| Но лучшие стороны в арианстве пережили само арианство. От него осталась религиозная впечатлительность или чувство восприемлемости к вопросам веры, неудержимая жажда истины, остался здоровый интеллектуальный интерес к религиозному знанию, готовность искать истину, утверждать её, бороться за истину в случае необходимости 418 . Арианство потеряло кредит, но направление, на почве которого оно выросло, не только продолжало существовать, но и вошло в общее течение церковной жизни. На Втором Вселенском Соборе оно заявило себя, как господствующее направление в пределах Восточной Церкви. Это последующее утверждение, при всей своей кажущейся парадоксальности, вполне оправдывается фактами из истории Константинопольского Собора 381 года. Составление Символа на втором Вселенском Соборе, несомненно произошло под влиянием Антиохийского направления 419 . Обратим внимание, как изложен в нём догмат о Воплощении Сына Божия. В Никейском Символе читалось: «ради нас человеков и нашего ради спасения сшедшего и воплотившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на Небеса и грядущего судить живых и мертвых». В Символе же Константинопольском читаем: «ради нас, человеков, и ради нашего спасения и воскресшего в третий день по Писаниям, и восшедшего на Небеса, и сидящего одесную Отца, и паки имеющего прийти со славою – судить живых и мертвых, Которого Царство несть конца». Все отличия Символа Константинопольского от Никейского в изложении учения о Богочеловеке сводятся к тому, что первый имеет своей целью возможно яснее изобразить плотское естество Богочеловека. Сюда направляются изречения: «от Духа Свята, и Марии Девы» – указание на сверхеестественное, но человеческое рождение Христа; «распятого за ны при Понтии Пилате» 420 , «погребенного» – признаки истинного человеческого страдания Христа; «седящего одесную Отца» – «приидет со славою» – указание на то, что Богочеловек со Своим человеческим естеством пребывает и по окончании земного Пришествия, в нём придёт судить мир и с ним же пребудет во веки. Символ имеет в виду устранить всякие подозрения относительно призрачности, преходимости человеческого естества во Христе. |
| б) На втором вселенском Соборе Отцы внесли в символ веры, между прочим, слова: «иже от Отца исходящего, иже со Отцом и Сыном спокланяема и сславима,» — значение которых мы уже видели. в) На третьем вселенском Соборе — постановлено правило: «да не будет позволено никому произносити, или писати, или слагати иную веру, кроме определенные от святых Отец, в Никеи граде, со Святым Духом собравшихся. А которые дерзнуть слагати иную веру, или представляти, или предлагати хотящим обратитися к познанию истины, или от язычества, или от иудейства, или от какой бы то ни было ереси: таковые аще суть епископы, или принадлежат к клиру, да будут чужды — епископы епископства, и клирики клира: аще же миряне, да будут преданы анафеме» (прав. 7). Здесь хотя прямо говорится о символе никейском, а не никео-цареградском, в котором подробнее изложен догмат о Святом Духе, но должно заметить, что Отцы ефесские принимают оба символа за один, и называют его никейским потому, что в Никее собственно положено ему основание, а в Константинополе он только дополнен, как, действительно, и понимали это определение ефесского Собора во все последующее время. Следовательно, означенным правилом не только воспрещалось составление новых символов веры для общественного употребления, но воспрещалось и всякое изменение в символе никео-цареградском, чрез убавление ли, или извращение, или прибавление чего либо (например — Filioque), и символ этот признан был, как один непреложный общественный образец веры на все будущие века. г) На четвертом вселенском Соборе, халкидонском, по прочтении обоих символов — никейского и цареградского, Отцы: - аа) заметили: «достаточно и этого премудрого и спасительного символа Божественной благодати для совершенного уразумения и утверждения благочестия; потому что он в совершенстве учит, чему должно, об Отце и Сыне и Святом Духе;» бб) за тем определили: «чтобы вера трехсот осмнадцати святых Отцов оставалась целой и неприкосновенной,» и утвердили «то учение, которое сто пятьдесят святых Отцов, собравшихся в царствующем граде Константинополе на духоборцев, предали о существе Святого Духа и обнародовали для всех не так, как бы прибавляя что либо не достававшее к прежде принятому (т.е. никейскому символу), а только лишь объясняя свидетельствами Писания верование свое о Святом Духе против тех, которые дерзнули отвергать Его господство ( δεσποτεαν );” |
