| Григория Паламы . Будучи поклонником Платона, Григора написал в его духе диалог «Флорентий, или О мудрости», где с тонким юмором представил свой диспут с Варлаамом Калабрийским . Автор предлагает своему оппоненту вопросы по астрономии, риторике и грамматике, на к-рые тот отвечает настолько неуклюже, что аудитория заливается хохотом. Григора писал также речи, выдержанные в аттикизирующем стиле, жития святых (прп. Михаила Синкелла, св. Феофана и св. Иоанна Ираклийского). Он внес большой вклад в развитие визант. филологии, особенно критики текстов. Переписка Григоры дает представление о сложившемся в XIV в. сообществе визант. интеллектуалов, поддерживавших друг с другом тесные дружеские связи, культивировавших элитарную науку и образованность. По стилю письма Григоры иногда невероятно вычурны из-за преувеличенного аттикистического пуризма. Учитель Григоры Феодор Метохит (1270-1332) пользовался наибольшим авторитетом в упомянутой среде. Феодор работал во мн. лит. жанрах, включая похвальные слова святым, речи, гекзаметрические поэмы и т. д., однако наибольшую славу принес ему т. н. Miscellanea - сборник небольших философских, литературоведческих, политических, научных и проч. сочинений, отличающийся глубиной мысли, свободой и проницательностью суждений и огромной эрудицией. Метохит осознавал катастрофическое положение Византии, но был способен взглянуть на него отстраненно, в контексте всемирной истории. Стиль Метохита, как и у Григоры, выдает принадлежность к узкому кругу посвященных. В наст. время именно эта необычайная сложность стиля, к сожалению, привела к тому, что большая часть произведений писателя или издана неудовлетворительно, или вообще не опубликована, что затрудняет адекватную оценку незаурядного творчества Метохита. В неясности упрекал Феодора и его главный лит. и политический противник Никифор Хумн . Риторические произведения Хумна малоинтересны, однако его переписка (172 письма) - это совершенный образец лаконичного эпистолографического стиля, лишенный личностного начала. |
| Никифор Хумн, в похвальном слове своем, так говорит о кончине его. Не за малое время до кончины почувствовал он ослабление сил и с радостью готовился к исходу от сей жизни. За день же до разрешения от тела, «делает праздник и всенародное собрание; призывает сограждан толпами, вразумляет и научает их, как, по его рассуждению, следовало каждому преподать наставление. Попрощавшись с ними, запечатлевши их крестным знамением и благословивши души и тела их, и таким образом вооруживши их, дабы они в крепости могли и отражать, и угашать раскаленные стрелы лукавого ( Еф. 6, 16 ), прислуживавшему монаху велел заключить двери домика своего. И заключил. Он же, всецело обративши внимание на себя, и разрешение, и восхождение ко Христу, которого возлюбил, поскольку ощутил присутствие Зовущего, велит прислужнику снять изображение Христово и поставить его на грудь свою. И снявши, поставил. И блаженный, склонивши голову, предал мирно дух свой Христу и всесвятому Духу, ради которого столько подвизался». В настоящее время из сочинений пастыря филадельфийского известны только, имеющиеся и в славянском переводе, 16 во первых «Слово, изъясняющее сокровенное во Христе делание и показующее вкратце труд монашеского чина», и во вторых – «Девять глав наставлений». Предмет первого: «сокровенное во Христе делание» не раскрывается в нем подробно, как это делает преподобный Макарий; Феолепт указывает только первые основания или ступени лествицы, возводящей до бесстрастия, имея в виду не отшельников собственно, а монахов, пребывающих в монастыре. «Монашеский чин», говорит Феолепт, «древо есть высоколиственное и плодовитейшее, егоже корень есть от всех телесных отчуждение, ветви же беспристрастие души и еже ни едино имети усвоение вещей, ихже отбеже. Плод же добродетелей стяжание, и боготворящая любовь, и непресецаемое от сих веселие. Плод бо духовный, глаголет Апостол, есть любы, радость, мир, и прочая» ( Гал. 5,22 ). Далее выясняет, что под удалением от мира разумеется отсечение любви к чувственным вещам и плоти. |
