, г. 8) в следующих словах: «в действительности же противоположность не ищет другой противоположности, как таковой, а только чего то с собой связанного; стремле- 14) «Противопоставление само собой согласуется и из стремления противоположностей в разные стороны рождается прекраснейшая гармония». 15) Мы это находим прежде всего у Лассаля в его большой монографии о Гераклите. Он совсем не мог понять символики лука и лиры, несмотря на большую эрудицию и множество цитат, так как он думает, что «тождество противоположностей» составляет основной принцип Гераклита. Он просто без разбора пользуется выражениями «тождество и «единство Этим все потеряно: лук и лира выражают тождество противоположностей, борьба и гармония — одно и то же (т. I, стр. 90, нем. изд.). Все правдивое и глубокое, что имеется у Гегеля, таким образом теряется. У Платона есть меткое изречение, которое можно применить как к последователям Гераклита и софистам, так и к гегелианцам; а именно к тем, кто играет антиномиями и кто думает, что может отменить закон противоречия: «доказать, что тождество есть противоположность и что противоположность — это тождество, — что большое есть малое, а схожее непохожее и радоваться тому, что противоположности постоянно всплывают в речи — это не есть подлинный диалектический метод, а времяпрепровождение ученика, который едва понимает анализ бытия» («Софист»). |
| Но революция 1917 года была воспринята им не только как русское явление. Долгие годы поэт слушал в мире – европейском – подземный гул, предчувствуя обвал ненавистного буржуазного мира. Тогда-то поэт Блок стал публицистом, чтобы уяснить для себя смысл надвигающейся энергии, которая разрядилась в создании «Скифов». Нам остается одно: наметить генезис самого образа «Скифов». Его «Двенадцать» – это не Россия. «Двенадцать» созданы не по линии воплощений родины, а продолжают городские, фабричные, уличные мотивы «Нечаянной радости». «Скифы» рождаются, несомненно, из «Поля Куликова». Рождение это, однако же, лишено органического характера. В творчестве Блока нельзя найти зародышей этого образа. Он создан искусственно, умышленно и в этом смысле должен быть изучен в связи с публицистикой: тема «крушения гуманизма». Однако можно отдать себе отчет в том, как возник этот образ. Становясь на сторону революции, Блок отдается во власть дикой, монгольской стихии. Но он не хочет совершать измены до конца и обороняется от судьбы эклектическим образом «евразийского» смысла. Да, азиаты мы С раскосыми и жадными очами. Но «варварская лира» сзывает «на братский пир». Эта лира, собственно, не скифская, а славянская лира, и восходит она не только к Пушкину (как сам образ «Скифов» с их ритмом), а даже к Жуковскому, «певцу во стане русских воинов». Между «мирной лирой» и страстью разрушения, которая составляет подлинный пафос поэмы, конечно, невязка, конечно, двуликость. Потому-то и взял поэт этот почти мифологический (сродни кентаврам) образ, что он двулик: азиатской роже должно соответствовать славянское лицо. Но это певучее славянство не имеет ничего общего с белой Русью Блока. Оно насквозь искусственно в своей великолепной риторике. Патриотическая муза Жуковского вторит в нем манифесту Совета рабочих и солдатских депутатов. Поэтому оно неубедительно. Зато «азиатская рожа» удалась необыкновенно. И перевес ее свидетельствует о том, что начала хаоса, распада, «ущербной луны» победили для поэта на Куликовом поле. |
| К чему, несчастный, я стремился? Пред кем унизил гордый ум? Кого восторгом чистых дум Боготворить не устыдился? Ах, лира, лира! Что же ты Мое безумство разгласила? Ах, если б Лета поглотила мои летучие мечты ! Увы! Лира разгласила, а Лета не поглотила. Он «пережил свои желанья», он «разлюбил свои мечты». Ему остались лишь «одни страданья, плоды сердечной пустоты». Он возненавидел самую жизнь, будучи не в состоянии понять ее смысла. Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? – спрашивает он отчаянно. – Иль зачем судьбою тайной Ты на казнь осуждена? Кто меня враждебной (будто бы) властью Из ничтожества воззвал, Душу мне наполнил страстью, Ум сомненьем взволновал?.. Цели нет передо мною: Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою Однозвучный жизни шум. В уме, подавленном тоской, теснится тяжких дум избыток. Воспоминание безмолвно предо мной Свой длинный развивает свиток: И с отвращением читая жизнь мою, Я трепещу и проклинаю, И горько жалуюсь, и горько слезы лью, Но строк печальных не смываю. Я вижу в праздности, в неистовых пирах, В безумстве гибельной свободы, В неволе, в бедности, в чужих степях Мои утраченные годы. Я слышу вновь друзей предательский привет, На играх Вакха и Киприды, И сердцу вновь