| Сущность дела в следующем: У св. Епифания в его «Ancoratus» приводятся два символа: один в том виде, как мы читаем его теперь по изложению Никео-Цареградскому, другой пространнейший; в этом последнем член о Святом Духе читается действительно не согласно с Никео-Цареградским; именно он читается так, как мы привели его выше. Но так как наряду с сим же символом у свю Епифания приводится и Никео-Цареградский, то возражение Гефеле против оспариваемых им писателей оказывается в свою очередь бессильным и справедливость оказывается, по-видимому, на стороне Тильмона и Селье, т. е. по-видимому, в самом деле неоспоримо, что член веры о Св. Духе в том виде, как мы читаем его по Никео-Цареградскому изложению, уже существовал до 2-го Вселенского собора. Ежели бы член веры о Св. Духе в том виде, как мы читаем его по изложению Никео-Цареградскому, в самом деле был составлен еще до 2-го Вселенского собора; то мы непременно видели бы его в тогдашних изложениях символа веры , изложениях столь многочисленных и разнообразных; между тем мы нигде не встречаем такого полного изложения в члене о Святом Духе, кроме как только в одном изложевии Епифаниевом. Что же это значит? Нам кажется, что то и значит, что полного изложения в члене о Святом Духе до второго Вселенского собора ни в одном из прежде бывших в употреблении символов не было. Что же касается до того обстоятельства, что полный член о Святом Духе встречается в «Ancoratus» св. Епифания, то к разрешению сего недоумения должны вести, по нашему мнению, следующие соображения. Сам св. Епифаний называет символ, приводимый им в «Ancoratus», тот, который буквально сходен с Никео-Цареградским, произведением отцов Никейских ( π τν αγων πισκπων πρ Γριακοσων δεκα τον αριθμν), но мы знаем, что Никейский символ ни по какому изданию не читался в члене о Св. Духе с такой полнотой, как приводится у святого Епифания; ясный знак, что св. Епифаний допускает в своих словах некоторую неточность, приписывая Никейскому собору между прочим то, что сделано было на соборе другом. |
| 12]. Изящество и красота мира в целом и в каждой его отдельной части сопровождают действия Всемогущего Творца. 3. Бог как Творец и как Промыслитель Никео-Цареградский Символ веры вполне определенно говорит не о Промыслителе, но о «Творце небу и земли». Нередко «православные эволюционисты» утверждают, будто они исповедуют веру в Творца, то есть якобы «тоже» признают факт творения Богом мира, якобы «тоже» принимают первый член Никейского Символа веры – и при этом считают лишь, что Бог сотворил мир при помощи эволюции. Утверждают также, что само Творение совершалось «по Промыслу Божьему». Фактически эволюционное представление о «сотворении» упраздняет из первого члена Символа веры библейское понятие о Боге как Творце, подменяя его понятием о Боге как Промыслителе. Эту позицию в древности выражал Ориген , и вслед за ним это догматическое заблуждение повторяют некоторые его духовные последователи. 3.1. Богословский аспект. Сотворение и Промысл Среди эволюционистов распространено убеждение, согласно которому Сотворение происходило эволюционным путем. Такому мнению (его иногда называют «фактом») они пытаются придать богословское обоснование. Так, один «православный эволюционист» пишет: «То, что творение осуществляется путем эволюции, – факт огромной важности. Он означает, что разрушительное действие Хаоса преодолевается принципами организации и прогрессивного усложнения. Это противоборство есть видимый аспект того, что можно назвать победой Логоса над Хаосом» с. 90]. Отсюда эволюционисты выводят понятие о «продолжающемся творении» [там же, с. 89]. У «православных эволюционистов» можно часто встретить следующее утверждение: «Промысл Божий о мире есть, в сущности, то же творение» с. 46]. В этом проявляется характерное смешение понятий «Сотворение» и «Промысл», которые четко разделяются в традиции православного богословия. Характерно, что эволюционисты говорят не о Сотворении человека, а о действии Промысла Божьего в появлении человека: «Я вижу премудрость Промысла Божиего, который вел процесс мироздания к определенному моменту – появлению человека» с. |