| 4 Ср. Послесловие, раздел «Св. Григорий Палама и экуменизм». 5 Противопоставление взглядов св. Григория Кипрского и св. Фотия по вопросу об исхождении Св. Духа автор позднее признал необоснованным. См. ниже, ч. II, гл. VI. 6 Факт прямой ориентированности св. Григория Паламы на Григория Кипрского не подлежит сомнению. Тем не менее, нужно признать, что определяющим было воздействие не столько Григория Кипрского лично, сколько более общей традиции, восходившей к Никифору Влеммиду. См. примечания после гл. VI ч. II. 7 Неизданный текст Арсения Тирского [Ходатайство к Иоанну Кантакузину] просвещает нас относительно умеренной позиции св. Феолипта: «Епископ Филадельфийский, — пишет он, — отошел от общения с двумя патриархами–современниками; он не сослужил с ними и не поминал их имен на святой литургии, хотя это и имело причиной не догматическое заблуждение, не другие канонические соображения, а соборное распоряжение, даровавшее великий мир Церкви, — акт, который получил ревностнейшее одобрение императора, восстановившего поколебленную латинством Церковь. ” Один из двух патриархов, с которыми св. Феолипт прервал церковное общение, несомненно, Григорий Кипрский. Что касается «соборного распоряжения», то это — Томос 1285 г., осудивший Лионскую унию; действительно, из–за него произошел раскол, но это, по крайней мере в случае св. Феолипта, не было связано с его богословским содержанием. 8 И не ранее 1322 г. — наиболее вероятного года его блаженной кончины (Sinkewicz. Theoleptos of Philadelpheia…, 22–23). 9 Говоря о преп. Никифоре, св. Григорий Палама пишет, что Варлаам «не уважил его блаженного (направленного против унии) исповедничества и изгнания, к которому оно привело; он не уважил тех, кто поддерживали с ним отношения во время его изгнания и кому он преподал Божественное знание… я говорю о том Феолипте, которому город Филадельфия послужил светильником» и т. д. (Триады. II. 2, § 3//509. 12–14); ср.: Никифор Хумн. Похвальное слово св. Феолипту//J. F. Boissonade. Anecdota graeca. Paris 1833 [репринт: Hildesheim 1962]. V. 201–203; св. Филофей, Похвальное слово, 12//439.1 eJp. . Св. Феолипта и св. Никифора до сих пор почитают на Афоне, в особенности в Карее, где они будто бы жили (Путеводитель по св. Афонской горе. М. 1903. С. 132). |
| достигает своего небесного предназначения. Михаилу Пселлу принадлежит неск. трактатов частично или целиком психологического содержания: «Commentarius in psychogoniam Platonicam» (Толкования на сочинения Платона о душе), «De anima celebres opiniones» (Распространенные мнения о душе), «De omnifaria doctrina» (О всяком знании), «Quod animae motus coelestibus motibus similes sint» (О том, что движение души подобно движению небесных тел). В них Михаил Пселл выступает в большей степени как эрудит и доксограф, чем как самостоятельный мыслитель и богослов. Его учение о Д. примыкает к психологической доктрине платонизма, в к-рой Д. понимается как элемент мироздания, встроенный в космическую иерархию. Иоанн Итал продолжил разработку платонической концепции Д. (реконструкцию учения о Д. Иоанна Итала см.: Успенский. 2001. С. 127-135, 152-156). Отчасти этим он спровоцировал соборное разбирательство при имп. Михаиле VII Дуке в 1077-1078 гг., на к-ром были подвергнуты осуждению его психологические концепции ( Gouillard. Synodikon. P. 57): учение о переселении душ (Ibid. P. 57-59), учение о предсуществовании душ (Ibid. P. 61). Доксографическая философская и богословская подборка о Д. представлена в соч. «Диоптра» (кон. XI в.). Константин Манасси , митр. Навпактский, написал поэтическое соч. «Ad animam meam» (К своей душе; см.: Krumbacher. Geschichte. S. 380. Anm. 9). Историк Михаил Глика размышлял о происхождении и природе Д. ( Mich. Glyc. Annales. I//PG. 158. Col. 145-156), о 3 ее частях (λοϒικν, πιθυμητικν, θυμικν - Ibid. Col. 224-232). Никифору Влеммиду принадлежит соч. «Περ ψυχς» (О душе, 1263), в к-ром он воспроизводит воззрения о Д. Аристотеля, рассматривает способности Д. ( Niceph. Blemm. Epitom. logic. 3). Никифор Хумн написал небольшое соч. «Antitheticus in Plotinum de anima» (Против трактата Плотина «О душе»), в к-ром с христ. позиций опровергаются неоплатонические взгляды на природу Д. Симеон , архиеп. Фессалоникийский, разъясняет отдельные вопросы происхождения и существования Д. |
