| По своему значению и влиянию личность Плифона далеко выходит за пределы интересов культурной истории Византии и по этому одному заслуживает самого глубокого внимания. Хотя его деятельность и значение еще не полностью оценены, значение Гемистия Плифона является одной из наиболее привлекательных тем для историка, интересующегося культурной историей поздней Византии. 1159 В области риторики, которая часто бывает связана с философией, можно выделить несколько лиц. Упомянутый уже выше патриарх при Андронике Старшем Григорий (Георгий) Кипрский оставил интересную и прекрасно написанную автобиографию. 1160 Современник того же Андроника и ученик Григория Кипрского Никифор Хумн, написавший целый ряд риторических произведений, оставивший сборник в 172 письма разнообразного содержания. В своих философских сочинениях он выступает как один из наиболее пылких и умелых защитников Аристотеля. Хумн был в переписке практически со всеми известными деятелями своего времени, прославившимися в политике, религии или литературе. Уступая по уму, оригинальности и знаниям своему учителю, Григорию Кипрскому , Хумн не лишен определенного значения для византийского и итальянского Возрождения своего времени. “По своей любви к древности, страстной, несколько правда рабской, и по разнообразию своих познаний Хумн предвещает итальянский гуманизм и западное Возрождение.” 1161 Наконец, сочинения Мазариса, подражателя Лукиану – “Путешествие Мазариса в ад,” его “Сон после оживления” и несколько писем, связанных с Пелопоннесскими делами начала XV века – несмотря на малую литературную талантливость автора, представляют важный документ для знакомства с вопросом о подражании Лукиану в византийской литературе и сообщают подробности о византийской культуре данной эпохи. С точки зрения филологии, время Палеологов также дало немало интересных представителей, являющихся по своему характеру и образу мыслей предвестниками новой духовной эры и имеющих, по словам Крумбахера, меньше связи с их византийскими предшественниками, например, с Фотием или Евстафием Солунским , чем с первыми деятелями классического Возрождения на Западе. |
| Живопись времени Андроника II Палеолога. Первая треть XIV в. Первая треть Палеологовского возрождения отмечена доминантой утончённого классицизма в его наиболее гармонической фазе. Преобладает впечатление лёгкости, освобождённости, естественности в проявлении классических реминисценций. В отличие от искусства XIII в. здесь нет ни пафоса, ни глобальных установок, ни крупных масштабов. Во всём подчеркнут человеческий, камерный, порой даже интимный характер. Культура приобретает придворный блеск, элегантность, оттенок элитарности. Возрождением отмечено не только изобразительное искусство, с периодом первой трети столетия сопряжён блестящий расцвет во всех гуманитарных областях, связанный с ориентацией на новые гуманистические ценности. Императора окружает целая плеяда учёных, филологов, богословов, поэтов: Феодор Метохит, Никифор Григора, Георгий Пахимер, Никифор Хумн и Мануил Фил. В этой среде формируется особая атмосфера создания своего рода христианско-платонической философии, а не просто увлечения эллинской культурой. Надо сказать, что и личные отношения внутри кружка интеллектуалов более всего напоминают узы дружбы, связывавшие некогда членов платоновской Академии. Центром этого кружка является Феодор Метохит. Родившийся в изгнании в Никее, около 1260 г., Феодор стал блестящим дипломатом и учёным, занял при дворе Андроника место великого логофета империи – сделался, по его собственному шутливому определению, «кормчим прохудившегося корабля». Он был живой библиотекой и «ясной отгадкой всех загадок», «сколько людей ни прикасалось к наукам, он всех обгонял в самое короткое время». Его, по признанию современников, отличали ненасытная жажда знаний и увлечение прекрасным. Платонист по убеждениям, Феодор считал, что идеи существуют вне материи, а бессмертие можно обрести через великие