| Это было неизбежное следствие недавнего отхода Римского престола от идолопоклонства и естественный переход от единовластия языческой религии к единовластию религии христианской. Нетерпимость сначала была направлена против язычества, но так как ложная религия постепенно вымирала сама собой и не имела моральной силы, необходимой для мученичества, при христианских императорах не было таких кровавых гонений на идолопоклонников, какие были на христиан при императорах–язычниках. Теперь нетерпимость гражданских властей обратилась на христианских еретиков или людей, которых они признавали таковыми. Даже Константин ограничивал введенные им религиозные свободы и привилегии католиками (catholicae), то есть преобладающей ортодоксальной иерархической церковью, а вскоре после Никейского собора эдиктом 326 г. уже явно исключил из сферы действия этих привилегий еретиков и раскольников 245 . Соответственно, он изгнал вождей арианства и приказал сжечь их произведения, но позже, поколебавшись в своих взглядах на ортодоксию и гетеродоксию и убежденный некоторыми епископами и своей сестрой, вернул Ария и изгнал Афанасия. Сам он был крещен незадолго до смерти арианским епископом. Его сын Констанций был фанатичным гонителем как идолопоклонников, так и сторонников Никейской ортодоксии, стараясь по всей империи утвердить исключительно арианство. Поэтому ортодоксальные епископы Осий, Афанасий и Иларий решительно протестовали против такого деспотизма и призывали к терпимости 246 . Следует, однако, помнить, что к терпимости всегда призывают партии, которые страдают от нетерпимости. Изгнание же ариан они несправедливым не считали. При Юлиане Отступнике опять была провозглашена религиозная свобода, но это было лишь начало возвращения к исключительности язычества. Таким образом, она была схожа с веротерпимостью Константина. После преждевременной смерти Юлиана арианство преобладало, по крайней мере, на Востоке и проявило больше нетерпимости и склонности к насилию, чем католики–ортодоксы. Наконец Феодосии Великий, первый император, крещеный в Никейскую веру, положил конец арианскому правлению, провозгласил исключительную авторитетность Никейского символа веры и учредил первые строгие меры наказания не только за языческое идолопоклонство (которое с тех каралось в империи смертной казнью), но и за следование учениям христианских еретических сект. |
| Что касается св. Афанасия, то он употреблял слово πστασις не в одном и том же значении, а в разных, смотря по требованию обстоятельств. Как защитник никейского символа, он и сам обыкновенно употреблял и другим советовал употреблять слово πστασις в никейском значении 772 . Но по временам, когда было нужно, он употреблял слово πστασις и для обозначения лица. Например, в сочинении «Об определениях» он вполне примыкал к никейскому словоупотреблению, – в главе 7 и 27 он отрицал положение, что Сын ξ τας τινς ποστσεως α οσας, а не из Отчей, а в главе 26, вместе с Дионисием Римским, отказывался делить Божеское «единоначалие на какие-то три силы, на три Божества и отдельные ипостаси – ποστσεις, вместо того, чтобы исповедовать Сына τς το Пατς οσας διαετον. В сочинении к «Африканским епископам» (около 370 г.) он прямо заявлял, что πστασις и οσα одно и тоже: «ипостась есть сущность, и не иное что означает, как самое существо. Ипостась и сущность есть бытие». В обоих указанных сочинениях, равно как и в словах против ариан, где так же слово πστασις встречается со значением, одинаковым с словом οσα 773 , св. Афанасий имел в виду защищать авторитет никейского собора, почему и считал необходимым держаться его терминологии. – В другом значении, более близком к позднейшему употреблению, слово πστασις встречается у св. Афанасия, например, в его «Изложении веры», в словах: три Ипостаси не должны быть представляемы разделёнными между собой, как мы представляем людей, чтобы и нам, подобно язычникам, не ввести многобожия» 774 , – равно как в 4 слове 25 гл. против ариан, в выражении: «безумствует Савеллий, говоря, что Отец есть Сын и наоборот – Сын есть Отец, едино по Ипостаси и два по имени». В обоих этих местах, равно и в сходных с ними 775 , слово πστασις у св. Афанасия употреблено в значении только самостоятельного существа. – Наконец, несомненно, слово πστασις св. Афанасий употреблял и в смысле лица, в противоположность существу – οσα, т. е. в том смысле, какой удержался за этим словом позднее. Таковы места – в сочинении «На слова: вся Мне предана?...: «досточтимые сии живые существа троекратным возношением славословия, взывая: свят, свят, свят, показывают три совершенные Ипостаси, а единым произношением слова: – Господь – выражают единую сущность»; в «Слове о воплощении против ариан» (10 гл. 171 стр., 295) и в толковании на Исаию 14:3: «Отец, Сын и Св. Дух – Господь Саваоф, – едино Божество и един Бог в трёх Ипостасях». |