| 102 Историк (Н. Григора. VIII. 3) рассказывает две истории о его любовных похождениях в Константинополе и в Солуне. Тоже подтверждают и обстоятельства его первого брака с дочерью Георгия Музалона. Хотя осталось невыясненным, от кого она осталась беременною ко дню обручения своего, но уже одно решение императора выдать её за Константина, даёт разуметь, что «некто из царского родства» (предполагаемый виновник беременности) был именно сам Константин. 104 Когда пленного Деспота – дядю представили племяннику Императору, то с ним оказалось ещё два Константина Палеолога, один в звании стратопедарха, а другой – Папия (Пαπας). Четвёртый Константин Палеолог был муж той прекрасной неокесарьянки, за которой ухаживал в Солуне Деспот, и которую взял, наконец, за себя, по смерти (по примеру Урии, книги царств?) мужа. 105 По историку Григора, он был «дважды и трижды» (δς κα τρς) правителем Солуня. Упомянутый случай относится в 1325 или 1326 году. Однако же у историка есть место, где говорится, что в январе 1327 года правитель Солуня Димитрий находился при армии Андроника старшего. А городом управлял вместо него Великий Стратопедарх Хумн. А в 1330 г. правителем был некто Сириан. Значит, в третий раз ряд властителей Солунских оканчивается на фатальном имени Димитрия. 106 По всей вероятности ей хотелось быть регентшей государства от имени внука. Но как это мирится с её монашеством? 107 «Фессалоника не изволила (?) пристать ни к кому, ни к Константину, ни к князю Триваллов (Сербов). Ею давно владел мятеж. Скопище Зилотов – так называемых, первенствовало над другими. Ни на какое гражданство она не походила. Не была она ни аристократическою, ни демократическою, ни смесью того и другого на подобие Кипра или Рима, но какою-то странною охлократией, порождённой случаем. Ибо наиболее дерзкие (люди), совокупившись в самопоставленное сборище начальников, преследуют там всякий возраст, направляя чернь городскую туда, куда им нужно и отнимая имущество богатых. Сами наслаждаются, и других заставляют не подчиняться никакому государю отвне, но считать законом то, что придумают». Никифор Григора. т. II. стр. 795–96. Так охарактеризовал вечно мятежный Солунь современный историк, не отличавшийся сочувствием к Кантакузину! |
| Новый Влахернский дворец (Текфур-сарай). XIV в. Новый Влахернский дворец (Текфур-сарай). XIV в. Параллельно с императором в восстановлении К. участвовало значительное число родственников Палеологов и представителей др. знатных семей. Уже в нач. 60-х гг. XIII в. сестра имп. Михаила Мария приняла монашеский постриг с именем Марфа и построила в К. мон-рь, известный под названием Киры-Марфы. В 1267 г. Георгий Акрополит реконструировал некую ц. Пресв. Богородицы. Ок. 1263 г. Михаил Глава Тарханиот и его жена Мария начали восстановление мон-ря Пресв. Богородицы Паммакаристос, продолжавшееся до 10-х гг. XIV в. При имп. Андронике II мн. представители знати были ктиторами столичных монастырей. Феодора Палеологина поддерживала мон-ри Липса и святых Космы и Дамиана. Феодор Метохит перестроил мон-рь Хора (Кахрие-джами) и был похоронен в нем; Никифор Хумн поддерживал храм Пресв. Богородицы Горгоэпикоос, Ирина Хумнена - мон-рь Христа Филантропа. Значительная часть церковных комплексов, построенных или восстановленных при первых Палеологах, сохранилась до наст. времени, поскольку позднее именно эти храмы использовались и поддерживались в Византии и при Османах. В то же время те храмы, на восстановление к-рых не хватило сил в кон. XIII - нач. XIV в., оказались утрачены навсегда. Впосл. малолюдный, обнищавший, а затем и ставший мусульманским К. уже не знал подобных масштабных программ христ. реставрации; финансовые затруднения визант. казны нарастали, и уже к сер. XIV в. строительная активность в К. вновь почти замерла. Когда 19 мая 1346 г. в очередной раз рухнул купол собора Св. Софии, потребовались срочные кредиты от латинян для его ремонта. Тем не менее значительная часть прежде главных зданий центра города оставались заброшенными, в т. ч. ипподром, здания Большого дворца, термы Зевксиппа, городская базилика и др. После лат. правления уже не восстанавливались мн. храмы, в т. ч. большие церкви Пресв. Богородицы Фара (VIII-IX вв.), св. Полиевкта (нач. VI в.), Новая церковь (IX в.). Колоннады центральных улиц и площадей также не ремонтировались и к концу существования Византии почти полностью разрушились. К кон. XIII в. имп. двор почти полностью прекратил использование Большого дворца; главной резиденцией стали Влахерны. Остатки дворцовых построек этой эпохи в районе Влахерн сохранились до наст. времени; крупнейшая из них - Текфур-сарай. |