материальные творения. Его отличали высокие представления об этике и эстетике. Более того, с полным правом можно сказать, что Метохит был утончённым эстетом, во всём искавшим гармонию. Наряду с увлечением платонизмом среди византийских интеллектуалов процветали увлечения западной философской культурой. Так, Дмитрий Кидонис, учёный уже следующего поколения, перевёл Фому Аквинского и был хорошо знаком с западной схоластикой. Благодаря Кидонису и его единомышленникам номинализм из области неясного философского понятия перерос в отчётливую богословскую позицию. Не случайно спор гуманистов с исихастами многие западные исследователи трактовали как дискуссию номиналистов и реалистов. Логическим следствием из теории богословского номинализма стала концепция исторического символизма, или аллегоризма для священных изображений, развитая в начале XIV в. Никифором Григорой. В «Омилии на Введение Богоматери во храм» Никифор последовательно доказывает, что любое евангельское изображение есть только символ, условный знак, а не реальное событие, последовательно разрушая тем самым традиционный реализм иконного образа. |
| 162 Алисирис у Пахимера, Алисирий у Франца, Караман у Лаоника. По нем Киликия вместе с частями Ликаонии, Памфилии, Карии, к которым Лаоник прибавляет внутреннюю Фригию, названа была Караманией. Потомки Карамана названы Караманоглиями (их родословную см. у Леунклявия пред его мусульманской историей). Ducang. 165 Так называется и у Пахимера (кн. 4, гл. 9; кн. 10, гл. 20, 23 и кн. 11, гл. 9); Othmanes у Франца, τ μνος у Лаоника, Осман у Франца, Леунклявия и др.; от него-то ведут свой род султаны Оттоманской Порты. Он был сын Етрукула. Ducang. 168 Здесь разумеется Каталония, провинция в нижней Испании у пределов Галлии, где Пиринеи, которые не один из писателей называет именем Альп. Ducang. 169 Море Нижнее – иначе Тирренское или Тосканское, часть Средиземного моря между Тосканою, Папскою Областью, Неаполем, Сицилией, Сардинией и Корсикой. Hofm. lexic. 171 Никифор Хумн в Слове, которое надписывается πιτφιος ες τν μακριον κα γιτατον μητροπολτην Φιλαδελφας, Θεληπτον, спасение Филадельфии приписывает одному Феолипту и ни одного слова не говорит в похвалу каталонцев. Напротив, Пахимер (l. 5, с. 21 et. 23) решительно молчит о Феолипте и упоминает лишь о Рожере и каталонцах как освободителях Филадельфии. Boivin. 178 Это была Агнеса, дочь Гугона, графа вриеннского, и Елизаветы de la Roche, супруги дукса афинского, и сестра Галтера, графа вриеннского, который в то время владел дукатством афинским. Ducang. 181 Григора здесь ошибается. У латинян знаменщики полков или даже всего войска никогда не назывались маркграфами. Ducang. 182 Келтикою Григора называет страну, которая попросту называется Кельтибериею, или лучше часть Галлии, смежную с Испанией; а Галатиею – остальные провинции Галлии. Григора думал, что Иверия достигает почти самых Альпов, потому что ниже он помещает маркграфство монтеферратское между Альпами и нижней Иверией. Boivin. 183 Что говорит здесь Григора о титулах, совершенно ложно. Не говорим уже о титуле правителя России, остальные обязаны своим происхождением не грекам, а латинянам. Те из латинян, которые по взятии Константинополя стали управлять Афинами, присвоили сами себе название дуксов (dux) или же получили от латинских императоров, они же управляли вместе и Фивами, хотя Григора здесь представляет, будто различные были правители Афин и Фив, противореча тому, что сам же ниже (гл. 7) говорит. Название μεγλοι Κριοι греки и Grandes Sires-magni domini (великие господа) латиняне прилагали к тем из правителей, которые имели более широкие пределы власти, и по этой самой причине в этом названии нельзя никак видеть испорченного Πριμμικριος, как ниже утверждает Григора. Ducang. |