| Раздумье о деле никейском охватывало душу епископов, и чем рельефнее стал выделяться пред ними положительный смысл символа, тем сильнее делалась тревога совести. Нашему времени нельзя представить себе то, какие смущения должно было вызывать в уме дороживших стариной верующих IV-ro века слово: μοοσιος. Им недовольны были ни философы, ни начетчики в области древней письменности, ни простецы по вере. Для философски развитых людей оно казалось слишком реальным, телесным, вносящим материальные представления в отношении существ высших и духовных; сказать, что Сын единосущен Отцу, по их понятиям, значило то же, что назвать Его соматериальным Отцу. В сердца же более обыкновенных смертных оно вселяло какое-то мистическое предубеждение против себя; богодухновенный язык не знал этого слова; в церковной письменности оно почти не встречалось ; наиболее часто им пользовались еретики для искажения веры. Что же касается до общего мнения о нем древних отцов, то оно было ясно высказано устами большого антиохийского собора, происходившего на памяти старшего поколения современников никейских определений и решительно осудившего употребление этого слова. И вот теперь это подозрительное слово, напоминавшее всегда о лжеучении Савелия, поставлено знамением православия! Оставалась ли чистою вера предков? Последовавшие за никейским собором события одно за другим стали подтверждать эти опасения. Вскоре же после возвращения епископов к своим паствам по всему Востоку разнесся тревожный слух, что ученейшие епископы, руководители соборных заседаний, те, настойчивости которых обязано своим признанием слово μοοσιος, суть тайные савеллиане. Только пять лет прошло после собора, а уже Евстафий антиохийский , один из ревностных защитников слова μοοσιος, быть может председательствовавший на никейском соборе 895 , был отправлен в ссылку и отправлен осужденный собором за савеллианство! Не всякий мог критически разобраться в том, насколько правильно был произнесен приговор над Евстафием, но и тот, кто давал себе отчет в этом, не освобождался от всех сомнений. |
| Всматриваясь в течение и постепенное развитее догматических движений этого времени, не трудно заметить, что в них важное значение имела та большая группа противников Никейского вероопределения, которая по своему составу была далеко не однородной; входящие в неё элементы, как показала дальнейшая история, были связаны между собою, как и вообще в оппозиционных группах, только самой оппозицией. Когда около 356-го года она достигла временного торжества над Никейцами и в ней началось внутреннее разложение, то скоро же начали определённо выясняться основные тенденции составляющих её направлений. Подлинное арианство сделало окончательные выводы в аномийстве Аэтея и Евномия. Затем выделились представители левого оригенизма, оставшиеся верными оригеновскому субординацизму, раньше поддержанному Евсевием Кесарийским ; под руководством Акакия Кесарийского они пришли к исповеданию омийства (=Сыц подобен Отцу). Вместе с этим на Анкирском соборе 358-го года сформировалась многочисленная партия омиусиан (=Сын подобосущен Отцу) – во главе ее стали Василий Анкирский и Теорий Лаодикийский. Эта партия постепенно пошла на соединение с защитниками Никейского Символа и ко времени Второго Вселенского Собора окончательно слилась с ними, но предварительно выделила из себя группу, получившую наименование пневматомахов (духоборцев) или македониан. Следовательно, часть омиусиан не склонна была вместе с единосущием Сына признать и единосущие Святого Духа. Если иметь ввиду этот факт, а также философские элементы в омиусианских документах (в актах Анкирского собора 358-го года), то естественно будет сделать вывод, что среди омиусиан были представители правого оригенизма, из которых, по крайней мере часть не могла отрешиться от оригеновского воззрения о подчинённом положении Святого Духа 100 . Наконец, характер учения омиусиан, в связи с некоторыми данными из предшествующей догматической деятельности той группы, которая потом образовала омиусианскую партию, даёт основания видеть в составе ее и выразителей того определённого в своих существенных особенностях направления, которое представлено Богословием святых Иринея и Мефодия; последний засвидетельствовал об его жизненности пред самым началом арианских споров. Оно, конечно, не исчезло, а начавшаяся борьба заставила представителей его, которых, оказалось очень много, обнаружить и своё участие и влияние в круговороте Никео-арианских движений. Это было строго консервативное направление, которое не отрицало значения Богословской науки, но ограничивало значение ее, не допускало философско-богословской разработки своего учения и не выражало его в философско-богословских терминах, а считало необходимым остаться при наследии преданного, исповедывать то, чему учила церковная древность в Своих символах. |
