| 857 Hcr. Н. Е. 1, 8; Socr. Н. Е. 1, 67; Theod. Н. Е. 1, 17; Rufin. 1, Е. о. 4. 5. Ath., histor. arian. 12. 862 Так именно дело и представляется в рассказе Феодорита о деяниях никейского собора, заимствованных из сочинений Евстафия (Н. Е., 1, 6). 863 Сведения о деяниях Никейского собора см. Афанасия сочинения об «Определениях Никейского собора» и «послание к африканским епископам» и Феодорита. Н. Е., 1, 6. 865 Hort (Two dissertations Cambridge und London, pp. 54–64), утверждает, что отцы никейского собора при составлении своего символа пользовались, еще кроме вероизложения Евсевия, символом иерусалимским или антиохийским. Но исторические сведения говорят только о символе Евсевия, как основе никейского, и ничего не знают об антиохийском или иерусалимском символе. А во-вторых, Hort " y не удалось ни в том, не в другом символе найти хоть двух подряд слов, которые воспроизводились бы в никейском. 868 Gwatkin, Studies of arianism, sec. edit. Cambridge, 1900, s. 47: yet the use of γγραφα... was a positive revolution in the church. 873 Нижецитируемые сообщения Сократ помещает после своего рассказа об александрийском соборе 362 года и сделанных там постановлениях по поводу этих слов (H. Е., 3, 7. Migne, gr. s., t. 67, с. 396. В русском переводе ясное место искажено). Они основаны на собственных познаниях Сократа и предваряются замечанием: «а что мы знаем о словах ουσα и πστασις, о том считаем не лишним сказать кратко. Цитируемый им Ириней Грамматик, александриец, ученик Гелиодора Метрика, по-латыни называемый Пакатом, известен своими многочисленными сочинениями об особенностях греческого аттического языка. Valesii adnot. 890 Диоцез Востока (Orientis) обнимал собой, так называемую, Малую Азию, Сирию, Палестину и Аравию и, кроме того, Египет, Ливию Пентапол. Термин «восточный», «Восток» в нашем исследовании означает лишь первые четыре (или даже три) области. 900 Soz. II, 33. Афанасию он очень надоедал (см. выдержки сочин. Астерия (с. arian., 1, 32; II, 37; III, 2. 60; de syn, 18. 19). |
| ему было – допустим – только 30 лет, то в 359 г. ему было уже 65 лет), проведшим более 35 лет в сане епископа. Но в таком случае совершенно непонятно, почему же ему отведено только последнее или предпоследнее место в числе отлученных селевкийским собором епископов. Неужели среди этих 9-ти отлученных совсем не было молодых епископов? И вероятно ли, что список этих отлученных составлен отцами селевкийского собора настолько произвольно, что Магн дамаскский, старец, занимавший видную финикийскую кафедру в течении свыше 35-и лет, поставлен был тем не менее на последнее место? 135 . Вот почему мне представляется совсем невероятным предположение, что Μγνος, отлученный селевкийским собором, как сторонник Акакия, есть Магн дамаскский. Имя Μγνος, Magnus, – не из числа особенно распространенных в IV веке на востоке; но что оно было и не из самых редких, можно заключать уже из того, напр., что по словам Филосторгия 136 , во дни Валентиниана и Валента славился в Александрии врач Магн, и что у того же историка упоминается живший в Антиохии при Юлиане некий σπλαγχνοσκπος Θαλσσιος κα Μγνος 137 . – Когда в 373 году умер в Александрии Афанасий в., и Евзоий антиохийский, поддерживаемый императором Валентом, захотел водворить на его место арианского епископа Лукия, то вместе с ним отправлен был в Александрию comes largitionum, π τν βασιλικν θησαυρν, Магн 138 . – Но чтò особенно важно, на антиохийском соборе 363 года, под председательством Мелетия антиохийского и при участии Акакия, на котором подписан был никейский символ, присутствовал между прочим и Μγνος Χαλκηδνος 139 , – едва ли действительно епископ халкидонский, преемник Мария, скорее епископ халкидский 140 в Финикии: епископу халкидонскому не место было на поместном соборе антиохийском. Так как на этом антиохийском соборе присутствовал и сам Акакий кесарийский, то я не вижу ничего невозможного в том предположении, что этот именно Магн халкидский 141 и подвергся отлучению на селевкийском соборе. В таком случае и занимающий 13-е место в списке епископов этого антиохийского собора Ετχιος λευθερουπλεως [в Палестине] – одно лицо с отлученным в Селевкии (на 7-м месте) Евтихием. Из двух епископов антиохийского собора с именем Πτρος 10 и 47) Зеебер первого 10) отождествляет с Петром гиндарским, присутствовавшим в Антиохии на соборе «341» г. 142 , второго 47) он не решается отождествить уверенно ни с одним из двух остальных Петров, присутствовавших в Никее: никопольским и аилским 143 . Здесь Зееберг забывает даже об иерусалимском соборе 346 года, в числе участников которого был и Πτρος, несомненно не гиндарский, а по всей вероятности никопольский. А мои указания на то, что Аила (Елаф) лежала слишком далеко от Антиохии, и что имена Πτρος и Λογγνος стоят рядом в списках как антиохийского 10–11), так и никейского 28 и 27) соборов, хотя и в обратном порядке, и что в никейском списке рядом с Лонгином аскалонским стоит Петр никопольский, оставлены Зеебергом без всякого внимания. |