| Ученый монах Иосиф, по прозвищу Ракендит («одетый в рубище») принадлежал к кругу гуманистов палеологовского возрождения. С ним вели переписку и его дружбой дорожили такие люди, как Фома Магистр, Никифор Хумн, Никифор Григора. Уроженец Итаки, Иосиф рано принял монашество, жил на Афоне и в Фессалониках, провел в Константинополе годы с 1307 по 1325, затем вернулся в Фессалоники, где и умер, – вот почти все наши скудные сведения о его жизненном пути. Им была составлена большая энциклопедия, от которой сохранился до нас раздел, посвященный риторике. «Риторика» Иосифа интересна как любопытный памятник византийского учения о художественном слове. Ей предпослано автобиографическое вступление, своей образностью заставляющее подчас вспомнить платоновского «Федра» и рисующее внутренний облик отшельника, удалившегося от житейских забот и всецело преданного умозрению. В сжатом, конспективном виде Иосиф воспроизводит риторическую теорию Гермогена (II в. н. э.), заимствуя у него основные формулировки, как это было тогда общепринято. Помимо ораторской речи, Иосиф останавливает свое внимание на эпистолографии и ямбической поэзии и присовокупляет также целый раздел о том, как надо читать книги по риторике. Его собственное сочинение должно было воспитывать литературный вкус византийца и не только сообщало ему набор правил, но и указывало конкретные образцы для подражания, устанавливая тем самым новый канон стилистических норм уже не у античных, а у византийских писателей. МУДРЕЙШЕГО И УЧЕНЕЙШЕГО РАКЕНДИТА КИР ИОСИФА КРАТКОЕ СЛОВО О СЕБЕ САМОМ 449 Жизнь созерцательная и бесстрастная показалась мне вожделенной и более пригодной для человека, чем жизнь практическая, какой она бывает в обществе и там, где страсти умеренны. [От этих двух видов] стагирский мудрец 450 поставил в зависимость человеческое поведение. Я же с самого начала рассудил так о жизненных [путях] потому, что созерцательная [жизнь] есть особый удел одного лишь разума, и кому, по божьей милости, она дана, тот приступает к самой горе Сиону, ввысь простирает крылья и парит в небесах, видя оттуда чистым мысленным оком, скольких смут и волнений исполнена жизнь страдальцев–людей. [Он наблюдает], как души, сами непорочные, привязаны бывают к телу костяной оболочкой и насильно отторгнутые от своего безлетного бытования носятся вместе с телом в беспорядочных движениях 451 , не смея взирать на истинно сущее, истинно прекрасное и вожделенное, которым облегчается и их полет. Глядя на обуреваемых напастями, на сумятицу, царящую в чужих делах, видя, что жизнь полна множества вещей, разных и страшных, способных губить душу, он, удаленный от стольких бед, почитает себя блаженным и жалеет тех, кто кружится из конца в конец. Но он не может оторваться совсем от злостраданий и взыскать с томлением истинно прекрасного. Ведь по привычке к дурному такие люди любят собственную пагубу и, уклоняясь от блаженного жительства, мнят ускользающее прочным и текучее неподвижным. |
| Так, в средних и высших школах изучали теорию силлогизмов, аналитику, риторику и метафизику по Аристотелю, а квадривиум математических наук – по Евклиду и Никомаху. Риторы и писатели и в устных беседах, и в своих произведениях широко пользовались примерами из древнегреческой мифологии, истории, литературы. Особенно высок был интерес к учению о государстве Платона, к физике и логике Аристотеля, к философским взглядам того и другого. Одни, как например, Георгий Амируци из Трапезунда, пытаются доказать, что Аристотель был пророком, предсказавшим появление христианства. Другие, в том числе крупнейший политический и культурный деятель Византийской империи Виссарион, утверждали, что христианству гораздо ближе Платон с его учением о сверхчувственном мире идей и о первичном существовании души по сравнению с существованием тела 410 . В этом споре выявляются аристотелисты и платонисты. В числе первых – Никифор Влеммид, Феодор II Ласкарис, Никифор Хумн, Геннадий Схоларий . В числе вторых – Феодор Метохит, Гемист Плифон, Мануил Хрисолор, Виссарион. Эта линия аристотелистов и платонистов проходит через всю историю византийской литературы XIII–XV вв. и наиболее полно выражает