наносит хладный свет Неотразимые обиды. Спасаясь от этих обид, главным же образом – от пустоты собственного сердца и от бесцельности жизни, он не раз призывал к себе и смерть: он три раза дрался на поединках, три раза выстрелы противников в него не попадали, а он оканчивал дело шуткой и стихом, иногда не нежестокими, пока на четвертом поединке и не был сражен. К самой смерти он относился не с теми чувствами и мыслями, как должно, не с покорностью, а с презреньем, не с верою, а почти с неверием. Вот предчувствует он: Снова тучи надо мною Собралися в тишине; Рок (будто бы) завистливый бедою Угрожает снова мне. Сохраню ль к судьбе презренье? Понесу ль навстречу ей Непреклонность и терпенье Гордой юности моей? Бурной жизнью утомленный, Равнодушно бури жду: Может быть, еще спасенный, |
| де Л. оказало на Лютера, отражено в широко известном изречении: «Если бы Лира не играл, Лютер бы не танцевал» (Si Lyra non lyrasset, Lutherus non saltasset). Авторство высказывания приписывалось разным лицам (см., напр.: Noblesse-Rocher. 2011. P. 337), однако в действительности время его возникновения и автор неизвестны; вероятнее всего, оно возникло в католич. кругах и уже после смерти Лютера. Образцом для него послужила университетская поговорка, впервые засвидетельствованная в 1508 г. в книге Г. Рейша (ок. 1467-1525) «Новая жемчужина философии» (Margarita philosophica nova): «Если бы Лира не играл, никто из докторов не танцевал бы в Библии» (Nisi Lyra lyrasset, nemo doctorum in Bibliam saltasset), т. е. не смог бы с легкостью понять смысл мн. библейских мест. Отраженная в изречении оценка зависимости Лютера от Н. де Л. в действительности является сильно преувеличенной. Как и мн. др. экзегеты нач. XVI в., Лютер использовал результаты Н. де Л., однако нет оснований полагать, что те религ. идеи, которые привели к разрыву с католич. Церковью и началу Реформации, Лютер заимствовал у Н. де Л. Проведенный исследователями анализ того, с какими целями и каким образом Лютер обращался к «Буквальной постилле» Н. де Л., показал, что Лютер видел в комментариях Н. де Л. удобное средство для первоначального прояснения буквального смысла библейских текстов, однако затем подвергал тексты самостоятельному рассмотрению и далеко не всегда соглашался с интерпретациями Н. де Л. Лютер использовал «Буквальную постиллу» гл. обр. при работе над лекциями по книгам ВЗ; присутствие заимствованного у Н. де Л. материала прослеживается как в ранних лекциях по Псалтири (Psalmenvorlesung, 1513-1515), так и в позднем корпусе лекций по кн. Бытие (Genesisvorlesung, 1535-1545). В лекциях по кн. Бытие мнения Н. де Л. приводятся постоянно, однако Лютер во мн. случаях отзывается о них весьма критично, неизменно подчеркивая неправоту Н. де Л. в тех случаях, когда тот, как полагал Лютер, следовал заблуждениям иудейских толкователей или повторял далекие от буквального смысла Свящ. |
| Будучи одним из наиболее ярких членов корпорации теологического фак-та Парижского ун-та, Н. де Л. привлекался светскими и церковными властями к участию в неск. инквизиционных процессах. В датированном 26 окт. 1307 г. протоколе его имя встречается среди представителей ун-та, приглашенных в качестве свидетелей и экспертов на допрос арестованных по обвинению в ереси членов ордена тамплиеров , процесс против которых в Париже возглавлял Вильгельм Парижский ( 1314), генеральный инквизитор Франции ( Finke H. Papsttum und Untergang des Templerordens. Münster, 1907. Bd. 2. S. 310. N 150). В это время Н. де Л. был еще бакалавром теологии, поэтому его включение в список наряду с нек-рыми др. бакалаврами свидетельствует о его авторитете и известности. После получения докторской степени Н. де Л. вместе с др. 20 докторами теологии из Парижского ун-та принимал участие в обсуждении 15 положений из кн. «Зеркало простых душ» Маргариты Поретанской ( 1310), процесс против которой был также организован Вильгельмом Парижским. В датированном 11 апр. 1309 или 1310 г. (о датировке см.: Verdeyen. 1986. P. 51. Not. 1; Field. 2012. P. 125-126) заключении теологи признали книгу еретической и подлежащей сожжению (изложение решения см.: Verdeyen. 1986. P. 50-51). В более поздних документах этого процесса, завершившегося сожжением Маргариты в Париже 1 июня 1310 г., Н. де Л. не упоминается. Присутствие имени Н. де Л. в одних инквизиционных документах и отсутствие его в других свидетельствует о том, что он не был лично заинтересован в преследовании действительных или предполагаемых еретиков или в полемике с ними. Он сохранял лояльность церковным властям и при необходимости поддерживал мнение большинства теологов, однако к.-л. инициативы в этой области не проявлял. Николай де Лира. Пролог к «Буквальной постилле». 1396 г. (Basil. A II 1. Fol. 1) Николай де Лира. Пролог к «Буквальной постилле». 1396 г. (Basil. A II 1. Fol. 1) Преподавательскую деятельность в Парижском ун-те Н. де Л. совмещал с исполнением адм. |