| —154— зывает не на первую попавшуюся под руки книгу, а пользуется такими сочинениями, которые действительно обладают авторитетом в своей области, не теряя при этом из виду и критической точки зрения. По содержанию сочинение Николина распадается на три главы с кратким введением и заключением. В введении (1–15) он делает оценку современного положения в науке вопроса о символах Никейском и Константинопольском. определяет задачи и пределы своей работы и подробно указывает свои источники и пособия. В первой главе (16–243) исследуется происхождение символа Никейского на первом вселенском соборе, определяется его состав и подробно анализируется его терминология в связи с задачами и деятельностью собора: затем, в сильной, воодушевлённой речи обрисовывается историческое значение этого первого вселенского символа. Вторая глава (272–434) следит за судьбами символа Никейского в ближайшее после Никейского собора время и отношением к нему различных догматических партий, – показывает постепенное торжество его и влияние на символьное творчество и практику. Третья глава (434–655) занимается символом Константинопольским; здесь рассматриваются разные теории касательно его происхождения, излагается история собора и даётся догматический анализ символа в связи с догматикой отцов после-Никейского периода; заканчивается эта глава изложением истории Никейского и Константинопольского символов до Халкидонского собора. Заключение сочинения (656–675) предлагает краткую историю символа Константинопольского после Халкидонского собора до времени признания его на Востоке и Западе в качестве общеобязательного вселенского вероизложения. При разнообразии содержания и большом объёме сочинения (около 730 стр.), естественно, что г. Николину не удалось избежать некоторых недостатков. Оставляя в стороне те из них, которые объясняются спешностью работы или имеют маловажное значение, мы укажем только на более общие и существенные. Таких, более существенных, недосмотров замечено нами не много. Так, в главе второй, занимающей центральное положение во всём |
| Критик, прежде всего, выражает несогласие (и выражает резко и бранчливо) с нашими суждениями о таких источниках для истории никейского собора, как два послания Афанасия «Об определениях никейского собора», и «К африканским епископам», и послание Евсевия «к Кесарийцам». Мы находим противоречия между показаниями Афанасия и Евсевия. Критик это противоречие тоже усматривает, но старается, так или иначе, сгладить его, примирить или затушевать. Чтобы решить наш спор с ним, критиком, для этого следовало бы сделать то, что сделать мы, по причине сейчас указанной, не можем. Нам следовало бы выписать буквально те места из двух посланий Афанасия, в которых содержатся некоторые данные для истории никейского собора, а также выписать все, или большую часть послания Евсевия «к Кесарийцам», подвергнуть их сличению и анализу. Не принимаем на себя этого сложного дела, которого мы не приняли на себя и раньше, когда составляли свое сочинение, где было сделать это еще уместнее, а ограничились краткой заметкой: нельзя же о всяком побочном вопросе писать отдельные экскурсы. Допустим, что вопрос об отношении показаний Евсевия к показаниям Афанасия и после нашей заметки остается вопросом спорным (допустим, пожалуй, и то, что самая заметка могла бы быть полнее, и выражена искуснее и лучше: о словах мы не думаем спорить). Сделал ли что-либо о. Иванцов для уяснения вопроса, и если сделал, каково достоинство сделанного? Доселе еще ни одному ученому не удалось поставить в гармонию и связь два рода сказаний о Никейском соборе – Афанасиевых и Евсевиевых; доселе каждый из ученых, писавших о никейском соборе, давал такое или другое место сказаниям Афанасия и Евсевия в истории Никейского собора, по своему личному усмотрению, потому что не выработано достаточных критериев для разрешения вопроса, потому что соединить два рода указанных сказаний очень трудно, если не невозможно (удастся ли когда-либо кому-либо соглашение сказаний этих – дело сомнительное). Поэтому, Мёлер (см. о нем заметку в нашей книге стр. |