основную проблему духовной жизни высших слоев общества – необходимость соединения христианской этики с бесспорными завоеваниями древнегреческой языческой философии. Народная литература имеет не много отчетливо выраженных точек соприкосновения с предшествовавшей ей письменной литературной традицией. Кроме того, от ее памятников дошла до нас весьма незначительная часть, да и та в настоящее время не только мало изучена, но даже недостаточно собрана и издана. В общих словах о народной литературе интересующей нас эпохи можно сказать, что наиболее популярный ее жанр составляли небольшие рассказы аллегорического содержания, близкие к басням, как, например, сказка «Бедный лев», собрание присказок о птицах, животных и плодах в «Поучительной азбуке», схеда «Мышь». Это составило так называемый «эпос о животных». В народной литературе довольно сильной была сатирическая струя, и именно это отличает ее от официальной литературы. |
| С большею честью выступает Филадельфийский архипастырь во время осады его престольного города турками в 1320 году. Известно, что турки османские и союзные им орды турок караманских с самого начала XIV столетия постепенно вытесняли греков из Малой Азии и опустошали оставшиеся там владения восточной империи. Уже в 1307 году турки осаждали Филадельфию, но были рассеяны находившимся там отрядом наемных каталан «при помощи Божией, за великую добродетель тамошнего епископа Феолепта», как выражается Грегорас 7 . Гораздо опаснее была вторичная осада, когда город совсем не имел войска. Никифор Хумн так описывает и состояние города, и деятельность Феолепта, и снятие осады. «Кто не знает города Филадельфова 8 , как он знаменит, велик и славен, так что он – первый после первого и царствующего над другими? 9 Наилучшее в нем, заслуживающее удивления,– многочисленность населения в стенах его, образующих большой круг. Граждане много занимаются земледелием, так что город производит все нужное и удовлетворяется сам собою; даже излишки от ежегодного урожая может оставлять на следующий год, чтобы найти довольство и пособие, если настанет какая нужда от неурожая или других причин. Он не в соседстве с морем, так чтобы от него получать вспомоществование, но стоит внутри страны и при нужде пользуется услугами окружных жителей. И вот, когда наши войска были заняты в других местах, соседние нечестивцы, улучивши время, приступили к нему с великою и многочисленною ратью, набросили вокруг него вал и укрылись за ним, не ожидая большого успеха от приступов и сражений, а надеясь овладеть им посредством голода. И голод действительно произвели, а в достижении своей цели не имели успеха. Тогда-то и великий оный милостынелюбец, сострадательный и благосердый муж, видя озлобление народа и томление его от скудости, сам выступает против голода, – священные руки свои, служившие тайнам, простирает в квашню с тестом, делается новым хлебопеком, хлопочет о горшках и котлах, терпит огонь и дым. Потом что? Теми же руками брал с блюда печенье и вместе с хлебом передавал из рук в руки стекавшимся к нему страдальцам от голода, отдавая им их собственность, а лучше сказать – собственность Христову, помогая, таким образом, страданиям и облегчая несчастия. Так для города был и питателем, и отцом сей архиерей, а наконец и пастырем, полагающим душу свою за овец». |
| 756 Cupiebanm illi nihil minus quam totius, ut verbo dixerim, transformationem ecclesiae ( της εκκλησας ς επεΓν μεταποησις). Pachymeris. De Andronico… Lib. I, p. 42. 765 Григора. Ук. соч. Кн. VI, гл. 2, с. 163–165. Главарем рассматриваемого собрания зилотов был епископ Сардский Андроник (в монашестве Афанасий). А так как известно, что он был вожаком арсенитов, то ясно, что виновниками безобразной сцены были именно эти ревнители чести патриарха, от имени которого они получили свое наименование. Pachymeris. Hist. de Andronico Palaeologo. Lib. 1, cap. 17, p. 52. 771 Григора. Византийская история. Кн. VI, гл. 8, с. 186; кн. VII, гл. 11, с. 263 (Речь об Иоанне Глике). 