| Византийский цезаропапизм простирался, таким образом, на все области внутренней и внешней церковной жизни, не исключая даже права вязать и решать. Так, о Романе I известно, что он от своего лица однажды провозгласил следующие анафематизмы: «Каждому, кто осмеливается затевать заговор или бунт, провозглашаю – анафема; всякому, кто будет их помощниками или соучастниками в их отступничестве (sic!) – анафема... Священникам, если они примут кого-либо из таких лиц на исповедь, не заставив их покаяться и отказаться от своего отступничества, – тоже анафема» 64 . – Как относились Константинопольская церковь и византийское общество к этим бессчетным попыткам императоров подчинить своему влиянию все церковную область? В протестах против императорского самовластия со стороны высшего духовенства, как мы видели, недостатка не было, но все они оканчивались в большинстве случаев ничем, не приводили ни к какому положительному результату, и византийское общество стало свыкаться с подобными фактами в истории Византийского государства, переставало видеть в них нечто ненормальное, несообразное с правилами. Георгий Акрополит нисколько не удивляется тому, что император Феодор Ватаци умышленно избирает на патриаршую кафедру лицо необразованное, хотя имел полную возможность поставить на этот высокий пост человека, достойного по своим умственным дарованиям. Иоанн Киннам смотрит как на самое обыкновенное дело на то, что один из описываемых им императоров давал сообразное со своими личными желаниями направление в решении некоторых богословских вопросов; он уверен, что исследовать божественное имеют право лучшие из архиереев и цари. Писатель и оратор XIII в. Никифор Хумн прославляет одного императора за самовольное низвержение им патриарха, уподобляя его за это самому «Слову Божию» 65 . 3) Лучшей стороной византийской жизни за IX-XV вв. были заботы о духовном просвещении, в которых гармонично соединялись между собой государственная и церковная власть, цари, патриархи и епископы. Две причины способствовали развитию духовного просвещения в Византии после глубокого падения его в эпоху иконоборчества: это, во-первых, соперничество с арабами, при династии Аббасидов стремившихся усвоить себе всю доступную им эллинскую науку, скоро достигших на этом пути значительных успехов и оскорблявших национальную гордость византийцев, во-вторых, меценатство константинопольских монархов. |
| Григорий II Кипрский, патриарх Константинопольский (1241–1290) Автобиографические сочинения Апологетические труды Догматико-полемические труды Письма Григорий II Кипрский, патриарх Константинопольский Биография Греч. Γρηγριος ο Κπριος, в миру Георгий, родился в 1241 году на Кипре в благородной семье. Подростком приехал в Никосию для получения образования. Неудовлетворённый образованием, получаемым от греческих учителей, стал студентом в латинской школе. Латынь давалась ему трудно, и по этой причине грамматика и логика Аристотеля были изучены им поверхностно. Из Никосии он на корабле приплыл в Птолемаиду, откуда перешёл в Эней в Малой Азии, а затем в Эфес, чтобы стать учеником у Никифора Влеммида, но был разочарован им и переехал в Никею, где его учителем стал Георгий Акрополит. После захвата в 1261 году Константинополя войсками Никейской империи переехал в столицу и стал учителем. Его учеником был Никифор Хумн. В 1283 году он стал Константинопольским патриархом. В ответ на Лионскую унию, заключённую в 1274 году, Григорий написал сочинение о вечном проявлении Святого Духа Сыном. Формула Григория считается православным «ответом» на Filioque. Понимание Григорием учения о Святой Троицы было подтверждено церковным собором 1285 года в Влахернах. Преставился в 1289 году. Труды патриарха Григория собраны в 142 томе Patrologia Graeca . |