| 5. Число правил в Халкидонском кодексе. – На основании всех высказанных соображений, мы можем теперь восстановить и общую сумму всех правил, находившихся в Халкидонском сборнике. Считая от первого Никейского до последнего Лаодикийского правила, мы получаем всего 163 правила, в непрерывном счете, продолжавшемся чрез все соборы. Правила второго вселенского собора были, как сказано, присоединены особой статьей в виде соборного определения (синодика), не входившего в этот общий счет. Если мы тем не менее возьмем в соображение, что в этом определении содержались три правила II собора, то в общем счете мы получим 166 правил, нам теперь известных. 6. Различие в списках кодекса. – Впрочем есть основание полагать, что в различных списках Халкидонского кодекса счет правил хотя и был непрерывный, однако был не одинаков. В одних списках некоторые правила разделялись, в других сливались вместе. Нам известно, что 4-е правило I вселенского собора на самом соборе читалось однажды как 4-е правило, а во второй раз, как шестая глава, может быть потому, что предыдущие правила были разделены, или потому, что правила были перемешаны 746 , или потому, что в счет глав входили и другие статьи, кроме правил, напр. вероопределения. С другой стороны, нам известно, что через 50 лет после Халкидонского собора Дионисий Малый перевел сборник, в котором правил Анкирского собора было 24, вместо 25-ти, потому что 5-е правило было слито с 4-м 747 , и вследствие этого во всем сборнике считалось не 166 правил, а только 165. Напротив, вскоре после собора в Писидийской митрополии существовал точно такой же сборник, из какого на соборе читались Антиохийские правила, ибо 4-е правило Антиохийского собора в нем также занимало 83-е место 748 . 7. Латинская редакция правил на Халкидонском соборе. – Еще больше особенностей представлял латинский список правил, читавшийся на Халкидонском соборе. В сущности это был не просто список, а особая латинская редакция перевода греческих правил. На соборе было прочитано только шестое правило Никейского I собора, со знаменитой латинской прибавкой: ecclesia Romana semper habuit primatum; но вместе с шестым и под именем шестого было прочитано также и слитое с ним седьмое 749 . |
| Партия арианствующих на соборе была неодинакова по своему составу, не все члены ее держались одного и того же направления, одних и тех же воззрений. Партия эта распадалась на соборе на две неравные по числу представителей группы. Одна из них верно держалась указанных характеристических принципов, отличавших вообще партию арианскую; другая усвоила себе эти принципы в большей или меньшей степени, но далеко не всецело. Первая группа была малочисленна, потому что она в своих воззрениях была слишком смела и притязательна. Вторая группа была более многочисленна, потому что она держалась, говоря вообще, золотой средины между партиею поборников церковной веры и группою богословов, пропитанных арианским рационализмом; к ней могли принадлежать люди, для которых и вера была священна, и научно богословские интересы также дороги. Меньшую группу арианствующих богословов на соборе Никейском составляли строгие ариане. Во главе их стоял первостепенный епископ того времени Евсевий Никомидийский, епископ столичного города на востоке. Около него собралось несколько других епископов восточных: Мииофан Ефесский, Патрофил Скиоопольский, Феогност Никейский, Феона Мармарикский, Секунд Птолемаидский 30 и пр. Евсевий был жарким поборником арианства. В нем оно нашло себе важнейшую опору 31 . Все приверженцы Евсевия от его имени получили название Евсевиан. Достаточно прочесть небольшое послание Евсевия к Арию, чтобы увидеть, что он был самым решительным рационалистом в религии 32 . Вся эта группа признавала Сына Божия тварью. Главные представители этого богословского направления вышли из школы христианской антиохийской; почти все они считали пресвитера Лукиана, основателя этой школы, своим учителем 33 . Но какое именно влияние оказывал Лукиан на своих учеников, было ли его учение сколько-нибудь близким к учению арианскому – решить этот вопрос невозможно, потому что о Лукиане мы почти ничего не знаем 34 . Замечательно однако, по одному древнему свидетельству, и ересиарх Арий был также учеником все того же Лукиана антиохийскаго 35 . Школа, значит, на всех учеников или, по крайней мере, на многих влияла одинаковым образом. Группу рассматриваемых богословов Никейского собора – Евсевиан – по справедливости можно назвать группою антиохийскою. Мы сказали, что число их на соборе было не велико: по свидетельству Руфина вся группа на соборе состояла из 17 человек 36 . |