780 Например, с Георгием Акрополитом (Пахимер. О Михаиле… Кн. IV, гл 11·с. 260), с Феодором Метохитом (Григора. Ук. соч. Кн. VI, гл. 8, с. 186), с Никифором Григорой (Ibid. Кн. VII, гл. 11, с. 264), вообще с образованнейшими людьми (Ibid Кн V, гл. 2, с. 122 и др.). 788 Похвальное слово св. Евфимию, епископу и чудотворцу Мадитскому, написанное Григорием Кипрским (патриархом). – Оно отпечатано в оригинале с переводом о. архимандритом (теперь епископ) Арсением в Чтен. Общ. Люб. Дух. Просв., 1889. (Приложение, с. 1 – 70). 805 Григора. Ук. соч. Кн. III, гл. 2, с. 55; Пахимер. Ук. соч. Кн. II, гл. 1–2 с. 85–87: «Все они (архиереи) при вышеуказанном случае делились на партии и каждая из них была сильна». Взяла же верх та партия, которая была не заодно с патриархом; в крайнем случае та, которая имела на своей стороне лишь молчаливое согласие Константинопольского архипастыря. 814 В отличие от политиков, архиереи зилотского направления, случалось, не только сами глубоко проникались аскетическими началами, но и делали попытки насаждать семена строгого аскетизма как среди клира, так и среди пасомых вверенной им Церкви. Так, митрополит Филадельфийский Феолипт (в конце XIII в) так именно поступал в среде вверенной его управлению Церкви. Boissonade. Anecdota Graeca. Т. V (Никифор Хумн. Надгробное слово Феолипту), рр. 223–224. Ср. Canmacuseni. Historae. Т. I, р. 67. |
| Эпоха Палеологов ознаменовалась бурным всплеском астрономических и астрологических разысканий. Он идет рука об руку с общим культурным подъемом 445 , в центре которого – усиление филологической – переводческой и комментаторской – деятельности: уже филолог-полигистор Максим Плануд (1255–1305) интересовался, среди прочего, Диофантом, Евклидом, Птолемеем, Синесием и т. д. 446 Заслугой первых гуманистов, Феодора Метохита и его ученика Никифора Григоры, как раз и было то, что они «...придали астрономии, науке эзотерической, ...социальный престиж в кругах интеллектуалов» 447 . В 1310-е гг. Метохит пишет огромное (и всё еще остающееся в рукописи) «Введение в философию», в котором выражает общее убеждение интеллектуалов «новой волны»: «...благоразумно стремление философии к [научному] изучению природы» 448 . В той же книге он высказался в пользу того, что всё видимое на небесах возможно постичь при помощи астрономических знаний 449 . Григора же, говоря словами лучшего на сегодняшний день специалиста по его астрономическим воззрениям, «...полагает, что может постичь смысл истории, обнаружив в ней – разумеется, об этом речь идет уже у Посидония 450 – план божественнного Провидения. Ведь и небо, и земля – безмолвные глашатаи божественной μεγαλοιργα (величия. – Д. М.), слава которой еще более возвеличивается благодаря историописанию» 451 . Космос, таким образом, всё чаще выступает в качестве одного из главных объектов studia humanitatis, а космология оказывается одним из форпостов научной и философской мысли. По частным вопросам устройства вселенной представители новой плеяды ученых спорили. Так, Никифор Хумн (ок. 1250/1255–1327) признавал существование в замкнутой вселенной восьми сфер – семи планетарных и сферы неподвижных звезд, движущейся в обратном направлении; в свою очередь, Метохит постулировал существование двух «первых» сфер, увеличивая тем самым общее число сфер до девяти: из них высшая, «беззвездная» сфера движется противоположно восьми звездным сферам 452 . Но общая схема звездных и планетарных движений, противоположно направленных и тем самым взаимно уравновешивающих друг друга, оставалась в силе. Она будет значимой и для Паламы. |