| Конечно, ориентация на классическую древность скрывала в себе возможность ностальгической тоски по язычеству, даже духовного возврата к язычеству (Плифон), весьма страшившую ревнителей византийского православия. Но такая ориентация состояла в неразрывном союзе с крайне важными для Византии культурно–политическими идеалами, с пафосом империи, порядка, законопослушной, бюрократической цивилизованности. Она была преградой против напора мысли низов и «варварских» окраин, незнакомой со школьными правилами и античными терминами. Хранителем античной культурной и, в частности, философской традиции в Византии был образованный чиновник — социальный тип, ярким представителем которого был Михаил Пселл — центральная фигура В. Φ. XI в., горячий почитатель Платона и неоплатоников, перенимающий от них даже компрометирующий православного византийца интерес к оккультным занятиям. Культивировавшаяся элитой просвещенной бюрократии любовь к образованности и широта взглядов сочеталась подчас с нечеткостью философских позиций, напр., у таких ярких представителей энциклопедической учености конца XIII — начала XIV вв., как Феодор Метохит и Никнфор Хумн, полемика которых развертывалась под влиянием их борьбы за власть в государстве (Хумн обвиняет Метохита во враждебности к Платону, однако Метохит часто цитирует Платона, а Хумн, напротив, написал целый трактат в опровержение Платона и т. п.). К общественному фону В. Ф. относится и византийское православие, обретшее догматическую форму в ходе богословских дискуссий (тринитарные споры IV в., христологические споры IV–VII вв., иконоборческие споры VIII–IX вв.), разошедшееся с западным католицизмом к XI в. и окончательно определившее себя в исихазме к XIV в. Почти непрерывно велась полемика с иудаизмом, исламом, позднее с католицизмом («прения о вере»). Преобладающий социальный тип христианского мыслителя — образованный епископ, философствующий в связи с нуждами богословской полемики; напр., проблемы философской антропологии и новое для философии понятие личности («ипостаси») обсуждаются по ходу христологических споров. |
| В одной из глав III тома вышедшей в нашей стране «Истории Византии» мы читаем: «В противовес Метохиту, увлекавшемуся Платоном, Хумн был сторонником философии Аристотеля ; однако в следующей главе этого же издания мы встречаем фразу: «Нельзя считать Хумна аристотеликом, а его противника Метохита платоником» . Это не недосмотр редакции издания и не расхождение во взглядах между авторами глав . Неясность лежит в самом объективно данном положении вещей. Действительно, в полемике с Хумном Метохит систематически цитирует Платона; однако это не мешает Хумну заявить торжественный протест против отступлений Метохита от космологии Платона и выбранить своего оппонента «врагом» Платона . С другой стороны, в специальном трактате «О том, что ни материя не существует прежде тел, ни эйдосы не существуют обособленно, но то и другое выступает в единстве» сам же Хумн критиковал платоновские диалоги «Тимей» и «Парменид». Кто тут был, кто не был платоником? Недаром выводы, к которым подводит читателя анализ, проделанный Шевченко, несколько разочаровывают; и это не вина исследователя. А ведь Метохит и Хумн как центральные фигуры византийского гуманизма по своему масштабу сопоставимы с такими представителями итальянского гуманизма, как Пико делла Мирандола и Эрмолао Барбаро; но такого стройного, значительного спора, каков был спор между Миран- долой и Барбаро , у них не вышло. Или, может быть, это византинистам все еще недостает информации и понятливости, чтобы уловить сквозную связь в дробной россыпи полемических стычек двух византийских ученых? Что ж, мы обязаны считаться и с этой возможностью. Но если такая связь есть, ее приходится не читать, а исключительно вычитывать — брать на себя, как мы уже сказали выше, риск чтения между строками. Что мы при этом вправду найдем в данности материала, а что нам примерещится от интерпретаторской натуги? Как раз там, где речь идет не об общекультурном контексте литературной теории, как это все еще было в примере с Метохитом и Хумном, а вплотную о самой литературной теории, все эти вопросы научной совести стоят особенно остро. |
|
|