| И надобно заметить, что неточность эта в отношении к настоящему предмету, т. е. в отношении к наименованию соборов, замечается и в других древне-исторических документах; напр. на Ефесском соборе символ Никео-Цареградский назван просто именем Никейского (Еф. соб. пр. 7.) Итак, не больше ли будет вероятности, если предположить, что в св. Епифаний под именем Никейского символа привел в своем «Ancoratus» символ собственно Никео-Цареградский? Известно, что св. Епифаний пережил время второго Вселенского собора и дожил до V века; ему не могли не быть известны определения второго Вселенского собора; посему нет ничего невероятного в том предположении, что Епифаний в своем Ancoratus мог поместить тот самый символ, который был составлен на 2-м Вселенском соборе. Ежели ко времени 2-го Вселенского собора Ancoratus Епифания был уже закончен, то он мог сделать в нем изменение после, а могло быть и то, что Ancoratus в то время еще только составлялся, особенно последние его главы, где собственно и помещены символы. Ежели бы на самом деле было не так, т. е. ежели бы читаемый нами в Никео-Цареградском символе член о Св. Духе был уже известен до второго Вселенского собора, то какая надобность была святому Епифанию придавать приводимому им изложению веры авторитет веры, провозглашенной Св. Вселенским собором? Св. Епифаний приведенный им символ приписывает собору, и собору Вселенскому, ежели бы этот символ имел происхождение другое, то св. Епифаний не преминул бы изъяснить, где и по какому случаю составлено было дополнение к символу Никейскому, но он представляет это дело как для всех известное и не требующее никаких исторических изъяснений. Наш отечественный исследователь по истории церкви г. Чельцов (Христ. чтение 1869 марта, стр. 70 и д.) усиливается доказать, что прибавление к Никейскому символу в члене о Св. Духе «могло быть сделано на Антиохийском соборе 363 г. по отношению к духоборцам или другом каком-либо по близости в эту же пору». Что было сделано на Антиохийском соборе 363 г. по отношению к духоборцам, мы не знаем; но мы несомненно знаем, что на втором Вселенском соборе были сделаны усиленные предприятия к тому, чтобы склонить духоборцев к общению церковному: не больше ли вероятности предположить, что тогда же и составлена формула исповедания о Св. |
| Главным образом, г. Лебедев старается изобразить в своем описании положение религиозных партий на Никейском Соборе. «Члены собора, говорит он, весьма ясно делились на две партии, из коих каждая носила на себе свой отпечаток, отличалась известным характером и известным направлением. Говорим о партиях православной и арианствующей (стр. 3)». Прежде всего нам представляется здесь не совсем правильным такое сопоставление представителей православия с представителями арианства, как лишь двух споривших между собою партий. Было бы правильнее, нам кажется, оставив за арианствующими название партии, православных назвать точнее – представителями Церкви. Но не будем пока слишком привязчивы к неточному употреблению богословских терминах в сочинении претендующем, главным образом, на историческое значение 23 ). Численное отношение между двумя названными партиями автор определяет так. «Можно думать, что православная партия была на соборе более многочисленной, потому что епископов с подобными воззрениями было больше всего в церкви» (стр. 6). Об этом конечно можно было бы сказать решительнее. На основании древних показаний, большая часть церковных историков полагают, что число епископов, сочувствовавших арианству на Никейском соборе, было семнадцать 24 ). Если и допустить, что число их было несколько больше, доходило до двадцати двух 25 ), или хотя до тридцати, все-таки в общем числе членов собора (во всяком случае около или более трехсот, и всего вернее триста восемнадцать, как говорят наиболее отчетливые показания 26 ), это было такое незначительное меньшинство, что едва ли и в численном отношении партию арианствующих на соборе можно серьезно ставить на ряду с большинством представителей православия. Кажется, автор преувеличивает в своем представлении число арианствующих членов собора, полагая в этом числе кроме 17 наиболее известных и прямо называемых древними историками приверженцев арианства еще многих других, которые сочувствовали арианству тайно и приняли на соборе православное исповедование веры неискренно, чтобы только не потерять епископских мест и не подпасть отлучению (стр. 28). Но историки, говорящие об этих епископах, разумеют здесь именно большинство этих семнадцати, из которых как известно, только двое до конца и вполне остались верными Арию, а не других каких-нибудь еще сверх означенного числа 27 ). Затем, кроме епископов, были конечно на соборе и пресвитеры, и диаконы и светские лица (так называемые философы, о которых сохранились различные предания, сочувствовавшие арианству): но они не считались членами собора, и отношение их к общему числу лиц, съехавшихся на собор (полагают около 2000 человек), вероятно было не более, как отношение семнадцати арианствующих епископов к общему числу слишком трехсот членов собора. |