| В апреле 1321 года младший Андроник позван был на суд; «войдя в комнату суда», говорит Кантакузен 12 , и найдя, что дед-император восседал на троне, а приглашенные свидетели разбирательства дела сидели каждый по своему достоинству, сам он сел на низкой скамейке. А свидетелями были: Герасим 13 патриарх, украшенный божественными дарованиями и в монашеской жизни совершенный, но в государственных и общественных делах совершенно неопытный; потом украшение филадельфийского престола Феолепт, и сам возшедший на высоту добродетели, не только прошедший все виды монашеского жительствования, но способный и других научать. И кроме того был муж разумный и немало знакомый с внешнею мудростью. Из синклита присутствовали великий логофет Метохит и каниклий Никифор Хумн и Константин Акрополит, тоже великий логофет. Разбирательство между дедом и внуком кончилось тем, что внук пал в ноги деду, просил прощения и дал клятву в верности. Но придворная интрига не унялась: и через три дня, именно 19 апреля, Андроник младппй, опасаясь новых розысков и ареста, тайно вышел из столицы, собрал несколько войска, отбирал подати в свою пользу и явно умышлял на императорский престол. Так как и в самой столице многие сочувствовали Андронику младшему, то в императорском совете найдено неудобным преследовать его, а сочтено за лучшее водворить согласие посредством переговоров и мирных предложений. И вот император «отправляет к внуку послов – Феолепта, филадельфийского епископа, и кувикулария (каммергера) Калликринита, предлагает мир и обещает исполнить все, чего ни пожелает внук. Послы прибыли в Адрианополь и, так как молодой царь осматривал тогда свое войско пред городом, отправились к нему, чтобы отдать поклон и выполнить порученное им дело. Воины окружили их с обнаженными мечами, и узнавши, что они пришли с мирными предложениями, начали поговаривать об умерщвлении их. Калликринит, дрожа от страха, соскочил с лошади и, обнявши колена царя, стоял в ужасе, думая, что вот-вот умрет; а епископ филадельфийский, как-бы ступая между бездушными вещами и слыша пустые звуки, оставался бесстрашным ко всему, и видя Калликринита полумертвым от страха, сказал: «странный ты человек; не следует так ужасаться смерти, когда, если не теперь, все-таки умрем когда-нибудь. |
| Athanasius, θρακικα 13 (1940), с. 87; антипаламит Акиндин считал Григория Кипрского латинствующим еретиком (цитата в: J. Meyendorff, Introduction, p. 29). Триады I, 2,12, цит. изд., p. 99; И, 2, 3, p. 323. Его биограф Феоктист упоминает, что он получил слабое общее образование («Житие Афанасия», изд. А. Пападо-пуло-Керамевса, «Жития двух вселенских патриархов», Спб. университет, Записки историко-филологического факультета, 1905, с. 26); ср. также Григора, История VI, 5 Bonn ed. I, p. 180. Об Афанасии см. R. Guilland, «La correspondance inüdite d " Athanase, patriarche de Constantinopole», Mülanges Charles Diehl I (1930), pp. 121—140; также Μ. Banescu, «La patriarche Athanase I et Andronic II Paliiologue, fiat religieux, politique et social de l " Empire», Acadümie roumaine. bulletin de la section historique 23 (1942), pp 1—28. Значительная часть переписки между Афанасием и Андроником II издана и переведена Alice Mary Talbot (Dumbarton Oaks Texts 3, Washington, D.C, 1975). О Феолепте см. Никифор Хумн, «Энкомион Феолепту» в: Boissonade, Anecdotagmeca V (Paris, 1983), pp. 201—213; также S. Salaville, «Deux documents lmidits sur les discussions religieuses byzantines entre 1275 et 1310», Revue des Pltudes Byzantines 5 (1947), pp. 116—136. (На другие статьи Салавиля о Феолепте мы ссылаемся в нашей Introduction, р. 31 п. 23.) См. также V. Laurent, «Une princesse au cloitre; 1гипе Eulogie Choumnos Paliiologine», Echos d " Orient 29 (1930), pp. 29—60; см. нашу Introduction, pp. 125—126. Synodikon, ed. J. Gouillard, pp. 81—87. См. Μ. Μ. Vasic, «Ltmsychasme dans l " figlise et l " art des Serbes du Moyen Age», Recueil Uspenskij I (Paris, 1930), pp. 110—123; также Η. К. Голейзовский, «Послание иконописцу и отголоски исихазма в русской живописи на рубеже XV-XVI вв.», Византийский Временник 26 (1965), сс. 219—238; «Исихазм и русская живопись XIV-XV вв.», Византийский Временник 29 (1968), сс. 196—210. См. превосходное издание покойного P. Underwood, The KariyeDjami (Bollingen Series 70, New York, 1966), 3 vols. |
|
|