| д. для всех семи. Таким образом, лира и кифара были для древних тем и хороши, что могли настраиваться по-разному, в зависимости от необходимости. Разумеется, допускалась и одновременная игра настроенных по-разному кифар, если это давало консонансы. Например, известна мелодия «для двух кифар с оркестром» в смешанном диатонико-хроматическом наклонении. 539 Лира – упрощенная кифара, поэтому в историческое время она использовалась непрофессионалами, детьми, чаще всего – для обучения игры на кифаре. Различали два типа лир: хелис и барбит. Первая имела резонатор из панциря черепахи и пружинными стойками из рогов антилопы. Вторая отличалась более длинными изогнутыми стойками. В средние века лира была известна под именем «ротта». Отсутствующий в греческом языке глагол λυρω находится целиком на совести Исидора, который ошибочно считает, что так по-гречески называется разнообразие голосов. Линдсей от отчаяния предлагает толкование α=π του ληρει ν («от болтания вздора»). 540 Тимпан был инструментом типа бубна с широким ободом, или, точнее, тамбурином без тарелочек. Использовался, в основном, во время разных сомнительных с – моральной точки зрения оргиастических мистерий, например дионисийских. Римляне с их прямолинейным, рациональным мышлением очень не любили эту сторону жизни. О симфонии (бубне) как музыкальном инструменте см. ниже, §14. 541 Кимвал (литавры) состоял из двух металлических тарелок и применялся в оргиастических культах. Впоследствии этим словом стали называть различные малые ударные инструменты – трещотки, колокольчики и др. 542 Систр – трещотка, состоявшая из скобы, на которую были нанизаны металлические пластинки. Он являлся непременным атрибутом культа Исиды, весьма популярного в Риме и Греции эллинистического периода. Вполне вероятно, что он и в самом деле был изобретен в Древнем Египте, хотя главным музыкальным инструментом этой культуры была арфа. 543 О среднем гармоническом см. гл. 8, §3. Гармоническим (музыкальным) оно называлось потому, что не выводило за пределы множества рациональных чисел, которое лежало в основании теоретической музыки древних. Заметим, что предложенный Исидором способ вычисления этого числа, c h ==а(b–a)2/(ab), ошибочен и в предложенном примере совпадает с правильным, c h ==2ab/(ab), лишь случайно, в силу того, что взято b=2а. Хотя сама формула – «на какую часть оно превосходит, на такую и его превосходят» – верна. |
| Как в жизни бывают люди ума и познания, (и бывают люди чувства и эстетики), и, наконец, бывают люди сердца и духовной жизни, так и духовная философия должна оперировать чистым субъективным методом, духовной диалектикой. Продукт последовательного применения субъективного метода к религиозно-поэтической философии есть духовная мистика, мистика самосознания: духовная мистика выступает в истории философии в качестве особого направления духовной мысли, особого типа философии, который почти не имеет прошлого, и которому принадлежит будущее христианской философии, составленной субъективным методом, имеющей своею исключительною задачею – дать внутреннюю диалектику христианского самосознания, может служить моя система религиозной мысли «Основы христианства». Вот как рецензент (А. М. Туберовский) характеризует метод моей системы: «Тареев стремится проникнуть в интимную суть христианства, творчески репродуцировать ее. Не говоря о результатах замысла, самая постановка такого задания весьма оригинальна и глубоко почтенна. Мы поняли все безусловное превосходство такой именно «философии» христианства. Поясним свою мысль сравнением. Вместо Евангелия возьмем трагедию Шекспира Король Лир. Отношение к этому шедевру драматического творчества со стороны ученых может быть различным. Один будет констатировать принадлежность Шекспиру «Короля Лира» или наоборот, не подлинность этой трагедии; таково отношение апологета и отрицательной критики к Евангелию. Другой станет доказывать, что «Король Лир» очень умное и нравственное произведение, что оно вполне достойно Шекспира; это – идеология в стиле Соловьева и Несмелова . Наконец, «Короля Лира» читает художник, сам в душе «Шекспир». У него нет никакого сомнения в том, что трагедия эта «шекспировская»: никто, кроме Шекспира, не мог создать ее; должна же она кому-нибудь принадлежать, и тот, кто создал ее, является истинным «Шекспиром», автором «Короля Лира» и др. подобных шедевров. Ведь не имя создает славу творениям, а наоборот, творения «возвещают». |
|
|