| А все это опять подтверждает уже высказанные нами предположения: 1) что православные учителя IV века и до Константинопольского Собора далеко не так буквально и формально относились к редакции никейского символа, как представил это г. Лебедев в третьей главе своего сочинения; и 2) что символ, утвержденный на Константинопольском Соборе, имеет ближайшую связь с православными (александрийскими по выражению г. Лебедева) редакциями никейского символа, встречающимися у церковных учителей IV века, а никак не с полуарианскими (антиохийскими по выражению г. Лебедева) вероопределениями Соборов антиохийских и сирмийских 191 ). Говоря о дополнении никейского символа на Константинопольском Соборе, г. Лебедев пытается, между прочим, решить и тот вопрос, когда именно, в какой период деятельности собора совершено это дополнение (стр. 134–135, 138). Вопрос этот, как справедливо замечает г. Лебедев, за совершенным отсутствием всяких исторических данных представляется весьма неясным. Г. Лебедев полагает, что символ составлялся тогда, когда св. Григорий богослов еще не оставлял окончательно Константинополя, но уже во многом разошелся с членами собора, и, по всей вероятности, прежде прибытия египетских и македонских епископов на собор. Соображения, приводимые по этому поводу г. Лебедевым, заслуживают некоторого внимания, но далеко не уясняют удовлетворительно темного вопроса 192 ). Существеннейшие вопросы о том, как относился утвержденный на константинопольском соборе символ к тому изложению веры ( τo μo), о котором упоминали отцы Собора в послании к западным епископам, приведенном у Феодорита 193 ), равно как и о том, почему писатели, ближайшие к времени собора, и церковные историки V века, описывавшие собор, не дают нам никаких известий о таком, по-видимому важном деле, как утверждении на соборе новой редакции символа, эти вопросы г. Лебедевым совершенно оставлены без внимания 194 ). Совершенно не обращено также внимание г. Лебедевым на догматическое значение правил соборных, в особенности первого и седьмого (хотя бы последнее, как полагают, лишь по сродству содержания и было присоединено к правилам, 2-го Вселенского Собора одним из соборов последующих): а между тем рассмотрение содержания их также могло бы помочь разъяснению направления догматической деятельности собора 195 ). |
| Κα ες το γιον πνεμα. Τος δ λγον τας , ν ποτε τε o х ν, х α πρν γεννηθναι οχ v, х α τι ξ οx ντων γνετο, ξ τρας ποστσεως οσας φσх οντας εναι, x τιστν τρεπτν λλοιωτν τν υν το θεο, ναθεματζειν х αθ ολιχ xx λησα. Догматическая деятельность первого вселенского собора достигла вожделенного конца. Возвышенная истина о совершенном Божестве Сына Божия была провозглашена на все века. Все епископы собственноручными подписями выразили свое согласие с символом Никейским. – Исключение составляли немногие. Двое египетских епископов отказались подписать Никейский символ 77 ; а Евсевий Никомидийский и Феогност Никейский, подписав символ, отказались скре- пить своей подписью анафематствование, приложенное к символу 78 . Почти все епископы собора Никейского подписались под символом, но с каким расположением? Приняли ли они его всей душей, всем сердцем? Что касается до партии епископов православных – это, несомненно, так. Но нельзя того же сказать о группах богословов арианствующих, бывших на том же соборе. Эти последние присоединили свои подписи к символу неискренне, лицемерно, лишь для того, чтобы покончить дело, которому они не сочувствовали. Церковный историк Руфин прямо замечает, что одни из епископов приняли символ с «полною искренностью» (veritate), другие же «лицемерно» (simulatione) 79 . То же самое подтверждает и Феодорит. По его словам, «на вселенском соборе Никейском вместе с православными подавали голос и приверженцы Ария и подписались под изложением веры апостольской, но потом продолжали нападать на истину так сильно, что тело церкви распалось» 80 . Какие же именно епископы, участвовавшие в соборе Никейском, отнеслись так недобросовестно к подписанию символа Никейского? Таких было много. Между ними первое место занимают епископы строго-арианской партии: Евсевий Никомидийский и его клевреты. Они подписались под символом только рукой, а не душею (manu solo, поп mente) 81 . Их сердца не расположены были к символу. Все они подписались, по свидетельству Федорита, „коварно, не искренне» ( πολως, οχ ελιχρινϖ ς), что и доказали своим последующим поведением и враждой к Никейскому символу. |
|
|