| 154 Конец молитвы совершенно бессмысленный: вместо «когда будем спасены, сектанты молятся: когда не будем спасены, т. е. сами своей молитвой свидетельствуют об окончательной гибели, какая их ожидает в будущем веке, и молятся о том, чтобы погибнуть... 155 Какие же это праздники? Ведь кроме воскресенья штундисты не чтут других дней, как праздничных. Какая поразительная непоследовательность лютеран и штундистов: св. Предание, как источник христианского вероучения, отвергают, а преданием сохраненный символ веры принимают; вселенские соборы отрицают, а составленный вселенским собором символ веры признают! Говорят одно, а делают другое! 156 Приведённый символ веры – не апостольский символ, а символ церкви Римской. Если бы это был символ апостольский, то он был бы записан в деяниях или посланиях св. апостолов или имел бы о себе, как символе, составленном самими апостолами, ясные свидетельства отцов и учителей первых веков христианства; однако ни того, ни другого нет, и потому считать его символом, составленным самими св. апостолами, нет никакого исторического основания. (См. опыт Правосл. Догмат. Богосл. Еп. Сильвестра т. I, стр. 53–54). 157 Прежде всего нужно заметить, что нижеприводимый символ веры вовсе не Никейский, как именуют его сектанты, а никеоцареградский, т. е. окончательно составленный св. отцами не первого никейского, а второго константинопольского вселенского собора, о чём петербургская лютеранская консистория и сектанты, видно, не ведают, иначе не называли бы его «Никейским». 158 Затем, в словах символа: „И в Духа Святого Господа животворящего, от Отца и Сына исходящего“ лютеранской консисторией и нашими сектантами разом допущены намеренная, но явная ложь и латинская ересь. Допущена ложь, ибо ни в Никейском, ни в никеоцареградском символе веры никогда не было и нет слова «и Сына» (Filioque), нет его и ни в одном из древних символов вселенской церкви, ибо все вселенские соборы исповедовали Св. Духа, исходящим от Одного лишь Отца. Сектанты сами внесли эти слова (и от Сына) в тот символ, где их никогда не было, следовательно, внесли намеренно явную ложь и допустили искажение символа. |
| как святого практически исключила проблему арианства императора. Большинство хронистов, агиографов и др. писателей средневековья обходили этот вопрос молчанием либо под влиянием церковных историков V в. воспроизводили «теорию обмана» ( Theoph. Chron. P. 29-33; Georg. Mon. Chron. P. 509-516, 533-535; Cedrenus G. Comp. hist. Vol. 1. P. 499-519; Niceph. Callist. Hist. eccl. VIII 45//PG. 146. Col. 176-181). Церковная историография XIX-XX вв. в основном сосредоточилась на анализе хода богословских споров, которые, как правило, стали определяющими в изучении истории христианства. С этой т. зр. главным содержанием последних лет правления К. была скрытая борьба ариан против никейцев, т. е. в видоизмененной форме воспроизводилась «теория обмана» ( Болотов. Лекции. Т. 4. С. 43-52; Спасский. 1914. С. 273-290). А. В. Карташёв писал о разочаровании К. в результатах Никейского Собора, в том, что с его помощью можно было достичь общего согласия, а также вновь о лукавом влиянии на императора сторонников арианства, которых он в духе своего времени назвал оппортунистами ( Карташев. Соборы. С. 40-44). Начало преодоления «теории обмана» и выработки новых объяснений было положено Буркхардтом, к-рый впервые указал на некое «равнодушие» К. к богословским вопросам и на преобладание политических мотивов в решениях императора по делам Церкви ( Burckhardt. 1880. S. 291-297). Дальнейшее развитие историографии в этом вопросе было в значительной мере сосредоточено на обсуждении этой замеченной отстраненности К., а также на попытках ее объяснения различными аргументами - от реконструкции особенностей психологического портрета К. до поиска политических причин. А. Х. М. Джонс показал, что как таковой Символ веры для К. никогда не имел первостепенного значения, но служил лишь инструментом объединения Церкви. Кроме того, политика К. после 325 г. не касалась пересмотра Никейского Символа веры напрямую, а различные мнения церковных иерархов по этому поводу императора мало интересовали до тех пор, пока они готовы были формально подтверждать его истинность ( Jones A. |
|
|
